Прогулки по времени

– Пойдём же, дитя моё, вот как раз и переоденем тебя.

Тийна обняла меня и повела в свои покои, чтобы помочь приготовиться ко встрече с гостем. Она с любовью и заботой ласкала меня, как ребёнка, радуясь и изумляясь моему неожиданному визиту. В комнате, утопающей в мягкости шёлковых тканей и блеске драгоценностей, моя приёмная мать заботливо выбирала для меня верхнее платье и покрывало, дополнив их серьгами и налобным обручем с маленькой орлиной головой – тамгой дома Олхудзура…

– Тёмно-зелёный цвет хорошо сочетается с твоими травяными браслетами на руках, а белое покрывало подчеркнёт твою невинность, – приговаривала Тийна, зашнуровывая мой наряд.

Словно переливались крылья птиц и бабочек, – я утопала в белоснежном и зелёном… но время не терпело, и за занавеской маячил силуэт брата. Постукивая костяшками пальцев по стене, тот торопил нас.

Из-за вынужденной спешки я, в вечной своей неловкости, сломала застёжку туьйдаргиши, растерявшись, застыла посреди комнаты, – поэтому Тийна поспешно отыскала взамен кулон с зеленовато-голубым аквамарином, в котором, казалось, был заключён весь небесный свет, и такие же серьги.

– Они чудесно пойдут к цвету твоих глаз, милая, – успокаивала меня Тийна, тормоша и поворачивая из стороны в сторону.

– Сколько можно, матушка?! Гость будет чувствовать себя забытым! – подал голос нетерпеливый Леча. – Хьаша цхьаъ велахь и ша хаитар бакъахьа дац.

Я наконец последовала за братом на третий этаж башни, где устроился вышеупомянутый гость.

С каким-то волнением и трепетом переступала я порог комнаты… Я была в ту минуту вся словно лист осины, вздрагивающий от каждого порыва ветра; чувство неопределённости и тревоги окутывало меня с головы до ног.

Стены просторной хьешан ц1а были выложены плитками известняка. В камине танцевало пламя и тихо потрескивали поленья. На стенах, украшенных праздничными цветными тканями, висели мечи, щиты, кинжалы и связка заострённых стрел, готовых к бою. Вдоль стены тянулась широкая полка, на которой были аккуратно сложены тюфяки и одеяла. Под нею свисали шкуры туров. К ночи их стелили на полу, поверх узорного истинга, создавая уютное ложе. Деревянные лавки вдоль стен были выстланы вышитыми миндарш, а по углам комнаты мерцали глиняные светильники с маслом. Посреди комнаты разместился небольшой, слегка потёртый низкий дубовый стол с тремя резными ножками, на котором были расставлены восковые свечи в железных плошках и изысканные яства. В посуде из красной глины, покрытой узорами в виде параллельных и волнистых линий, разбросанных зубчиков и зигзагов, источали ароматы: блюдо из бараньих глаз в ореховом соусе с гарниром из мамалыги, чилу, нитташ чубоьхкина хингалш и к1алдмарзаш, а миска из розоватого дерева рябины была доверху наполнена сотовым мёдом. Завершал картину благоуханный чай из горного растения куочар.

Из окна комнаты открывался чудесный вид. С одной стороны простиралась долина, по которой протекала шумная река. За ней тянулся горный хребет, уходящий в синеву небес. С другой же стороны виднелось село с маленькими, словно игрушечными, саклями, а за ними – высокая серая каменная стена, защищавшая Цайн-Пхьеду от ветра…

Я сделала шаг вперёд… И тут я увидела его. На маленькой дубовой скамеечке у окна вполоборота к нам сидел, перебирая струны пандури, молодой человек в алой пховской одежде, которая подчёркивала его стройное и гордое телосложение. На поясе у него висел украшенный резьбой кинжал. Вьющиеся чёрные его волосы струились ниже плеч, как у орстхойских оьзди.

Он играл какую-то мелодию, наполненную мечтательной грустью и надеждой, и что-то негромко напевал, погружённый в свои мысли. Я вслушивалась в его игру с восторгом. Звонкие трели пандури напомнили мне щебет птиц в лесу. Они создавали образ жизни, царящей в дикой природе.

– Взгляни-ка, Торола! – воскликнул Леча, представляя меня, остановившуюся на пороге. – Вот и ещё одна гостья к нам сегодня!

Песня прервалась. Сидевший у окна обернулся ко мне, вскинув ресницы, и мой взгляд, который я вовремя не успела отвести, тут же пересекся с его взглядом, направленным мне прямо в глаза… Он встал во весь свой высокий рост и слегка поклонился, и улыбка его, в которой читалось тёплое приветствие, была яркой, как утренний свет в горах… За окном раздалась звонкая напевная птичья трель…

Торола?.. Видно, так зовут нового гостя? – Жаворонок?..

Это, выходит, и есть тот, чьё имя не сходит с уст у всей округи?!

Жаворонок… Серебряный…

Рука моя, поправляя покрывало, безотчётно поползла к приколотой к нему чудесной лесной находке, словно я пыталась, в своём смятении, заручиться её помощью и защитой, словно сама птица та стала моим талисманом… Гость же проследил за моим невольным движением, и черты смуглого лица вдруг вспыхнули удивлением и радостью…

– Что ж, пора знакомиться, милая сестрица, – сказал Леча. – Торола, это сестра моя, Мелх-Азни.

– Благополучен твой приход, – в голосе Тариэла слышался лёгкий пховский акцент, – значит, к нам сегодня с гор слетела маленькая белая птичка?

Это он сказал обо мне?!

Я робко кивнула, приветствуя гостя. Леча повёл рукой в его сторону:

– Вот кого ты должна была сегодня встретить. Это Тариэл из Шатили, наш давний друг и брат отца по оружию!

– Да, – подтвердил он, и глаза его мягко засветились, когда он увидел моё волнение. – Мы с вашим отцом Олхудзуром сражались бок о бок в войне с монголами.

Тариэл… Так его зовут Тариэл…

Чувствуя, как комок подступает к горлу, я всё же нашла в себе силы заговорить:

– Приходи свободным, Тариэл…

Вежливость требовала как-то поддержать беседу:

– Как тебе нравится наша Мелхиста?

– Великолепные места, – ответил он, и глаза – зелёные, как весенняя трава, – блеснули искренним восхищением. – Природа здесь разговаривает с нами, словно живое существо, хранящее души и тайны.

– Я слышала, как ты пел, когда вошла… Расскажи о ваших обычаях, Тариэл, – попросила я, преодолевая отчаянную застенчивость, – о чём поётся в ваших песнях?

Тариэл снова улыбнулся, – точно солнце засияло сквозь тучи, – и взгляд его снова встретился с моим взглядом:

– Земля наша сурова, и песни наши такие же. Мы поём о горных вершинах и пропастях, о смелости наших воинов и о любви наших девушек!

Голос Тариэла был мягким, но в нём звучала сила, как у реки, скрытой под льдом. И в зелёной глубине этих глаз словно отражались тёплые лучи… Залившись краской, я опустила ресницы.

Затем Тариэл передал пандури Лече:

– Теперь твоя очередь, друг мой. Сыграй мне ладуг1у йиш, чтобы я мог почувствовать душу этого дома, – попросил он.

Леча взял из его рук инструмент и начал играть мелодию, отражавшую счастье и благополучие, царившие в замке. Яркие искристые звуки были подобны бликам на горных ручьях. Они казались такими светлыми и полными сил… Музыка разливалась по воздуху, словно радостное вино, она согревала сердца, наполняя души покоем и умиротворением. Тариэл слушал внимательно, кивая в такт и погружаясь в звуки.

– Хьаша ца вог1учу беркат ца дог1у,– проговорил Леча, улыбаясь. – Подойди ближе, Мелх-Азни, – посмотри-ка, что нам Тариэл привёз!

Молодой воин сделал учтивый жест в мою сторону:

– Да, я бы хотел показать вам обоим кое-что…

В руках он держал ящик, инкрустированный костью, и вынимал оттуда доску, разлинованную на светлые и тёмные квадраты, и деревянные фигурки, каких я ещё никогда не видела. Они были вырезаны с таким мастерством, что, казалось, могли внезапно ожить.

– Это что же, дж1акки? – оживилась я, присматриваясь, – или джеракваоба?

– Нет, – помотал головой Леча, уступая мне место у камина, – ни то и ни другое. Это деревянные альчики, новая игра, владеющая мыслями великих! Видишь, чему учит меня Тариэл!

– Нет, – возразил тот, – вовсе не новая это, а древняя игра – игра князей и полководцев.

Леча уселся напротив Тариэла, они начали обсуждать стратегию игры. Перед ними разворачивался старинный диалог воинов, битва умов, и я, забыв о своей обиде на Марху, любовалась этим зрелищем. Стоя в стороне, я издали смотрела, как брат со вниманием изучал расставленные на доске фигуры, а гость дружелюбно объяснял ему правила и учил его шахматным хитросплетениям…

Наконец, и сама игра началась.

В комнате царила тишина, нарушаемая лишь шелестом одежд и негромкими вздохами игроков, чьи силуэты отбрасывали на доску длинные тени. Изредка слышался звук скользящих по доске фигур и редкие хлопки друг другу по плечу, когда кто-то из двоих делал особенно удачный ход. Леча был напряжён и сосредоточен; глаза его, тёмные и глубокие, следили за каждым движением противника. Тариэл вёл партию легко и непринуждённо, словно невидимую битву, улыбка часто озаряла его лицо, придавая ему ещё больше обаяния. Я, затаив дыхание, следила за каждым перемещением шахмат по доске, неожиданно открыв в них гармонию и порядок и не в силах отвести глаз…

– Торола, – окликнул друга Леча, делая очередной ход, – тебе не приходилось играть с таким соперником, как я, верно?

Озорной блеск из-под ресниц молодого пховца предательски выдал его азарт:

– Леча, твоя уверенность – половина победы, но не забывай, что и в Шатили водятся достойные игроки!

– Ну что ж, тогда твой ход!

Увлечённо наблюдая за игрой мужчин, я вслушивалась, как они вполголоса обсуждали достоинства и недостатки различных ходов, отмечая то вздохи и смешки брата, раздражённого собственным неудачным ходом, то одобрительные кивки гостя. Тени огня, качавшиеся на стенах, придавали лицам игроков таинственность и глубину… Но вскоре Леча поднял голову и одарил меня добродушной улыбкой. Заметив мой интерес, он подозвал меня:

– Мелх, я смотрю, тебе тоже нравятся шахматы, не так ли? Не хочешь ли и ты попробовать? – неожиданно прозвучавший голос Лечи заставил меня вздрогнуть.

Тариэл тоже повернулся ко мне…

– Пожалуй, да, са вош, – ответила я. Любопытство взяло верх над робостью, и я медленно приблизилась, устремив взгляд на шахматную доску.

Тариэл предложил обучить и меня хитрости этой увлекательной игры:

– Прошу, присоединяйся к нам, Мелх-Азни, – сказал он. – Вот и брат твой с упоением осваивает эту забаву. Позволь мне научить и тебя такому искусству.

Стараясь скрыть своё смущение, я всё же вступила в разговор и начала расспрашивать о правилах, и Тариэл с удовольствием взял на себя роль учителя, терпеливо объясняя мне тонкости игры.

– Зачем нужны эти фигуры, Тариэл? Что означают они в вашей игре? – спросила я, рассматривая маленькие деревянные изваяния. Фигурки, вырезанные с удивительной точностью и любовью, мерцали в свете свечей, стоявших на столе.

Взяв в руки пешку, он поставил её на две клетки вперёд:

– Вот пешка, – это пеший воин, Мелх-Азни. Она может двигаться лишь вперёд, по одной клетке, но в первый свой ход идёт сразу на две. И если она достигнет другого конца доски, может превратиться в любую фигуру, кроме паччаха.

Затем он показал коня:

– Смелый всадник ходит буквой «Г», перескакивая через другие фигуры! Он ловок и неуловим.

– Это ведь игра мудрецов, да? – спросила я.

Тариэл улыбнулся, отложив в сторону фигуру:

– Это игра тех, кто ищет пути сквозь туманы, – ответил он. – Шахматы – игра, в которой каждый ход может изменить судьбу!

В зелёных глазах блестели искры смелости и тайны, как лучи звёзд на ночном небе… Фигуры в узких загорелых руках легко передвигались по доске, и каждый ход сопровождался тихим стуком дерева о дерево, – словно конские копыта ритмично цокали о камни скал…

По стене вдруг мимолётно скользнула и мгновенно исчезла длинная тень, – будто тёмный призрак заглянул в комнату, дохнув прохладой…

Следующей была массивная и непоколебимая ладья:

– Ладья – как ваша крепость. Идёт она прямо, на сколько угодно клеток, но лишь по прямой линии.

Затем, словно волшебник, раскрывающий тайны магии, Тариэл указал на ферзя:

– Визирь, наиболее могущественная фигура – правая рука паччаха, его защитник и самый верный слуга. Он ходит так далеко, как пожелает…

– Должно быть, он представляет жреца, чьи молитвы и благословения идут через миры? – предположила я.

Тут Леча, желая произвести впечатление и немного похвастаться перед гостем, упомянул, что я сама – ученица великого Элгура, будущая хранительница древних традиций и обрядов, и в этом году, если Делу угодно, сама стану жрицей. Глаза его заискрились гордостью, а я мысленно запаниковала перед великой ответственностью, бремя которой я давно уже чувствовала на своих плечах… Я кивнула, подтверждая слова брата.

Тариэл склонил голову в знак уважения:

– Счастье видеть перед собой будущую хранительницу тайн и знаний, – сказал он.

– Ты знаешь, – продолжал Леча, – Мелх-Азни обучена магическим наукам и разбирает даже жреческую клинопись зилйоза, в которой мы, миряне, ни знака прочесть не сумеем.

Тариэл заинтересованно взглянул на меня:

– Вот как? Тогда тебе наверняка знакома и чугъйоза – светский алфавит. Но знаешь ли ты, что она построена на грузинской азбуке асомтаврули, которую принесли вам мы – ваши соседи? Это позволило нашим народам лучше понимать друг друга.

– Я слышала об этом, – уклончиво ответила я, – но не видела, как это выглядит.

Тариэл тотчас снял с пояса кинжал и взял со стола деревянный бокал на тонкой ножке:

– Смотри, вот так по-нашему пишется твоё имя, Мелх-Азни!

И он ловко вырезал лезвием буквы на тонкой стенке кубка, каждый символ алфавита был исполнен им с удивительной точностью и грацией:

მზექალა

Затем пховец снова вернулся к шахматной доске и продолжил свои объяснения. Теперь новая величественная фигура заслуживала особого внимания. Тариэл осторожно приподнял короля:

– А это – сам владыка поля боя! Он движется медленно, всего на одну клетку, но в его жизни и заключается смысл всей игры.

Он продолжал расставлять шахматы по доске, объясняя мне каждый ход так, как будто в каждом из них были скрыты глубокие законы мира. Я же наблюдала, как красивые фигуры перемещались по доске, а в голове моей витали странные мысли о тайных знаниях и магии слов, которые позволяют строить мосты между мирами и сердцами…

Я постепенно почувствовала, как лёд недоверия тает. Разговор перешёл на наши общие интересы и увлечения.

Я рассказывала о травах, которые собирала в горах, о том, чему с детства училась у наставника, как впервые появилась у меня Чегарди, как мы с нею путешествовали через леса и остановились на ночь в гостевом гнёздышке… В какой-то миг Тариэл словно встрепенулся, дальше молча слушал, не отрывая взгляда.

Наконец, я решилась упомянуть и о Циске:

– И у меня есть ещё один друг. Мы шли в Эрдзие-Бе все вместе, но ему сюда нельзя, и сейчас он гуляет где-то в окрестностях…

Молодой воин удивлённо поднял голову и взглянул на меня. В ясной зелени его глаз мелькнуло лёгкое недоумение:

– Он твой друг, говоришь, – но почему тогда ему закрыт вход в замок? Кто же он такой?

Я застенчиво улыбнулась, опуская глаза:

– Это мой кот, – призналась я.

Услышав упоминание о коте, Тариэл слегка нахмурился.

– Ах, кот, – задумчиво протянул он, с трудом стараясь скрыть своё недовольство.

В его родном Пхейн-Муохк присутствие рядом с человеком кошки – нечистого животного, оскверняющего людей своим мяуканием, – считалось крайне нежелательным.

– В наших краях кошек не жалуют, – заметил он, осторожно выбирая слова. Сердце у меня замерло на мгновение, но брат поспешил всё объяснить.

– Ты не совсем понял, Торола, – усмехнувшись, вмешался Леча, уловив реакцию гостя, – ты не представляешь, о каком звере идёт речь! Это не обычный кот, а снежный барс, которого сестра воспитала. Она сама приручила его. Это редкость для здешних мест. Циск – поистине друг нашей Мелх-Азни, её защитник и спутник.

Тариэл покачал головой, словно не веря своим ушам. Поражённый этим откровением, он взглянул на меня с неподдельным интересом, глаза его загорелись.

– О, снежный барс… это совсем другое дело! – произнёс он.

Я улыбнулась, вспоминая те дни, когда Циск, дрожащий и испуганный, впервые доверился мне, и, почувствовав себя увереннее, начала рассказ:

– Циск был совсем маленьким, когда я услышала слабый писк под дверью и нашла его там, – крошечного барсёнка, чуть живого от голода и холода, одинокого и беспомощного. Он смотрел на меня своими огромными глазами, полными страха и любопытства… Его мать, видимо, погибла, и я не могла оставить его одного на произвол судьбы.

Тариэл внимательно слушал, не перебивая.

– Мелх-Азни, – обратился он ко мне, теперь уже с явным уважением. – Как столь нежное создание смогло приручить такое дикое существо? Расскажи, как тебе это удалось?

– Думаю, скорее он приручил меня, – тихо ответила я. – Я внесла его в дом, отпаивала молоком, кормила, ухаживала за ним, заботилась о нём… Постепенно он привык ко мне. Теперь он мой верный хранитель и всегда рядом со мной. Он блуждает по лесам, но всегда возвращается ко мне.

Тариэл кивнул, впечатлённый.

– Это требует огромной смелости и сострадания, – сказал он с тёплой улыбкой. – Ты удивительная девушка, Мелх-Азни. У тебя есть не только сила духа, но и доброта. Не каждый сможет сделать то, что сделала ты. Теперь я понимаю, почему твои брат и отец так гордятся тобой.

Я почувствовала, как щёки мои начинают розоветь, но в то же время меня переполняла гордость за моего питомца.

– Я думаю, даже опасные существа могут стать друзьями и защитниками, если в них вложить любовь и заботу, – произнесла я.

– Ты действительно особенная, Мелх-Азни, – задумчиво проговорил Тариэл, склонив голову. – В тебе есть что-то, что способно заворожить даже самое дикое сердце.

Я поспешила перевести разговор на другую тему, но в душу запала тёплая искорка радости от его слов…

Пховец поделился с нами историей своей ночной охоты на тура:

– Слышали вы о белом туре, что бродит по горам в месяце, когда цветёт алыча? – глубоко вздохнув, начал он, и голос его очаровывал меня, как и его музыка. – Вчера утром на охоте я встретил его и преследовал, пока не взошла луна.

Мы с Лечей замерли и молча обменялись взглядами. В нашей земле ходило множество легенд, но о белом туре говорили с особенным почтением.

– И охота эта не похожа ни на что, что я когда-либо испытывал. Это создание не сравнится ни с одним из тех, что я видел прежде. Шерсть его блестела, как свежевыпавший снег, а глаза светились. Он показывался мне несколько раз в глубине покрытых облаками гор и каждый раз растворялся в тумане, исчезая неведомо куда, – но оставил свои дары. Вот эти три зерна и россыпь горного хрусталя – всё, что осталось от него, – продолжал Тариэл, высыпая нечто из пёстрой рукавицы, пришитой к рукаву перанги,на свою ладонь.

Белый тур являлся одним из воплощений Ялата, бога охоты и урожая, и зёрна были его несомненным отличительным знаком!

– О… – в изумлении прошептала я, – бог охоты, дающий знамения избранным своим!

– Три зерна?! Да, я тоже думаю, то был не просто тур… то был сам Ялат, – заявил мой брат. – Это он явился тебе, Торола!

– Или… Тамаш-ерда?! – внезапно осенило меня новое предположение. – Он ведь тоже может являться в облике тура.

– Возможно, – помолчав, произнёс Тариэл. – Так или иначе, эти хрустали должны обладать особой силой. Вот они…

Он протянул нам на ладони горсть ярко переливающихся кристаллов. Хрусталинки лежали передо мной, каждая со своим неповторимым миром внутри… Я зачарованно смотрела на них и не могла оторвать глаз, ощущая в этих камешках некую тайну.

– Выбирай, – приветливо сказал пховец, покоряя своей простотой и искренностью. – Всякий из них сам найдёт своего владельца.

Я осторожно потрогала хрусталики – каждый был чудом самой природы.

– Вот этот – самый светлый, – с затаённым вздохом сказала я, указывая на круглый прозрачный хрусталик. Он выделялся среди других своим сиянием, внутри камня виднелся слабый свет и мерцали какие-то крохотные точки.

Но и второй камешек так же неотвратимо притягивал меня к себе, он мрачно отливал то фиолетовым, то чёрным цветом, – да это ведь морион, заветная мечта любого жреца для магических ритуалов!.. Правильный ли выбор я совершаю?

– Возьми себе и этот, – уловив моё колебание, вдруг предложил Тариэл и, улыбнувшись, протянул мне и второй хрусталик, чёрно-фиолетовый. – Пусть останутся у тебя на память о сегодняшней встрече.

– Спасибо, Тариэл, – растерянно ответила я, чувствуя, как тепло его пальцев передаётся мне через хрусталь. – Я сохраню их с благодарностью… – и опустила оба камешка в карман.

Снимая хрусталинки с руки Тариэла, я успела заметить под ними кховраш. Шрамы, пересекавшие его ладонь, переплелись на ней, как дороги судьбы. Пальцы мои дрогнули, чуть скользнув по его коже… Я, словно обжегшись, отдёрнула руку и невольно подняла на него ресницы, – на миг мы снова встретились глазами…

Что сделала я дурного, о боги, за что вы приготовили мне эту казнь?!

– Это следы огня, – с ноткой смущения в голосе объяснил он, отвечая на невысказанные мои мысли. – По традиции нашего народа, в двенадцать лет каждый мальчик проходит через проверку огнём. Это испытание на стойкость и решимость… обряд посвящения, как бы путь в мужское общество. Так мы становимся воинами, готовыми принять любой вызов, который встанет на пути. Пламя лижет кожу, но боль – голос, который должен остаться внутри.

Третий необыкновенный хрусталик достался брату. Его тонкой паутинкой покрывала сеть мелких трещинок, а в глубине они, словно мелкие иглы, складывались в маленькую светящуюся звезду с двенадцатью лучами…

Леча тут же заметил этот камешек и, подмигнув, взял его в руки.

– Смотри, сестрёнка, какой он необыкновенный, – сказал он, поднося камень к свету. – Он пурпурно-розовый, но на свету бледнеет и переливается голубым, как небо на рассвете.

– В таком камне – сок молодой земли, – объясняла я, вспомнив уроки наставника. – Он даёт единство с природой, с камнями, растениями, животными… А ещё покрывает от сглаза, заживляет раны, целит бессонницу и смиряет гнев…

– Значит, точно он меня ждал, – смеясь, заявил Леча, но в его глазах мелькнуло серьёзное выражение.

– Поведай мне, что тому причиной? Уж не сглаз ли? – с плутовской ухмылкой поддел его Тариэл. – Вот не знал, друг, что ты и ранен и сна лишился!

Леча принял притворно грозный вид:

– Я-то нет; но, если вовремя не получу этот камень, кому-то не избежать ран, а все девушки в округе, сдаётся мне, с горя потеряют сон. Так что лучше не прячь его, Торола, а давай сюда поскорее, чтобы всем в нашем замке спокойнее жилось!

Тариэл усмехнулся и, протягивая Лече камешек, обнял его, словно родного брата. Леча хлопнул пховца по плечу и тоже рассмеялся… Весёлое тепло их дружбы наполнило комнату.

Четвёртый же хрусталик был вытянутой формы, с резко очерченными гранями и заострёнными краями, и внутри него, словно длинные светлые локоны, стелились мерцающие золотистые нити…

– Ого! Это же редкость – «волосы Тушоли»! – восхитился Леча. – Они помогают обрести истинную любовь.

– Если не возражаете, этот камень я оставлю себе, – неожиданно произнёс Тариэл и положил золотистый кристалл обратно в рукавицу. – Он похож на твои волосы, Мелх-Азни, – чуть слышно промолвил он, пристально посмотрев на меня.

– Да… кристаллы могут приносить и исцеление, и счастье, – в смятении пробормотала я, чувствуя, как щёки заливает румянец и до конца не понимая, что говорю. К счастью, Леча в ту минуту отвлёкся, любуясь своим трофеем, и ничего не замечал.

Тут взгляд мой случайно коснулся изощрённых узоров, которыми был вышит ярко-алый наряд пховца. Тут и там на ткани мелькали многочисленные кресты, украшенные бисером и мовх1ар… Мне показалось это необычным.

– Скажи, ведь эти знаки на твоей одежде символизируют путь Солнца по небу, – спросила я, – как и те, что вырезаны у нас на стенах замка?

В глазах Тариэла появилось благоговение:

– Нет, Мелх-Азни, я из Пхови, и для нас, пховцев, эти кресты – знак небесной защиты, покровительства Всевышнего. Мы носим их, чтобы помнить о своём происхождении и о милости, которую нам обещает вера. Ведь наши предки были рыцарями Сакдари, которые искали Грааль. Прадед мой, Гарсиа де Ортига, был как раз крестоносцем, он сражался в Иерусалиме, и наш род хранит память о Граале. Быть защитником Грааля – наивысшая честь на земле. Это превосходит всё, что только мог бы пожелать человек.