скачать книгу бесплатно
– Ты опять стала тугой на ухо?! – рявкнул в ответ десятиклассник. – Тебя встряхнуть, чтобы мозги прочистились?!.. Я сказал: будешь давать мне списывать свои домашние. Вообще все работы, блин!.. Потому что вчера кто-то некстати оглох, догадываешься?.. Отрабатывай свой косяк и больше не нарывайся, коза!.. Вкурила наконец, мать твою?!..
– Да, конечно, очень хорошо! – ровесница в подтверждение своих слов послушно затрясла головой. Потерявшись совсем от наезда, девочка поняла, что налипла, но тем не менее выдохнула. Она всё-таки ожидала от этой стычки гораздо худших последствий.
Грубиян, едва получив утвердительный ответ, пошёл дальше, специально толкнув девушку плечом побольнее. Его компания, ещё немного поглазев на Любу, двинулась следом. Поспелова поймала на себе внимательный, холодный взгляд Имира, съёжилась от стыда и поспешно отвернулась.
Отойдя на десяток шагов, Сэро резко повернулся. Все остальные тоже остановились и развернулись следом за лидером.
– Я скоро к тебе подойду, так что готовься, кукла!.. Будешь с пустыми руками – живьём закопаю! Это ж ты услышала?! – напоследок с вызовом кинул ей цыган и теперь уже пошёл своей дорогой окончательно.
Люба торчала на берегу ещё минут двадцать, не в состоянии пошевелиться от шока, и не отрываясь смотрела вслед ватаге парней, среди которых заметно мелькали две высокие черноволосые фигуры, пока бравая компания не повернула за угол перекрёстка.
***
– Зачем тебе списывать у неё химию? – нарочно спросил Имир у брата, когда они попрощались с последним другом из попутной компании.
Сэро, услышав вопрос, будто проснулся. Погрузившись на мгновение в себя, он припомнил пугливое лицо – очень даже миловидное, белокожее, с пухлыми алыми губами и розовыми щёчками. Девчонка наверняка восприняла его наезд всерьёз в силу своей наивности и будет теперь каждый день ходить с тетрадкой по химии в школу да тратить урочное время на дубляж проверочных. Ха, так ей и надо, дуре! Нефиг было вчера строить из себя инвалида.
– Как зачем? – лукаво усмехнулся парень. – Чтобы стать отличником без лишних усилий. Хочу, чтоб моя прелестная фотка висела на Доске Почёта рядом с твоей!.. Ты ж мне хрен дашь списать, братишка!
– Понятно, – улыбнулся Имир, не скрывая иронии. Близнец знал брата, как облупленного. А ещё знал, что тому плевать на учёбу. Тем более на химию. А вот играть на девичьих нервах – другой вопрос. Тут наглый Сэро церемониться не любил и не стеснялся использовать свою привлекательность на полную катушку.
– Ты в курсе, что это была дочка дяди Васи? – словно невзначай, продолжил разговор брат.
– Кого?! – не понимая, поморщился повеса.
– Василия Михайловича. Он с нашим отцом на станции работает. Ты с ним пару раз летом здоровался, когда разгружать вагоны приходил. А её мать, Александра Григорьевна, там же, на станции, в товарной кассе сидит. Когда мы только переехали и встряли без вещей и денег, она нам огромные коробки пряников и халвы приносила.
Решив добить впечатлённого открытием брата, Имир пошёл до конца.
– Припомнил, да?.. Это мать той самой Любы тогда помогла нашей семье после переезда сюда: оформить документы и вернуть вагон с вещами, украденный в пути. Ещё отца на работу взяли благодаря её рекомендации. А ты, добрая душа, теперь её дочку кошмаришь вшивой химией, нахрен тебе не сдавшейся!
Сэро притормозил и задумался. Переезд на юг с севера России несколько лет назад дался его семье очень тяжело. Ибрагимовы остались без вещей, денег и документов из-за чужой оплошности да плохо сделанной работы. Его родители были очень благодарны в то время всем, кто не отказал им в помощи на чужой земле, – особенно, тем самым Поспеловым.
Теперь перепуганная, дурно одетая девчонка на мосту, над которой он позволил себе слегка поглумиться, предстала перед Сэро в ином свете.
Глава 3
До самого дома Любу преследовала сцена с наглым цыганом и его неприятной братией.
Шагая по заросшему изломанному тротуару, девочка тревожно прокручивала в голове раз за разом весьма агрессивную предъяву ровесника. Взбудораженная, тихоня планировала сейчас избежать столкновений с выходной мамой, закрыться в комнате, залезть в кровать и, прикрывшись чтением книжки, хорошенько подумать. Ей нужно было срочно переварить случившийся сегодня на реке базар, перепугавший её и в перспективе обещавший нехило усложнить жизнь.
В веранде девочка обнаружила несколько пар чужой обуви, а из-за неприкрытой двери в дом её ждало шумное щебетание нежданных гостей. В зале, заняв все кресла и диваны, расположились несколько бабушек. Люба давно привыкла к старшему поколению, часто гостившему в её родном доме, поэтому, войдя, от всей души широко улыбнулась.
– Кто тут у нас пришёл?! – повернувшись на скрип зальной двери, громко воскликнула Зинаида Александровна. Эта седовласая опрятная старушка жила за пару кварталов от Поспеловых в малюсеньком кирпичном домишке с большим ухоженным огородом. – Любушка пришла! Какая ж ты красавица стала! Иди ко мне, я тебя расцелую!
Мама, сидевшая рядом с бабой Зиной, подняла на Любу свой строгий, немного озабоченный взгляд.
– Как твои дела в школе, дочь?..
– Все хорошо.
– Как учёба?..
– Все хорошо, – так же дежурно ответила Люба, а потом, чувствуя, что ей всё-таки нужно что-то добавить, сказала. – Получила пять по литературе и истории.
– Молодец какая!!! – хором похвалили школьницу старушки.
Подросток подошла и позволила себя крепко обнять сначала Зинаиде Александровне, затем ещё двум малознакомым пожилым женщинам. А потом подбежала к широкому креслу, из которого привстала самая обожаемая Любой старушка – бабушка Тася. Девочка буквально нырнула с головой в тёплую кофту бабульки, вдохнув чистый запах шерстяного голубого платка на её голове. Бабушка Тася обняла ребёнка от всей своей открытой души: щедро, нежно и с большой любовью, которой пятнадцатилетней девочке так мало перепадало.
Растаяв в объятьях маленькой да сухонькой старушки, Люба на пару мгновений забылась и позволила царившим в душе тревоге, неразберихе и озабоченности проявиться на своём лице. Баба Тася, заглянув в потемневшее Любино личико своими большими пушистыми чёрными глазами, сразу всё заметила. Она посадила девочку в кресло рядом с собой и тихо, чтоб другие не слышали, спросила:
– Почему моя яхонтовая перепёлочка опечалилась?.. Что тебя тревожит?..
Люба не ответила. Лишь грустно посмотрела и, опустив глаза, наклонила голову.
– Кто-то обидел?.. Ну же, посмотри на меня, ясноглазочка!..
Юная Поспелова, едва осмелившись, подняла слегка голову и тоскливо посмотрела в чёрные глаза бабушки. Люба не привыкла делиться своими переживаниями и всем тем, что копилось у неё на душе. Она всегда все свои невзгоды переживала сама, молча, никому не говоря и даже не намекая. Но в глазах бабули не было ни порицания её хандры, ни осуждения, ни чёрствости и безразличия, прикрытых фальшивым участием и самым что ни на есть обывательским интересом. Бабушка Тася искренне за неё переживала, и Люба, увидев это неравнодушие, чуть не расплакалась. Она крепко прижалась к старушке, спрятав голову у той на плече. Женщина обняла ребёнка, поглаживая девочку по её русой головке.
– Ой, ну ты посмотри-ка!.. Прижалась! Соскучилась!.. Люба, а ну оторвись от Таисии Фёдоровны, совесть имей!.. Мать она тебе родная, что ли? – стыдясь, укорила дочку Александра Григорьевна.
– Не ревнуй, Сашенька, у тебя доченька ещё маленькая, а наши дети давно уже выросли, внуков нарожали да дорогу к нам забыли! А кто-то уже и детей своих похоронил, – ответила маме Акулина Никитишна.
– Верно! Все верно! – поддержали, вздыхая, другие женщины.
– Юная у тебя доченька, уже совсем созрела! Скромница какая! И воспитанная! Старших чтит, – похвалила Любу Анастасия Петровна, давно уже овдовевшая и успевшая похоронить двух своих сыновей. – Одета как степенно… Всё прикрыто. Не то, что современная молодёжь!
– Ой, и не говори! – подхватила горячую тему Зинаида Александровна. – Как суббота или воскресенье, топают на танцы мимо моего дома: девки разукрашенные, юбки едва срам прикрывают, ноги голые, сиськи вывалят, сигареты во рту!.. Ох, бесстыжие!.. Что они нарожают за нацию, такие беспутные?!..
– А матершинницы какие! Да разве мы в своё время себе такое позволяли?!.. Помню, как я, молодицей будучи, мимо старших проходила: голову склоню и глаз не подымаю! Во мне родители уважение воспитывали! Отец (Царствие ему Небесное!) всегда строго мне так говорил: «Смотри, не опозорь нас, дочка! Не посрами честь семьи!». Для меня слова отца да матери Законом Божьим были! А сейчас родители современные-то куда глядят и что воспитывают?!..
Для пожилых, оставивших в далёком прошлом свою молодость женщин поверхностная беседа зашла в натёртое до оскомины, острое русло.
«Хорошо, что гости пришли: мама сегодня как раз выходная после смены, развеется с ними, выговорится, отдохнёт», – согрелась этой мыслью Люба и, выглядывая из-под кофты Таисии Фёдоровны, улыбнулась.
– Распоясалась станица! Льётся к нам, русским, чужая грязь с экрана телевизора, похабщина всякая! Разве было такое во времена Союза?.. Развращают страну, губят молодежь!
– Какая станица?!.. Городские теперь мы, забыла, старая?..
– Ой, точно, совсем забыла! – всплеснула руками говорившая. – Батюшки!..
Станицу около полугода назад обозначили городом, а станичники, ещё не привыкшие быть горожанами, величали новоиспеченный город по-прежнему.
– Вот уж горожане так горожане! Село селом! Как были деревней, так и останемся…
– Да не такая уж мы и деревня, – перебила собеседницу бабушка Тася, – Станица у нас крупная, плодовитая: поля свои, хлебозавод, комбинат, маслосырзавод…
– Был, – закончила за неё с горькой усмешкой Анастасия Петровна. – Всё развалили, обокрали… Всё, что непосильным трудом народ создавал!.. Эээх, чёртовы ворюги, сволочи продажные…
– Ты, Шурочка, молодец, доченьку хорошо воспитываешь! Хорошая жена да хозяйка будет. Вон как она у тебя расцветает! – быстро переменила нежелательную тему Акулина Никитична, малознакомая Любе женщина. Её сын был в составе нового поколения – людей бизнеса и криминала. Присутствующие об этом прекрасно знали.
Анастасия Петровна подмигнула покрасневшей от комплимента Любе. Мама, поджав губы, вздохнула:
– Да уж!.. Главное, чтоб хоть бы кто замуж-то взял…
Люба потускнела и опустила глаза. Рука её непроизвольно потянулась потрогать, потереть шею, спрятанную в волосах.
– Не надо так дочке говорить! – оборвала маму баба Тася. – Что ты?!.. Разве можно?!.. Зачем ты так со своим дитём?.. Чужим такое не говорят, а ты – родной… Конечно, выйдет Люба замуж и будет очень-очень любимой!
На этих словах бабушка Тася прижала девочку к себе крепко-крепко.
– Твои слова да Богу в уши! – вздохнув, ответила мама. – А с меня можно взять только самое главное – воспитание…
Какая тёплая была Таисия Фёдоровна для Любы, как приятно пахла: чистой старостью, искренней добротой и уютом! Именно уют: мягкий и нежный, семейный – чувствовала от бабули Люба. И поэтому тянулась к этой пожилой женщине больше всех остальных своих взрослых знакомых и родственников. Любины бабушки умерли давно, задолго до её рождения. Тихоня была поздним ребёнком в семье, младше на шестнадцать лет своего старшего брата.
Бабушка Тася бывала с незапамятных времён частым гостем в доме Поспеловых. Никогда не оказывалась она источником худого слова, чёрствого отношения или недоброго взгляда. Эта старушка никого не судила; от неё веяло только тёплом и любовью такой силы, что всё семейство Поспеловых тоже начинало улыбаться и лучиться. Мама расслаблялась и отдыхала от бесед с этой женщиной, хмурые тучи с её лица исчезали.
Таисия Фёдоровна была воцерковлённым, глубоко набожным человеком. Церковь была важной частью её жизни. Но ни разу она не зазывала туда Любину семью, и уж тем более не корила. Принести освящённый кулич, пахнущие ладаном просфоры и церковные свечи для поминания усопших или очищения дома – запросто. Укорить в безбожии – нет, не такой совсем была эта всегда покрытая платком бабулечка с длинной седой косой.
Люба за всё своё детство ни разу не была в церкви. А местного батюшку с кадилом видела только на нескольких похоронах, куда его приглашали для отпевания. Тем не менее к церкви Люба относилась тепло благодаря бабе Тасе.
Дочь у Таисии давно умерла. Остался только сын – ровесник Любиных родителей – постоянно лечившийся в доме для душевнобольных. Звали его Павликом. Павлик был блаженным, наивным и очень добрым мужчиной с разумом мальчишки. Он бывал пару раз у Поспеловых в доме, зная, что здесь уважают его замечательную мать и в куске хлеба не откажут.
– Мама тебя очень любит, – шептала тихонечко Любе в ушко Таисия Фёдоровна. – Очень-очень любит! Просто боится за тебя… Такова участь родителя: оберегать и бояться за родное дитя… Мама твоя много всего перенесла, когда старшенькую сестрёнку потеряла…
Едва Люба услышала о Лене, то вновь почувствовала тянущую серую тоску, поднимающуюся где-то из глубины живота и подступающую к горлу. Разговоры о сестре при посторонних в доме №27 на переулке Солнечном никогда не поднимались.
Остальные гости не замечали перешёптываний между подростком и Таисией Фёдоровной. Тема невоспитанной, гулящей, ленивой молодёжи была настолько животрепещущей, что, втянувшись в неё, старушки и Александра Григорьевна не могли остановиться.
– Первостепенная задача матери, – шумела одна из женщин, – чтоб дочь её не скурвилась и родителей не опозорила! А современные матери – что?!.. Куда смотрят?
– Куда смотрят… Какие сами курицы в молодости были, таких и дочек растят: ленивых, бестолковых… Вон, моя соседка тому пример! Сама одна прожила, всё пила для плясала, дочку родила, и та туда же… О будущем не думает, учиться не хочет. Только о гульках и мысли! Таскается с парнями, потом забеременеет, как мамка, от кого попало…
– А мужчинам-то дети не нужны! Дети ведь нужны только нам, матерям, – горько вздохнула Анастасия Петровна. – Мужчины-то что?.. Отлюбился да пошёл своей дорогой… Всё хозяйство да воспитание детей – на женщине!
– Помни, Любонька, деточка! – обратилась Зинаида Александровна к школьнице, свернувшейся калачиком в кресле на коленках бабули Таси. – Женщина должна всё по дому уметь! Хозяйкой быть, здоровьем сильной. Работать, чтоб семью обеспечить: себя да детей, а то и мужа…
– Мужчина будет неработающую жену попрекать куском хлеба, – произнесла Акулина Никитишна. – Я жизнь прожила, и не такое видела!
– Сколько живу, столько дочери обо всём этом говорю, – вставила мама. – Учись, чтобы потом своим куском хлеба себя и внуков обеспечить могла всегда. На мужа надеяться – гиблое дело! Он сегодня с тобой, а завтра с другой. И голову береги, спину закрывай. Ходит сейчас молодежь по холоду: капронки, юбочка… Тряпочка, а не юбочка! Куртка едва почки прикрывает…
– А потом лежат в дурке, молодые, с болями! – поддержала маму Зинаида Александровна. – Половина дурдома с менингитом. Вот, Шурочка, таких хороших, заботливых матерей, как ты – единицы! Воспитываешь дочку всем нам на радость: порядочную, невинную и умненькую!
– А красавица-то какая! – цокнула языком сидящая с мамой старушка, и все остальные тут же стали охать да ахать, проявляя своё восхищение молодостью и внешними данными пятнадцатилетней девочки.
«Эх, если б мнение этих бабушек разделяли мои одноклассники!.. Да и другие ребята», – загрустила десятиклассница. – «А то только знакомые старушки и хвалят! Зачем мне их слова?.. От них легче не становится».
Других гостей, кроме пожилого поколения лет за семьдесят-восемьдесят, годящихся Александре Григорьевне в родители, Люба в своём доме особо не знала. Её семью мало куда приглашали – в основном, родственники на редкие юбилеи. За свои пятнадцать лет Люба была на паре свадеб, на нескольких днях рождения, ну и у дружественной родни в гостях. Всё. У мамы не было друзей или близких с детьми приблизительно Любиного возраста. Даже внуки у родни и у маминых пожилых подруг были старше Любы. Таким образом, девочка оказывалась одинокой внутри круга своей семьи и её окружения по причине своих юных лет.
К слову, с родственниками мама общалась далеко не со всеми. Из соседей Поспеловы дружили только с семьей Чумаков, забегавших на чай посплетничать. Больше гостей не было. Ещё приходила изредка одна железнодорожница – весёлая, заводная, отчаянная женщина себе на уме. Это мамина коллега, с которой у Александры Григорьевны были весьма приятельские, но в то же время странные отношения.
***
Мама повела бабушек в гостиную пить чай с мёдом, а Люба под предлогом невыученных уроков удалилась в свою комнату.
Оставшись, наконец, одна, девочка, закрыв плотно дверь, уселась на кровать поглубже, к самой стене, и стала думать, как ей избавиться, отвертеться от этого опасного и дерзкого Сэро. Мысли вертелись роем в беспокойной русой голове.
«С цыганом нужно постараться разойтись по-хорошему. Мне не нужны новые гонители и насмешники. Он закусил, что я не дала списать, хотя Виноградова подбросила ему свою готовую работу. Наверняка же теперь пятифан получит!.. Зачем тогда отыгрываться на мне, блин?!»
Люба напрочь забыла тот факт, что она вчера окостенела от страха и не нашла в себе сил обернуться. Это было на уровне чувств и эмоций, а не осознанных действий и слов. Поэтому Поспеловой не доходило, что такое трусливое поведение выглядело демонстративно-высокомерным и задело самолюбие звавшего её парня.
Скрипнула калитка. Люба выглянула в окно и увидела удаляющуюся Таисию Федоровну. Только её одну. Богомольная старушка никогда не злоупотребляла временем гостеприимных хозяев.
Ход усталых от дневной суеты мыслей постепенно поплёлся дальше – к размышлениям об отношениях в классе.
«У меня очень дружный класс. Только не в отношении меня», – Люба затосковала. – «Почему я всем не нравлюсь?.. Со мной никто не хочет дружить. А я бы с удовольствием с ними всеми общалась, но ведь ребята не хотят… И не удивительно! Будь я на их месте, я бы тоже держалась от самой себя подальше».
Школьная пора – праздник юных жизней, на котором Поспелова оказалась чужой. Все ученики – её ровесники, одноклассники – наслаждались своей беспечностью и молодостью, вместе весело проводили время, встречались, ругались, знакомились. В общем, кайфовали от жизни и не парились. Все, кроме Любы.
Люба не разделяла интересы сверстников. Не курила, не встречалась с мальчиками и – самое страшное преступление, с точки зрения одноклассников, – не ходила на дискотеки. Проще говоря, слыла трезвенницей и праведницей, что было тогда совершенно не модно. И ей самой это не нравилось.
Она неимоверно много читала: глотала книги одну за другой, как классику, так и других жанров. Кроме неё в классе не зачитывался литературой и не просиживал в библиотеке выходные напролёт никто вообще. Вместо этого ребята тусили на танцах и активно общались.
Девочка будто застряла на межпограничье, между юностью и взрослением, пока её сверстники строили отношения и интересовались, какое место они занимают в этом обществе. Люба же совсем не взрослела и была чужой на этом празднике жизни. С ней лёгким и ветреным ровесникам было скучно разговаривать, и Люба это с горечью понимала. Общаться с ней, по мнению Любы, было как общаться с бревном, вросшим в землю. Его, это бревно, не сдвинешь. Как ни поливай – оно не пустит побеги, не зацветёт. Бревно сухое и не интересное.
Именно сухой и старомодной видела себя на фоне ровесников подросток Люба Поспелова.
***
Когда уже поздно вечером бабушки, напившись чаю, наевшись и вволю позлословив, ушли, хозяйка зашла к дочери в комнату, подсела на кровать и погладила читавшую школьницу по щеке. Люба обняла маму.
– Что у тебя там, в школе, нового?.. Женихи появились?.. Кто-нибудь ухаживает?..
Люба знала, о ком идёт речь. Одна семья из её класса больно уж нравилась маме, и женщина приглядывалась к Мише, Любиному однокласснику, считая его выгодной партией.
Лично подросток сама не знала, как относится к Михаилу Крюкову и нравится ли он ей вообще. Девочка просто молчала и слушала рассуждения мамы на этот счёт, обещая вести себя хорошо, чтобы Миша и его родители не подумали плохо о Любе и её воспитании.
«Да Бог его знает, что у Крюкова вообще в голове! О чем он сам и его мама думают и чего хотят!» – думала про себя школьница, но вслух не произносила. Товарный кассир даже не догадывалась, как выстроены отношения внутри 10 «А» и какое место в иерархии коллектива занимает её дочь. У матери были свои видения на этот счёт – и точка.
У Любы с Александрой Григорьевной были достаточно доверительные отношения. Но сегодня, после посиделок с престарелыми мамиными подругами, Люба твёрдо решила не рассказывать родительнице про стычку с цыганом. Мама (Люба точно знала) не побежит защищать дочь. Более того, этот странный сумбур с хулиганистым красавцем вызвал бы у мамы много вопросов к поведению самой Любы и лишние обвинительные разговоры. А девочка этого очень не хотела, так как знала, что ничего предосудительного не совершала.
А ещё Александра Григорьевна очень не любила нерусских и по возможности сторонилась их. Узнает мать, что тот нахал, подошедший на мосту, – цыган, проблем не оберёшься!
***
Сэро ещё с начала перемены стоял в тени за открытыми дверьми столовой и аккуратно наблюдал за чудаковатой девчонкой из 10 «А».
Вот «зубрилка» взяла свою порцию и уселась на край длинного стола, за несколько мест от своих одноклассниц. Хмурая. Нелюдимая. Лучше подойти к ней, когда она доест и выйдет из столовой по своим делам – иначе дура шуганётся и диалог может не склеиться.
