Александра

Новый год справляли в том же тесном семейном кругу, в полном составе семейства господ Черкасовых. Но это не создавало неудобств. И встретив год за столом у ёлки, они высыпали на улицу, кататься на санях с горки. Играть в снежки и лепить снеговиков. Андрей, усадил Сашу в сани, и возил по улице около двора. Забавно, но это было приятно, как в детстве. Отец так же возил их с Ташей, изображая ретивого красавца коня. А теперь это делал он, и было приятно и весело. Сани остановились. Он подхватил её на руки и закружил от обуревающих его чувств. Саша запищала, испугавшись и забарабанила в грудь безумца: – « Отпусти, отпусти. Мы упадём». Он подчинился. Опустил. Но объятья не разомкнул, наклонился и жадно впился в полуоткрытый рот. Она вновь ощутила, как сладкая истома стала растекаться неудержимо по всему телу: – «Ах, что же это?» Ей хотелось этого, она желала, этого. Она не вырывалась, а прикрыв глаза, наслаждалась необычным, новым для неё ощущением.

На следующий день они вечером отправились все вместе в драмтеатр. Ставили пьесу Чехова, – «Вишневый сад». Состав актеров был одним из лучших. И просмотр оказался увлекательным. Саша сидела рядом с Андреям, радуясь и сопереживая персонажам. Не отрывая глаз от сцены. А он смотрел на неё. Держал в своей руке её руку и был неописуемо счастлив.

2

Теперь он бывал еженедельно приезжая на выходные дни, и оставался с ночевой. Они сидели вечерами около камина, глядя на языки пламени, и беседуя на различные темы.

– «Саша, ты не будешь смеяться. Я тут попробовал себя в написании стиха. Послушаешь?»: как-то шепнул он.

Она улыбнулась: – «Что, так всё плохо? Смелей, я тебя не съем». Он достал свернутый, как древний манускрипт, плотный лист бумаги. И стал тихо, но выразительно читать. Вкладывая в слова, как можно больше чувств:

Спеша, летели мои дни.

Не замечая всех чудес,

Я утомленно шёл вперед,

И нёс возложенный мне крест

Но встретив чудный кроткий взгляд,

В толпе торговцев и зевак,

Я вдруг узрел, что мне других,

Уже ненадобно наград.

Ты, только ты, моя награда,

Теперь томлюсь я без тебя.

Нет, это вовсе не бравада,

Ты ощути, пойми меня.

Ответь мне тем же пылким чувством,

И назови своим навек.

Я не был в слове столь искусным,

Но вот пишу от чувств к тебе.

И жду в ответ как озарения,

Твоих заветных нежных слов,

Ты не томи, отринь сомнения,

Ведь я на всё теперь готов.

– «Скажи, ты это сам писал?»: чуть помолчав прошептала пораженная девушка: – «Стих удивительный. Но Андрей ты меня торопишь. Не спеши. Все может измениться. Я же никуда не денусь. Я здесь, я рядом. И я вся твоя, до кончика волос». Он присел на пол рядом с её креслом, и положил голову на колени: – «Я хочу большего. Я не хочу тебя делить ни с кем. Я хочу тебя видеть каждую минуту, каждую секунду. Ощущать твой сладкий аромат, обнимать тебя, целовать, не страшась, что кто-то увидит и осудит. Я хочу, чтобы ты была действительно вся моя. И навсегда».

Александра положила не уверенно руку на его голову и погладила, как маленького расстроенного ребенка: – «Я тоже тебя люблю. Но понимаешь, грядут тревожные времена. Я не уверенна, что всё останется, как и прежде. И не хочу обременять тебя обязательствами. Пусть всё остаётся, неизменным». Она умолкла и тяжело вздохнула.

Юноша поднял голову и взглянул в встревоженное лицо любимой: – «Сашенька, ты, о чём это?» – «Неужели ты не видишь? Война уже третий год. Народ нищает. Больных и калек, больницы не вмещают»: горячо зашептала она: – «И осенью здесь был проездом один человек, и он предвещал, что грядут времена, когда народ свергнет нас, как пиявок с тела».

– «Саша, и ты с этим живёшь? Душа моя, как ты ещё улыбаешься. И радуешься, чему-то?»: удивлённо прошипел молодой человек: – «Солнце моё. Даже если весь мир перевернётся. Мои чувства к тебе останутся прежними, до скончания дней». Она наклонилась и поцеловала его. А он привстал, обхватил её сильными руками и нежно и трепетно поцеловал в губы. – «Нет, радость моя, гони эти мысли прочь. Я сумею тебя уберечь. Мы будем с тобой всегда вместе»: простонал он, прижимая её к своему сердцу.

Февраль выдался на удивление лютым, и ветреным. Поземка крутила по земле, поднимая столпы снега. И заветривая слежавшийся старый наст. Жизнь шла своим чередом, пока до них не дошли слухи о смене правительства. О беспорядках. Отец нахмурился и несколько недель ждал чего-то. А потом как-то стукнул по столу и сказал: – «Чего же они тянут? Дождутся, всё полетит в тартарары». И грустно взглянул на дочь.

Испытания

1

Весна была ранняя и дружная. Работа захватила. И думать о дурном, было некогда. Но всё же переменны были на лицо. И в не лучшую сторону. Враг уже топтал южные окраины страны, бывшие союзники отрывали сладкие куски от родины. Губернатор бежал. Чиновники расползлись и попрятались. Саша быстро завершила учёбу, сдала экзамены экстерном. И теперь всецело проводила время в школе.

От Светки долго не было никаких вестей. Но как-то раздался звонок. И послышался хриплый далекий, но родной голос: – «Милые мои, родные простите, что долго не отзывалась. Я родила прекрасную девочки, назвали Машенькой. Но есть и неприятные новости, мы не в Москве. Мы в Крыму и завтра отплываем в Швейцарию к родителям. Золотые мои, бегите если сможете, подальше от родных мест. Вскоре Россия взорвётся, как пороховая бочка. Я вас люблю. Я за вас боюсь. И молюсь». Звонок прервали, и это было последним известием от неё.

В городе появилась другая власть, – «Большевики». Которые как раз не упускали возможности всё подмять под себя.

– «Вся власть народу»: было их лозунгом. А лидером являлся, тот самый мужичок. Что прошлой осенью имел честь вести беседу с отцом. Это был Ленин. Пока ещё власть делилась с эсерами, меньшевиками, кадетами. Но профессор знал, что они просто выжидают. И скоро по стране пробежится волна террора и насилия, что до неузнаваемости изменит лицо матушки Росси.

Как предвещал осенний гость, власть отдавать добровольно никто не желал. Царские войска жестоко подавляли народные недовольства. А народ отчаянно сопротивлялся голыми руками. На полях сражений лежали и разлагались трупы. Появились анархисты, черносотенцы, и просто бандиты, что грабили и убивали лишь с целью наживы.

С наступлением жары выползли жуткие заболевания и расцвели на фоне голода, антисанитарии и беспорядков. Усугублялось всё это войной и нестабильностью власти. Которая не знала, куда приложить свои золотые ручки. Как и обещал заезжий мужичок. Время было дано. Но оно не использовалось плодотворно. В городе стало неспокойно. Велись облавы и расстрелы. В деревнях забирали самых захудалых мужичков, чтобы пополнить редеющие ряды. Оставались лишь бабы и дети, да немощные старики. С подворий чтобы прокормится мели всё, что плохо лежит.

Из имения Черкасовых не было вестей. Саша волновалась. Приезжал Данила Могилин управляющий. Рассказывал: – «Беспокойно в деревнях. Рвут бандиты, последнюю рубаху отобрать готовы. Разобраться не возможно, кто свой, кто чужой, всем коня, да пожрать дай.

А вот Черкасовы обороняются. Молодые господа собрали крестьян. И бьют всех, кто диктовать свою волю пытается. У них спокойно. И жратва есть. А мы скоро, портки терять начнём. И защитить не кому». Отец тогда его ещё перебил и подытожил: – «Прятать надо. Подальше положишь, поближе возьмёшь. А драться будешь, жизнь потеряешь. Они всё равно всё отберут».

Госпитали переполнились раненными и больными. Школу закрыли и развернули там дополнительные места. Вся семья Сатурминых с готовностью предложила свою помощь. И теперь проводила большую часть времени, в госпиталях выхаживая пострадавших. Саша иногда уставала так, что просто валилась с ног. Но мужественно продолжала менять бинты, подавать воду, раздавать лекарство, которого категорически не хватало. Еще прибавилось хлопот с появлением вшей. Эта братия только способствовала распространению эпидемии.

Отец дома по ночам в лаборатории гнал спирт, варил мыло. И наладил производство некоторых простейших лекарств. А днём помогал в стационаре. Мама с Ташей тоже были здесь. И Саша просто приходила в ужас, представляя чем это может кончиться.

И это случилось, вечером двадцать второго июля. Мама разыскала Сашу и сообщила угасшим голосом: – «Милая, не пугайся… Таша заболела… Да, у нее тиф…».

Теперь только они с отцом оказывали помощь госпиталю. Мама находилась при Таше дома. Саша изредка срывалась и бежала пешком домой, чтобы навестить сестру. Сидела рядом смотрела на исхудалое бледное лицо. И тихонько плакала. Таша вскрикивала, металась по постели и обессилив падала в подушки. Она неумолимо угасала. И помочь уж было нечем…

– «Господи не уж-то суждено свершится тому сну?»: терзала себя в отчаяние девушка: – «Нет, это невыносимо. Это не должно быть так. Она так молода… Ведь у неё всё ещё впереди… Господи, пощади и помилуй…»: молилась она, беззвучно шевеля губами: – «Господи, я готова уступить ей свою жизнь, только спаси и сохрани».

Беда не ходит одна. Мама, измотавшись и обессилив от горя, слегла тоже. Теперь уже дом напоминал госпиталь. И Саша оставалась приглядывать за ними. Отец тоже не мог надолго покинуть семью и теперь лишь ограничился ежедневными визитами. Отвозя в госпиталь спирт, мыло лекарство. А остальное время он сидел молча, около постелей в кресле обхватив руками голову. Отлучаясь лишь по ночам в лабораторию. Он вдруг страшно постарел. Саша почти не спала. Ей было страшно. Как тогда во сне. И ей казалось, что выгляни сейчас она в окно, то непременно увидит языки пламени на горизонте. Силы постепенно угасали и в ней.

…Саша снова смотрела в окно, в доме было душно и пекло, как будто печку нещадно перетопили. По лицу катился соленый пот. Он попадал в глаза и безжалостно разъедал. Мама с Ташей лежали бездыханно на диванчике. Но у Саши не было сил даже двинуться с места. И она только горько всхлипывала и завывала. Отец сидел на кресле, обхватив голову, и мерно раскачивал ею из стороны в сторону.

– «Господи. У него не выдержит сердце. Господи, дай ему сил. Я не хочу оставаться одной… Я их люблю… Господи, я хочу быть с ними…»: молилась она срывающимся голосом. Где-то рядом кто-то тоже тихо, тихо горько, жалостливо причитал.

Саша открыла глаза. У изголовья сидела Настёна. Она всхлипнула и вытерла глаза рукавом.

– «Сашенька, Сашенька, ты наконец-то очнулась»: она опять горько застонала и завыла. Саша посмотрела на неё ещё раз и обессилев закрыла глаза.

– «Их нет, их никого нет»: из глаз потекли слезы. Тело била мелкая дрожь: – «Это случилось. Это всё же случилось».

2

С наступлением осени. Напряжение в городе возросло. Саша не покидала дома. Окна занавесили темной тканью. И она молчаливо сидела в кресле у камина. Настёна привычно суетилась. Обращаясь к ней лишь по надобности. Всё мал малость ценное, попрятали, с глаз долой. Даже кольцо что подарил Андрей, сняли и убрали от греха подальше. Саша не смогла снять только цепочку, что подарили родители на день рожденья. Ей казалось, что от того ей легче переносить их утрату. Спала она в кабинете отца, на кожаном диванчике. Завернувшись в плед, свернувшись калачиком. По ночам ей снились счастливые сны. Где все они вместе. Полны сил, и надежд. Просыпаясь, рыдала, горько и безудержно не в силах остановиться. Чтоб не пугать Настёну пряталась в подушку, и обессилев снова засыпала.

В ноябре свершилось то что назвали революцией. Большевики взяли власть в свои руки. Заключили варварский мир. И приступили к наведению порядка в растерянной и истерзанной стране. Настин муж, Егор, вернулся домой. И они теперь жили вместе. Запасов продуктов хватало.

Из деревни приезжал управляющий. Привёз часть собранного урожая и дров. Они долго о чём-то толковали промеж собой на кухни. Перед отъездом Данила зашел попрощаться и долго грустно увещевал её: – «Девонька, полно те, жизнь продолжается. Не всё так плохо. Родители были бы счастливы твоему выздоровлению. Надо двигаться. Чем-либо заняться. Саша, может в деревню, ко мне поедешь. Ребятишек грамоте поучишь. Приход та разрушили. Теперь детишки по домам сидят. А ты отвлечёшься. Да и подальше от города будишь. В имении потише стало. Сборище братьев Черкасовых ведёт круговую оборону. И теперь заезжих бандитов нет. Так что подумай деточка. А я в следующий раз приеду и заберу».

Девушка слушала молча отрешенно глядя в пол, она не находила в себе сил даже на то чтобы передвигаться в четырёх стенах. Ей казалось, что иногда она даже забывала дышать. И теперь смысл сказанных им слов с трудом пробивался через притупленное сознание. Он ещё немного постоял. Покачал на послед головой и удалился.

Следующий раз он приехал с первым снегом. Сашу одели потеплей, укутали в тулуп и усадили в сани. Она не сопротивлялась. И не проронила ни единого слова. Снег продолжал падать. Задул легкий ветер. Данила заторопился. Успеть бы, не то метель застигнет в пути, не миновать беды.

Сани летели. Кони дорогу знали. И от того несли легко и скоро. Управляющий, ещё и подгонял боясь быть застигнутым ненастьем. И потому версты мелькали, проносясь незамедлительно перед глазами. Саша сидела, прикрыв веки, время от время тяжело вздыхая. Впереди послышался топот копыт, громкие голоса. Данила притормозил. Кони заскользили и едва устояли на ногах. Сани остановились. Кто-то прыгнул в них и присел рядом. Саша не шелохнулась. Казалось, что откроет она глаза, и боль вернётся с новой силой. И она даже не пыталась приложить усилие для каких-либо действий. Вдруг этот кто-то пробрался к ней под тулуп и прижался, крепко обнимая безвольное тело: – «Сашенька, Солнышко очнись. Милая я так по тебе скучал. Сладкая моя карамелька. Что ж с тобой случилось. Радость моя. Я тебя так люблю. Держись. Я тебя никогда не покину. Драгоценность моя…. Изумруд моего сердца. Сашенька ну открой глаза. Ласточка услышь меня». Саша, наконец, открыла глаза и грустно улыбнулась.

– «Граф, это вы»: она вздохнула, и слёзы тихо заскользили по бледным осунувшимся щекам. Он наклонился и нежно прижался губами к её губам.

– «Сашенька, солнышко я скоро заберу тебя, и мы будем с тобой вместе и навсегда. Поправляйся милая. Я буду рядом». Он снова тщательно укутал её в тулуп и соскочил с саней.

– «Гони коней. Метель усиливается»: крикнул он возничему. Затем всё зашумело и незамедлительно стихло. Сани уверенно заскользили, по знакомой колее набирая ход.

…Её расположили в отдельной не большой комнатушке. У Могилина был добротный домишко, но семья едва помещалась в нём. Так как детей было непомерно много. Вообще-то фамилия его звучала иначе. Андреев он по отцу. Но так случилось, что жены его мерли, как мухи, оставляя лишь потомство. И теперь он был женат на четвертой и содержал человек семнадцать детей. А селяне называли его никак иначе, как Могила. Но он не обижался. Да и не смели его обижать, был он мудрым и уважаемым человеком.

Саша знала многих из его детей с раннего детства. Это были смекалистые и работящие ребятишки. Они приезжали к ним в Самару помогать по дому. И когда они с отцом выбирались в имение, то тоже виделись. Но сейчас Саша была в таком плачевном состоянии, что не узнавала никого. Её сознание просто отказывалось воспринимать реальность. Лишь боль, – она ощущала в полной мере, боль утраты, крушение надежд. И теперь тихо лежала на перине, разглядывая бревенчатый потолок.

3

После нового года, Саше полегчало. Она стала подниматься. И потихоньку передвигаться по дому. Дар речи возвращался тоже постепенно. Груня, старшая дочь Данилы терпеливо возилась с ней, как с ребенком. И спала рядом в той же комнате на большом деревянном сундуке. Как-то утром Саша проснулась, и тихо лежала, поджидая, как проснётся её хранительница. А Груня лежала, выжидая её пробуждения.

Наконец Саша тихо позвала: – «Груня ты спишь?» Девушка удивлённо присела на корточках перед Александрой.

– «С добрым утром девонька моя»: прошептала она тихо: – «Ты что ж молчишь, что проснулась? Я тоже тебя жду. Кушать хочешь? Наши так уже давно позавтракали. Мамка не стала у нас шуметь. Чтоб тебя не будить, а ты лежишь. Вставай я тебе помогу одеться. Принцесса наша, Белоснежка». Саша улыбнулась: – «Прости меня Грунечка. Я тебя наверно замучила. Сколько я у вас уже так живу?»

– «С осени. Четвертый месяц пошёл. Да я вижу, мы идём на поправку. С возвращением друг мой». Она довольно хохотнула. Ей было чуть меньше годков, чем Саше, но она чувствовала себя гораздо старше. Потому что ответственности у нее было по более. Своё, девятнадцати летие Саша благополучно миновала, на дворе шел тысяча девятьсот восемнадцатый.

Земля горела. Драка за власть только началась. Машинка была спущена. И кровь лилась рекой. Юг страны переходил из рук в руки по несколько раз на дню. Сибирь была захвачена странами Антанты. По средней полосе России бродили разрозненные и обездоленные царские войска. Мучаясь в агонии и мстя всем кто под руку попадался.. Но молодая Советская Республика крепла и мела жесткой метлой всех несогласных подальше с Русской земли. Повсеместно устанавливая свою власть.

В Сашино имение тоже приезжали агитаторы. И народ их принял. Она не была против. То что они предлагали было не лишено логики. И в данное время это был оптимальный вариант для решения насущных проблем. Данилу выбрали председателем коммуны. И он почти не бывал дома. Саша обучала грамоте младших детишек семейства. Их было шестеро, Сергей, Николай, Виктор, Петро, Мария и Онисия.

Зима выдалась холодная, жёсткая. Но февраль уже подходил к концу. И вскорости наступит март, а там и апрель не за горами. Днём она выходила на улицу. Медленно передвигаясь по двору, внимательно разглядывая всё, что попадалось на пути, как будто впервые видела.

Иван, – первенец Данилы, был старше Александры лет на пять. И по деревенским меркам был завидным женихом. Девки по нему сохли, как трава на ветру. Но он будто не замечал того. Помогая отцу, всецело отдавался делу. Возился в сарае у трактора, готовя его к посевной. Вечерами сидел дома, слушая, как Саша тихо читала младшим. Он читать и писать умел, ходил в приходскую школу. Там же научился с трактором управляться. Это был высокий ладный молодой человек. С детства привыкший к тяжёлому труду. Разговаривал мало и то лишь по делу. А вот слушать… Незаметно пристраивался, где-то рядом в тени и оттуда наблюдал за происходящим. Жена управляющего Устинья, была женщиной скромной и строгой. Но вечерами и сама была не прочь послушать, о чём читают притихшие ребятишки. Шелестя спицами, вывязывала шерстяные носки и тихо вздыхала, если вдруг случайно обрывалась нить. Соединяла и вновь тихо шелестела. Вязала быстро, за вечер могла целую пару связать. А при этом ещё и послушать, что же в мире есть такого интересного.

Андрей в деревне не появлялся. Власть его объявила вне закона. И заклеймила как самого закоренелого бандита, атаманом Андрейкой. Но сейчас им не занимались по причине иных насущных дел. Так что новости Саша слышала лишь от Данилы иногда что-нибудь так промежду прочим.

Апрель пришёл незаметно, прилетели жаворонки, скворцы. На проталинах появились подснежники. Верба пустила мохнатые сережки. И ребятишки, бегая по полям, и в рощах, приносили ей по свойски, чтобы немного порадовать, эти новости весны. А она и радовалась, как маленькая. Дом опустел. У всех появилась неотложная работа. И Саша неспешно занималась, домашними делами. Лишь иногда, выползая погреться на солнышко, когда становилось невыносимо пусто.

Данила теперь приходил пасмурный и молчаливый. Оказывается, зерна на посев не осталось. Всё подмели. Купить не получалось, так как подобное положение было повсеместно.

А не посеяв, нечего будет собирать по осени и голодная зима обеспеченна. На сходке предложили, обратится, к господам Черкасовым. Бандиты, бандиты, но они свои, не такие уж и закоренелые и злостные. Так и порешили.

Как-то в середине апреля, когда земля уже протрясла, и деревья пустили первые маслянистые листочки. Саша одиноко шаталась из угла в угол по дому. Неожиданно вернулся Иван. Она оживилась и выскользнула к нему на встречу: – «Ваня…. Как дела? Ты что вернулся? Где все?»

Он улыбнулся: – «Ну, у тебя и вопросов накопилось. Ты их, что специально придумываешь?»

Саша немного оторопела, как-то это был первый их разговор. И вдруг он пошел не потому руслу.

– «А что дома совсем никого нет?»: поинтересовался он, как будто промежду прочим. Девушка грустно махнула в подтверждение головой. Иван вошел в дом она последовала за ним и тут произошло не предвиденное. Он обернулся и обхватил её сильными ручищами.

– «Девонька, да я посмотрю ты совсем слепая. Ты что же не замечаешь, что моё сердце места не находит. При виде тебя выскочить из груди готово? Я сгораю. У меня вся душа горит, адским пламенем. Сашенька я тебя хочу, больше всего на свете».

Она обомлела, как будто грянул гром, и молния попала, как раз в неё. А он обнимал её большущими ручищами и страстно осыпал поцелуями. Наконец очнувшись, затрепыхалась и закричала.

Он отступил: – «Что, теперь ненавидеть тихо будешь?» Саша посмотрела ему в глаза и грустно сказала: – «Нет. Но опасаться….» Он засмеялся: – «Графиня, да вы великодушны. Я что ж холоп, или рожей не вышел?»: куражился он над собой: – «Взгляни же милая. Как больно мне, что ты со мной холодна. Я голову совсем потерял. Свет не мил. А ты и не смотришь в мою сторону».

Саша всхлипнула и убежала в комнату. Иван появился следом. Опустился на колени и простонал: – «Прости. Я не хотел. Это так вышло… Я больше не подойду. Будь спокойна». Сорвался и быстро вышел. Она действительно ничего не замечала до этого дня. А теперь ей было грустно, и по человечески его жалко: – «Что же делать? Так случилось, что самым родным человеком на всём белом свете, остался только этот простой деревенский мужик Данила Могилин. И идти больше некуда. Никто её не ищет, и не ждёт. А Андрей. Он заигрался, заигрался и забыл её.

Данила вечером пришел темнее грозовой тучи. Сопел в торчащие, как солома усы и молчал. Из глаз, то и дело сверкали молнии. После ужина домашние притихли и быстро попрятались по углам. Устинья прибрала со стола, и как ни в чём не бывало примостилась на лавку с вязанием. Управляющий сорвался и выскочил на улицу. Иван последовал за отцом.

– «Батя, ты что, как с цепи сорвался?»: ворчал он вдогонку: – «Какая муха тебя укусила?» Но Данила молчал, лишь метался из стороны в сторону, как будто по раскаленной сковороде.

Потом выпустил пар и зашипел: – «Это ж надо такое придумать. Это ж выдумали ж такое…

Ты представляешь, они хотят Сашу отдать Черкасовым за зерно… Это что товар? Или, если не своё, так и не жалко? Я понимаю, Андрей её любит… Они помолвлены. Но вот так обмениваться ею, как вещью. Что, всё так быстро забыли? Сколь добра им семейство Сатурминых сделало? Что, сирота, так взять и обидеть можно?»

Иван попятился от отца в сторону, не в силах что–либо из себя выдавить в ответ. Что-то, мыча не членораздельное. Но вдруг собрался и заорал, как ошалелый: – «Нет. Не отдам. Я не отдам её. Отец я её люблю. Не отдавай. Я сгину без неё. Я пропаду»: простонал он напоследок. И осунувшись, заковылял прочь.

Данила умолк, моргая ошарашено глазками. – «Вот те, на! Вот те новости!»: присвистывал он удивлённо. И от безысходности продолжил метаться по двору.

Саша этой сцены не видела. Она лежала в комнате, грустно размышляя над произошедшим днём. И сердце начинало ныть, как только она вспоминал отчаянный взгляд Ивана. – «Господи, зачем он это допустил? Разве ж я ему нужна? Ему нужна крепкая деревенская красавица. А я, я же книжный червь Я же барская девица. Что я ему могу дать? Смазливое личико. Но я же ещё и от болезни едва отошла. Какая там краса»: и она уткнулась в подушку, зажав от отчаянья голову руками.

4

Рано утром. К подворью, скрипя, подъехало несколько телег. Ивана дома не было. Данила вышел на встречу. Перекинувшись репликами. Вернулся в дом и позвал Сашу: – «Саша. Сашенька»: хрипел он осипшим голосом: – «Ты сегодня едешь в гости к братьям Черкасовым. Сашенька надобно цену им отвезти. И проследить, чтобы телеги с зерном наполнили. Хорошо?»: тараторил он пряча взгляд. Саша выползла из комнаты и доверчиво мотнула в ответ головой.

Телеги скрипнули и неторопливо двинули в путь. Она сидела на последней, укутавшись в цветастую с золотой бахромой шаль. Свесив ноги, по-детски мотала ими, из стороны в сторону в такт движенью.

Зелёный ковёр уже покрывал проснувшиеся холмы. Первые цветы, мать и мачехи высыпали на солнечные пригорки. Где-то высоко в небе звенел жаворонок. Легкий ветерок трепал непокорную челку. И Саша пыталась её пригладить исхудалой рукой: – «Как же хорошо». Затем откинулась на сложенные стопкой мешки и всю дорогу пролежала, глядя в синее бездонное небо.

К имению соседей добрались скоро. Их ждали. Не торопливо проводили к усадьбе. Саша осторожно сползла с насиженного местечка. Прихватив шкатулку с драгоценностями. И под настороженные взгляды мужиков прошла за провожатым в дом. Телеги проскрипели к амбарам.