
Полная версия:
Испанская баллада
На этот раз дону Мартину не удалось сдержать приступ гнева.
– Ты украшен многими добродетелями, дон Родриг, – буркнул он, – ты почти святой, оттого-то я тебя и терплю. Но позволь мне со всем смирением заметить: иногда твои кротость и терпимость граничат с бесстыдством.
Король не слишком вслушивался в их пререкания. Он сидел погруженный в свои думы, но теперь наконец высказал то, что его занимало:
– Я не раз задавался вопросом, отчего это Бог даровал нехристям многие способности, в которых отказал нам? На мой взгляд, дело обстоит вот как: именно оттого, что они прокляты во веки веков, Господь в своей великой милости наделил их – на сей краткий земной век – изворотливостью ума, красноречием и способностью наживать сокровища.
Остальные смущенно промолчали. Странно было слышать, что король столь прямо открывает свои сокровенные мысли; это считалось не слишком приличным. Однако короли имеют право с королевской беспечностью высказывать все, что придет им в голову.
Молодой дон Гарсеран вернулся к прерванному обсуждению.
– Можно все-таки кое-что предпринять, государь, – предложил он. – Даже не идя походом против Кастро, ты можешь выставить гарнизон у границы их владений. Направь в Куэнку своих солдат.
– Неплохой совет, – громогласно объявил архиепископ. – Размести в Куэнке гарнизон, чем больше, тем лучше. Тогда у этих Кастро живо пройдет охота нападать на твоих подданных.
О такой мере дон Альфонсо уже и сам подумывал. Но ему хотелось, чтобы этот совет подали другие.
– Да, так я и поступлю, – решил он. – Тут даже нашему еврею возразить будет нечего, – добавил он с жесткой усмешкой.
По мнению дона Манрике, для защиты Куэнки хватило бы трех отрядов. Дон Альфонсо возразил ему: эмир Валенсии, посмотрев на разбои, чинимые баронами Кастро, тоже может позариться на этот городок, поэтому лучше послать туда побольше солдат, скажем двести копий. Архиепископ, заслуженно считавшийся знатоком военного дела, напомнил, что сколько-то солдат нужно будет посылать в наряды, чтобы они охраняли крестьянские дворы и сопровождали мирных проезжих.
– Пошли триста копий, дон Альфонсо, – потребовал он.
Дон Альфонсо послал пятьсот копий.
Командовать небольшим войском он поручил своему другу дону Эстебану Ильяну, молодому, жизнелюбивому, бесшабашно смелому. Прежде чем отбыть в Куэнку, дон Эстебан выслушал следующие распоряжения короля:
– Смотри не допусти новых посрамлений и обид, дон Эстебан! Если сподручники баронов Кастро зацапают на нашей земле хотя бы и курицу, ты им спуску не давай! Преследуй их, ворвись в Санта-Марию и отбей у них злополучную курицу! Пускай это будет стоить десятка наших солдат!
В знак рыцарского поручения он дал ему перчатку. Дон Эстебан поцеловал королю руку и сказал:
– Можешь во всем на меня положиться, дон Альфонсо.
Итак, солдаты расположились в Куэнке и окрестных деревнях. Разъезды рыскали по горам на границе с графством Альбаррасин. Но никаких сподручников Кастро они не обнаружили. Прошла неделя, за ней другая. Солдаты дона Эстебана ворчали, что служить здесь – скука смертная, а жители Куэнки пеняли на то, что солдатский постой уж больно обременителен.
Все это время дон Иегуда находился в Сарагосе и совещался со своим кумом. Дон Иосиф ибн Эзра, человек скептического склада ума, весьма дородный и весьма обходительный, проник в тайные побуждения Иегуды. Но дону Иосифу и самому хотелось сохранить мир, так что он решился помочь сородичу. Иегуда предлагал следующее: пусть Арагон выкупит кастильцев, взятых в плен баронами Кастро, и вернет их дону Альфонсо, тогда кастильский король откажется от притязаний на город Дароку. Дону Иосифу такое предложение казалось выгодным; он думал, что сумеет убедить в том и своего государя. Но торопить дело не следует. Король Раймундес сейчас в военном лагере, он только и помышляет, как бы благополучно окончить войну с графом Тулузским, а значит, дону Иосифу придется выждать подходящую минуту, чтобы обсудить с государем столь незначительный вопрос. Недели через две он собирается съездить к дону Раймундесу в его лагерь. До тех пор, ничего не поделаешь, дону Иегуде придется проявить терпение. А уж потом он, пожалуй, и сам может предстать пред очи дона Раймундеса.
Эти две недели Иегуда провел с пользой. Он съездил в Перпиньян и довел до конца одно довольно запутанное дело. Съездил также в Тулузу, чтобы навестить родственника, Меира ибн Эзру, еврейского бальи[55] этого города. Наконец он отправился в лагерь короля Раймундеса. Дон Иосиф не оставил Иегуду без поддержки, и дон Раймундес благосклонно его выслушал. Но король был человеком неспешным, основательным, так что прошла еще неделя, прежде чем он решился сказать «да».
Иегуда облегченно вздохнул. Вот и устранено самое дурацкое из всех затруднений, грозивших пустить насмарку все его миротворческие усилия. Он послал гонца к дону Альфонсо с вестью, что долгожданный договор подписан и скреплен печатью, а сам он, Иегуда, возвратится через несколько дней.
Но не успело сие известие прибыть в Толедо, как дон Альфонсо получил из Куэнки длинное сбивчивое письмо Эстебана Ильяна.
Случилось то, чего никто не мог предвидеть. Вооруженные слуги баронов Кастро вознамерились угнать с кастильской земли отару овец. Солдаты дона Эстебана, пустившиеся вдогон, пересекли границу владений Кастро. На пути им попался небольшой отряд из рыцарей и оруженосцев. Последовал обмен ругательствами, затем настоящая стычка. В ходе сего столкновения был убит рыцарь, и, надо ж вообразить такое несчастье, убитый был одним из братьев Кастро, графом Фернаном. Нельзя умолчать о том, писал дон Эстебан, что Фернан де Кастро в ту минуту, когда его сразила кастильская стрела, не был облачен в доспех, по-видимому, он просто выехал на охоту – у него на перчатке сидел любимый сокол. Отчего кастильский лучник столь опрометчиво пустил стрелу, выяснить затруднительно; на всякий случай он, Эстебан, сразу распорядился повесить виновника.
Когда дон Альфонсо все это прочитал, сердце у него упало. Да, худшего исхода не придумаешь. Простой солдат, наемник, предательски убил дворянина, представителя высшей знати, да к тому же безоружного, да к тому же по приказу его, Альфонсо. По крайней мере, вся Испания так подумает. Какой позор падет на его голову – голову кастильского короля!
Оставшийся в живых Кастро, Гутьерре, теперь имеет неоспоримое рыцарское право мстить за брата. Он прибегнет под покровительство Арагона, и тогда у короля Раймундеса, одержавшего победу в Провансе, появится желанный повод ополчиться на ненавистного племянника. Вот так, нежданно-негаданно, Альфонсо ввязался-таки в нелепую войну с Арагоном, которой он вовсе не желал и от которой все его предостерегали.
Альфонсо чувствовал стыд перед Иегудой. Стыд перед своими советниками. Перед всем христианским миром. Но он же сделал только то, что сделал бы на его месте всякий уважающий себя рыцарь! Разве не было его королевским долгом защитить свой славный город Куэнку, послав туда войско? И если он дал храброму дону Эстебану Ильяну соответствующие распоряжения, никто не смеет его за это бранить. Дон Эстебан – его друг и доблестный рыцарь. Более того, в рукоять его меча вделана косточка святого Ильдефонсо. Надо же, старая добрая реликвия не уберегла от происков Сатаны! Ведь все это – роковое стечение обстоятельств, это сам Сатана расставил им сети, и никто не виноват, что так оно обернулось, – ни он сам, ни дон Эстебан, ни Фернан де Кастро, даже еврей и тот не виноват. И однако, весь христианский мир возведет хулу на него, дона Альфонсо.
Нет, с этого Иегуды мало толку. Вот и теперь, когда он, Альфонсо, нуждается в разумном совете, его нет как нет!
Впрочем, и хорошо, что нет. Сейчас Альфонсо был бы не в состоянии смотреть ему в глаза. Было бы просто невыносимо слушать его складные укоризненные речи. Альфонсо нужен человек, способный понять все до конца, способный понять, что он не виноват, что на него обрушилось страшное несчастье, – нужен очень близкий, родной человек.
Не дождавшись возвращения Иегуды, Альфонсо с малой свитой поскакал в Бургос, к своей королеве, донье Леонор.
Глава 4
Донья Леонор была рада приезду короля. Ему не пришлось долго объяснять, что случилось, она его и без лишних слов понимала. Она чувствовала так же, как он. Всему виной дьявольское стечение обстоятельств, ее Альфонсо ни в чем не виноват.
Осознание того, что войны с Арагоном не избежать, было для доньи Леонор еще тягостнее, чем для короля. Она мечтала объединить две страны, и предстоящая война разрушала все ее надежды. Но она скрывала свою подавленность и держалась спокойно, по обыкновению. В ее обществе, в беседах с нею Альфонсо, как и ожидал, почерпнул утешение и новые силы.
Вообще-то, Бургосу он предпочитал Толедо. В Толедо он, еще будучи отроком, совершил свое первое великое деяние, именно оттуда он отвоевывал свое королевство. К тому же Толедо лежит у самой границы владений заклятых, извечных врагов – мусульман, а ему, королю-солдату, подобает быть там, где близок враг. Но в этот раз ему приятно было находиться в старинном Бургосе, искони принадлежавшем христианам, а исторические воспоминания, связанные с этим городом, вливали в короля силу и уверенность. От кастильо города Бургоса происходит название его Кастилии; правивший в этом городе Фернан Гонсалес, предок Альфонсо, добился независимости для Кастильского графства, сделал его великим и могущественным. Здесь, в Бургосе, его прадед Альфонсо Шестой всем доказал, что король не уступит и славнейшему мужу Испании. Тот Альфонсо изгнал из города храбрейшего героя, Сида Кампеадора, потому что Сид был недоволен тем, как Альфонсо вел войну. Король Кастилии не должен прощать неповиновения даже Сиду, а что уж там говорить о каких-то Кастро.
Но Сид Кампеадор давно уже умер, короли перестали гневаться на благороднейшего из всех испанских рыцарей и воинов, и город Бургос по праву гордился воспоминаниями, имевшими отношение к сему герою. С язвительной улыбкой любовался король сундуком, который был подвешен на цепях в церкви монастыря Уэльга. Этот сундук Сид когда-то оставил в залог двум евреям-ростовщикам; предполагалось, что в нем полным-полно сокровищ, а на самом деле внутри был песок. Сид считал, что ему должны верить на слово. Поступок Сида – наглядный урок, каким образом следует рыцарю обходиться с торгашами.
Дон Раймундес Арагонский не спешил с военным походом, он вообще отличался медлительностью. Для дона Альфонсо ожидание было мучительно, и он решил поговорить с доньей Леонор о своем замысле – первым напасть на арагонцев.
Но донья Леонор не стала дальше молчать. Она со всей прямотой сказала Альфонсо, что кастильцы еще не простили ему севильского поражения. И даже если придется обороняться от натиска арагонцев, новая война все равно вызовет недовольство. А напасть первому, то есть преступить право, было бы и вовсе безумием. Дону Альфонсо ничего не оставалось, как смириться с горькой истиной слов королевы.
Наконец Иегуда тоже прибыл в Бургос. Какими последствиями грозит убийство Фернана де Кастро, он понял сразу, как только ушей его достигла эта весть. Глубоко расстроенный, он во всем винил себя. Его расчеты были ошибочными. Ему надлежало остаться в Толедо и удержать короля. На этот раз интуиция его подвела.
И все же дон Иегуда, по натуре человек деятельный, не терял надежды: а вдруг удастся избежать войны? Он без промедления отправился в Толедо. Там узнал, что Альфонсо отбыл в Бургос. Повернул назад, помчался в Бургос.
Велел сообщить во дворец о своем прибытии. Дон Альфонсо отказался его принять, прибегнув к разным отговоркам. Зато за ним послала донья Леонор.
В присутствии этой умной женщины Иегуда ощутил в груди прилив мужества.
– Если твое величество даст мне дозволение, я отправлюсь в Сарагосу и попытаюсь смягчить сердце короля, – предложил он. – Недавно, когда я был у него в лагере, он любезно склонил ко мне свой слух.
– С тех пор обстоятельства переменились, – сказала донья Леонор.
Дон Иегуда осторожно намекнул:
– Конечно, явиться к нему с пустыми руками я не могу.
– А с чем к нему можно было бы явиться? – спросила Леонор.
– Быть может, – еще деликатнее заметил Иегуда, – удастся убедить дона Альфонсо отказаться от весьма спорных сюзеренных притязаний.
– Сюзеренные права Кастилии неоспоримы, – холодно ответила донья Леонор. – Тогда лучше война!
При этих словах она смерила Иегуду таким отчужденным, презрительным взглядом, что он понял: она и король – люди одной закваски. Она тоже ни за что на свете не отказалась бы от пустого, нелепого рыцарского титула «сюзерен». Разумно взвешивать обстоятельства и действовать сообразно с ними – в ее глазах тоже торгашество.
Когда Иегуда наконец был допущен к дону Альфонсо, тот язвительно заметил:
– Ну вот, мой эскривано, ты проявил усердие и изобретательность, обстряпав в Сарагосе и в лагере под Тулузой разные хитрые сделки. Теперь видишь, чего они стоят. Удачи ты мне не принес. Постарайся хоть здесь принести какую-то пользу, дон Иегуда, и раздобудь мне денег. Опасаюсь, что нам потребуется очень много денег.
Дон Альфонсо созвал на совет своих рыцарей. Военное ремесло он знал в совершенстве и теперь стремился нанести врагу как можно больший урон. Он ясно видел, что все преимущества на стороне противника, но надежда его не покидала. Он рыцарь-христианин, и он вверяет себя Господу Богу, который не попустит, чтобы погиб его верный слуга Альфонсо Кастильский.
И Господь сторицей вознаградил его веру. Дон Раймундес Арагонский внезапно умер в возрасте пятидесяти семи лет, будучи еще крепким мужчиной, одержав свои лучшие победы в Провансе. Господь поразил его в сердце, и король скончал дни свои, так и не успев навредить племяннику.
Сложное положение, в какое угодил дон Альфонсо, неожиданно выправилось. Наследник арагонского престола, семнадцатилетний инфант дон Педро, совсем не походил на своего отца. Дон Раймундес расширил пределы своего королевства, действуя как мудрый политик: он хитростью приобрел владения в Провансе, а военную силу применял только тогда, когда был уверен в победе; он безропотно смирял собственное самолюбие перед своими грандами, если так удобнее было вытряхнуть из них деньги или заставить служить себе. Юному дону Педро все это казалось уловками, недостойными рыцаря, напротив, в своем кастильском кузене он, подобно многим, видел идеал рыцаря-христианина. Можно было не опасаться, что он выступит в поход против дона Альфонсо.
«Сам Господь защищает меня!» – с ликованием объявил Альфонсо своей королеве. А Иегуде он хвастливо сказал: «Ну вот видишь! А ты еще сомневался!»
Донья Леонор молча улыбалась, глядя на его необузданное веселье. Ей всегда хотелось упрочить союз Кастилии с Арагоном, и хоть королева ни в коем случае не отступилась бы от притязаний Кастилии на сюзеренство, она всеми силами старалась сделать так, чтобы это не привело к новым раздорам.
От своего отца-короля, как и от своей матушки-королевы, донья Леонор унаследовала вполне достаточно политической мудрости, чтобы ясно понимать: сама по себе Кастилия никогда не станет такой же сильной державой, как Священная Римская империя, Английское королевство, Французское королевство. В былые времена Кастилия и Арагон уже объединялись, и тогда монарх, венчанный обеими коронами, с полным правом именовал себя императором всей Испании. Раздор между королями Раймундесом и Альфонсо крайне угнетал донью Леонор. Теперь она хотела положить конец этому спору и связать обе страны новыми, крепкими узами.
И средства к тому были. Донья Леонор, хоть и не подарила королю престолонаследника, была матерью трех инфант. Стало быть, тот, кто взял бы в жены старшую из них, тринадцатилетнюю Беренгарию[56], мог бы унаследовать кастильскую корону. Вполне естественной мыслью было обручить инфанту с наследником арагонского престола, чтобы в будущем обе короны увенчали главу одного властелина. До сих пор взаимная неприязнь королей Арагона и Кастилии препятствовала такому браку. Теперь все преграды устранены и ничто не мешает обручить инфанту с доном Педро. Этот юнец всегда восхищался королем Альфонсо, и его нетрудно будет подвигнуть к тому, чтобы он признал сюзеренные права тестя, тем более что кастильскую корону он все равно унаследует.
Дон Альфонсо вежливо, с чуть заметным нетерпением выслушал пространные рассуждения королевы.
– Очень дельно придумано, умница моя Леонор, – сказал он. – Но спешить нам некуда. Этот мальчик еще не посвящен в рыцари. Дяде Раймундесу не хотелось обращаться ко мне с подобной просьбой. Думаю, уместно будет пригласить сюда дона Педро, чтобы я собственнолично вручил ему меч и посвятил в рыцари. Остальное уладится само собой.
Порешив на том, королевская чета с большой свитой отбыла в Сарагосу на торжественные похороны дона Раймундеса.
Как и следовало ожидать, дон Педро, юный король, выказывал дону Альфонсо почтительное обожание. И с нескрываемым восторгом смотрел на донью Леонор. Она воплощала в себе идеал дамы, какую воспевают поэты, идеал недоступной красавицы, с высоты своего трона выслушивающей излияния рыцаря, который пылает к ней чистой любовью.
Донья Леонор прислушалась к совету дона Альфонсо и не стала торопить события. Она только в самых общих, расплывчатых словах упомянула, что им с доном Альфонсо приятно было бы упрочить союз с арагонским кузеном. В ее манере держаться было что-то дружески доверительное и в то же время чуточку материнское, так что молодой стройный принц сразу все понял – и покраснел до корней волос. Перед ним не только открывалась возможность породниться со столь прославленным рыцарем – в отдаленном будущем ему уже мерещилась императорская корона, корона объединенной Испании. Он поцеловал руку доньи Леонор и ответил:
– В целом свете нет такого поэта, о высокородная дама, который сумел бы воспеть мое счастье.
В остальном о государственных заботах предпочитали молчать, об отношениях между Кастилией и Арагоном тоже. Зато много разговоров было о посвящении дона Педро в рыцари. Ему исполнилось семнадцать лет – самый подходящий возраст. Будет во всех отношениях лучше, если посвящение состоится до коронации. Альфонсо предложил принцу, чтобы церемония опоясывания мечом прошла в Бургосе. Там он собственнолично посвятит его в рыцари, и празднество будет такое, какое приличествует двум самым могущественным владыкам Испании.
Дон Педро был счастлив принять приглашение.
В Бургосе спешно готовились к торжественному приему. Дон Альфонсо вызвал туда из Толедо весь свой придворный штат. Донья Леонор подала мысль, что не худо бы пригласить и детей эскривано. Король согласился, хоть и не без колебаний.
Когда в кастильо прибыл герольд, передавший приглашение короля всем троим представителям рода Ибн Эзров, Иегуда в душе возликовал. В сопровождении подобающей свиты, при полном параде отправился он вместе с детьми в Бургос.
Дон Гарсеран и еще один молодой рыцарь, состоявший при дворе доньи Леонор, долго водили по старому городу донью Ракель и ее брата. Юный Алазар, восприимчивый ко всему рыцарскому, с жадностью осматривал все, что осталось от Сида Кампеадора: его могилу, оружие и доспехи, боевое снаряжение его коня.
С еще бóльшим восторгом смотрел мальчик на приготовления к состязаниям. Уже были вывешены гербовые щиты рыцарей, вызвавшихся участвовать в большом турнире. Соревноваться собирались также стрелки из арбалета. Алазар, гордившийся своим превосходным арабским арбалетом, тут же решил принять участие в соревнованиях. С детским любопытством постоял он и у той ограды, за которой находились быки, предназначенные для боев.
Пир в честь дона Педро состоялся в королевском замке, в том кастильо, от которого произошло название страны Кастилии. Здание было старинное, строгое и несколько голое. Полы устлали мягкими коврами, лестницы усыпали розами. Стены были завешены гобеленами, изображавшими баталии и охотничьи сцены, – донья Леонор распорядилась доставить их из французских краев, милых ее сердцу. И все же сквозь веселые декорации по-прежнему проступал серьезный, суровый характер замка-крепости.
В огромных покоях расставили длинные столы и маленькие столики, и во дворе замка тоже. Арагонский принц прибыл со своим альфакимом, доном Иосифом ибн Эзрой, которого вместе с «куманьком», Иегудой ибн Эзрой, усадили за стол во дворе. Место было не самое почетное, но при таких пышных празднествах разместить гостей за столом по чинам – непростая задача.
Город Бургос славился своей неласковой погодой – даже сейчас, в июне, во дворе замка было неуютно и холодно, жаровни с углем давали мало тепла, и в течение всего пира еврейские вельможи думали о том, что сидеть внутри замка удобнее и приятнее. Но они даже друг перед другом делали вид, будто нисколько не обижены, и оживленно беседовали о тех отрадных возможностях, какие открываются благодаря примирению Кастилии с Арагоном: обмениваться товарами станет проще и хозяйство тоже пойдет на подъем.
Беседуя с доном Иосифом, Иегуда поглядывал на дочь, сидевшую напротив. Девушка-умница, наверное, заметила, что молодой арагонец, которого посадили за стол рядом с ней, явно происходит из второсортного дворянства, но, похоже, ей с ним не скучно. Алазар тоже весело болтал, сидя за отдельным столом вместе с другими подростками.
Покончив с трапезой, все собрались в большом внутреннем покое замка. Вдоль стен были сооружены возвышения. На них, за невысокими балюстрадами, сидели дамы, а кавалеры беседовали с ними, стоя внизу. Донью Ракель усадили во второй ряд – иногда ее трудно было рассмотреть за дамами, сидевшими впереди. Дон Гарсеран обратил на нее внимание короля. Другие молодые придворные уже рассказывали дону Альфонсо, что дочь еврея – весьма примечательная, живая и умная девушка, и королю стало любопытно на нее поглядеть. Дон Гарсеран указал ему на донью Ракель, когда они стояли довольно далеко от девушки, но зоркому оку короля достаточно было беглого взгляда, чтобы в точности различить ее черты. Шапочка с низко опущенными полями обрамляла худенькое матово-смуглое лицо, казавшееся совсем детским; глубокий вырез лифа, опушенного мехом, оттенял девичью грудь и нежную шею.
– Что ж, – сказал Альфонсо, – очень недурна.
Донья Леонор была хорошей хозяйкой, она давно заметила, что дону Иегуде не оказывают того почтения, какое приличествует королевскому эскривано. Через пажа она попросила его подойти ближе и, как водится, учтиво поинтересовалась, нравится ли ему празднество и всем ли он доволен. Затем она пожелала, чтобы эскривано представил ей своих детей.
Донья Ракель с нескрываемым любопытством смотрела прямо в лицо королеве, и донью Леонор слегка рассердило, что еврейка нимало не смутилась перед своей королевой. Пожалуй, и кружева на ее корсаже чересчур изысканны, и платье из зеленого дамаста чересчур дорого для молоденькой девушки. Но донья Леонор была хозяйкой замка, она соблюдала все правила учтивости, а потому обошлась с девушкой приветливо, больше того, она намекнула дону Альфонсо, что неплохо бы ему самому сказать несколько добрых слов детям министра.
Юный Алазар покраснел до корней волос, когда король обратился к нему. В доне Альфонсо он видел зерцало рыцарских добродетелей. С почтительной наивностью мальчик поинтересовался, намерен ли дон Альфонсо участвовать в ристалищах, а заодно поведал, что сам он, Алазар, обязательно примет участие в соревновании арбалетчиков.
– Мой арбалет изготовил собственноручно Ибн Ихад, знаменитый севильский оружейник, – гордо заявил он. – Вот увидишь, государь, трудновато придется твоим рыцарям.
Дон Альфонсо усмехнулся про себя и подумал, что этот мальчик – достойный сын честолюбивого эскривано.
Менее гладко прошла беседа с доньей Ракелью. Сначала они обменялись несколькими ничего не значащими фразами по-латыни. Девушка смотрела на короля своими большими голубовато-серыми глазами, которые, казалось, спокойно изучали его. Это полное отсутствие смущения не понравилось дону Альфонсо, как и донье Леонор. Он попытался найти подходящий предмет для беседы:
– Ты понимаешь, что поют мои хуглары?
Однако его музыканты, хуглары[57], пели по-кастильски. Донья Ракель дала честный и точный ответ:
– Многое я могу разобрать. Но не все в их низменной латыни мне ясно.
«Низменная латынь» – обычно так и называли народный язык, и чужеземка, по-видимому, не хотела сказать чего-то обидного. Но Альфонсо, не терпевший, когда с презрением отзывались о его родном языке, счел нужным одернуть ее:
– Здесь этот язык зовется кастильским. На нем говорят почти все мои подданные, сотни тысяч честных людей. – Но едва он вымолвил эти слова, как они показались ему излишне строгими, педантичными. И дон Альфонсо переменил тему: – Кстати, страна Кастилия ведет свое имя от этого замка. Отсюда, из этого кастильо, граф Фернан Гонсалес отправился завоевывать свои владения. Тебе понравился замок?