Африканский тиран. Биография Носорога. Начало

– Недавно за ней из Киджиджи посылали. Там у них какая-то старуха померла, так и не смогли откачать. Ну, вот и пообщалась с местными заодно. Помнишь, какой у Зэмы мячик шикарный появился? Оказывается, кроме мячика, он, в смысле её папаша, кучу всего с большой земли понавёз.

– Из Кении?

– Наверное. Даже, говорят, телевизор. Представляешь?

Телевизоры на острове водились, однако не в семьях, а общие – стояли в школах или специально отведённых для этого помещениях, под замками. Обычно ими распоряжались старейшины, которые устраивали общие просмотры для всех желающих, причём, как правило, брали за это деньги «на нужны общины». Но чтобы иметь телевизор дома! За такое и свои же поджечь могли. Выделяться богатством на Кисиве было не принято.

– Он что, кого-то ограбил? – спросил Кифару, вспомнив разговор с мачехой.

– Не, мать сказала, что дали в долг. Он собирался то ли магазин открыть, то ли ещё куда вложиться. Но почему-то не получилось. Часть он вроде бы вернул, а потраченное уже не смог. Мы там с тобой оказались как раз, когда они к нему решать вопросы приехали.

– А твоей матери про нас случаем не рассказывали?

– Да, но путано. У этой Зэмы есть всякие младшие братья, поэтому народ до конца так и не разобрался, кто стрелял. Теперь, когда все они куда-то дружно отчалили, думают, что наверняка кто-то из них.

– Только вот куда они могли отчалить и на чём? – Кифару заметил просыпавшихся на отмели крокодилов. – Давай к берегу. Пора домой. Я что-то не очень хорошо себе представляю, как они грузят телевизор на лодку?

– А что тут такого?

– Не, не верю. Не в Кению же они подались, чтобы их там точно сцапали. Явно где-нибудь тут прячутся.

Вечером отец вернулся домой встревоженный и злой.

Какие-то чужаки заявились на пристань, ходили там с угрожающим видом и выспрашивали, не приходилось ли кому в последнее время брать на борт целую семью со всем скарбом. Лодка отца была слишком утлой, чтобы их заинтересовать, но они даже с ним имели беседу, вспоминая о которой теперь, он чертыхался и отплёвывался.

– Скоты пришлые! Кенийский рожи! Думают, если у них пушки, то они могут из себя хозяев строить. Был бы у меня автомат…

– Абиой, перестань, – остановила его Таонга. – Тебе только автомата не хватало. Ты с ними что, воевать собрался? Все и так знают, какой ты смелый. Но только я знаю, какой ты бываешь глупый.

– Это не глупость! – отрезал отец, не обращая внимания на притихшего Кифару, сделавшегося невольным свидетелем их разговора, поскольку готовил уроки за тем же столом, за которым Таонга накрыла ужин. – Хотел бы я познакомиться с парнем, который их дружков по-свойски отымел. Можешь себе представить: четверых завалил на месте! Говорят, совсем ещё малыш. Я этому, правда, не верю, но оно и не важно. Мужик именно так поступать должен.

– То есть, ты считаешь, что убивать хорошо? – брякнула на стол горячую сковороду Таонга. Из-под крышки соблазнительно пахло рыбой.

– Я не сказал, что это «хорошо». Я считаю, что иногда это правильно. Врагов нужно уничтожать. Если бы у меня сегодня…

– … был автомат, то ты бы их всех перестрелял. Абиой, тебя сын слушает. Что он может подумать?

– Кифару, – встрепенулся отец. – Что ты думаешь?

Кифару думал о том, что бы произошло, если бы он признался им сейчас в том, что на самом деле и был тем самым «парнем», с которым отец счёл бы за честь познакомиться. И что у него в надёжном месте спрятан пусть не автомат, но совершенно настоящий пистолет с двумя боевыми патронами. Однако его тайна должна была оставаться тайной от всех.

– Убил бы, – буркнул он, не отрываясь от тетради.

– Вот видишь! – воскликнул отец, а Таонга только вздохнула:

– Дурачьё…

На следующий день они с Абрафо тоже видели тех чужаков. Прямо во время уроков возле школы остановился джип, и в класс без приглашения вошли два не верзилы, не громилы, а вполне прилично одетых человека в чёрных костюмах и белых рубашках. У одного был даже изумрудного цвета галстук, говоривший о том, что он главный.

– Здравствуйте, дети, – сказал басом человек в галстуке.

– Здравствуйте, – ответили они хором, как учили.

– Что вам нужно? – отложила мел Вереву. – Кто вы такие?

– Думаю, вы все прекрасно знаете, – улыбаясь ей, пояснил незнакомец, – что несколько дней назад на вашем острове в соседнем городе было совершено убийство. Мы из полиции, ищем убийц?

Поскольку Вереву продолжала смотреть на него с недоверием, он вынул из внутреннего кармана пиджака удостоверение, помахал им в воздухе и убрал обратно.

– Можно? – Вереву протянула руку и замерла, всем своим видом демонстрируя настойчивость.

Незнакомец покачал головой, но был вынужден снова удостоверение предъявить. Вереву повертела книжицу.

– Вы не наша полиция, господин… – Она сверилась с данными: – Господин Набонго Ва Хинга. Вы из Кении. Кто вас сюда пустил?

– Пустил? – показал белые зубы кениец. – А кто нас мог не пустить? На вашей территории были убиты граждане нашей страны, убийцы с места преступления скрылись, и мы обязаны провести тщательное расследование.

– Вы… – хотела что-то ещё возразить Вереву, но тот упреждающе поднял руку с широченной ладонью.

– Вы учительница – вот и учите. Но только их, – указал он на притихший класс, – а не меня. Полагаю, никому не нужны лишние проблемы.

Однако Вереву было не так-то просто запугать.

– Почему вы проводите ваше расследование здесь, в моей школе? Вы же сами сказали, что ищите убийц.

Полицейский, прищурившись, осматривал класс. Его коллега оставался стоять при входе и наблюдал за Вереву.

– По двум причинам, сударыня. Во-первых, свидетели описали стрелявшего, как мальчика вот такого возраста. – Он ткнул пальцем в Кифару. – Согласитесь, довольно примечательное обстоятельство. Специально такое сложно придумать. Поэтому под подозрением именно школьники. Мне очень жаль.

Он жестом велел Кифару встать. Тот не пошевельнулся.

Было очень страшно, но на него смотрели все, и он не мог подвести Вереву, которая только что показала им пример, так смело разговаривая с незнакомцами.

Полицейский указал на Абрафо, на Таджири и ещё на нескольких ребят. Все нехотя поднялись и застыли возле парт.

– А тебе, юноша, особое приглашение? – вернулся он к Кифару.

Едва ли его отец захотел бы познакомиться с тем, кто подчиняется незнакомцам только потому, что они выше ростом и в дорогих костюмах.

– У меня ноги болят, – сдерживая дрожь в голосе, ответил он. – В футбол переиграл.

– В футбол переиграл?

– Ага. Игра такая есть, – тихо заговорил Кифару. – Две команды, мячик, ворота. Я её очень люблю. Мы её очень любим. Вчера мне досталось. По ногам. Вам когда-нибудь доставалось по ногам?

Он замолчал, ожидая ответа.

Видимо, полицейский что-то почувствовал. Нет, он не изменился в лице, не бросился вон из класса, но помрачнел, и больше на Кифару не смотрел.

– Во-вторых, та семья, во дворе которой произошло убийство, сбежала с острова. Не правда ли, подозрительно? Кто-то им помог. – Он сделал небрежный знак всем стоявшим снова сесть. – Нам нужна информация. Это касается всех владельцев лодок. Им за это ничего не будет, не бойтесь. Мы только хотим выяснить, куда эта семья направилась. Зато тому, кто узнает и сообщит нам, кто их перевёз, причитается вознаграждение: две тысячи шиллингов3. Хорошенько подумайте, вспомните, поговорите со своими родителями. Наверняка кто-нибудь что-нибудь да видел. Когда вспомните, позвоните вот по этому телефону. – Он взял со стола мел и аккуратно вывел на доске цепочку цифр. – Можете продолжать. Извините за вторжение, сударыня.

Последние слова кениец произнёс с насмешкой, но он их произнёс, покинул школу вместе с напарником и укатил восвояси.

Вереву сразу же взяла тряпку и телефон с доски стёрла.

– Поганцы! – только и сказала она. – На чём мы остановились?

Однако для Кифару та история даром не прошла. Одноклассники его зауважали ещё больше, а Абрафо так и сказал после урока:

– Ну ты, брат, даёшь!

– Ничего я не даю, – зевнул Кифару. – А вот зачем ты перед всякими обезьянами в костюмах встаёшь, мне непонятно.

– А если он не просто так приезжал? А если он знает? Почему он сразу на тебя накинулся?

– Как накинулся, так и откинулся. Уехал ведь? Видали мы таких полицейских. Вереву правильно ему сказала. Если это наш остров, если мы не кенийцы, то кто его сюда вообще пустил?

Этот же вопрос он задал вечером отцу. Правда, пришлось в двух словах рассказать о случившемся и умолчать о собственном «геройстве». Иначе отец мог неправильно его понять.

– Ты верно рассуждаешь, – согласился тот. – И если бы сейчас был жив твой дед, мой отец, думаю, ничего подобного бы не произошло. Я поговорю со старейшинами. Мы не должны пускать к себе всех подряд. Кстати, ты телефон того полицейского записал?

– Конечно.

Про деда отец вспомнил в тот вечер ещё раз, когда разговаривал с Таонгой в постели и думал, что их никто не слышит.

– Я подмечаю в Кифару черты Адетоканбо, – сказал он не без гордости. – Ему до всего есть дело. Когда я был в его возрасте, мне это в отце не нравилось. А сейчас я понимаю, что он был прав. Без этого просто нельзя.

– У тебя хороший сын, Абиой, – тихо согласилась Таонга.

– Представляешь, он даже не упомянул, как надерзил тому кенийцу. Мне потом отец одного его приятеля рассказал. Молодец, не побоялся. Будет толк.

Они ещё о чём-то пошептались, но Кифару уже не слушал. Он лежал на спине, окружённый темнотой жаркой ночи, смотрел в невидимый потолок и представлял себе, сколько журналов можно было бы купить на две тысячи кенийских шиллингов.

Дружина

Следующий день считался на острове праздничным, никто в школу не будил, и Кифару думал поваляться в постели подольше, однако у отца оказались другие планы.

Праздник так и назывался – Ухуру4. Много лет назад в это день Кисива как государство обрело независимость. Никто за неё не боролся, крови не проливал, поэтому день был выбран почти произвольно и совпадал с началом сезона дождей, которые раньше проливались на головы островитян и их соседей гораздо чаще, чем теперь. Вместе с дождями на озеро приходили настоящие бури с ураганными ветрами, рыбный промысел почти прекращался, однако благодаря этому естественному обстоятельству Кисива оказывался предоставленным сам себе. Поэтому у праздника было и другое, неофициальное название – Вамесахау5.

По случаю праздника на центральной площади Катикати устраивались торжества, поучаствовать в которых сходились жители всего острова. Не все, конечно, поскольку многим ни до Катикати, ни до праздника не было дела: они спешили разобраться со своими домашними заботами и запастись всем необходимым на период вынужденного бездействия. Старики тоже предпочитали оставаться дома. Зато для молодёжи наступало раздолье. Ухуру был прекрасной возможностью повстречаться с новыми людьми, завязать новые знакомства и, кто знает, может быть даже найти вторую половину.

Площадь тоже так и называлась – Мраба6. В обычное время здесь господствовал рынок. Сегодня рыночные лотки сдвигались к краям, а середину занимали музыканты, исполнители народных песен и, разумеется, подо всё это непрерывно танцующая публика.

По традиции начинался праздник с приветственных речей старейшин, которые напоминали собравшимся о главном поводе: народ Кисива имеет славную историю, его никто и никогда себе не подчинял, быть жителем их острова – почёт и привилегия, так что давайте пожелаем друг другу многих лет мира, добра и процветания.

Раньше Кифару был слишком мал, чтобы правильно понимать происходящее. Его гораздо больше интересовали всякие сладости, которые почему-то именно в этот день можно было найти на лотках улыбающихся торговок в одинаково оранжевых платьях и платках. Таонга говорила, что эти женщины всю остальную часть года живут на дальней оконечности острова, в местечке под названием Таму, где самые плодородные почвы и где издавна готовили самые вкусные блюда, причём многие из рецептов хранились ими в секрете даже от остальных соплеменников. Действительно, Таонга не раз пыталась дома сотворить нечто подобное, например, медовым леденцам с орехами, которые здесь продавались на специальных ниточках, однако такого вкуса, чтобы захотеть проглотить язык, у неё не получалось.

Теперь без сладостей тоже, конечно, было не обойтись, но они как-то сами собой отошли на второй план. Сейчас важнее был отец и то, ради чего они в первую очередь сюда пришли. А пришли они, как тот объяснил по дороге, чтобы воспользоваться очень хорошим поводом и поговорить со старейшинами.

Старейшины избирались в каждом более-менее крупном городе острова, но главными среди них были трое, и всех их Кифару хорошо знал, потому что, во-первых, они раньше дружили с его дедом, а во-вторых, потому что они сами были дедами его друзей. Так что вообще-то пообщаться с ними при желании он мог бы в любое время, однако сегодня общаться предстояло не ему, а отцу, что придавало происходящему важности, равно как и тот факт, что собрать старейшин вместе удавалось далеко не всегда, поскольку двое из них были ещё достаточно полны сил и бодры, чтобы не сидеть дома с трубкой и чашкой, а трудиться и помогать семьям.

Одного из них звали Гугу. Он был отцом Имаму и дедом близнецов, Кваку и Квеку.

Второго звали Мвенай. Он был отцом их учительницы, Вереву.

Наконец, старейшего из старейшин звали Векеса. Он уже ничьим отцом не был, а жил втроём со старушкой-женой и внучкой, Мазози, подругой Таонги. У неё тоже круглился живот, так что ожидалось пополнение. Поговаривали, что Мазози пошла по стопам матери, поскольку и у той никогда толком не было мужа. Она умерла при родах, отчего Векеса так внучку и называл7. Теперь Таонга переживала о том, чтобы судьба не повторилась, и всё обошлось.

Отец постоял в стороне, послушал торжественные речи, а потом сделал сыну знак, и они направились к главному зданию не только в Катикати, но и, пожалуй, на всём острове. На суахили оно называлось каниса, что следовало переводить как «церковь». Но поскольку это была не церковь в обычном понимании, местные предпочитали говорить ибандала, то есть, скорее, «помещение для встреч» или просто «комната, где собираются люди».

Ибандала представляла собой добротное глинобитное сооружение, построенное в незапамятные времена и прекрасно сохранившееся. Когда-то оно было даже двухэтажным, но молния ударила в росший рядом баобаб, огромная ветка отвалилась и проломила крышу, разрушив часть верхнего этажа. Ветку сняли, разрубили и понаделали удобных скамеек, которые стояли теперь здесь же, вокруг площади, а весь этаж пришлось разобрать, чтобы сохранить остальное. Новую крышу укрепили балками, и в итоге ибандала, какой её застал Кифару, получилась эдаким теремом с чердаком.

Уже на его веку церковь раскрасили. Занимался раскраской отец Бахати, их футбольного капитана. Он считался художником, хотя нигде этому ремеслу не учился, зато умел смешивать и получать очень яркие краски, которые как нельзя кстати пришлись на выцветших от времени глиняных стенах. Благодаря этому смелому новшеству здание сегодня выглядело пёстро и весело, то есть именно так, как должно выглядеть место, куда каждому хочется зайти.

А заходили в ибандалу по самым разным поводам.

Многие шли проведать Убабу.

Убаба был… убаба. На суахили его бы называли мганга, но «мганга» – это нечто вроде шамана, а убаба – гораздо больше, чем просто шаман. Это и знахарь, и лекарь, и вещун, и ворожей, и жрец, и много чего ещё, о чём Кифару мог только догадываться.

Убаба жил в ибандале, жил безвылазно, то есть даже по праздникам не выходил к людям. Кому надо, те приходили к нему. Говорили, что ему неизвестно сколько лет и что он пережил всю свою семью. Другие поправляли, что Убаба, мол, потому и убаба, что у него, в отличие от большинства, семьи вообще никогда не водилось, из-за чего он сошёл с ума и стал всезнающим отшельником, живущим и за не родившихся детей, и за внуков, и за правнуков.

К Убабе шли за советом. Шли за утерянным здоровьем, когда обычная медицина не помогала. Шли, чтобы пообщаться с предками. Чтобы узнать судьбу. Чтобы судьбу изменить.

Кто-то считал Убабу обладателем несметных богатств. Кто-то – бедняком, у которого за душой нет ничего своего.

Дети любили послушать Убабу, потому что он захватывающе, в лицах умел рассказывать историю их народа, звучавшую из его уст как кладезь красивых и страшных сказок. При этом он сам словно превращался в своих героев и позволял раскрывшей рот детворе не только услышать, но и увидеть происходящее.

Долгое время Кифару полагал, что Убабу и есть главный человек на их острове. Но однажды он наведался в ибандалу вместе с дедом и с изумлением обнаружил, что Убабу перед Адетоканбо если не лебезит, то ведёт себя в его присутствии очень и очень почтительно. Так он узнал про совет старейшин, который тоже заседает в ибандале, принимая важные для всего острова законы, и к которому Убабу не имеет никакого отношения, разве что сугубо соседского.

Сегодня они с отцом шли именно на совет.

Просто так взять и заявиться на совет было невозможно. Но только не для отца Кифару. Он был сыном Адетоканбо.

Старейшины заседали в просторной зале, занимавшей почти всё внутреннее пространство церкви. Кроме входной двери, в зале была ещё одна, в дальней стене, за которой находилась келья Убабу. Сейчас она оказалась закрыта.

Стоявшие при входе двое стражей в национальных одеждах воинов и с копьями наперевес могли показаться частью костюмированного праздника, однако проверять это предположение никто никогда не отваживался. Стражи имели грозный вид и совершенно конкретные инструкции: держать всех праздно шатающихся на расстоянии копья.

Отец прошёл между ними, как незримый дух. Стражи только кивнули ему. Кифару, затаив дыхание, просеменил следом.

– А, это ты, Абиой! – приветственно поднял руку с курительной трубкой Векеса. Он сидел на полу, с прямой спиной, сухой и седовласый. У него была борода, что считалось редкостью даже среди старейшин. Двое других тоже белели сединами, но бород у них не было. – Заходи, заходи. Спасибо, что не забываешь старых друзей.

– Мы как раз Адетоканбо вспоминали, – сказал Гугу, сидевший слева от Векесы и державший трубку в зубах.

Трубка была кривой и висела, как рыболовный крючок.

Мвенай полулежал на локте чуть поодаль. Он не курил, однако выглядел не менее задумчиво. Вместо трубки у него в руке была полупустая бутыль с длинным горлышком. Появление гостей он встретил раздражённым бурчанием и нехорошим взглядом мутноватых глаз.

Векеса указал на пол перед собой.

Отец и Кифару сели, скрестив ноги.

Мвенай молча протянул отцу бутылку, но тот вежливо отказался, улыбнулся и приготовился сказать то, ради чего они пришли.

– Не спеши, Абиой, – остановил его Векеса. – Ты, я вижу, заглянул к нам по важному делу, а важные дела второпях не делаются. Лучше скажи, почему ты привёл с собой сына.

– Кифару уже большой и многое понимает. Вчера именно он заставил меня задуматься над тем, что я хотел бы с вами обсудить. В нём зарождается дух.

Отец говорил спокойно, однако в его голосе чувствовалась гордость.

– Хорошо, очень хорошо. – Векеса сладко затянулся. – И что же такое сказал тебе твой сын?

– Он спросил, почему мы пускаем к себе чужестранцев.

Векеса изобразил на лице непонимание, приглашая к пояснению.

– Вчера какие-то кенийские бандиты под видом полицейских нагрянули к ним в школу, прямо на урок, – сменив тон, продолжал отец. – Дочка наверняка вам рассказывала, уважаемый Мвенай. Я слышал, что она повела себя с ними как настоящая кисива и выпроводила их взашей. Вчера всё обошлось. Но мы ведь понимаем, что этим так не кончится. Они уже суют свои носы в наши лодки. – Он оглянулся на дверь. – Мы празднуем независимость, а в это время чужаки разгуливают по нашей земле. Они предлагают деньги тем, кто готов предать своих соплеменников. Они размахивают оружием. Кто им вообще разрешил сюда являться?

– Раз уж ты, Абиой, упомянул мою дочь, – неожиданно взял слово Мвенай, – я вынужден напомнить, с чего эта история началась. Произошло убийство. Убили их людей…

– Мы их не защищаем, – прервал его Векеса. – Но и не выгораживаем убийц. Они имеют право знать.

– Я так и думал, – понизил голос отец. – Они имеют то право, которое мы сами им даём. Видимо я чего-то не знаю или не понимаю, но если бы кто-то сунулся с оружием ко мне домой, я убил бы его вот этими руками. И не стал бы разбираться, из Кении он, из Уганды или из соседнего города. У нас всегда были правила.

– Так ты пришёл напомнить нам о правилах? – застучал зубами по трубке Гугу. – Похвально, Абиой. Однако мы их знаем. – Он выдержал паузу, призывая старейшин к вниманию. – И поэтому я с тобой совершенно согласен. Была допущена ошибка. Простительная, кстати, потому что мы успели привыкнуть к спокойной жизни. – Снова пауза. – Кто дал добро на приезд тех бандитов? Ведь мы же не станем спорить о том, что те, кого убили, были именно бандитами?

Старейшины переглянулись.

Мвенай пожал плечами.

Векеса нахмурился.

– Они были на джипах, – вырвалось у Кифару. – На джипе, – поправился он, поскольку не должен был знать подробностей той трагедии, и имел в виду, конечно, посещение кенийцами школы.

Отец кивнул и посмотрел на старейшин.

– Верное замечание, – согласился Гугу. – Это значит, что их сюда к нам доставил паром с большой земли. Паром! И никто их не остановил, даже не проверил.

– Не можем же мы теперь запретить швартоваться у наших берегов парому, – усмехнулся Мвенай. – Паромы нужны, чтобы доставлять тяжёлые грузы. Одними лодками наши нужды сегодня уже не обеспечишь.

– Нам не нужны чужие джипы, – заметил отец. – Достаточно джипа Имаму, который стоит и никому не мешает.

Гугу понял намёк, вынул изо рта трубку и поддержал:

– Предлагаю запретить въезд на территорию острова посторонних машин. Запрет можно мотивировать загрязнением окружающей среды. Мы заботимся о нашем здоровье и здоровье наших детей.

– Повод хороший, – согласился Векеса. – Вот только о чём мы будем заботиться, когда они возьмут и пересядут на верблюдов.

Мвенай засмеялся, подавился и закашлялся.

– Я рад, что некоторые считают это поводом для веселья, – не повышая голоса, снова заговорил отец. – Но мы с сыном, внуком Адетоканбо, воспользовались праздником и пришли к вам троим не для развлечения, а чтобы призвать задуматься и положить конец тому, что может перерасти в катастрофу для Кисивы, его народа и его независимости, которую мы все так любим в этот день отмечать.

Кифару никогда прежде не слышал, чтобы отец говорил так чётко, как по писанному. И так смело.

– Произошедшее показало, что прошли те времена, – продолжал он, – когда мы могли позволить себе прятать голову в песок и надеяться на забывчивость наших соседей. Если мы не дадим им отпора теперь, они про нас вспомнят и не просто вспомнят, а сделают предметом раздора. Нас снова станут рвать на части.

– Так ты пришёл нас спрашивать, учить или ругать? – ссутулился было Векеса и снова выпрямился: – Или предлагать? Не поверю, чтобы у сына Адетоканбо не было заготовлено дельного плана.

Теперь улыбались все трое, причём, как показалось Кифару, вполне дружелюбно.

– План у меня есть, – согласился отец. – Правда, не знаю, насколько он вам понравится. Я думал над ним всю ночь. Но я думал один и только одну ночь. Вы можете предложить что-нибудь получше.

– Не стесняйся, рассказывай, – выпустил облачко пахучего дыма Гугу.

Кифару чувствовал, что у него начинает слегка кружиться голова. Вероятно, старейшины курили не чистый табак или не табак вовсе. Он слышал, будто Убаба умеет готовить какие-то специальные травы, от которых сознание просветляется настолько, что некоторые начинают видеть духов и общаться с ними. Хорошо бы старейшинам это помогло увидеть сейчас его знаменитого деда.

– У нас на Кисиве никогда не было своей армии, – говорил между тем отец. – Потому что она нам не нужна. Это верно. И воевать ни с кем мы не собираемся. Но нам нужна охрана, нам нужно хотя бы несколько бригад молодых и крепких ребят, которые бы следили за общим порядком.

– Дружинники, – подсказал Гугу.

– Называйте, как хотите. Важно, чтобы они были действительно дружными, бдительными и решительными. И чтобы у них были полномочия. В частности, чтобы никто из приезжих на наш остров не мог миновать их пост.

– Тогда это уже не дружинники, а пограничники, – задумчиво хмыкнул Мвенай. – Но идея мне нравится.

– Если мы переходим к обсуждению, – сказал Векеса, – то я позволю себе напомнить, что когда-то такое у нас уже было. Я сам состоял в такой дружине. Помнится, мы ходили по Катикати и заигрывали с девушками.