Александра

Её проводили в комнату и оставили одну. Некоторое время она так и продолжала стоять, ожидая хозяев. Затем, почувствовав навалившуюся усталость, опустилась в кресло. Где-то гулко раздавались голоса. Но дверь была прикрыта, и разобрать что-либо было не возможно. Это была комната для гостей. На стенах, и полу лежали персидские ковры, на окнах висели тёмно синие бархатные портьеры. У стены стояла большая резная кровать с палантином, легкие шторы из прозрачного шелка были собраны и прихваченные, в цвет портьерам атласной лентой. У изголовья, подле стоял маленький, покрытый изящной резьбой столик, а на нём старинный тяжелый подсвечник, с тремя толстыми стеариновыми свечами. Сашу вдруг охватило волнение они наконец встретятся с Андреям. Интересно это по его просьбе её привезли сюда? Или это просто так совпало? Она грустно вздохнула. Ей ещё доставляло большего труда шевелить перегоревшими мозгами. И она прикрыв веки тихо сидела, ни о чём не думая, откинувшись в кресло.

Дверь скрипнула и открылась. Андрей ворвался и спешно подошёл к креслу, где сидела утомленная с дороги Саша. Опустился на колени: – «Сашенька свет мой, как же я рад. Милая я безумно скучал. Данила удерживал меня, вдали от тебя. Толковал, что это тебе будет полезней. Но как же я тосковал. Сладкая моя»: он взял её ладони в свои руки и целовал, целовал каждый пальчик, каждый ноготок. Прикладывая к горящим от возбуждения щекам.

– «Сашенька, скажи, ты скучала?» он заглянул в её глаза. Она смотрела на него удивленно, и робко улыбалась: – «Ты скучал? О это так великодушно с вашей стороны сударь. Я тоже скучала, если это можно так назвать. Андрей ты же слышал, что со мной случилось? Я тебя ждала. Понимаешь? Ты мне нужен был, как воздух. Кроме тебя у меня никого не осталась. А тебя не было. Милый тебя не было»: по щеке скользнула слезинка. Силы оставляли.

– «Сашенька прости меня. Драгоценная моя. Я приезжал, помнишь. Я приезжал»: осыпал поцелуями исхудалые ладошки граф: – «Но теперь я тебя не отпущу. Ты останешься со мной».

Саша встрепенулась, и молча замотала головой, выказывая протест: – «Что вы сударь? Для вас уже никаких приличий не осталось? Я не останусь. Это что ж, я как блудница, какая та? Я поеду в имение. Данила обо мне заботится. Он не оставит меня в беде».

Андрей вскочил на ноги. Заходил по комнате взад и вперёд, как маятник. Затем остановился резко напротив, и застыл.

Он изменился. Что-то в нём появилось жесткое и категоричное. Саша испугалась. Этот молодой человек не был тем пылким и чувственным Андреям, которого она любила. Он стал жестоким.

– «Саша, у нас тоже не обошлось без потерь. Дяди больше нет. А твой заботливый Данила ради зерна, отписал тебя мне, как какую-то вещь»: он вытащил свернутый листок бумаги из манжета. И демонстративно поклонившись протянул ей.

Она не доверчиво, трясущимися руками взяла его и подойдя к окну быстро пробежала глазами. Ноги подкосились и она не сопротивляясь повалилась на пол. Андрей подхватил на руки. Отнес и уложил на кровать.

– «Сашенька, свет мой. Ты нужна только мне. И я никому тебя не уступлю»: ожесточенно шептал он. Пытаясь расстегнуть верхние пуговицы кофточки, освобождая дыхание: – «Мы будем жить с тобой, долго и счастливо».

Саша прикрыла веки и обреченно молчала. Андрей наклонился и жадно страстно вцепился в её трепетные губы. Ответа не последовало. А он поддавшись горячности. Стал целовать лицо, тонкую шею, грудь. Саша уперлась руками в него, пытаясь остановить. Но он был силён. И это не принесло результата. Нежно осыпая обмякшее тело пылкими поцелуями, он освобождал его от одежды. Роняя небрежно около кровати на пол. Саша плакала и тихо умоляла: – «Пощади. Андрей, пощади. Остановись. Не делай этого».

Но он уже не слышал. Им овладели инстинкты. Он чувствовал её нежную желанную плоть. И трепетавшие от движения груди. И задыхался от восторга.

…За окном светила огромная полная луна. На столике горели и плакали три белых, как снег свечи. Саша лежала прикрытая атласной простыней, и ей было даже больно дышать.

– «Это не должно было случиться так. Нет. Только не так. Чем она заслужила это?»: ей хотелось сорваться и убежать от немыслимого позора: – «Господи, зачем я осталась в живых? Испытать ещё большее разочарование? Испить чашу испытания до дна?».

…Иван орал и рвал на себе одежду. Домашние испуганно толпились около двери. Данила плакал и причитал, пытаясь угомонить сына: – «Что я мог сделать? Сына, он её жених. И он требовал её. Возьми себя в руки. Остынь. Забудь. Она теперь вся его».

– «А ты её спрашивал? Хочет она этого? Всё, вот так решили её судьбу. А, каково ей сейчас, ты подумал об этом? Она же только двигаться стала. Едва дышит. А ты нате вам, берите господа. И что даже без венчания?»: хрипел в агонии тот. Круша всё, что попадало под руку. Отец стонал, причитал и кружил около. И это походило на какой-то странный и страшный танец.

…Андрей всю ночь придавался страсти, как будто его опоили дурным зельем. Саша лежала молча и не сопротивлялась. Лишь когда он наконец смог трезво мыслить. Она тихо спросила: – «Что? Доволен?» А он соскочил, накинул халат и выскочил вон.

Появился не скоро. Саша лежала, разглядывая мигающие звезды, пятна на ночном светиле, бархатные шторы, цвета её бального платья. Плачущие стеариновые свечи, и пляшущие язычки пламени. Он лёг рядом и простонал: – «Прости радость моя. Я совершил глупость. Решил, что время решило всё за нас. Зачем условности. Мы же обручены. И я от тебя не откажусь даже под пытками. Но я слепец. Милая прости… Скажи, я тебя потерял? Мне нет прощения? Только не это. Я не смогу жить без тебя, дышать, двигаться. Саша, только не это… Мы сегодня же обвенчаемся. Но не отвергай меня. Я не буду сопротивляться твоему решению. Но не отвергай меня. Заклинаю».

Она тихо продолжала лежать и прислушиваться к шипению сгорающих свечей. Затем вдруг приподнялась и слабым, как дуновение ветра голосом сказала: – «Я ухожу, не держи. Время, да время мне теперь надобно, время чтобы во всём разобраться. Я уеду в Самару, домой. И не смей приближаться ко мне. Пока я сама тебя не позову, А теперь я ухожу».

Она присела, свесив ноги с кровати, подняла одежду и спешно принялась одеваться. Поправила растрепавшиеся волосы и поднялась, намереваясь стремительно выскочить из этого отвратного места. Но пошатнулась и опустилась на кровать. Атаман застонал. Подхватил её на руки и вышел на улицу. Оставил на крыльце, сходил на конюшню. Привел своего гнедого жеребца. Сел сам и подхватил девушку, усадив перед собой. Пришпорил и так рвущегося с места коня. И полетел с подворья, как пущенная стрела.

…Саша сидела на крыльце. Небо только начинало светлеть. Иван зашел во двор и испугавшись, наложил на себя крест. – «Саша это ты? Ты как здесь?»: уже обнимая и прижимая, шептал он:

– «Милая я не знал. Девонька, я не знал. Я бы никогда не позволил им. Ты же знаешь. Я тебя люблю». Она не отстранилась, лишь вздрагивала тихо всхлипывая. Он приподнял её, посадил к себе на колени. И тихо покачивая, поглаживал по спине, как когда-то отец. Бедняжка успокоилась и уснула… Утром, Данила взнуздал коня, и отвёз Сашу в город.

Перемены

1

Настёна так была рада приезду Саши, что щебетала без умолка. Данила, немного потоптавшись у ворот, уехал. Егора дома не было. Он теперь был вроде губернатора. Так что время для него было безразмерным, и он появлялся редко. Саша почти неделю не вылезала из кабинета отца. Молча валялась на диване, отрешенно глядя в потолок. Настя не мешала и не приставала с разговорами. Лишь иногда появлялась, проверить её состояние. И снова металась по дому, занимаясь делами.

Когда Саша появилась на кухне, она чуть не потеряла сознание от неожиданности.

– «Ты что как приведение крадёшься? У меня чуть сердце не остановилось»: тараторила она, обнимая ослабевшую подругу: – «Садись. Есть будешь? Давай я тебя бульончиком напою?» Александра мотнула головой соглашаясь: – «Есть хочется».

С того дня наступили перемены. Саша выходила обедать к столу. Из кабинета выходила редко, но теперь она возилась с бумагами отца. И рылась в книгах.

В один из дней, когда все вдруг собрались вместе. Егор, спешно работая ложкой, спросил: – «Саша, можно в мастерских наладить производство отцовских машин? Рабочие всё сами сделают, тебе только в бумагах разобраться. Поможешь?» Она вдруг посмотрела на него удивлённо, и промычала: – «Угу».

А он продолжал: – «Тебе бы в школу заглянуть. Наверно надо сделать ремонт, а то детишкам учиться не захочется. Помощников пришлю. Возьмешься? Школа хоть и отошла государству. Но мы её назовём именем твоего отца. Можно? Ты не против?»

Девушка, немного подумав, соглашаясь, мотнула головой. С того времени её дома почти не бывало. Настёна ворчала на мужа: – «Ты бы пожалел, она же еле передвигается. А ты свалил все проблемы и доволен».

– «Не ворчи краса моя. Человек пока двигается, живёт. Я может из благих намерений, ей это скинул. Ну конечно и немного корысти в том было. Ты же знаешь, как не хватает знающих людей. А тут такая ума палата»: он довольно хохотнул.

Настёна замахнулась полотенцем: – «Ох, и выпросишь мужчина. И что я в тебе нашла? Ты что же прикидывался, – хорошим и добрым?» Он увернулся и поймал жену в охапку: – «Я и есть добрый. А тебя я у купца отвоевал. И ты меня любишь за то, что я сильный, красивый, умный». Он наклонился и поцеловал её.

…Данила не забывал, часто бывал наездами. Привозил продукты. Закупал топливо для трактора и немного пошептавшись с Настёной на кухне, спешно уезжал. Саша увлечённо занималась поручением. И вечерами умотавшись так, что еле двигала руками и ногами, засыпала, – прям у стола. Егор, вернувшись, уносил её на диванчик в кабинет.

Удивительно, но она стала поправляться. Относя это к тому, что много ест. Настёна настороженно поглядывала, но помалкивала. Помалкивала и тогда, когда вдруг та соскакивала из-за стола, почувствовав дурноту, спешно убегая прочь.

– «Наверно нанюхалась краски»: испугано шептала в оправдание Саша. Та вздыхала и потупив взгляд пряталась на кухне.

Но как-то ночью, Саша сидела над чертежами, сосредоточено расшифровывая записи Сатурмина старшего, и отчетливо почувствовала, как что-то внутри, тихо, но уверенно повернулось и стукнулось. Она замерла, прислушиваясь к ощущениям. Затем нашла медицинскую энциклопедию, найдя нужный абзац, несколько раз перечитала найденную информацию.

– «Нет, этого не можете быть»: задохнулась она, прижимая руку к животу, недоумённо вглядываясь в зеркальное отражение висевшего на стене зеркала. Затем опустилась на диванчик и проворковала: – «Кто ты, там? Счастье моё. Мы теперь вдвоём… Я тебе рада. Хоть будет с кем поговорить».

На утро подошла к притихшей Насти и попросила: – «Ты мне поможешь что-нибудь посвободнее, из одежды подобрать. Так чтоб не скоро для других было заметно…» И загадочно улыбаясь, ускользнула из дома.

– «Догадалась, наконец»: шепнула вслед опустошенно девушка.

…Иван приехал неожиданно. Саша была в городе, решая насущные проблемы. Войдя во двор заметила телегу Данилы.

– «Зачастил что-то старый лис. Что на этот раз. И чего ему от того, что со мной? Ведь никаких обязательств у него нет»: раздумывала она разуваясь в прихожей. Но, войдя в столовую, увидела сияющего Могилина младшего.

– «Ваня, ты какими судьбами?»: насторожилась она. Он хмыкнул: – «Хоть бы притворилась, что рада меня видеть. Я же соскучился». Поднялся он на встречу.

– «Сам виноват»: улыбнулась она в ответ: – «Но я тебе рада. Я тоже скучала». Он привёз дров к зиме, и конечно ж повидаться. Скоро начнутся покосы. И тогда времени совсем не будет. А сегодня он вдоволь насмотрится на ожившую и похорошевшую графиню.

– «Ты чудно выглядишь»: шептал он: – «Я рад. Мне не хватает тебя… Прости…»: осекся он, но собрался духом и продолжил: – «Как будто земля поменялась местами с небом. Ничто не радует. Моё сердце здесь, около тебя». Саша фыркнула раздосадовано: – «О, сколько мне удовольствия то доставляет. Ваня, выбрось это из головы. Не я тебе нужна. Сколь девок в деревни сохнут по тебе? А это какая-то блажь. Брось. Будь счастлив».

Он дернулся, как от удара: – «Что батрак? Лицом не вышел?»

– «Опять завёл шарманку. Зачем тебе то, что никому негоже? Друг мой, ты дорог мне, потому что твоё отношение ко мне это нечто. Это не все воспитанные господа могут. У тебя душа и честь дарована богом. Но я, это листок, сорванный ветром и уносимый неведома куда. К чему тебе то?»

Он усмехнулся: – «Ох, упрямая ты девонька». Поймал и прижал к груди. Саша не стала вырываться, взглянула ему в глаза и тихо шепнула: – «Я жду ребёнка». Он недоверчиво уставился на неё: – «Нет»: затем освирепел: – «Он ответит за всё»: шипел задыхаясь. Прижал её ещё крепче, и долго стоял так, как будто замороженный. Настёна наблюдала за происходящим вполглаза, не зная, что же делать в такой ситуации. И то и дело порывалась прийти на помощь. Но останавливалась на пороге только обречённо разводя руками. Часа через два он уехал.

Она бурно выражала своё впечатления от всего увиденного: – «Что за мужики пошли? Чуть что не по их, орут, угрожают. А держать в руках себя не пробовали? И что нам делать? Как мы себя вести должны?» Она ворчала так и последующих несколько дней.

Егор недоумевал: – «Саша, ты, что сделала с моей женой? Нам пора обратится к доктору. Её чем-то в себя вернуть можно?»

2

Иван не находил себе места, то и дело порывался ехать в имение Черкасовых и набить морду самодовольному барчуку. Могилин подавлено наблюдал затем, не говоря ни слова. И лишь однажды осторожно попытался высказать своё мнение: – «Сына, оставь. Ничего уже не исправить. А в этом деле мы не судьи». Но того захватила горячность. И призыв к благоразумию, прошел не замечены.

Как-то работая в поле, юноша увидел, что отец сидя верхом на старом мерине, не торопливо направляется к быстро приближающимся всадникам. Ему не надо было долго разглядывать, что бы разобрать, кто это. Он бросил машину и кинулся через всё поле бегом.

– «Он должен ответить. Он должен за всё ответить»: шипел парень на ходу. И выскочил к беседующим, как раз в тот момент, когда они прощались. Тяжело дыша и спешно переводя дыхание. Он, наконец, выдавил из себя: – «Сударь, если бы я был знатным по происхождению, то вызвал бы вас на дуэль. А так, как я холоп в ваших глазах, я вам просто набью рожу и переломаю кости. За то, что вы изволили надругаться над Александрой. Вы негодяй…» Он бросился и стащил барчука с коня.

Андрей был серьёзен. Попусту пререкаться не стал. Соскочив, встал в стойку и приготовился отражать нападение. Они танцевали, сосредоточенно нанося, друг другу увесистые удары. Кровь разлеталась брызгами по сторонам. Но этого было мало. Отступать никто не желал. И они махались ослепленные злобой и ненавистью пока не обессилили. И затем только повалились оба на землю, чтобы перевести дух. Граф, тяжело дыша, сплевывая и вытирая кровь, поинтересовался: – «Тебе то, какое дело, до наших отношений с Сашей? Это касается только нас».

– «Нет»: шипел Иван, проделывая ту же процедуру: – «Я её люблю, и никому не позволю обижать бедную девушку. Если ты самодур, то держись от неё подальше. А я сам воспитаю твоего ребенка…» Андрей приподнялся: – «Какого ребёнка?»

– «Что, Граф не силён в науках и не понимают, что после этого бывают дети?»: продолжал рычать соперник: – «Вы бы сударь хотя бы справочники перед тем пролистали… Но теперь я вам её не отдам. Считайте, что вы потеряли её навсегда».

– «Глупости говоришь Иван. Она не позволит что-либо решать за себя. Ты совершаешь ту же ошибку, что совершил я». Они переглянулись. – «Как это?»: насторожился Ваня. – «Да, я её люблю больше жизни. А она всё, время не то, время не то – подумай, взвесь всё. А вокруг война и неразбериха. Я боюсь её потерять. А она принципы и благоразумие. Что мне оставалось делать? Чего ещё ждать? Теперь я понимаю, что надо было ждать. Это её слово. Но что сделано, то сделано. Но тебе, я её не уступлю. Тем более что у нас будет ребенок… Что, продолжим?»: он медленно приподнялся и сел.

Иван молчал, но тоже сел. Посмотрел на разбитую морду графа и довольно улыбнулся: – «Но, об этом я не жалею».

– «Взаимно»: хмыкнул тот. И протянул руку в знак примирения. Уже напоследок помогая барчуку забраться на коня, Ваня с ехидничал: – «Но у меня теперь преимущество. Я то могу у неё бывать…».

А дни летели, словно кони в упряже. И положение Сатурминой ни для кого уж тайной не было. А она и не пряталась. Всё так же суетилась, захваченная заботами. И наслаждалась неожиданным счастьем.

…Иван выбирался в город, теперь каждую неделю не обращая на протесты Данилы. Подолгу засиживался, болтая о мелочах, и помогал управляться по дому. Исполняя мужскую работу. Настёна удивленно поглядывала на него, но не гнала. И Саша тоже не гнала. Иван ей напоминал отца, так что просто не было никаких сил, что бы сделать это.

Наступила осень. Деревья неторопливо сбрасывали свой торжественный наряд. А небо заволокли лохматые рваные тучи. Зарядили промозглые, занудные дожди. Саше стало трудно передвигаться. Егор раздражённо ворчал: – «Сиди дома. Всё что понадобится – придут, возьмут сами. Себя не жалко пощади его»: Он взглядом указал на вздувшийся живот. – «Хорошо, хорошо, господин начальник»: язвила та в ответ и продолжала делать всё по-своему.

Есть женщины, что шагу не сделают без разрешения на то со стороны мужчины, но Саша это же безудержная личность. Её воспитывали так, чтобы сама могла решать проблемы и принимать решения. И взнуздать её и сделать важно: – « Тр–пру!» Не выйдет. Это бесконтрольно.

Вслед за дождями, закружили вьюги. Зима пришла с трескучими морозами и обильными снегопадами. Ходить куда-то стало невозможным. И только тогда она немного стала по сговорчивей. Но часто созванивалась, подолгу разговаривала, узнавая положение дел. Настёна охала и качала головой. Но это всё, что можно было позволить. Приближались праздники.

Прохор Дементьевич взял на себя организацию школьной ёлки. Без отца всё стало вдруг другим. Так что она совсем не сопротивлялась. Идти туда, тем более просто не хотелось. Так как душа противилась, как могла. И роды приближались с каждым часом. Она тихонько охала и потирала спину, засиживаясь в кресле у стола. Листала книжки, черпая интересовавшую информацию. Готовила пеленки, распашонки. Из чулана достали детскую кроватку. Установили там же в кабинете. Это было то пространство, что приносило ей успокоение. И она не намеревалась его покидать.

3

Утром двадцать девятого декабря просыпаться не хотелось. Это уже не праздник, это день памяти. И она, уткнувшись в подушку, вспоминала тот счастливый день, когда все были рядом. Их добрые радостные лица, звонкие голоса.

– «Господи как же это было давно. Кажется целую вечность. Лев Прохорович, Павел, Андрей…»: сердце заныло и обожгло накатившей болью. В тот же миг заныла спина, и схватило живот: – «Это что-то новенькое. Неужто началось?»

Настёна не выдержала, постучалась и вошла: – «Ты что совсем, сегодня решила не вставать, лежебока? Я тебя жду, жду. Поздравляю с двадцатилетием. И вот подарок». Она протянула маленькое яркое одеяльце из атласных лоскутков. Но увидев исказившееся от боли лицо. Испугалась: – «Звать доктора? Саша, не молчи. Звать доктора?»

– «Не беспокойся, родная. Ещё не скоро, где-то к вечеру и позовём»: переводя дыханье, прошептала в ответ Сатурмина.

Она оделась, привела себя в порядок. Застелила постель. День предвещал быть тяжелым. И она решила начать его более оптимистично.

– «Настенька, а что у нас сегодня на завтрак?»: спокойно без волнения в голосе, вопросила всполошившуюся девушку, Саша: – «Может мы посидим, как когда-то побалуемся вкусненьким?»

– «Да, конечно. Милая. Я уже и пирог приготовила. А ты всё лежишь, лежишь. Егор будет только к вечеру. А мы с тобой сейчас, попьем чай с конфетами и пирогом. Садись, душечка моя. У меня всё готово»: и она ещё не окончив речь кинулась накрывать на стол. Саша присела, и кулачками подпёрла личико, наблюдая за суетящейся подругой. А потом они сидели, тихо беседуя на нейтральные темы, пили ароматный чай. Саша иногда вздрагивала, потирала болевшие места, но продолжала сидеть за столом беседуя с Настёной. Затем поблагодарила и не торопливо ушла в кабинет.

К обеду она не вышла. Настя всполошилась. Заглянула в комнату. Саша лежала. Боли усилились. И силы стали покидать неокрепшее тело.

– «Деточка, ты, что же это меня пугаешь сегодня?»: причитала не на шутку напуганная молодуха: – «Может вызвать доктора?»

Саша запротестовала: – «Нет, ещё рано. Через часа два, вызовешь. Просто сейчас позвони, предупреди. И не волнуйся ты, всё так и должно быть. Только какая-то слабость. Может чайку принесёшь?»: натянуто улыбалась она, стараясь разрядить обстановку.

К вечеру разыгралась нешутейная метель, ставни срывало, и стучало ими о дом, в трубе жалобно завывал ветер. Саша лежала откинувшись в подушки с испариной на лбу и покусанными в кровь губами. Перед глазами всё плыло. Иногда слышались голоса и мелькали чьи-то лица. Но было ли это реально сказать трудно. И она корчилась от боли и тихо стонала.

А в комнате было довольно тесно. Вернулся с работы Егор. Из деревни приехал Иван. Неожиданно появился Андрей. Приехал доктор. И всполошившаяся Настюха, металась по кабинету. Пытаясь выставить за дверь, всех лишних. Наконец ей это удалось. Доктор приступил к осмотру. Она осталась рядом, прислушиваясь к его бормотанью.

– «Да, деточка. Уж больно ты слаба. Время то пришло. А как же мы ребёночка доставать будем? Ты же меня и не услышишь»: тревожно шептал он ощупывая, и прослушивая сердцебиение роженицы и плода. Отошёл задумчиво потёр руки и обратился к остолбеневшей простушки: – «Приготовь горячую воду. Принеси два таза. И ведро холодной воды. Приготовь пелёнки. И мягкую ветошь. Будем делать всё возможное».

Настёна сорвалась, и засуетилась. А он склонился к метавшейся по постели Саше и зашептал на ушко. Она будто поняла, успокоилась и притихла. Затем он посчитал пульс. Засёк время между схватками. И вновь наклонился, и что-то шепнул. Саша согнула колени и упёрлась, освобождая пространство для появления младенца. Доктор одобрительно улыбнулся: – «Очень хорошо, очень хорошо. Молодец деточка». Так и происходило это, чудно и таинственно. Он наклонялся к ней, что-то шептал. Она прислушивалась и неведомой силой подчиняла тело. Затем вдруг истошно закричала и замерла.

А доктор возился с появившемся на свет ребёнком. Это была девочка. Настёна сама еле стаяла на ногах от происходящего. Но продолжала подчиняться, размеренным приказам эскулапа.

Наконец доктор вышел из кабинета: – «Ну что же поздравляю. Прекрасная, крепкая девочка. Три килограмма вес, сорок девять сантиметра рост. Жить будет. А вот мамочка… Весьма слаба. Ничего обещать не могу. Ей бы за границу. У нас самого необходимого нет. Мы бессильны, чем-либо ей помочь. Всё зависит от её желания жить».

Три рослых, сильных мужика застыли в выразительных позах отчаянья.

Иван обессилено опустился в кресло и обхватил голову руками. Андрей замер на месте. А Егор расхаживал раздражённо по комнате.

Доктор продолжал: – «Я сделал всё возможное для неё. Она совершила, – невозможное. Сама родила здоровенького младенца. И изо всех оставшихся сил цепляется за жизнь. Теперь вы должны позаботиться. Чтобы ей стало доступно, самое лучшее лечение… Вы поймите. Она едва оправилась от тифа, от потрясений, а тут ещё и это. Вы не думаете, что это слишком для одного человечка?» Иван сверкнул глазами в сторону барчука: – «Самонадеянный фазан. Учёный, а мозги, как у курицы». Ворчал он под нос. Андрей не страдал слухом. И конечно же всё это слышал, но не пререкался.

Он обратился к Егору: – «Мне нужны документы, рекомендательное письмо, что там мандат. Я повезу её в Швейцарию».

Егор взорвался: – «Ты знаешь как это опасно? Южные границы кишат разношерстными подонками. Идёт война. Россию рвут. Пересечь без приключений и благополучно, это на грани фантастики… Ты готов рисковать их жизнями?»

– «Я уже совершил глупость»: рычал Черкасов: – «А это единственный вариант дать ей шанс… Я не готов её потерять».

Иван подскочил: – «Я пойду с тобой. И это не обсуждается». Егор просто забегал из угла в угол, как ужаленный: – «Чушь какая-то. Она просто не вынесет дороги. Там погода, как с цепи сорвалась. Каким транспортом вы её доставить решили, через всю Россию? На машине? На конях? Пешком? Вы, как маленькие, ей богу».

Андрей сорвался и схватил его за грудки: – «Дашь документы?»

Егор спешно высвободился: – «Да наши то, её пропустят. У неё письмо от самого Ленина есть. Но там же бандитов, как собак. И они уж вас порвут при возможности, как Тузик тряпку».

– «Я не новичок. И умею защищаться»: съязвил граф.

Иван фыркнул: – «Я легко учусь. И не плохо с ружьём на охоте управляюсь. Не раз на медведя хаживал».

– «Это тебе не медведи»: съязвил Егор: – «Это же люди… Хотя и опасные».