Прогулки по времени

От сотворения мира ещё ни одно гулянье не обошлось без музыканта. – Однажды, в день Квелиери, отправившись верхом в Муцо с приятелем Имедой, он впервые увидел Цисию, когда та танцевала, напевая шуточную песню на крыше одного из домов.

В косых лучах рассвета, скользящих к ним с горных вершин, соседки её и подруги – три сестры Манана, Маквала и Эндзела, – хлопали в ладоши ей в такт, а четвёртая, Пиримзэ, кое-как подстраивалась в ритм, бренча на стареньком, надтреснутом инструменте, – у Торолы просто уши заложило от такого издевательства над пандури:

"Коль поднимешься в Хахмати, к тем сестрицам загляни!

От Каджети до Джалети строят мостики они.

Кто пройдёт огонь и воду, солнце тот захватит в плен

С Ашекали, Самдзимари и Симэн…"

Отовсюду слышались шутки и смех, напролом дребезжали разбитые струны, и в такт им позвякивали монеты застёгнутой до верхнего края парагиюной певицы.

Та просто наслаждалась жизнью и праздником, как ребёнок. Играя лучами, сияли её ясные очи, а голос звенел, словно цис зареби… Девичью головку обвивала длинная узкая льняная лента, вся расшитая крестообразными узорами, унизанная красным бисером и перламутровыми пуговицами. Из-под неё выбивались мелко заплетённые косы, аккуратно уложенные кольцом вокруг лба. В новом синем (под цвет глаз!) платье, вышитом белым бисером, прыгала она, точно резвая козочка.

На соседних крышах и внизу на улицах – везде толпились люди, они веселились и подпевали. Цисия, как яркое средоточие счастья, притягивала взгляды, многие любовались её живостью и непосредственностью. Она привлекала к себе внимание всех, раскрывая свою свежесть, словно цветок, только что распустившийся под лучами утреннего солнца.

Торола тоже сразу обратил на неё внимание. Почему-то он тогда решил тогда заговорить с нею, не мог пройти мимо… Он отметил, как непринуждённо она держалась, каждый жест её дышал природным изяществом и джиши. Юноша почувствовал, что сердце его забилось быстрее. Вдруг их взгляды пересеклись, – возможно, это был знак того, что и она ощутила нечто особенное, возникшее между ними?! – и в ликующем изумлении он порывисто махнул рукой, сделав знак Имеде…

Перекинув пандури на ремне через плечо и улыбаясь, Торола направился прямо к Цисии и смело обратился к ней:

– Привет тебе, чудная певица! Перед тобой Тариэл, величайший твой почитатель.

Цисия в ответ на встречу нежно рассмеялась, словно весёлая птица, нашедшая своего спутника:

– Добро пожаловать, шатильский Жаворонок! – отвечала ему она, пританцовывая на месте. Голос её звучал как пение ручейка. – Радостно приветствую тебя! Ах, сколько же сегодня слетелось почитателей на все кровли!.. Я сразу поняла, что это ты, – от многих слышала о тебе… – когда лицо её расцветало беззаботной улыбкой, на загорелых щеках появлялись ямочки. – Кстати, меня зовут Цисией!

Она была полна обаяния, и Торола был пленён её непорочной красотой. Все движения Цисии, стройная её фигура, милое лицо источали чистое пламя. Живой, как огонь, нрав только придавал ей прелести во мнении Торолы… И глаза её были густо-синими, как горечавки… О, горный цветок с небесными лепестками! – в тот миг ум Торолы словно потерял дорогу, и он лишь мог восхищённо любоваться ею, как чудом, сотворённым самой природой.

– У тебя исключительный дар сопровождать песню танцем, – рисовался он перед ней. – Бродил я в поисках вдохновения, – а теперь, когда мне встретилась ты, мои песни будут лишь о твоей несравненной красоте.

– Вот-вот, Жаворонок, подари нам сегодня новую песню! – воскликнул тут кто-то из толпы. – Говоришь, ты искал вдохновение, – кажется нам, или наконец оно уже нашлось?!

На миг замер Торола – и зазвенели под рукой чуткие струны, а взор певца ясно говорил каждому о его готовности сражаться ради любви… В тот день весь мир, казалось, действительно стал для него музыкой, а Цисия – вдохновением:

Как пховская юность легка, светла,

И песни просты у нас, -

Ты с неба в сердце моё сошла

И сотни пленила глаз!

Лучистей солнца средь бела дня

И ярче зарниц в ночи,

Улыбки свет озарил, маня, -

Лечу я на жар свечи.

С небес зажжённое колесо

Нисходит на землю вдруг;

Танцуйте, люди, – кружится всё,

И хати пришли в наш круг!

Со всех сторон раздался оживлённый гул; требуя продолжения, публика загомонила, – и вместе с ними хлопала и смеялась прелестная Цисия. Она нисколько не терялась:

– Да уж, такова участь всех певцов и музыкантов! В любое время дня и ночи, хочешь ты того или нет, тебя всегда ждут слушатели, – Цисия тряхнула головой, и густые волосы её разлетелись по плечам. – А пока можешь присоединиться к нашим танцам!

– Славно ты сказала, Цисия, – с загоревшимися глазами молвил Торола, – так что позволь ответить тебе танцем за твою милость к песне! – Передав своё пандури Имеде, он подошёл ближе к девушке и протянул руку, жестом приглашая её в круг.

– Ну, если и вправду ты сможешь удивить меня сегодня… – испытующе взглянув на него исподлобья, проговорила Цисия, кокетливо принимая его руку в свою.

– Кружитесь, пташки! – раздались голоса из народа, – пусть свет весны разливается вокруг!

Так, под звуки музыки и смех толпы, Торола и Цисия начали свой первый танец, свободно отдавшись расцветающей радости и веселью. Имеда же стоял, не шелохнувшись с места, словно к земле прирос, мрачным взором созерцая их обоих…

На том народном гулянье царила атмосфера абсолютного чуда. Каждый перекрёсток был освещён пылающими кострами и к ним собирались в оживлённые круги танцоры; повсюду, куда ни глянь, разгорались пляски и затевались хороводы; тут и там сквозь звучные мелодии уличных музыкантов слышалось пение, смешиваясь с жаркими возгласами лихорадочно возбуждённой толпы. Воздух был пропитан горячими сладкими ароматами свежевыпеченной кады, разносившимися окрест из распахнутых настежь ставней… Жители Муцо высыпали из своих домов и заполнили улицу и перекликались, смеясь, болтая и тепло приветствуя друг друга.

На просторном пустыре за селом разыгрался захватывающий кулачный бой. Бойцы разделились на две противоборствующие команды, и завязалось столкновение железных кулаков. Словесная перепалка унипхито, поощряемых одобрительными криками и гиканьем взрослых, скоро перешла в драку; за ними бросилась в ожесточённый бой молодёжь; затем схватку возглавили присоединившиеся к ним мужчины, привнеся в бой свою храбрость и опыт; и, наконец, в шароварахи рубахах с закатанными рукавами, открывавшими мускулистые плечи, с обеих сторон выступили признанные силачи, чья стать и решимость были видны в каждом движении.

А вот известный многим гордый удалец Важика Шетекаури неожиданно ворвался галопом в сонм остальных наездников! Видный и рослый, он уверенно и невозмутимо гарцевал на своём огромном коне, искусно лавируя меж другими всадниками, ошеломлёнными его внезапным вторжением. Те немедленно попытались дать герою отпор и осыпали его шквалом палочных ударов, но отвага и подлинное мастерство Важики позволяли ему уворачиваться от каждого нападения, будто он предвидел все действия соперников заранее. Все манёвры Важики приводили в невероятный восторг свидетелей, буквально потерявших дар речи.

Однако истинной «изюминкой» праздника была берикаоба – феерическое представление с масками из шерсти и пёстрых лоскутков. Ряженые-берики – несколько молодых мужчин в масках, натянув на себя войлочные шапки, вывороченные наизнанку гуданури и козьи шкуры мехом наружу, вымазав лица сажей, с первыми проблесками солнца отправились на обход по дворам и, стучась в каждую дверь, настойчиво требовали дани – вина, мёда, мяса и других яств, которые обязаны были предоставить им щедрые хозяева. Они пели и приплясывали, подражая четвероногим. Каждый из участников действа воплощал особый образ и вобрал в себя дух своего животного, бесподобно передавая его характерные черты.

Все персонажи предстали перед зрителями в замысловатом хороводе, передававшем естественные движения различных зверей… По Муцо пружинистой походкой важно прогуливались надменные тигры, с таким видом, будто каждый из них владел этим селением; бестолково раскачивались ленивые, будто не очнувшиеся ещё от зимней спячки, неуклюжие медведи; бесстрашно топали, проталкиваясь через толпу, дюжие кабаны; хитро крались утончённые лисы, которым нет равных в искусстве интриги; грациозно, словно живые ленты, извивались скользкие змеи; и, конечно же, бойко скакали, высоко задирая ноги, игривые козлы! Потрёпанный и запачканный костюм каждого берики дополнялся деревянным кинжалом, а также был украшен – для придания полного совершенства! – черепами, рогами, зубами и даже хвостами настоящих животных, птичьими перьями, сушёными тыквами, разноцветными лентами и звонкими колокольчиками…

Шествие это сопровождалось игрой на пандури, чунири и димплипито. Толпа рукоплескала, очарованная яркими масками, затейливыми нарядами и оригинальным зрелищем, развернувшимся у неё на глазах…

К вечеру празднество завершилось продолжительной пирушкой всех присутствовавших в доме одного из жителей села, куда забавные берики с великим торжеством снесли всю провизию, собранную ими за день.

* * *

На поле, залитом ярким солнцем, разыгрывалась драма гордости и мужества. Началась парикаоба- возвышенное и чарующее искусство, свидетельство доблести, достоинства и страсти, имени которого нет равных, которое будет вдохновлять бойцов и зрителей ещё много поколений!

Мастера парикаобы воплощали в себе древние традиции и глубокую философию. Сквозь каждый удар, каждое движение их тел ощущалась связь с прошлыми веками, с воинами, чьи имена затерялись в песках времени. Взмахи клинков казались танцем душ, повествующем об истории битв и подвигов. Чередующиеся моменты накала и гармонии создавали неповторимый ритм этого искусства, песнь, пленяющую сердца. Зрители не могли оторвать взгляд от захватывающей сцены, погружаясь в мир парикаобы, дыхание их замирало. Это было не просто поединок, это было зеркало, в котором каждый мог увидеть свои мечты и страхи. Атмосфера напряжения и волнения витала в воздухе, словно невидимые нити, соединяющие всех присутствующих. Крепость и грация, разум и интуиция – всё это складывалось в гармоничный образ парикаобы. Каждый удар был верным, как рифма в поэзии, каждое движение – выразительным, как аккорд в музыке. Это было творчество, рождённое исступлением и самоотдачей, и оно оставалось живым в сердцах как бойцов, так и зрителей. Парикаоба не только объединяла прошлое и настоящее, но и строила мост к будущему. Молодое поколение смотрело на это искусство с глубоким уважением и жаждой усвоить его тайны. В каждом движении бойцов просматривались решительность и вдохновение, передающие всю палитру эмоций этого великого искусства.

Парикаоба – грандиозное явление, запечатлевшее в себе дух времени и национальную идентичность. С каждым ударом меча она напоминала пховцам о их истории, о их корнях и ценностях. Она покоряла их сердца, даря воодушевление и силу, чтобы они могли смело шагать вперёд, создавая свои собственные легенды и подвиги, достойные продолжения этой великой эпопеи…

Народ, сидевший и стоявший вокруг, оживился при звуках барабанов. В центре поля, словно окружённые сумрачным ореолом, стояли два соперника, готовые вступить в фехтовально-поэтический поединок и продемонстрировать свои навыки в эпичном сражении. Казалось, будто время застыло на месте в ожидании их противостояния…

Первого бойца звали Бердия Дайаури. Это имя было известно далеко за пределами села Муцо, а каждый его бой собирал огромную аудиторию. Он был известен скоростью боя и своими акробатическими прыжками. Опытный мастер и неуязвимый победитель прежних лет, он вызывал трепет среди зрителей своим могучим и харизматичным обликом. Бердия был коренаст, широкоплеч, с короткими рыжеватыми волосами.

– Голова-то круглая, точь-в-точь как у кота! – выкрикнул кто-то из толпы – явно из сочувствующих противнику Бердии. – Поглядите на кота рыжего!

Дайаури недовольно поморщился – кошка у пховцев считалась скверным животным, и сравнение прозвучало оскорбительно.

– Меткость молнии, блистая,

Из руки летит моей, -

Сколько раз у поля ставил

На колени я парней! – выкрикнул Бердия.

Немедленно прозвучал задорный ответ:

– О своей победе громко

Прежде боя ты кричишь, -

Предо мной, небесным громом,

Слаб на деле ты, как мышь!

Всё внимание переключилось тотчас на второго бойца – Тариэла Чинчараули. В отличие от своего соперника, молодой, обаятельный и талантливый Тариэл был одет в свободную одежду, которая позволяла ему легко перемещаться. Он отличался неожиданной тактикой боя и гибкостью движений.

Лучи полуденного солнца разбивались о маленький щит Бердии и огнисто сверкали на его шлеме и массивной кольчуге, а два его длинных меча казались оружием изумительной красоты. Глубоко посаженные серые глаза его излучали храбрость и неистовство.

Бердия взглянул на нового противника с интересом, признавая в нём дерзкий порыв и готовность к сражению. Перед началом битвы воздух над полем был словно заряжён азартом. Каждый из бойцов стремился доказать своё превосходство, но в этом противостоянии играла роль не только физическая сила. Исход боя определяли также интеллект, навыки, а ещё дар манипулировать энергией и управлять ходом сражения.

– Мнишь себя ты меченосцем, -

Брось скорей и меч, и щит!

Стали блеск победоносный

В бегство труса обратит, -

без тени сомнения заявил Бердия.

– От свидетельств дружных наших

Лживый уклоняешь взор, -

Тщетно: я в бою бесстрашен,

Все увидят твой позор!-

не остался в долгу Торола – высокий, тонкий, с растрепавшимися от ветра кудрями цвета воронова крыла. В глазах его мерцали лесные блуждающие огоньки. Он, как и Бердия, держал в руках круглый кулачный щит и клинок.

Бердия, живописно размахивая двумя мечами, с улыбкой обратился к Тороле. В его уверенном голосе звучала нотка насмешки:

– Ну что же, Жаворонок, вижу в тебе стремление доказать свою цену! Я, как опытный воин, готов предложить тебе фору. Давай-ка разрешим тебе сражаться двумя мечами?! Я же буду использовать лишь один. Такая жертва с моей стороны позволит тебе хоть немного уравнять наши шансы!

Торола взглянул на Бердию с уважением, но в глазах его мелькнула непримиримая решимость. Он принял предложение и кивнул, подтверждая свою готовность к испытанию. Сравниться с таким боевым ветераном, как Бердия, казалось безумием, – тем не менее, юноша нёс в себе огромное стремление к победе.

Зрители, собравшиеся вокруг, с удовольствием ждали начала поединка, где сойдутся два разных стиля, две яркие индивидуальности. В каждом движении бойцов они видели отражение своих собственных чувств и стремлений и подпрыгивали от нетерпения на своих местах, стараясь не пропустить ни одного изящного выпада, ни одного блестящего удара.

Получив ритуальное благословение от старейшин, бойцы вышли на середину поля. По звуку дайры, схватка началась, и публика затаила дыхание!

Бердия ринулся в атаку, размахивая своим клинком с невиданным пылом. Его меч мелькал в воздухе, оставляя за собой световые следы. Но перед ним был Торола, легко уходивший от ударов, как лист, кружащийся в ветре. В своей красной вышитой перанги он вился вокруг Бердии, словно алый вихрь, нанося скорые и безошибочные удары обоими мечами, и в глазах его играли болотные светлячки.

Торола двигался по полю с плавностью хищника, жесты его были естественны, словно невесомы, и вдобавок спонтанны, как стихии. Он не стремился прямолинейно атаковать, а скорее дразнил соперника, искусно уклоняясь от его ударов. Торола внимательно изучал стиль и тактику Бердии, выискивая слабые места.

Бердия, стойкий и импульсивный боец, продолжал нападать с яростью молнии. Он наносил сокрушительные удары, стремясь сломить сопротивление противника. Но Торола умело отвечал на каждое нападение своего соперника, словно воплотив в себе чёткость и пластичность. Он маневрировал своими двумя мечами, создавая непредсказуемые удары и защитные барьеры. Зрители были поражены его мастерством и храбростью. С течением времени стало ясно, что Бердия недооценил юного соперника. Торола не только уравнял шансы, но и начал находить уязвимые точки в защите Бердии. С каждым мгновением поединка становилось всё очевиднее, что исход битвы может переломиться в пользу Торолы.

Отточенные движения вызвали ликование в народе – это было шоу двух настоящих героев! Их поединок был так совершенен, что казалось невозможным определить, кто из двоих возьмёт верх. Скорость и ловкость обоих бойцов были поразительными. Оба исполняли сложнейшие комбинации ударов и защитных действий. Бердия и Торола соперничали, словно два танцора в кругу, создавая восхитительное зрелище. Их динамичность и темперамент пронизывали всё поле. Удары вспыхивали быстрее молнии: резкие выпады, крутые повороты и изысканные блокировки…

Постепенно зрелище становилось всё более острым и впечатляющим. Это был не просто бой, это было целое искусство, воплощённое в движениях. Пируэты и выпады сопровождались звуками столкновения оружия, придававшими мелодичный ритм поединку. В каждом ударе меча звучала душа бойцов, их воля к победе и жажда славы.

Зрители не могли оторвать глаз от захватывающей дух дуэли. Все чувствовали накал и энергию, которые плотно окутывали поле, в то время как поединок достигал своего пика, финальной ноты… Оба бойца показали высший уровень мастерства. Они проявили свою решительность, тонкость и меткость настолько умело, что публика то и дело хлопала, выражая безграничное восхищение.

Наконец, после серии ожесточённых выпадов и уклонений, Бердия и Торола оказались прямо друг перед другом, покрытые потом и с вызывающей улыбкой на лицах. Бойцы застыли на миг, глядя друг другу в глаза. Взгляды их переплелись в безмолвном противостоянии, будто каждый читал мысли соперника, пытаясь предвидеть его следующий шаг. Звенящая, наэлектризованная тишина парила над полем… Всё вокруг замерло, словно природа приостановила ход времени, чтобы не упустить ни мгновения этой великолепной борьбы… Затем, прорвав повисшее в воздухе напряжение, противники нанесли друг другу зеркальные удары…

Но Торола с ловкостью и смекалкой уклонился от меча Бердии и совершил решающий контратакующий удар. Внезапно, после краткого затишья, меч юноши блеснул в его левой руке, как искра, вылетевшая из огня, и нашёл свою цель – он сбил с ног Бердию! Зелёными сполохами блеснула радость во взоре Торолы – впервые за долгое время он сумел обойти защиту Бердии и превзошёл своего достойного соперника. Первенство в этой схватке досталось Тороле. Его умение считывать настроение соперника, предвидеть его движения и адаптироваться к ситуации принесли ему верх над мощной силой Бердии.

Бердия упал на одно колено, признавая поражение…

Зрители взорвались рукоплесканиями и восторженными возгласами признания. Все вокруг отдавали дань потрясающему поединку, который запомнится надолго и вряд ли когда-либо будет забыт. Этот невероятный бой стал символом находчивости, решимости и мастерства юного воина, который не побоялся бросить вызов даже такому знаменитому противнику, как Бердия.

* * *

В тот день Торола проявлял удвоенную храбрость и ловкость в парикаобе, зная, что чудесные синие глаза всюду неотрывно следят за ним. Сколько же песен с тех пор посвятил Жаворонок этим глазам!.. Он сразу же увлёкся Цисией, с первого мгновения, и не отходил от неё весь день, как приворожённый. Это она вдохновила его на подвиги, которые казались недостижимыми.

Влюблённые не расцепляли рук до сумерек. Переглянувшись, они покинули площадь, обещая остаться вместе, пока говорит праздник. К тому времени на небе уже начали собираться первые звёзды, и тонкий лунный серп светил им на пути…

О неразлучной, ни на миг не расстающейся парочке знало отныне четыре окрестных села. И имена их всегда звучали вместе, словно две соловьиных трели.

* * *

Весенний вечер окутывал горы дымкой, словно шаль из мягкого шёлка. В этот день Муцо снова было оживлено народными играми и музыкой. Закончился пост, и в конце Пасхальной недели загорелся весёлый праздник Квирицховлоба. На сельской площади, у башни, выстроенной из снега, четыре села состязались между собою в игрищах. Собравшийся народ глазел на представления ряженых в потешных масках…

Возле джвари стояли четыре лиственных хижины, убранных тонким цветущим мхом, в честь Квириа, правителя суши, имеющего шатёр, ведающего и небесной водой, и огнём. Вокруг них горстка местных жителей усердно распевала гимны, благодаря божество за спасение от стихий.

Внутри этих укрытий загадочный полумрак создавал особую атмосферу уединения и тайны. В одном из шатров скрывались от любопытной толпы двое – молодой Тариэл из Шатили, прозванный Жаворонком за свои песни, и прекрасная Цисия. Они познакомились лишь пару месяцев назад, но между ними уже вспыхнуло чувство, чистое, как горный родник.

– Цисия, – проговорил Тариэл, и голос его звучал мягко, как шелест листвы над ними, – как ночное небо не может обойтись без звёзд, так я не представляю своей жизни без тебя.

Юноша взял в руки своё пандури и принялся тихо перебирать струны. И в сердце его играли теперь такие же струны, и в музыке его слышались любовь и страсть, которые он испытывал к Цисии, и каждая нота полна была восторга…

– Тариэл… – отвечала ему Цисия, – словно птица запела в лесной глуши. – И я не могу жить без тебя, как цветы не могут жить без солнца.

Они посмотрели друг на друга, взгляды их встретились, и в этой минуте было столько нежности, что сам воздух вокруг казался напоённым сладким ароматом ранней весны… Тариэл осторожно коснулся губ Цисии… Этот поцелуй был как мягкий ветер, приносящий освежающую прохладу после жаркого дня.

– Давай дадим друг другу слово, Цисия, – шёпотом произнес Тариэл, – что каждый год будем встречаться здесь, в нашем шатре…

И Цисия, смотря ему прямо в глаза, подтвердила его слова, и обещание это прозвучало как священный обет, который никто и никогда не сможет нарушить. Сердца их бились в унисон, дыхание смешивалось, и в их мире, наполненном музыкой и любовью, не было уже места для чего-то другого…

* * *

А затем наступили чёрные дни. Тем же летом исчез вдруг отец Тариэла, – отправившись на Андакские пастбищав поисках пропавшей овцы из стада, принадлежавшего великому Гуданскому джвари, он не вернулся. Больше не было от него никаких известий, будто бы вместе с той овцой сгинул навек Датвия Чинчараули с лица земли…

На вершине утёса воссели вороны высоких гор. И затянувшаяся непогода, словно скорбь небес, ниспослала дожди, что смывали отцовские следы… Тариэл, сын исчезнувшего, испытывал на себе всю тяжесть неопределённости.

Омрачилось над селом солнце,

Возгорелись пламенем горы.

Тень незримая пронесётся

По долине вестником горя.

Изольются в плаче любовь и вера.

Помрачнел очаг под крылом невзгоды,

Пошатнулась башня из плиток серых,

Что на извести ты возводил на годы…

Где теперь ты, Датвия? – Плуг покрыт льдом твой,

Родники твои стужа сковала в камень.

Посреди земли одинок дом твой,

Но продлится память твоя веками!

Ты не умер – в сердцах наших упокоен,

Среди нас теперь будешь жить незримо,

Пока горы не рушатся, и доколе

Бегут воды в реке, что струится мимо.

Тариэл был отчаянно несчастен. Когда отец пропал, он ощутил, будто часть его самого была вырвана изнутри. Он искренне любил отца и чувствовал сильную внутреннюю связь с ним. Перед глазами то и дело вставали картины прошлой жизни – вот отец учит его, мальчишку, управляться с мечом и щитом. Тариэл помнил, как отец терпеливо наставлял его, объясняя тонкости работы с оружием, делясь мудростью, накопленной за многие годы…

А вот отец ведёт за собой по пашне двух быков, впряжённых в борону, с корнем выкорчёвывая из земли злостные сорняки – колючий ланцетник и дикую ежевику, и катает их с братом Вепхо по полю на дэдопарцхиса... Тариэл не мог забыть ту радость и удовлетворение, которые он чувствовал, работая рядом с отцом. Их совместный труд создавал особую связь между ними. Каждый момент, проведённый вместе, становился драгоценным воспоминанием. Он хотел сохранить в своей памяти все уроки и наставления, которые получил от него… Каждая деталь, и запахи земли, и звуки ветра – всё напоминало Тариэлу о том, как сильно он скучает по отцу.

Мысль о том, что какой-нибудь враг сейчас, в сию минуту убивает, пытает или оскорбляет его отца, мучила его день и ночь. Сыновний долг, верность и честь были для Тариэла превыше всего. Он считал своей обязанностью разыскать отца любой ценой, – и, дав обет не стричь волос и не брить бороды, пока его не найдёт, ради успеха этих поисков он пожертвовал всем – счастьем, семьёй, домом, покоем, – и три года отсутствовал в Шатили, не предупредив родных, не подавая о себе вестей… Он старался преодолеть свою печаль и находил источник силы в своих воспоминаниях, чтобы идти вперёд и сохранить то, что было дорого его сердцу.