Прогулки по времени

И день тот стал свидетелем горькой судьбы Цисии, ожидавшей встречи с Торолой.

Прелестная Цисия в задумчивости сидела под деревом, окружённая рассветной тишиной и красотой природы. Её окутывала лишь лёгкая прохлада, проникавшая сквозь густые кроны. Наряд её был снят и расстелен на траве, в знак поклонения духам божественного Леса… Закрыв глаза, она вдыхала свежий лесной воздух, чувствуя, как запахи трав проникают в каждую клеточку её тела…

Внутри Цисии бушевали переживания и надежды. Целых три года ждала она возвращения своего возлюбленного, предвкушая, как он вернётся и объявится в Лесу божественной милости в этот самый день! Много раз уже, как и накануне, видела она его во сне; видения эти поддерживали её мечту увидеть его наяву. Люди уже не раз говорили ей, что Торола, должно быть, погиб и больше не вернётся… Но Цисия не могла забыть его. Нагая и уязвлённая душой, терзалась она, и в глазах её отражались ожидание и безысходность.

Мягкий шелест листвы и голоса природы затихли, когда Цисия услышала чьи-то шаги на тропинке Леса. В глазах её затеплился огонёк радости: ей почудилось, что это Торола, вот-вот он подойдёт к ней… Приближавшийся мужчина показался ей на него похожим…

Но сердце её дрогнуло и бессильно упала на колени рука, теребившая краешек лежавшей рядом на траве вышитой рубашки, когда она подняла глаза и встретила его взгляд…

Перед ней стоял Имеда, друг её Торолы!

Лицо Цисии тотчас застыло, душа её замерла, пронзённая болью…

Ещё когда-то во младенчестве родители обручили её с этим Имедой. – Встретив на празднике Квелиери Торолу, Цисия потянулась к нему всей душой и за полгода встреч ни словом не обмолвилась ему о неприятном обстоятельстве, – она искренне пыталась выбросить досадное воспоминание о немилом суженом даже из собственной головы, и ей это почти удалось! Она не могла сразу определить, кто из двоих больше заслуживает её внимания и любви… Сам же Имеда словно устранился в те дни и, храня мрачное молчание, не искал с нею встреч, не требовал объяснений.

Прежде девочка-сорванец из соседнего села, которая в детстве смотрелась растрёпанным воробышком, не вызывала у него интерес. Имеда не очень-то стремился к общению с ней и рассуждал так, что обручение – дело родительское, когда-то за горами ещё всё это исполнится; ну, а пока никто не запрещал как следует погулять… Но за те несколько лет, что он не заглядывал в Муцо, Цисия подросла, расцвела и внезапно похорошела, да так, что об этом заговорили люди! Встретив её там, на Квелиери, Имеда был поражён настолько, что в первую минуту потерял дар речи… Но на танцах наречённая явно предпочла ему более обаятельного друга… Вот угораздило его притащить туда красавчика Торолу!.. – Теперь Имеда старательно отводил глаза от Цисии, но нежная нагота против воли притягивала его взгляд…

– Где же твой друг, Имеда? Верни меня моему Тариэлу! – прошептала Цисия, сплетя руки на груди, словно бы пытаясь заслонить своё разбитое сердце.

Имеда смотрел на Цисию со смесью сострадания и страсти. Он понимал её скорбь и желал быть рядом, чтобы поддержать Цисию, своим присутствием облегчить её муки:

– Тариэл, он… он погиб, Цисия, – слышно было, как дрожал его голос. – Его давно уж нет в нашем мире. Ты должна смириться с этим…

Слова эти пронзили жаждавшую любви Цисию, словно ледяной клинок. Слёзы полились из её глаз, но она не хотела слушать слов Имеды. Она была разочарована тем, что её любимый Тариэл мог навсегда исчезнуть. Сердце её разрывалось между желанием верить в возвращение Тариэла – и покоем, предлагаемым Имедой…

Она протянула руки к Имеде, словно в нём ища поддержку и утешение… Из груди её вырвался исполненный отчаяния крик:

– Нет, нет, это невозможно! Тариэл не мог погибнуть, любовь должна вернуть его ко мне! Я буду ждать и надеяться, без него моя жизнь лишена смысла!

Имеда медленно опустился на колени рядом с Цисией, и, осторожно протянув руку, стёр капли слёз с её лица… В его голосе зазвучала острая боль, переплетённая с надеждой и желанием:

– Цисия, прекрасная моя Цисия, оставь своё горе и останови поток своих слёз! Видишь, я здесь, с тобой. Позволь мне подарить тебе ласку в этот день – единственный день любви в году, чтобы мне быть с тобою рядом; что, если на один лишь день я стану твоим Тариэлом?! Дай мне исцелить твоё сердце!

Стараясь закутаться в свои распущенные волосы, Цисия отвернулась. Разговор между нею и Имедой был непростым. Имеда признавался ей в любви и пытался утешить, уверяя, будто Торола погиб и больше не вернётся. Цисия, хоть мало-помалу и склонялась к вере в исчезновение Торолы, не могла просто так отпустить свою тоску по нему. То и дело она вопрошала Имеду о его честности и преданности, требуя подтверждения его слов. Она выражала свои опасения и сомнения, не решаясь остаться с Имедой, ведь сердце её всё ещё принадлежало Тороле.

Имеда тоже испытывал душевные муки. Открывая свои чувства и мысли Цисии, он всё более явно проявлял свои чувства к ней, говоря, что, хоть он и не Торола, но хочет быть рядом с нею и дарить ей счастье. Он обещал любить её и заботиться о ней, быть её опорой и поддержкой всегда. Он просил Цисию дать ему доказать ей, что с ним она не будет одинокой; напомнил ей о особой святости дня, в который все влюблённые могли доказать свою любовь и верность друг другу в Лесу божественной милости…

Спор Цисии и Имеды продолжался долго, до самого вечера… В конце концов она решила довериться Имеде. Это было нелёгким решением, но девушка подумала, что вместе они смогут пройти сквозь тени прошлого и создать свой путь к счастью…

Безмолвно заламывая тонкие пальцы, Цисия посмотрела на Имеду. В его глазах читалось неутолимое желание быть с ней, любить её так, как мог бы лишь Тариэл… Её внутренняя борьба, казалось, тянулась целую вечность, – но вдруг она молча кивнула, перед нею отверзлась дверь – словно в кратковременный приют, в объятия другого мужчины…

С тяжёлым вздохом Цисия забылась в руках Имеды… В той ночи Лес божественной милости стал свидетелем потерянных слёз и исполненных мечтаний, столкновения истины с желанием. В той ночи Имеда и Цисия пронеслись сквозь время и пространство, настигнутые и жаждой, и утратой. В той ночи тела их слились на мгновение под лунным светом, и, хоть это была всего лишь ночь, ничто уже не могло изменить прошлое и воскресить погибшую любовь.

Там, под звёздами лесными, стали Имеда и Цисия мужем и женой. Под покровом тьмы уже вместе вернулись они в село, и с того дня пришлось ей уйти в дом Имеды, как и было предначертано им прежде… Одним путём пошли они к своему будущему, надеясь на счастье и любовь, которые они могли создать, обещая быть всем друг для друга до конца жизни.

И вот именно теперь, как Бролискало,лучезарный архангел со сверкающим мечом возмездия в руке, пред нею снова возник Торола!»

Бой на рассвете

«Торола и Имеда встали напротив друг друга на пригорке, держа в руках мечи, словно стражи, готовые противостоять всему миру. В глазах Торолы читались ярость и обида, взгляд Имеды выражал решимость и преданность.

В первый миг Торола нанёс резкий удар своим мечом, но Имеда блокировал его с лёгкостью и ответил мощным контрударом. Отскакивая от клинка, Торола понял, что Имеда не намерен сдаваться и будет сражаться до конца.

Торола резко двинулся вперёд, а его клинок легко скользнул по клинку Имеды. Имеда отразил его атаку и ответил мощным ударом. Он был более опытным воином и быстро анализировал ход боя. Клинки их гремели и сверкали на солнце, создавая великолепное и опасное зрелище.

Дух Торолы не терял мужества, но силы его медленно начинали иссякать. Он бился в неравном сражении, несмотря на усталость, и продолжал бороться за свою честь и любовь. Но страсть ослабляла его бдительность, и Имеда со свирепым криком пронзил его плечо.

Торола покачнулся, но ему потребовалась лишь секунда, чтобы нанести ответный сокрушительный удар. Его клинок оставил рассечину на лице Имеды, и по щеке того полилась кровь.

Оба продолжали яростно атаковать друг друга с безумным упорством, кружа, словно два хищника в завораживающем танце смерти. Мечи их сверкали в руках, оставляя в воздухе огненные полосы. Торола и Имеда были похожи на отчаянных духов, опустошающих поле битвы – и вдруг, совсем рядом, послышался женский крик…

* * *

Сестра Торолы, известная в Шатили и немного даже за его пределами своим мастерством в шитье и вязании, и причёски умела создавать себе такие, которые приводили в восхищение всех соседей и в неизменную зависть – её подруг. Она тонко плела множество мелких косичек и аккуратно укладывала их в сложные узлы над ушами. Чтобы придать ещё большую изысканность причёске, Минани перекрещивала часть косичек на лбу, создавая красивые узоры из волос. Косы обрамляли её лицо, огибая щёки и уши, а затем соединялись на затылке, образуя изящную дугу… Причёски эти были не только утончёнными произведениями искусства, но и отражали гордость девушки и её уверенность в себе.

Минани покрасовалась перед медным кувшином, удовлетворённо любуясь отражением, и, поставив кувшин на плечо, отправилась выполнять поручение матери.

Весь день тот словно с самого утра сулил беду. Воздух был жарким, на небе не было ни облачка, а солнце пекло так сильно, просто кипело, будто хотело сжечь всё на своем пути – сверху так и лилось расплавленное золото… Мецкина затеялась со стряпнёй и уборкой по случаю долгожданного возвращения сына и отправила дочь на реку – наносить побольше воды. Минани, идя по пыльной дороге, тяжко вздыхала и мечтала о тени, где можно было бы укрыться от палящего зноя…

Издали донёсся странный шум, крики и лязг клинков… Минани почувствовала, что там случилось что-то жуткое. Решив проверить, что происходит, она быстро побежала вперёд, туда, откуда доносились эти зловещие звуки – и невзначай оказалась на поле битвы! Девушка увидела, что сражаются два близких ей человека, а невдалеке от них, за схваткой наблюдает смущённая и испуганная Цисия.

Дыхание Минани замерло, сердце заколотилось в её груди… Видя, что Тариэл вызвал их родственника Имеду на бой, она поняла, что кровавая расправа неизбежна. Воспоминания о совместных играх в детстве переполнили её душу, она не могла допустить, чтобы их отношения разрушились вот так, не могла просто стоять в стороне, наблюдая, как её брат и его давний друг и родственник собираются решить свои разногласия мечами!

Девушке стало страшно, она не знала, как тут помочь делу… Но она была шатилькой, с твёрдым характером и непоколебимой верой в добро, и в её сердце горел огонь, который был сильнее любой вражды и ненависти. Не рассуждая долго, она сама кинулась между ними, чтобы не допустить кровопролития, и остановила схватку в последний миг:

– Нет! Тарика, остановись! Прошу, не поднимай оружия против своего друга!

– Уйди прочь, сестра! – крикнул разъярённый Тариэл. – Я не позволю тебе вмешиваться в мои дела!

– Твои дела – и мои дела тоже, коль речь идёт о крови наших сородичей! – возразила неустрашимая Минани.

– Что ты вообще здесь делаешь?! – рявкнул полный гнева Имеда. – Иди домой, здесь не место женщинам!

– Я пришла, чтобы помешать вам убить друг друга! – решительно ответила она.

Сорвав с головы тавчиту, девушка бросила её на землю между противниками. Упал платок, словно молчаливый судья, и сражение прекратилось.

Минани помчалась домой, чтобы немедленно сообщить матери о том, что произошло. На крик её к месту схватки сбегались жители Шатили. Всё село знало о прежней дружбе Торолы и Имеды… Весть о дуэли разносилась быстро. Туда уже спешили старейшины и мудрый Хвтисо, местный хевисбери, также не заставил себя ждать…

* * *

– Несчастье на нашу голову! – ворвавшись в дом, с порога закричала простоволосая и заплаканная Минани. Она вернулась без воды. За ней бежали, галдя и размахивая руками, любопытные соседки.

Мецкина, сидевшая за прялкой, на мгновение застыла, у неё дух перехватило от переживаний. Затем с воплем рванулась навстречу дочери, желая знать всю правду… Она была потрясена известием, но Минани успокоила мать и рассказала ей, что прервала бой и уже всё утихло. И вдруг на пороге, отстранив столпившуюся у порога толпу зевак, возник, сверкая глазами, Торола, с алым пятном на плече, расползающимся по рукаву…

Поединок прекратился, но Торола ещё был вне себя, сердце его было охвачено гневом.

Мецкина, не решаясь подойти к нему сразу, принялась смолистой сосновой лучиной разводить огонь в очаге.

Древний очаг, вытесанный из камней, сложенный с особой заботой, являлся неотъемлемой частью пховского жилища, его сердцем и душой. Он не только обеспечивал теплом весь дом, но и дарил место для отдыха, разговоров и важных семейных советов. Рядом с очагом была устроена и каменная печь, где выпекали хлеб. К ней прилегали низкие деревянные или каменные скамьи, на которых гости могли отдохнуть, пока хозяйка усердно занималась приготовлением угощений. Места же около огня имели особое назначение: правая сторона оставлялась для мужчин, а левая – для женщин.

На печи хозяйка размещала свои сокровища – разнообразную утварь для готовки и хранения продуктов, глиняные горшки, кувшины, блюда, а также различных форм и величин деревянные чашки, ковшики и кадушки из цельного дерева.

Около печи стояли деревянные шкафы, называемые кидобани. Дверцы их были украшены вырезанными на них наивными примитивными рисунками и геометрическими фигурами, что придавало этим шкафчикам особое очарование. В кидобанихранились припасы, – зерно, мука, соленья и всякие вкусности ожидали здесь своего часа, чтобы присоединиться к праздничному столу. По стенам висели дрожжи в кругах, плетённых из соломы, – пховские хозяйки обычно клали такие в свежее пиво для ускорения его брожения. В углу были навалены большие кучи сушёных корней валерианы и марены, с помощью которых тканое на станке сукно окрашивалось в красный цвет.

Всё помещение вокруг очага было покрыто блестящим густым слоем сажи. Балки потолка были черны от копоти очага, которая оседала на них годами, и потолок оттого казался покрытым чёрным лаком. Над очагом, на заострённом крюке толстой цепи, спускавшейся с потолка, висел весь закопчённый котёл…

– Чтоб у них цепь надочажная порвалась!!!

Торола медленно приблизился к очагу и стоял перед ним, рассматривая крюк…

Бросив тревожный взгляд на брата, Минани одним порывом метнулась к нему и положила руку на его локоть. Тот словно очнулся, удивлённо уставившись на сестру.

Стараясь сохранять спокойствие, Мецкина подошла к детям, попыталась заговорить с сыном и понять, что произошло. Она уговаривала его успокоиться и подумать о последствиях своих поступков… Мать была стара, с сердцем, обветренным судьбой, но сильна духом, как горы, окружавшие их село…

В раскалённом воздухе словно потрескивали искры, – наступало затишье перед бурей. Минани, ловко промывавшая и бинтовавшая рану брата, внимательно прислушивалась к их спору.

– Что у вас случилось, Тариа? – начала Мецкина. – Почему вы не смогли найти общий язык с Имедой?

– Это не мелкая ссора, матушка, – проговорил Торола. – Это предательство! Анаторский Крест мне свидетель, я никогда не забуду того, что совершил Имеда!

– Тариэл, остынь, – прошептала Минани, наблюдая за гневом брата.

– Дай Нахарела не чтоб я остыл, а чтоб он потух! – закричал Тариэл, безуспешно пытаясь освободиться из плена её рук.

Минани было непривычно и тяжело слышать от него подобную ругань, но она решила, что должна помочь брату и Имеде восстановить доверие друг к другу:

– Он же Кистаури, – сказала она. – Вы же росли вместе, как братья! Не позволяйте, чтобы поступки, сделанные в гневе, разрушили вашу связь! Вы можете найти путь к примирению.

Торола выглядел мрачным, словно грозовая туча, но глаза его выражали совсем другое. Прислушиваясь к словам сестры, частично он осознавал, что слишком далеко зашёл в гневе и что ему придётся снова найти мир с Имедой…

– Тариэл, не проливай братскую кровь! – взмолилась Минани, проникнутая заботой о его чести. – Если ты убьёшь его, это разрушит наш род! Прошу тебя, не совершай опрометчивых поступков, которые потом будут мучить тебя всю жизнь!

В доме воцарилась тишина… Торола начал ходить из угла в угол. Минани неотрывно следила за ним… Спустя мгновение взгляды их пересеклись, и в глазах Торолы мелькнуло понимание. Выражение его лица смягчилось и стало менее враждебным. После долгого молчания, он подошёл к сестре и сжал её в объятиях:

– Ты права, Минани. Не стоит проливать кровь среди своих. Спасибо, что ты остановила меня. Клянусь солнцем, что пальцем не трону никого из Кистаури! Я благодарен судьбе за то, что ты есть в моей жизни!

– И я счастлива, что ты мой брат, – ответила Минани. – Вместе мы переживём этот тяжёлый удар, как и прежде!

Глаза её блестели от горячих слёз, но теперь это были слёзы радости.

– Я потерял способность ясно мыслить от гнева и обиды, – признался Торола, опустив голову.

– Я знаю, брат, – сказала Минани. – Невзгоды уйдут, и ты снова обретёшь мудрость. Ты не можешь потерять себя в этой тьме!

Мецкина заметила перемену в настроении сына и решила, что пришёл подходящий момент и ей вмешаться:

– Цисия, оказывается, нам тоже сродни приходилась, – так что уж тут, негоже с судьбой спорить. Её, судьбу-то, не обойдёшь…

– Да ну, – в недоумении возразил Торола, – какое там ещё родство? Отец её – Звиада Торгва, они вовсе нам не родственники, даже не с нашего сагмрто!

– Как же! – возразила упрямая Мецкина. – Её двоюродный брат Гамихарди крестил моего племянника Тотиа. И не забывай её происхождение её по матери. Мать её, Тетруа, из боцалигских Арабули, – хоть кровь не определяет нашу судьбу, порой она шепчет нам о многом. В Боцалиго, говорят, народ хиреет; на лице и руках у них шелушится кожа, волосы выпадают, тело покрывается нарывами…

– Матушка, почему ты говоришь так? Разве не видела ты, как она была хороша, как сердце моё трепетало при мысли о ней?!

– Как не видеть, – видела, дорогой мой, всё видела. – Мецкина заговорила загадочно, а в глазах её заблестело лукавство. – Но на жителей Боцалиго гневается хати, а это, знать, неспроста…

Торола поморщился, ему было не по сердцу слышать эти намёки.

– Разве может происхождение затмить чистоту души? – спросил он, но в глубине души начал сомневаться.

– Многие так же заблуждались, сын. Хотя эта девушка и прекрасна на вид, но люди говорили о её кокетстве. Мцолел-мдгомели играла сердцами юношей так же, как ты на праздниках играешь на пандури, – продолжала мать, и каждое слово её было словно стрела, поражающая образ той, кем восхищался Торола. – Не хватало мне ещё, чтобы нам потом соседи дохлую кошку на дверь повесили!

Торола резко встал со скамьи, рука его стиснула край стола так, что, казалось, он может раздробиться:

– Матушка, довольно этих слов! Я должен узнавать правду собственным сердцем, а не слушать чужие сплетни!

– Будь осторожен: сердце обманчиво, и красота – зачастую лишь маска, за которой скрыты иные черты, – сказала Минани. – Мы хотим лишь твоего счастья, Тарика!

– Дети, вы – единое целое, одна плоть и кровь, – снова вступила в разговор Мецкина. – Сохраняйте любовь, которая важнее всего, пусть она преодолеет все обиды. Всегда надо держаться вместе с родными, чтобы поддерживать друг друга. Ведь только семья может выжить в трудные времена!

Минани замерла, напряжённо наблюдая за братом. Торола ничего не говорил, погрузившись в задумчивость…

– А эти Кистаури пусть отдадут выкуп коровами из стада, чтобы вернуть наше расположение, – неожиданно заключила мать, принимаясь хлопотать у печи, – да на том и делу конец, так уж и быть. В жизни всякое случается…

– Да, так выйдет куда как лучше! – подтвердила Минани со вздохом облегчения и нескрываемой радостью на лице.

Мать, с весёлым видом и явным удовольствием, продолжала:

– За увод невесты нам с них причитается никак не меньше шестнадцати коров, а то и все двадцать! Такова цена предательства в нашем краю! Мы можем этого потребовать, ведь никому не позволено оскорбить наш род.

– Коровы?!.. – прервал их изумлённый Торола. – Какие ещё коровы, при чём тут они?! Как будто утерянную любовь и дружбу можно оценить в коровах и заменить ими!.. Я не прикоснусь ни к чему из их добра.

Настроенная на боевой лад Мецкина подбоченилась и не намеревалась отступать:

– Любовь и дружбу Мориге отнимет – Мориге снова и пошлёт. Тебе-то, сынок, может, и не нужны эти коровы; ну, а нам пришлись бы весьма кстати! Тебе ревность глаза затмила, а ведь кому-то замуж выходить пора!

– Ах, замуж?! – взвился возмущённый Торола, подумав, будто мать оправдывает поступок Цисии. – Клятвы, говоришь, – пустое дело, зато замуж невтерпёж?!

– Между прочим, – невозмутимо гнула свою линию хитрая Мецкина, – я о твоей сестре. Ей уж точно приданое не помешало бы!

– Матушка!.. – раздался протестующий возглас вспыхнувшей как маков цвет Минани.

– Уж я знаю, что говорю! – осадила её мать. – Отца вашего теперь нет, без него трудновато справляться стало; Тариа три года странствовал, без единой весточки в дом, – хозяйство наше за это время пошатнулось; Вепхо ещё мал… Это как же мне теперь собрать для тебя сатавно, ну-ка, скажи? Нет уж, что ни говорите, – не нами это заведено, обычай-то древний. На то его и придумали, чтобы простые люди хоть как-то выжить могли!

Торола оглядел свой дом и вдруг почувствовал, что ему не нравится вся эта ситуация. Его душа требовала свободы, а традиции затягивали обратно в оковы чужих правил, придуманных неизвестно кем и непонятно зачем…

– Послушай, Минани! – притворно всполошилась мать, – кувшин-то наш где, я его не вижу, – ты его, поди, там же и забыла, где и платок? Всё только бы красотой своей напоказ хвалиться… Иди-ка снова за водой, дочка, – чем зря стоять без дела, как дедабодзи, мне бы помогла лучше. Народ небось уже посудачил да и разошёлся, а у нас с тобою по дому дел непроворот! Брат твой наконец домой приехал… – она бросила быстрый взгляд через плечо на сидевшего в задумчивости сына.

Торола обречённо махнул рукой и молча ушёл к себе наверх. Хлопоты матери о увеличении числа коров, которых можно было бы прибрать к рукам, ему казались пустыми и даже низменными. Коровы!.. Что за кощунство?! У него свет в глазах померк, жизнь на последнем волоске зависла над обрывом, а тут – речь о каких-то там коровах!

Когда Минани выскользнула за дверь, мать догнала её и, опасливо косясь на поднимающегося по лестнице Торолу, приблизила губы к её уху и зашептала:

– Мне ведь сегодня ещё надо к Бубикай Кистаури заглянуть… она Имеде тёткой приходится… родственники мы ведь, как-никак… договориться об этом деле нужно… зайди к ней, слышишь, Минани, по дороге, скажи, чтоб она меня ждала, как стемнеет! Честь важна, но мы не должны терять друг друга из-за гордости.

* * *

В вечерних сумерках, когда золотое лето ласкало своими лучами мирную Хевсуретию, в душе Минани мелькали воспоминания о детстве Тариэла, о том, каким он был раньше. Она с любовью помогала своей матери растить его, заботилась о нём, как о собственном сокровище. Она вспоминала, как они с братом играли на поляне под зелёными деревьями и вместе радовались жизни, – сами словно две ветви одного дерева…

Ветер, пронизывающий волосы Минани, приносил запах сосен и свежего воздуха с высоких гор. Она сидела на каменной скамейке возле дома, устремив взгляд куда-то вдаль, и, окутанная воспоминаниями, воскрешала перед собой картинки из прошлого.

Вспоминая своего брата в детстве, молодая хевсурка не могла не улыбнуться про себя. Маленький Тарика был милым, живым ребёнком, полным радости, энергии и непосредственности. Он был смелым мальчиком, всегда готовым к новым приключениям.

Тариэл и его друг, соседский мальчик Имеда всегда были неразлучны и всё делили пополам – радости и печали, игры и секреты. Ребята беспечно носились по узким улочкам Шатили, весело крича и смеясь. Их голоса разносились по Шатили, будто звон колокола, когда они играли вместе. Они бегали по узким улочкам села и по окрестным полям, ловили бабочек и листья, уносимые ветром, пугали птиц и гоняли кошек. Они строили песчаные крепости на берегу реки Шатилис-цхали, делали себе мечи из палок, представляя себя бесстрашными воинами, и сражались с воображаемыми драконами. Они исследовали окружающие горы, соревновались в скалолазании, кто первым достигнет вершины, и радовались каждому новому открытию. Они проводили часы на улице, погружённые в мир своих фантазий и приключений, их душевный свет наполнял весь воздух вокруг… Минани смотрела на них из окна, радуясь их дружбе и невинности.