Африканский тиран. Биография Носорога. Начало

С неба опускался вертолёт.

Такого в своей жизни Кифару ещё не видел.

Потом, когда вертолёт улетел, и они остались одни, Имаму со знанием дела пояснил, что он вовсе был не военный, а частный, причём маленький. Потому что когда он сам когда-то служил в армии, ему доводилось встречать вертолёты, из которых джипы вроде его выезжали десятками. Кифару не поверил, но Кваку и Квеку за слова отца ручались, поскольку слышали об этом много раз раньше.

Тем временем ответственному за пост, у которого, как потом стало известно, было имя, и имя это было Дуна, пришлось отчитываться перед столичными проверяющими за своё знакомство с Набонго. По его словам, тот был при деньгах, но вёл себя вполне прилично, ничего лишнего ни себе, ни своим людям не позволял. Под «своими людьми» Дуна подразумевал целую бригаду, судя по описанию, похожую на ту, что допрашивала Чизобу. Остальные покинули остров ещё неделю назад, одни, на пароме, без каких-либо пленников или трупов.

– Точно?

– Точно.

Поехали к сестре в гостиницу.

Сестра пребывала в грустном настроении. Она была довольно молода и по местным меркам недурна собой, так что отъезд высокопоставленного жильца, видимо, затронул в ней не только меркантильные струны.

Она пообещала отвечать на вопросы честно и рассказала, что почти всё это время кенийцы жили под её крышей, хотя и с довольно долгими отлучками. Куда они ездили, она не слышала. Ни к ней, ни к другим немногочисленным постояльцам они никогда не приставали, хотя оружия не скрывали, поясняя, что это часть их формы. Правда, никакой иной формы на них и не было – обычные заезжие гастролёры, отличающиеся от местных сограждан разве что широкими скулами да круглыми головами.

Она даже провела их по гостинице – двухэтажному зданию в центре Бандари, выкрашенному в голубой цвет, относительно чистому и обставленному плетёной мебелью. Показала комнаты, где селились её квартиранты. Предложила гостям переночевать, уточнив, что не будет брать с них за постой ничего, однако отец вежливо отказался, мол, увы, они должны к вечеру вернуться домой.

Вскоре они, действительно, попрощались, поблагодарили за гостеприимство, долили в бак джипа бензина из опустевшей канистры, и покатили обратно.

– Хорошо, что мы съездили, – сказал Имаму. – Не могу сказать, что теперь мне за наши границы спокойнее, но зато мы дали им понять, что пристально за ними наблюдаем.

– Ты про Дуну и его мальчишек?

– Кстати, не только. Этот Набонго тоже мог убедиться в том, что мы ребята серьёзные.

– У него есть вертолёт, – заметил Кифару, высовывая из окошка под дождь руку.

– Ну, положим, не у него, а у того, кто его сюда послал, – похлопал сына по коленке отец. – Ясно, что он никакой не полицейский, а такой же бандит, как и все они. Только главный. Иногда подобных ему, я слышал, называют «советником по вопросам безопасности». То есть вышибает деньги у тех, кому его хозяин их ссудил. Почётная должность, сука.

– Он неплохой, – неожиданно сам для себя брякнул Кифару. – Ему не нравится то, чем он занимается, но он привык.

– О как! – рассмеялся Имаму. – Это ты откуда такое знаешь?

Кифару пожал плечами.

– Так бывает, когда люди говорят одно, а во взгляде и на лице у них другое.

– Ну а это ты с чего взял?

Глаза Имаму смотрели на насупившегося пассажира в зеркальце над лобовым стеклом.

– Он у меня иногда бывает странным, – отшутился отец.

– Кифару не знает, – сказал Кваку.

– Кифару дедушка подсказывает, – добавил Квеку.

Поцелуй

С тех пор прошло несколько не то долгих, не то коротких лет.

Они окончили школу и занялись, кто чем.

Отец продал лодку.

Теперь он всё время посвящал организации охраны острова, и продажа лодки стала для него символом отказа от прошлой рыбацкой жизни.

Имаму стал его напарником и шофёром. Иногда они вдвоём отправлялись колесить по городам, проверяя тамошнюю боеготовность.

Свою лодку Имаму продавать не стал, так что случалось им вместе и стариной тряхнуть – порыбачить.

У Таонги тем временем родился сын, а у Кифару брат.

Брата назвали Фураха.

Поначалу он был маленький, чёрненький и смешно таращился на Кифару, когда тот кормил его с ложки, но как-то быстро вырос и скоро уже стал самостоятельно ходить, хватаясь за всё цепкими ручонками.

Подруга Таонги Мазози тоже благополучно разродилась крохотной дочкой, которой дали имя Узури. Было решено, что когда Фураха и Узури вырастут, их обязательно поженят. Кифару, когда об этом услышал, пришёл в ужас, представив себя на месте брата, хотя вслух ничего домочадцам не сказал. Зато излил душу другу.

– Какое счастье, что я умудрился появиться на свет в одиночестве, когда ни у моей матери, ни тем более у Таонги не рожала ни одна из знакомых!

– А что тут такого? – нахмурился Абрафо.

– Да ты только представь себе: живёшь ты такой, ни о чём не подозреваешь, знакомишься с девчонкой, она тебе нравится, погуляли, пососались, потрахались, решаете съехаться и пожениться, а тут тётка тебе такая из-за угла, мол, хренушки, вон та твоей женой будет, мы так давно постановили. Ты смотришь – а она кикимора настоящая. Приятно?

– Не очень, – согласился Абрафо. – Но только Мазози сама ничего, фигуристая, так что и дочка, возможно, симпатягой получится. Погоди волну гнать. Глядишь, всё обойдётся, а твой Фураха тётке… в смысле, мамке ещё спасибо скажет.

– Надеюсь. Но всё равно. Я бы обиделся.

С Абрафо они теперь проводили ещё больше времени вместе. Его отец, Чизоба, в своём юном спасители души не чаял и очень обрадовался, когда тот согласился поработать у него на баркасе рыбаком вместе с обоими сыновьями. Старший, правда, уже достаточно повзрослел и возмужал, всё чаще смотрел на сторону, то есть на девушек, и в один прекрасный день заявил, что уезжает к лучшей из них в другой город, где они будут заниматься выращиванием капусты и манго. Чизоба его пожурил, но, конечно, отпустил. Тем важнее стало активное присутствие Кифару.

Как-то раз во время очередного лова, когда делать было особо нечего, Кифару поинтересовался, а правда ли Чизоба видел злосчастное семейство Зэмы в Уганде.

– Или вы просто хотели этих негодяев от нас подальше увести?

Спросил он об этом потому, что Абрафо ничего ему такого не рассказывал, а на все вопросы клялся и божился, будто отец не любит эту тему трогать.

Чизоба посмотрел на сына, скосил хитрый взгляд на Кифару и кивнул.

– Теперь, думаю, признаться в этом можно, тем более тебе, старина, зная, что ты уж точно никого не предашь. Был грех – соврал. Я ведь с отцом этой твоей Зэмы ещё по школе был знаком. Мы тогда тоже в Киджиджи жили.

– Она не моя.

– Ну, это я так, к слову. Он хороший мужик, хочет всегда, как лучше, но умом не вышел, поэтому выбирает, как проще. Вот и вляпался в очередной раз. Раньше ему всё как-то с рук сходило, а тут не на тех напал. Как будто не знал, что с кенийцами шутки плохи. Мне он потом плакался, что имел дело с хорошими и заслуживающими доверия людьми, а кенийцы явились за долгом откуда ни возьмись.

– Так вы с ним потом ещё виделись? – удивился Кифару.

Чизоба поднёс палец к губам, будто посреди озера их мог подслушать кто-то, кроме крокодилов, да и те предпочитали мелководье.

– Они здесь остались, – тихо сказал он. – Куда им ещё податься? Живут там, где их никому не выдадут, даже если стрелять начнут.

– Я так и думал, что Набонго тоже наврал.

– Кто?

– Полицейский, которых их искал у нас в школе, – напомнил отцу Абрафо.

– Он такой же полицейский, как мы с тобой, – усмехнулся Кифару и добавил с важным видом знатока: – Обычный наёмник. Когда мы его с отцом и дядей Имаму последний раз в Бандари видели, он нам сказал, будто всех убийц поймали, причём не тут, а в Кении.

– В Кении? – рассмеялся Чизоба. – Джитуку бывает глуп, но не настолько.

– Кто бывает?

– Джитуку. Его так зовут, моего приятеля. В Кении ему нечего делать. Раньше он туда, бывало, наведывался, а теперь, разумеется, зарёкся. Нет, они подались к родственникам его жены, в Таму. Но я тебе этого не говорил.

– В Таму?! – воскликнул Кифару. – Всегда мечтал там побывать. Представляю, сколько у них теперь всякой вкуснятины.

Он живо вспомнил женщин в оранжевых платьях, торговавших сладостями на празднике Ухуру.

После того разговора на рыбалке его потянуло в Таму.

Однако судьбе было угодно распорядиться иначе, и праздник сам его опередил.

В тот год Ухуру получился каким-то особенно пышным и ярким, а может быть, просто Кифару стал обращать внимание на то, что прежде его никогда не интересовало. Например, что внимание обращают и на него. Причём не абы кто, а довольно симпатичные девицы, которые, заметив его ответные взгляды, начинали хихикать и шушукаться между собой. Ему даже пришлось заглянуть в зеркало, чтобы лишний раз убедиться: ничего необычного, вполне заурядный подросток-негритос, который по-прежнему бреет голову и донашивает одежду, умудряясь вырастать из неё за одну ночь.

Отца поблизости не оказалось, чтобы спросить, в чём тут может быть дело, а верный Абрафо только улыбился и предлагал:

– Если не хочешь, чтобы на нас смотрели, давай я отойду в сторону.

На него, конечно, девушки тоже заглядывались, но как-то не так, более откровенно что ли. У Абрафо, кстати, в отличие от Кифару, уже был некоторый опыт общения с ними, о чём он не любил хвастать, поэтому Кифару ему верил. Сам он их пока сторонился, то ли стесняясь, то ли будучи преданным своей первой вьетнамской любви.

Прогуливаясь по площади, друзья машинально, по детской привычке свернули к лоткам с леденцами. Оранжевые платья безошибочно указывали правильное направление и манили.

Теперь у Кифару, настоящего рыбака, появились собственные карманные деньги, ни у кого больше не нужно было канючить «ну купи вот этого», он мог выбрать сам, чего и сколько угодно, вот он и выбирал, когда услышал над ухом:

– Привет.

Подняв глаза, встретился взглядом с загадочно улыбающейся девушкой, показавшейся ему сразу неуловимо знакомой. Он точно её раньше не видел, но откуда-то как будто знал.

– Привет.

– Не узнаёшь?

– А должен?

– Не твоего ума дело, мазила, – сказала она, точно попав в давно забытую интонацию и рассмеявшись.

– Зэма…

– Она самая. Я тебя тоже не сразу признала. Подрос.

Чертовщина какая-то! Не успели снова встретиться, как она уже даёт ему понять, что он по сравнению с ней ещё маленький.

– Ты тоже подросла.

Она сделала вид, будто не поняла, что он имеет в виду её заметные даже под складками просторного платья формы.

– В футбол ещё гоняешь?

– Не, времени почти нет. Мы теперь рыбаками заделались, – кивнул он на стоящего тут же в не меньшем шоке Абрафо. – Иногда, разве что. А ты теперь, я слышал, в Таму?

– Как видишь. А от кого слышал?

– Секрет.

– Ты разве не знаешь, что у него отец – главный по безопасности? – отвёл подальше всякие подозрения Абрафо. – Важный человек!

– Кстати, о секретах, – взяла прямо с лотка и сунула в рот леденец Зэма. – Мне надо с вами поговорить. С обоими. Только не здесь, – покосилась она на своих товарок, вольно или невольно прислушивавшихся к их беседе. – Мам, я отойду на минутку.

Женщина, которую она назвала «мамой», бросила на Кифару и особенно на Абрафо оценивающий взгляд и кивнула.

Они втроём пересекли площадь и зашли за церковь. Здесь Зэма неожиданно развернулась, схватила Кифару за плечи и сладко поцеловала. В щёку. Запахло леденцом.

– Извини, что не могла поблагодарить тебя раньше, – только и сказала она.

– Поблагодарить? А за что?

– За спасение, разумеется. Я ведь сразу тебя тогда узнала. Ты даже не представляешь, что для меня сделал. Для меня, для отца, для всей нашей семьи. Мама, кстати, не знает. Я даже отцу не сказала до сих пор. И не собираюсь. Но как ты смог? Там же было так страшно!

Сознаться или изобразить удивление?

– Случайно получилось.

– Он потом и моего отца случайно спас, – заметил Абрафо и похлопал друга по спине. – Он у нас вообще случайный.

Зэма теперь смотрела на Кифару во все свои сияющие от восторга глаза и ничего больше не говорила. Видимо, ждала какой-то ответной реакции. А он в свою очередь смотрел на неё и чувствовал себя полным дураком, потому что вот только что эта уже почти взрослая и красивая девушка с настоящей грудью его поцеловала, пусть даже в щёку, а ему никак не приходит в голову, чем бы таким её отблагодарить. Не хватать же за платье и не доказывать при друге, что он носорог не только по имени, но и по призванию, хотя очень хочется, хочется так сильно, что брюки, которые утром ещё налезали, сейчас кажутся малы.

Потёр поцелованную щёку.

– Что, измазала? – встрепенулась Зэма. – Прости, я не нарочно.

Он снова почувствовал рядом её лицо и жаркий рот, но на сей раз она его не целовала, а несколько раз лизнула влажным языком.

– Так лучше.

Потрогал пальцем.

– Гораздо. – Спохватился: – Слушай, а ты рецепт этих ваших леденцов знаешь?

Когда они, в конце концов, расстались, Абрафо не раз ему эту фразу ещё припомнил.

– Она его лижет, а он такой «скажи рецепт, пожалуйста», – покатывался он со смеха. – Только не говори, будто я тебе помешал, и что без меня ты бы её…

– Подумаешь, в щёку поцеловала! – отмахивался Кифару. – Меня ещё не так целовали.

– Это кто же это?

– Не важно.

– Очень даже важно. Потому что если бы целовали, ты бы знал, что надо делать.

– А что надо делать?

– Ну, – замялся Абрафо, – пользоваться случаем.

– Хорошо, – просто ответил он. – В следующий раз попробую.

Следующего раза пришлось ждать довольно долго.

Зов предков

Кифару укусила муха цеце.

Началась противная история борьбы с отёками шеи и сонливостью. Отец себе места не находил, даже поругался ненадолго с Таонгой, которой, по его словам, важнее был вполне здоровый сын, чем больной племянник, почти сын. Выхаживала Кифару сначала мать Абрафо, приносившая какие-то горькие лекарства, а когда стало понятно, что они совершенно не помогают и делают только хуже, стали звать Убабу.

Убабу пришёл, обкурил весь дом какой-то травой, от которой хотелось плакать и чесалось горло, причём изнутри, и сказал, что предки обязательно помогут.

Кифару тем временем всё меньше понимал происходящее, его постоянно клонило в спасительный, как ему казалось, сон, где он встречался со странными людьми, которые призывали его не сдаваться, потому что он им как будто был зачем-то ещё нужен, поднимался следом за ними на высоченные горы, где было очень холодно, но от облаков под ногами захватывало дух, парился в жарких источниках, окружённый замечательно обнажёнными подружками со сладким дыханием и раскосыми глазами, бродил по гулким пещерам, гладил жёсткую гриву зевающего от удовольствия льва, считал деньги и палил из автомата. Последнее сопровождалось грохотом в ушах и пыльным ощущением на языке. Иногда он из всей этой каши выныривал, видел озабоченное лицо отца, улыбался ему и снова забывался сном.

Спасение пришло, когда его уже не ждали, причём пришло само, на своих ногах.

Кифару потом рассказывали, что как-то уже под вечер к ним явилась никому не знакомая старуха с белой кошкой на поводке, не поздоровалась, не представилась, а с порога велела вести себя к больному, которому, по её словам, совсем худо. Она выгнала всех из комнаты, где он лежал, поэтому никто толком не знал, что именно она с ним делала. Слышали только мяуканье кошки.

Маленький Фураха, который до этого безобразничал, кричал и отказывалась брать грудь матери, резко успокоился и занялся делом, тараща на всех удивлённые глазки.

Спустя какое-то время старуха вышла. Одна, без кошки. Кошку потом так и не нашли.

Прежде чем уйти, старуха отвела в сторону Абиоя и о чём-то с ним долго говорила. Как он потом признался, она взяла с него слово никому сути их разговора не открывать, «чтобы болезнь не вернулась». Однако, судя по перемене с отцом, которого на следующее утро Кифару со слабой улыбкой попросил принести что-нибудь пожевать, старуха заставила его сильно призадуматься.

Ещё через день недуг прошёл без следа, Кифару снова был бодр и полон невесть откуда взявшихся сил, а отец и тётка окончательно помирились.

– Я знал, что всё обойдётся, – воскликнул Абрафо, когда друзья, наконец, оказались вместе. – Такие, как ты, не умирают от укуса мухи.

– Почему ты думаешь, будто я собирался умирать?

– Дружище, я это не думаю, мы это знали. С цеце шутки плохи. Ты вот-вот должен был окочуриться. Ты не представляешь, как мои переживали. Кстати, это мой отец к тебе Убабу вызывал. Кучу денег ему отдал. Потом мы вместе к нему ходили, чтобы хотя бы часть вернул, поскольку толку от его лечения не было никакого. Жадный, подлюга, оказался. Сказал, мол, отдам, если помрёт. Теперь хрен из него чего вытащишь.

– Извини, – усмехнулся Кифару.

– Да уж чего там! Главное – что ты выкарабкался. Деньги – мелочь. Лучше скажи, как оно, на том свете?

– То жарко, то холодно. Никого знакомых. Но горы мне понравились.

– Горы?

О горах они знали только понаслышке. Горы представлялись им чем-то нереально далёким, что изредка можно увидеть по телевизору.

– Оказывается, горы не пустые. Кое-где там даже есть пастбища. Прямо на склонах. Пастухи гоняют туда-сюда целые стада коз и баранов. Стада большие, но пастуха слушаются. Как люди.

– Что как люди?

Кифару замялся с ответом. Он сам не знал, почему заговорил о стадах и пастухах.

– Слушай, а ты эту старуху из Киджиджи помнишь?

– Какую?

– Ну, что рядом с домом Зэмы тогда сидела, когда мы туда забрели. С кошкой.

– Кажется, да. А что? Думаешь, это она тебя откачивать приходила?

Кифару вместо ответа впервые рассказал другу о той ночи, когда наведался в Киджиджи и разговаривал с тенью, которая после этого исчезла. Тень тогда не сказала ничего хорошего, всех подряд, включая его самого, обругала, поэтому вспоминать про их встречу он не любил. Но тут такое дело, что в одиночку не разобраться.

– Погоди, – прервал его рассказ Абрафо. – Она что, так и сказала, мол, Зэмкин отец твоей пули достоин.

– Сказала. Не так, конечно, но смысл похожий.

– И как это понимать прикажешь? Может, её опять спасать надо?

Кифару только плечами пожал. Хотя на душе у него после того разговора снова сделалось неспокойно.

Что касается отца, то изменился не он сам. Изменилось его отношение к сыну. Как если бы любовь росла вместе с ревностью. Или с подозрительностью. Кифару теперь всё чаще замечал на себе его задумчивые взгляды. Подобные взгляды он ловил на себе и раньше, до болезни, но тогда отец их не прятал, как теперь.

– Послушай, – начал Абиой как-то утром, наблюдая за приготовлениями сына к обычной рыбной ловле в кампании Абрафо и его отца, – тебе всё это нравится?

– Нравится? Ты про что?

– Я имею в виду, тебя такая жизнь устраивает? – поправился Абиой.

– В каком смысле?

– Во всех. – Отец понизил голос, хотя Таонга с сынишкой крепко спали после безсонной ночи. – Рыбалка, школьные друзья, этот остров…

– А что не так с рыбалкой?

– Сядь.

Судя по всему, отец намеревался завязать долгий разговор. Не опоздать бы.

– Мне кажется, ты понимаешь меня лучше, чем готов сам себе в этом признаться, сын. Помнишь, ты тогда-то приставал ко мне с вопросами о том, почему наш остров никто больше не трогает?

– Наверное.

– А помнишь, чем вынудил меня рассказать тебе про деда?

Этого Кифару не помнил.

– Ты попрекнул меня моим именем.

– Я…

– Не переживай. Всё правильно. Ты тогда попал в точку, но я не стал тебе рассказывать всего. Всего я и сам до конца не знаю. Но эта старуха…

– Ты ей обещал ничего нам не говорить, – осторожно напомнил Кифару.

– И не собираюсь. Я не про наш с ней разговор, а про то, о чём он заставил меня крепко задуматься.

– О чём?

– Ты слышал про Килиманджаро?

Кто же не слышал про Килиманджаро! Тем более что до неё от озера не так уж далеко. Вот бы на эту гору взглянуть! А уж если взобраться…

– Конечно.

– А знаешь, почему она так называется?

– Ну, Вереву, кажется, говорила нам, что от слова «килима», то есть «холм», и от старого «нждаро», означающего не то «белый», не то «сверкающий».

– Правильно. Это на суахили. И никто из вас не стал задавать ей никаких вопросов?

– Насчёт?

– Насчёт того, почему самая великая гора Африки называется «холмом», например, а не «горой», то есть «млинма»?

– Нет.

– Тогда слушай. Давным-давно на горе, которая сегодня называется Килиманджаро, жил великий царь Килеман. На языке чагга, которые до сих пор селятся вокруг Килиманджаро, это значит «тот, кто побеждает». Килеман и в самом деле был непобедимым воином и сильным мужчиной. У него было семь жён. Они родили ему семерых сыновей.

– А кто родил Килемана? – перебил отца Кифару.

– Точно неизвестно, но говорят, что он появился на свет в семействе горного льва.

«С жёсткой гривой», подумал Кифару, вспоминая свои больные видения.

– Потомки Килемана плодились и размножались. От такого количества обитателей горе в какой-то момент стало тяжело, и она превратилась в вулкан, чтобы прогнать Килемана со всеми его жёнами и детьми. Кроме них, у него за годы жизни накопилось много слуг, любовниц, всякой живности и даже внуков. Поэтому, когда все они стали спускаться, чтобы найти новое жильё, местные чагга увидели на склоне горы целый караван, то есть «джаара» на их языке. Так что вообще-то правильнее было бы говорить Килеманджаара, что означает «караван Килемана». Но сегодня этого уже никто не помнит.

– А что случилось дальше?

Кифару никогда не подозревал, что отец умеет так интересно рассказывать.

– Ну, поскольку Килеман был великим, многие вожди племён и цари помельче захотели заручиться его помощью, а для этого проще всего им представлялось связаться с ним семейными узами. Поэтому скоро они со всех концов Африки послали к сыновьям Килемана своих дочерей свататься.

– Разве не мужчины должны свататься? – удивился Кифару.

– Тогда многое было по-другому, – покачал головой отец и продолжал: – В конце концов, сыграли семь свадеб. После этого Килеман посчитал, что своё предназначение в этой жизни выполнил и взошёл обратно на гору.

– Что? Прямо в вулкан? Он же мог погибнуть!

– Не знаю. Но больше его никто не видел. Возможно, он живёт где-то там, в пещерах до сих пор.

– Вместе со львами?

– Вместе со львами.

– А его сыновья?

– О них я и веду свою речь. После ухода отца им пришлось несладко.

– Почему?

– Представь себе жизнь с братьями, у каждого из которых по жене, причём все жёны разные, каждой что-то постоянно нужно, и при этом всегда не то, что другим.

– Не представляю, – признался Кифару.

– То-то и оно. Закончилось тем, чем и должно было закончиться.

– Они убили своих жён?

– Нет, – рассмеялся отец. – Они собрали весь свой скарб, всех своих слуг и домочадцев и разошлись на семь сторон света.

– И так образовались народы, населяющие Африку, – подвёл итог Кифару.

– Не совсем. Потому что, если ты заметил, в Африке на тот момент уже жило множество народов. Иначе откуда бы взялись жёны? Нет, сыновья Килемана стали этими народами править. С тех пор существует семь влиятельных семей, которые по рождению имеют право царствовать над остальными.

– Ого! И что, им все подчиняются?

– Подчиняются.

– Почему? Разве они не люди?

– Люди.

– Ну, тогда ведь можно от них как-нибудь избавиться.

– Нельзя. Да и зачем? Они же не делают никому ничего плохого.

– А почему нельзя?

– Потому что они заняли семь своих престолов не путём интриг и кровопролитных войн, а по праву рождения. Это право отнять невозможно.

Всем этим отец хотел что-то ему сказать. Он бы не стал заводить такой долгий разговор, чтобы просто поведать давно позабытую легенду.

– Но ты ведь не стал бы рассказывать мне эту давно позабытую легенду, если бы…

– Вовсе не позабытую. Кому надо, те прекрасно её знают. Старейшины знают. Думаешь, почему мы тогда с тобой так просто прошли к ним на закрытый совет?

Кифару уже кое о чём сам догадался.

– Из-за деда?

Отец кивнул.

– То есть, он… то есть, ты…

– И ты тоже, – улыбнулся Абиой.

– Но как! Кто-то из сыновей Килемана, когда ушёл от братьев, поселился на нашем острове?

– Возможно, это был уже не сын, а внук или даже правнук. Я раньше не слишком всем этим интересовался, а вот Адетоканбо хорошо помнил. Поэтому когда начались проблемы с соседями, твой дед говорил не только с нашими торговцами, призывая их оборвать хотя бы на время всякие внешние связи. Он куда-то уплыл, а когда вернулся, рассказал нам с матерью, что встречался с теми потомками Килемана, которые отвечают за Уганду, Кению и Танзанию. Они обещали помочь и, как видишь, сдержали слово.