Прогулки по времени

Но время неумолимо, и в жизни Тариэла настали перемены. Прежде Имеда был его лучшим другом, они были неразделимы. Минани вспоминала всё это с нежностью и грустью в сердце… Но как же всё изменилось! Судьба решила иначе, теперь она свела его с Имедой не на игровом поле, а на поле сражения. Дуэль, которая была неизбежной, стала испытанием для обоих. Сегодня у неё на глазах Тариэл и Имеда стояли друг против друга, готовые сразиться на поединке. Их семьи, когда-то родственные, вот-вот должны будут стать врагами…

Минани не могла поверить, что два человека, которых она любила, могут быть вовлечены в смертельную схватку. Она стояла перед сложным выбором – поддержать своего брата или сохранить дружбу с Имедой. Тариэл был её маленьким солнышком, и Минани никогда не допустила бы, чтобы свет его погас; но она также не могла видеть кровь Имеды на руках своего брата. Сейчас судьба Тариэла висела на волоске. Думая об этом, Минани чувствовала горечь и тоску. Она хотела вернуться в те времена, когда мир был ещё цел и непорочен…

* * *

Итак, Минани с Мецкиной смогли утишить гнев Торолы и спасти жизни своих родных. Хотя и их затронула горечь предательства, и сердца их терзали боль и обида, но любовь сестры и матери победила жажду мести, верность родству оказалась сильнее и восторжествовала над раздорами. Кровь родичей не была пролита, и семьи остались вместе, сохранив свои древние узы.

Торола же днём почти не выходил из дома, отказываясь общаться с односельчанами и даже с семьёй, а с закатом забирался в труднодоступные места в горах и сидел там в кратере горы в одиночестве ночами напролёт… либо пластом распластывался по земле. Как жить дальше, и главное, что толку теперь от жизни, когда смысл её потерян? Всё кончилось и потонуло во мгле… Тело отца он так и не нашёл; как называть теперь Имеду другом, и куда бы исчезнуть, чтобы в глаза не видеть больше вероломную Цисию, даже издали?!

Когда тёк холодной струёй мрак по ущельям, в те часы, когда каждая трава заостряет свой запах, а камни делаются живыми и будто внемлют со склонов, – Торола неизменно покидал свой дом и, скользя вдоль шумных вод, карабкался по испещрённым трещинами скалам. Ни один человек не видел его тогда, и едва ли бы узнало село – где и зачем блуждал он ночью, сам не свой, угрюмый, чужой самому себе.

Чаще всего уносили его ноги на старую петляющую тропу, волоком тянувшуюся от крепости в сторону Муцо, где с обочины дороги начинался резкий спуск к водопаду. Именно там, в тени огромного валуна, за трещиной с сырым ветром, скрывался грот, звавшийся в народе «слезами Гуро». В этот грот, как в утробу смерти, скрывался Торола от людских глаз и ушей. Там, за густым занавесом капель, всё было иначе, чем в мире наверху: снаружи царили гул и бессилие, а здесь – лишь бормотанье воды, вкрадчивый говор склона да слепящий тусклый свет, едва проникавший сквозь водяную пелену.

С потолка свисали корни и сталактиты в форме тонких пальцев; стены, то исцарапанные росчерками времени, то гладкие, словно кожа покойника, отливали синевой. Вода, стекая с обрыва, разбивалась о камень внизу миллиардами капель, и каждую ночь грот гудел новым голосом – ведь было сказано: «слёзы Гуро слышны даже теням умерших». Пахло здесь мокрыми корнями, древним лишайником да горьким дымом костра, что когда-то, в далёкие времена, разжигали здесь беглецы.

Торола, ссутулившись, вжимал спину в холодный валун, медленно проводил ладонью по влажной стене – там, где когда-то, в прежней жизни, дрожали под его рукой хрупкие пальцы Цисии. Муравьиная дрожь проходила по телу: некогда они, прячась от людских глаз и от ветра, целовались тут – в полутьме, среди таинственного шума и невидимых духов. Тогда грот этот был для них убежищем, почти святыней, где вся земля сосредотачивалась в одном дыхании, где слова значили мало, а сердце билось настежь, будто дверь перед спешащим путником.

Теперь же здесь, в одиночестве, Торола ощущал себя потерянным, как пещерное эхо, тенью самой тени… Ни огня, ни соприкосновения, лишь хлестанье капель и тоска, сжимающая горло. Слёзы Гуро – они падали сверху и снаружи, но и внутри него было такое же затопленное безмолвие.

Тогда ему казалось: если прислониться ухом к камню, можно услышать далёкий шёпот ушедших – и отца, и всех, кого унесли горы и судьбы. Но голос его любимой, даже отражённый изгибами этой каменной пасти, не отвечал.

Тогда Торола закрывал глаза, позволяя влажной прохладе впитаться в сердце, будто надеясь, что всё былое соскользнёт с него здесь, точно вода по мху. Но лишь сильнее становилась тоска: хотелось забыться, растаять, быть всего лишь каплей в этом источнике боли и памяти.

Ночью грот становился зыбким порогом – между снами и явью, между жизнью человека и воды… Здесь, под водопадом, Торола вспоминал – и первую любовь, и предательство, и поединок – а потом, уже на рассвете, бежал прочь, возвращаясь по заросшей тропе к дому; на губах оставалась горечь, а в сердце – тяжёлое, но очищенное затишье. Так горец медленно учился вновь находить себя: сперва в музыке воды, потом – в памяти об ушедших, и, наконец, в песне, что сыграет он когда-нибудь…

Минани заметила, что яркое сияние глаз Торолы постепенно переходит в угрюмый туман. Она пыталась достучаться до брата, но он словно всё дальше и дальше ускользал от неё, – как вода, текущая сквозь пальцы… Торола потерялся в глубинах своего сердца.

Он вспоминал те недолгие дни, когда был счастлив с Цисией, когда их сердца были едины; понимал, что Цисию он уже потерял, что они больше не могут быть вместе, что судьбы их разделены… Однако его чувства к ней так и не угасли. Со временем боль утихала, сменяясь тихой грустью о прошлом, о том, чего он лишился. В этот момент Торола думал, что важна только семья и близкие люди, которые рядом с ним… Но, на его счастье, судьба его изменилась в считанные дни.

В один их этих хмурых дней на пороге дома Торолы возникли прибывшие в Шатили глашатаи грузинской царицы Русудан. Грузия готовилась дать отпор врагам. Вербовщики настойчиво призывали молодых мужчин отправиться на войну с монголами, угрожавшими порабощением вольным жителям Кавказа. Их задачей было собрать отважных, неустрашимых пховских мужей для укрепления грузинской армии в битвах против монгольских захватчиков.

Торола, как и многие его сверстники-односельчане, записался добровольцем. Ведь нельзя было подвести страну, которая находилась под постоянной угрозой нападения! Он знал, что его ждёт трудное будущее, но сердце его было полно решимости, и он был готов идти и ценой своей жизни восстанавливать справедливость, защищая свою землю и своих близких. Впереди таились опасности и испытания, но он знал, что сможет преодолеть их, ведь он был сыном пховской земли!

На миг он подумал о своей семье, которую снова должен был оставить – и ощутил, что сердце его снова опалено огнём горя… Но как продолжать спокойно жить дальше, если надежды на мирные и спокойные дни были связаны с его отцом, который теперь уже никогда не вернётся?! И совсем недавно его милая изменила ему, – именно тогда, когда он нуждался в её поддержке больше всего…

В душе Торолы было темно и безысходно, там не оставалось больше ни тепла, ни радости, но, как в жерле вулкана, бурлили гнев и душевная боль, – поэтому он тут же решил расстаться с родными краями и отправиться на войну. Раздумья о дуэли, которая так и не состоялась, преследовали его день и ночь. Сердце его, словно конь, не знающий узды, билось теперь в предвкушении страсти боя.

Торола был готов выполнять любые приказы царицы Русудан и завоёвывать славу в нелёгких битвах. Настала та пора его жизни, где на первый план выступала необходимость воинской мощи и стойкости. Он пообещал себе, что будет делать всё возможное, чтобы защищать свою землю и быть верным рыцарским идеалам. С этого момента судьба его изменилась. Теперь он решил не смотреть на прошлое, но идти вперёд.

Отчаянно желая изменить свою судьбу и оставив свои мечты о любви позади, молодой пховец снова уходил в незнакомый мир. В глубине своей души Торола осознавал, что над ним творится нечто непостижимое, и его истинное призвание ждёт его где-то далеко, на другом краю земли…

Торола покидал Шатили с подсознательным мрачным стремлением сложить как-нибудь в бою буйную головушку под монгольские стрелы и мечи и больше не возвращаться в родные края. Он хотел бы исчезнуть из этого мира совсем, надеясь хоть в смерти обрести забвение и втайне мечтая о том, чтобы его геройский подвиг и скорая гибель стали для Цисии с Имедой неплохим жизненным уроком…

Судьба же почему-то его хранила. В битве под Красной Горой Торола с честью прошёл свой первый бой. В последующих сражениях он изредка отделывался лёгкими царапинами. За спиной товарищи прозвали его «нацилиани» и были твёрдо уверены, что не иначе как мать с сестрой в ночь перед отъездом тайно вшили оберег в ткань его рубахи…

Внезапно открывшаяся сердцу Торолы свобода смыла горечь прошлого и открыла ему путь к новой жизни. Пусть и не той, какую он себе представлял, зато насыщенной общим делом, сражениями и дружбой – теми дарами, что стоят любых потерь. Исцелённая душа Торолы, наконец, обрела покой, сменив скорбь на радость жизни под солнцем. В войске у него появилось немало товарищей, которые его поддерживали и с которыми он разделял и радости побед, и горечь поражений.

Бойцы любили Торолу за простой и искренний нрав, а больше всего за то, что он помогал им «настроить душу», когда на привалах играл на пандури… Его музыкальный талант скоро получил огласку, и вскоре игра его стала неотъемлемой частью жизни войска. Товарищи ценили его бесценную способность поднять им настроение и отогнать тоску. Торола находил общий язык с другими воинами и умел подбодрить их в трудные минуты. Вместе с ними он переживал тяготы походов, холод ночей под открытым небом и опасности сражений. Всё это сплотило их и сделало настоящими друзьями, а сила дружбы способна излечить даже самые больные сердца.

Здесь-то, в стане войска, и произошло его знакомство с Олхудзуром, в дружбе с которым нашёл он душевное подспорье. Их неожиданный союз стал для обоих одним из наиболее необычных моментов во время войны – как для пховца, так и для кистинского князя.»

Ночь откровений. Мистика в горах

«Князь, когда Торола прибыл в Эрдзие-Бе, рад был его видеть и горячо приветствовал своего давнего приятеля. Пховец приехал верхом на белом скакуне с палевой звёздочкой во лбу. С собою он привёз в дар другого жеребца – чёрного, как самая тёмная ночь, и такого горделивого, что ветра завидовали его мощи; а также более изысканный подарок – шахматы, недавно завоевавшие популярность на Кавказе, и мечтал приобщить к новой игре всю княжескую семью.

Встреча с Олхудзуром была радостной, ведь они были братьями не по крови, – по оружию, и их связывала память о битвах и братстве в борьбе против монгольских орд. И теперь эти двое вновь встречались, чтобы вспомнить дни сражений и вместе отметить весенний праздник Тушоли. Торола и Олхудзур обменялись новостями и вспоминали свои совместные приключения…

Первый день прошёл в бесконечных рассказах и угощениях. Олхудзур с гордостью показывал Тороле свои земли и народ, который жил под его защитой. Однако, несмотря на счастье встречи, на следующий же день важные и неотложные обстоятельства заставили князя покинуть друга. С удовольствием оседлав бесценного Раши, Летающий по небувынужден был срочно выехать в село Сахана, – там потребовалось его вмешательство, чтобы уладить кровавую распрю между крестьянами, вспыхнувшую из-за спорной межи.

На сердце у Олхудзура было тяжело от необходимости оставить гостя; он обещал вернуться как можно скорее и велел своим домочадцам как следует принять дорогого странника до его возвращения, как того требовали горские законы гостеприимства. И потому, оставшись без хозяина, замок отнюдь не встретил Торолу мрачным молчанием стен.

Во мгновение ока от Южной башни примчался на коне сын Олхудзура, хьевди Леча. Он встретил Торолу с почтением и любопытством. Будучи года на три-четыре младше пховца, Леча смотрел на него почти как на старшего брата и в дни приезда Жаворонка в Эрдзие-Бе становился для него верным спутником в охоте и внимательным слушателем рассказов о подвигах. Сестра его Седа, блиставшая холодной, как горные ручьи, красой, сдержанно приветствовала пришельца. В замке оставались также их младшая сестра, Марха, и княгиня Тийна. Все они приветливо обходились с Торолой, расположив его в одной из лучших комнат и обещая сделать его пребывание в замке приятным и незабываемым. Да и все в те дни в Цайн-Пхьеде суетились в ожидании долгожданного певца.

Тем вечером, у камина, жена и дети Олхудзура развлекали Жаворонкалегендами о героях прежних времён, а тот играл на пандури, и замок наполнился мелодиями, которых его обитатели не слышали с прошлой весны. Взгляд Тийны светился, как утренняя заря, обещая тёплое пристанище путнику. Вышивая золотом на ткани сюжеты из древних преданий, она слушала песни и рассказы Торолы о странствиях, восхищаясь умением пховца запечатлеть в музыке дух гор. Тийна принимала шатильского гостя как самого дорогого посетителя, ведь она знала, как много он значил для её мужа.

Леча был смелым юношей, глаза его горели огнём предстоящих битв. Впитывая каждое слово и звук, он мечтал о дальних землях, которые ждали его впереди, и сердце его пело песни свободы и приключений.

Седа и Марха осыпали гостя вниманием. Смеясь и подшучивая друг над другом, обе удивляли Торолу красотой местных обычаев: одна знакомила его с тонкостями кистинской кулинарии, другая пыталась научить танцам. Дочери Олхудзура были красавицами, чьи улыбки могли растопить даже лёд на вершинах гор…

Весна, как царица, восходила на престол. В том году пришла она поздно, но в начале месяца Тушоли-буттуже всё ожило вокруг, пробудившись от зимней дремоты. Солнце пробивалось сквозь серебристую пелену утренних туманов и, поднимаясь над вершинами, весело играло на кровлях домов Цайн-Пхьеды. Ветер дарил всем аромат цветущих деревьев и предвкушение чуда… Торола сочинял новые песни для будущего праздника, и все знали, что выступление Жаворонка на нём станет душой торжества.

Тиха была та ночь, и лишь звёзды оказались свидетельницами того, как Торола бродил по крепостной стене, словно искал ответы на вопросы, которые могли произнести лишь горы и небо. Он чувствовал, что этот приезд в Эрдзие-Бе был для него особенным. Воздух трепетал от невидимых знамений, и приближающееся веселье скрывало в себе нечто большее, чем праздник жизни и земли.

Местные жители пару раз обмолвились при Тороле о четверорогом белом туре – неуловимом существе, которое является лишь для того, чтобы скрыться вновь в неизведанных уголках Мелхисты; многие считали этого зверя духом высот. Победа над таким существом требовала не только телесной силы и ловкости, но и духовной чистоты…

И вот теперь тревожный зов влёк душу пховца вдаль. Околдованный этими рассказами, Торола решил отправиться на охоту в горы.

Охота на туров заключала в себе немалые трудности и риск для жизни. Тороле и прежде не раз доводилось забираться в такие места, откуда можно было и не вернуться живым. Как и всякий пховец, не впервые выходил он на охоту по турьей вотчине – неприступным скалам, привязав железные цриапи к подошвам бандули, вдвоём или втроём с верными товарищами, – сегодня же он решил пойти один… Леча предупредил друга о трудностях; но разве же можно было устоять перед таким искушением?!

Наутро, собираясь в дорогу, пховец облачился в лёгкую кольчугу и, взяв с собой самодельный лук с тщательно отобранными стрелами и кинжал, отправился в путь. Благовоспитанный Леча вышел с гостем за крепостные ворота, проводив того до Башни склепов, и пожелал ему вслед: «1ад нийса кхетийла хьа!»

В тот день не было на небе ни облачка. Пховец отправился на охоту в горы, где и встретил предназначенное ему "рогатое". Душа Торолы, полная песен и стремлений, жаждала приключений. Здесь, в сердце Чечни, среди скал и лесов, он чувствовал зов неизведанного. Он блуждал по густому лесу, когда заметил белоснежное животное, пасущееся вдалеке на солнечном склоне. Это оказался прекрасный тур, и притом с четырьмя рогами и двумя парами ушей! Рога величаво возвышались на его голове, изогнутые столь странно и изящно, что казалось, будто их в порыве вдохновения создала неземная рука.

«Вот удачу-то послал святой Георгий!» – подумал Торола, любуясь туром. Он никогда прежде не видел подобного. Молодой воин понял, что перед ним само счастье стрелка, и охота на это создание стала бы подвигом, о котором будут слагать песни.

Мясо он отдаст домочадцам Олхудзура, как того требует этикет, а великолепные рога на славу украсили бы стены или потолок родного Шатилис-джвари… Не один год, пожалуй, будут односельчане в сапихвно вспоминать о его удали, – рога каменных козлов, например, жертвуют часто, прося помощи в будущей охоте, а вот турьи здесь – большая редкость, притом – сдвоенные, священные!

– На них и глядеть-то жалко, – скажет кто-нибудь из стариков, и все дружно согласятся.

Тур показался охотнику лишь на миг и тут же скрылся за камнем. Торола расценил это как приглашение к игре, и принял вызов.

Не без умысла, пховец тоже скрылся за выступом скалы. Его расчёт оправдался и не заставил себя долго ждать: любопытный тур не вытерпел, приблизился и выглянул из-за угла, скроив потешную умильную гримаску. Затем он отпрыгнул назад и, то и дело оглядываясь, помчался по горе вскачь, словно маня следовать за ним… Окрылённый мечтой, Торола устремился вперёд, забыв обо всём на свете, и пустился в долгую погоню.

Ловля тура в горах была настоящим испытанием. Следуя за животным, Торола преодолел немало препятствий на своём пути. Ветер вздымал пыльные вихри на склонах… Молодой охотник, исполненный страсти и решимости, покорял крутые склоны и извилистые тропы, словно герой из легенд, звуки которых он так мастерски извлекал из струн своего пандури.

Солнце палило нещадно, но сердце пховца было так же холодно, как ледники, венчавшие горные вершины. Он знал, что охота на туров наполнена неожиданностями и опасностями. Он шёл по следу четверорогого, сливавшегося цветом с сиянием облаков, – настолько редкого, что многие считали его видением. Жители Цайн-Пхьеды рассказывали, что тот, кто завладеет сердцем этого существа, обретёт силу и мудрость, которые будут веками передаваться в крови потомков… Торола был готов принять это испытание, чтобы доказать свою доблесть и глубину духа.

Тур, будто понимая, что его преследуют, не останавливался ни на мгновение, то и дело оглядываясь на стрелка. Белая шерсть сияла, как снег на солнце, создавая впечатление, что тур летит по склонам лесистой горы.

Торола чувствовал, что каждый момент был на вес золота, и продолжал гнаться за туром, несмотря на усталость и напряжение. Каждый новый поворот дороги заставлял его напрячь все свои силы, чтобы не потерять добычу из виду. Тур, уже почувствовавший опасность, стал исподволь подкрадываться к краю скалы… Торола заметил это и решил не рисковать, подходя к животному осторожно, чтобы не испугать его.

Охотник медленно, шаг за шагом, приближался к туру, который всё ещё озирался на него. Наконец, когда Торола был достаточно близко, чтобы совершить точный выстрел, – тур, будто угадав намерения пховца, резко уклонился в сторону, прыгая с камня на камень. Торола не смог удержать равновесия и упал на землю… но тотчас быстро поднялся и пустился за туром, который уже был почти у края скалы.

Он бросился вперёд, стремясь догнать животное, но тур был быстрее и ловко скакал с одного камня на другой. Торола продолжал гнаться за туром, который словно вёл его за собой.

Торола начал уставать, но не сдавался. Он знал, что заветная дичь находится перед ним, и делал всё возможное, чтобы её настигнуть. Казалось, расстояние между охотником и туром вот-вот сократится… Лёгкие струи ветра шептали ему о близости добычи, но тур снова и снова словно растворялся в горных склонах Мелхисты, исчезая вдали, как мираж. Тур был не простым животным, но олицетворением дикой и неукротимой природы. В нём таилась загадка, заманчивая и опасная, как и весь этот горный край…

Из густой травы под ногами вдруг выпорхнула, хлопая крыльями, невольно вспугнутая им тёмно-синяя куропатка с белыми полосками – шуртхи. Следуя за нею вверх по извилистой тропе, охотник взобрался на склон – и обнаружил перед собой окружённое кольцом рыжих скал незнакомое горное озеро, точно спящее под покровом молчаливого неба.

Воды, сиявшие в солнечных лучах, манили своей чистотой. Будто грива серебряного коня, в озеро стремглав обрушивался могучий поток. Неясный шум, что создавал водопад, чем-то напомнил Тороле мотив, который он искал в природе вечерами, сидя на крыше своего дома в Шатили…

Мелхистинцы как-то рассказывали ему, что очарованное Оленье озеро скрывается в горах, среди непроходимых лесов, – драгоценность, достойная немногих. Неприступные горы ограждают заповедное озеро, словно каменные сторожевые башни, и лишь изредка расступаются, чтобы явить сокровище взору избранных…

Меж спадающими каскадами воды пховец заметил группу оленей. Невозмутимо-царственные, подходили они к водопою. Глубокий взгляд одного из них пересёкся с взглядом Торолы, и в тот миг молодой джигит почувствовал незримую связь с благородным существом. Он догадался, что олени – вечные хранители этих гор, и продолжал наблюдать за ними; но вдруг его внимание привлекло нечто иное.

На зелёной поляне, что расстилалась на противоположном берегу озера, снова возник тот самый белый тур. Его рога, подобные ветвям древнего древа, блистали под солнцем… Торола осторожно снял с плеча лук и наложил стрелу. Сердце его билось учащённо, но руки оставались твёрдыми. Сосредоточив взгляд на могучем животном, он приготовился к выстрелу…

Все мысли охотника были о звере, ставшем для него дерзким вызовом и мечтой; но, когда тур не спеша пересекал поляну, приближаясь к озеру, – в поле зрения Торолы внезапно попал крупный барсук. Полосатый зверёк беззвучно выскользнул из-за густого кустарника и торопливо засеменил к нему. Пховец замер, присматриваясь к животному… Как раз в тот момент, когда молодой воин отвлёкся, следя за барсуком, – тур повернулся и исчез в густой зелени леса, оставив вместо себя лишь лёгкое мерцание в воздухе, вскоре затем растворившееся…

Барсук же, как ни в чём не бывало, вдруг преспокойно уселся посреди тропинки и принялся умываться, деловито сопя и пофыркивая. Притаившись за деревом, Торола с удивлением наблюдал за барсуком. Занятый своими делами, зверёк неторопливо умывался, не обращая внимания на пховца. Казалось, маленький полосатый мудрец следовал некоему ритуалу, тщательно протирая мордочку обеими лапками, – видимо, желал предстать перед своими лесными соседями в наилучшем виде…

Но что это? – взгляд охотника упал на предмет, лежавший на траве, – словно нарочно оставленный рядом с барсуком. Вот это да! Деревянный гребень для волос! Выглядело всё так, будто зверёк после умывания собрался ещё и причесаться, как важный вельможа перед званым ужином… – Улыбка тронула губы Торолы, и он, не удержавшись, тихо засмеялся.

Недолго думая, пховец поднял гребень и, склонившись над ним, ощутил необъяснимое волнение. В гребне чувствовалась некая притягательность, что-то загадочное, манящее… Он был явно женским, выглядел довольно потёртым, с чуть выщербленными зубцами, но, вглядываясь в его тонкие резные узоры, Торола отметил про себя, что вещица, несмотря на свою простоту, была исполнена изящества.

Барсук же, закончив свой туалет, бросил на охотника короткий взгляд, будто говоря: «Береги свою находку – тебе ведь она пригодится больше, чем мне!» – и снова скрылся в густых зарослях.

– Ну что ж, братец, быть может, ты и знаешь что-то, чего не знаю я? – пробормотал Торола себе под нос.

Всё ещё улыбаясь, он убрал гребень в свою маленькую плоскую кожаную сумку с медными пуговицами, висевшую сбоку на поясе, хотя до конца и не задумывался, зачем он это делает. Он воспринимал этот случай как дар лесного духа. Возможно, барсук был просто проказником, – а может, и свидетелем иного мира, иасаули – посланником, слугой божественной воли, указывающим на неведомую тайну и оставившим ему неожиданное послание свыше!

Тонкий искрящийся туман, реявший на том месте, где прежде стоял тур, медленно рассеивался, – и внезапно Торола снова увидел проблеск белой шерсти вдали, среди ветвей… Тур словно ждал его, вновь появившись из тени густых деревьев. Это было похоже на странную игру, в которой ведущим был тур, а человек – ведомым.

Пховец шагал по тропинке, заросшей густым папоротником и низкорослыми кустарниками. Где-то впереди то и дело мелькал белоснежный силуэт – на мгновение… Путь был трудным, но молодой воин уверенно шёл вслед за неуловимым туром, который обещал быть не просто добычей, а ключом к разгадке неведомой тайны, сокрытой в сердце диких гор. Лук и колчан покачивались на спине, сердце Торолы билось в такт его шагам. Лес, погружённый в полумрак, казался единым живым существом, дышащим и наблюдающим за каждым движением охотника… В этой бесконечной погоне прошли часы, и силы начали покидать его.