Сады Рэддхема. Закон равновесия

Я резко отрываю руку от края карты, заставляя её зашуршать и завернуться, скрыв от Селены Дворец Рэддхема. Она медленно моргает, кажется, обдумывая всё то, что я только что сказал. Святые, мне кажется, что я слышу, как шестеренки в ее голове начинают шевелиться. Она задумчиво поджимает губы и качает головой. А ведь у неё, наверное, столько вопросов, на которые она и не нашла ответы. И пусть понять «новую» Селену достаточно тяжело, но всё моё нутро тянется к ней. От её волнения густеет пространство. Селена ничего не помнит: ни меня, ни саму себя, совершенно ничего. И осознание этого больно режет по ребрам.

– Вместе с тобой ещё будет и Эклипс.

И вдруг лицо Селены искажается гримасой недовольства – мои губы дергаются в улыбке.

– Такое ощущение, что ты мне угрожаешь, – она выпрямляется, поднимает на меня глаза и чуть щурится.

– Нет. Я не угрожаю тебе, просто предупреждаю. Как ты видишь, Эклипс доставляет особое удовольствие появляться неожиданно, – слова выходят строже и холоднее, чем я рассчитывал.

Рассматривая её сосредоточенное лицо и плотно сжатые губы, понимаю, что никогда больше не смогу прикоснуться к ней, как касался её раньше. Я больше никогда не заслужу её доверия, одобрительного взгляда или тёплой улыбки. Мне не коснуться её пальцев: мимолетно и будто бы случайно. Не прикоснуться к её лицу и волосам. Мог бы я попытаться?

– Ты напряжена. Я позвал тебя не для того, чтобы вселять в тебя сомнения и страх. Лишь хотел рассказать кое-какие организационные моменты. По возможности, ответить на вопросы, – ноги отрываются от пола, и в пару шагов я достигаю стула, неспешно и медленно опускаясь в него.

– Так мне жить там или сидеть взаперти? Может я мало что помню, но кое-что мне всё же известно, – я хмурюсь, но киваю, побуждая Селену не прерывать свой рассказ. – Я ведь необходима ей, да? Зачем? Что ей от меня нужно?

Она так свободно – даже наивно – спрашивает о таком. Словно я сразу же могу дать ей ответ. По взгляду видно, что именно этого она и ждет.

– Королева редко отчитывается передо мной в таких… мелочах, – локти упираются в подлокотники стула, и я переплетаю пальцы перед собой в замок. – Ты же не додумаешься спросить это прямо у неё, маленькая мятежница? Возможно, мне не стоит этого говорить, но всё же дам тебе один совет: будь с ней внимательна. Правильно подбирай слова, эмоции, движения. Да и не только с ней. Со всеми, кто тебя окружает, с кем ты знакома и не знакома, кто вызывает у тебя недоверие. Много кто желает получить расположение Королевы.

– Мне стоит быть осторожной даже с тобой? – её губы едва подрагивают в напряжении, и я тут же впиваюсь в них глазами, желая увидеть улыбку. Но Селена не удостаивает меня ею. – Ты сказал: со всеми, с кем ты знакома. Мы же, в прошлом, неплохо общались.

Мои брови удивленно приподнимаются, пока губы дрожат в усмешке. Я медленно приподнимаюсь с насиженного места и, не сводя с Селены долгого, даже больше изучающего взгляда, медленно обступаю стол, приближаясь к ней. Мне приходится переплести пальцы за спиной, сжать их, дабы сдержать в себе порывы нарушить все правила.

Неплохо общались? Да, если так можно было сказать.

Мне хочется попросить её отойти, закричать – сделать хоть что-нибудь, чтобы она не подпустила меня к себе. Мне хочется, чтобы она убежала, отступила назад.

Убегай. Пожалуйста, убегай.

Селена не слышит моей молчаливой мольбы. Она замирает, словно приросла к одной точке, а я всё иду и иду. Слишком неспешно. Даю ей шанс отойти, скрыться и опомниться.

Но хочу ли я на самом деле, чтобы она ушла?

Я останавливаюсь совсем рядом с ней – стоит сделать шаг в каких-то несчастных сантиметрах, как наши руки могли бы соприкоснуться. Время, проведенное во сне и озере, не забрало её красоты. Пусть волосы посветлели, а глаза из карего стали серыми, но передо мной стоит всё та же Селена. Шесть лет – подумать только. Целых шесть лет она провела в этой тюрьме. И как бы сильно мне не хотелось прикоснуться к ней, я сжимаю пальцы за спиной сильнее, сдерживая этот резкий порыв. Лишь склонюсь чуть ниже, чтобы почувствовать доносящийся запах мороза и мыла. Нити связи натягиваются так сильно, что грозятся лопнуть, неприятной и ноющей болью отдаваясь в спине. И если я чётко осознаю причину, то Селена вряд ли понимает, что сейчас с ней происходит.

Собрав всю свою волю в кулак, я медленно обхожу Селену, пусть это практически физически больно. Кожа на ладонях горит и пылает, так и не получив доступа к её коже. А что будет, если я прикоснусь? Земля покроется трещинами и наружу выберется жидкая лава?

– Спроси что попроще. И может быть, я даже отвечу тебе, – я заглядываю в чашку со своим остывшим чаем и морщусь, сдвигая её в сторону, а после убираю карту в верхний ящик стола. – В любом случае, если у тебя возникнут какие-то проблемы или вопросы, смело говори об этом людям в черных камзолах. Они передадут мне всё, а пока…

– Что станет с Элиотом?

Казалось бы, обычный вопрос. Но почему тогда так неприятно слышать его? Почему я сжимаю зубы с такой силой, что зубы скрипят? Мне не хочется говорить ей из чистого каприза. Просто потому что глухая ревность отдаётся где-то внутри.

– Не стану тебе врать, однако никто не запретит мне недоговаривать правды, – мне достаточно слегка повернуть голову, чтобы краем глаза заметить её бледный силуэт во мраке шатра. – Здесь твоего друга нет, но и место, где он находится, я назвать не могу. Зная тебя, ты же ринешься спасать его из неприятностей, а мне это сейчас не нужно. Так ведь? – она опускает взгляд на носки своих сапог, словно желая избежать со мной зрительного контакта. – Твой друг жив, мятежница. И будет жить. Он не голодает, не болеет. У тебя нет причин для переживаний.

– Нет причин для переживаний? – тихо повторяет за мной Селена. – И всё же меня запрут и лишат возможности увидеться со своим другом. Не очень похоже на милосердие. Скорее на пятизвездочную тюрьму с трехразовым питанием и большой кроватью.

– Про трехразовое питание смелое заявление, – хмыкаю я, поворачиваясь к Селене лицом. – Может мы будем морить тебя голодом? Да и про большую кровать, к слову, тоже. Могу попросить для тебя крошечную каморку, где и для постели места не будет. Тебя бы это порадовало? – уголки моих губ дергаются, когда она резко отрывается от рассматривания пола и поднимает взгляд на меня, как бы проверяя серьезность моих слов. – Тебе не о чём переживать. С тобой всегда будет… Миша.

Я отворачиваюсь, явно более не намеренный отвечать на дальнейшие вопросы, в надежде, что Селена поймет это и уйдет. Но она не уходит. Более того, кажется, она полноправно воспользовалась минутой, когда я не обращал на неё внимание. И стоит только вновь вернуть на неё взгляд, как она уже совсем рядом. И мне бы отшатнуться, поморщиться или разозлиться, чтобы она отошла подальше. Но я лишь удивленно вскидываю брови, когда Селена упирается ладонью в стол, смотря на меня сверху вниз.

– Мне и Мише доверять нельзя? – её вопрос звучит резко и совсем бесцеремонно, заставляя едва ли усмехнуться.

– А после всего случившегося ты доверяешь ему? Я поражаюсь твоей… глупости.

Язык обжигается о яд, что вылился с моего рта. Эти слова звучали намного грубее, чем я планировал, но, кажется, имеют на Селену поразительное влияние. Она не вздрагивает, лишь ответно мне поднимает брови и кривит губы в раздраженной улыбке. Я выдыхаю сквозь плотно сжатые губы и поднимаюсь так медленно, чтобы Селена успела ретироваться с моего пути.

– Ты что, ещё не поняла, что в том мире, где ты была, всё было ложью? И твоя тётушка, и кофейня, и Миша со своими друзьями. Я создал тот мир, Селена. Я сделал так, чтобы ты оказалась именно там, а не где-нибудь ещё. И я могу ручаться – Миша не тот, за кого себя выдает.

– И я должна поверить в искренность твоих слов?

– А кому тебе ещё остается верить? Мише? Хочешь подорву твоё доверие? Ты ведь уже познакомилась с вороном Алистером. Верно?

Я замечаю, как она вздрагивает и замирает, как вся решительность пропадает из её взгляда. Как вся она тут же начинает сомневаться.

– Нет. Не говори ничего, – её губы еле шевелятся, шепчут эту маленькую мольбу, но я, в своём растущем гневе, уже не могу остановиться.

– Ты никогда не замечала, что как только на горизонте появился Миша, Алистер резко пропал?

Селена прислушивается к моим словам, пусть и боится услышать горькую правду. Я знаю, ей неприятно и больно, но всё равно давлю на эту не до конца зажившую рану, разрывая в клочья. Склоняюсь с высоты своего роста, понижая голос до еле слышимого шепота.

– Миша всегда был рядом с тобой, Селена. Начиная с Подземного города. Он привел к нам малышку Тею, которая верила, что если предаст всех вас, на неё свалится милосердие. Что если принесет тот несчастный кулон, который висит на тебе сейчас, всё в её жизни образуется. Ведь вороны могут проникать куда угодно, даже в города скрытые магией. Прими горькую правду. Миша и есть Алистер.

Я корю себя за то, что вовремя не успеваю прикусить язык. Я корю себя за то, что Алистеру следовало бы самому признаться в содеянном и уповать на прощение со стороны Селены. Она застывает с каким-то плохо читаемым выражением лица, и даже наша связь не оповещает меня о приступах гнева, негодования или раздражения с её стороны. Селена отступает сначала на шаг, потом на два, растерянно скользит глазами по стенам палатки и моргает чуть чаще.

– Я могу идти? – голос с её губ срывается шепотом, и мне практически жалко её.

– Иди.

Селена едва покачивается, поджимая губы. Она следует к выходу медленно, осторожно, но, в конце конецов, покидает шатер.

Я сокрушенно прикрываю глаза, падая обратно на стул и прижимая кончики пальцев ко лбу. Я снова и снова совершаю глупость, обвиняя в этом Селену – не себя. Снова и снова плачу за это слишком высокую цену.

Глава 4

Селена

– Плохая идея. Я бы даже сказал, что просто ужасная.

Бескрайние леса Дома Земли начинались сразу же, как только пересекаешь мост. Они простираются до самого горизонта и кажутся невероятно красивыми в своей бесконечности. Высокие деревья с густой кроной, которая не пропускает назойливые лучики утреннего солнца, кусты с лесными ягодами или выскакивающие грибы в период дождей. Снующие туда-сюда белки и олени, занимающиеся каждый своим делом, будь то обычная прогулка или поиск еды, невольно притягивают взгляд. И не только они – у меня всегда тянулись руки именно к ягодам, намереваясь сорвать все до единой. Они не были пропитаны сладостью, как те, что подают во Дворце. Крохотные, грязные и горькие – от них обязательно разболится живот, если все же попробуешь. Но и этот факт вряд ли может удержать мой детский порыв – мне и сейчас нереально сложно не касаться пальцами манящих округлых ягодок.

Местные леса дикие и суровые. Даже трава тут не такая мягкая, какой она была в Садах. Жесткая, острая, по такой босиком уже не пробежишься. И пусть народ дома Земли оседал тут с большим наслаждением, выбираться сюда всё равно было плохой идеей.

Свежий воздух легко потрескивает от магии – она здесь повсюду. Ощущается в траве, в шелесте листьев и шероховатости коры. Магией пропитана даже поднимающаяся от топота лошадиных копыт пыль. Я не могу удержать в себе резкий и необдуманный порыв: запрокидываю голову чуть назад, вздыхая полной грудью свежий воздух. Мурашки бегут по спине, зарываясь в затылок. Приятно вот так вскочить на коня, не думая ни о чём, и просто сбежать подальше от изрядно надоевшей дворцовой суеты.

– Если ты сейчас не поднимешь голову и не откроешь глаза, то столкнешься лбом прямо с веткой. Весьма внушительных размеров, должен заметить, – в раздавшемся рядом голосе я слышу нотки насмешки, веселья, переплетающихся с волнением и искренней заботой. – Знаешь, таким ранним утром я бы предпочел понежиться в кровати, а не трястись в седле.

– Только вчера ты убеждал меня, что просто обожаешь верховую езду, – тихо выдаю я, вынужденная поднять голову и слегка пригнуться, чтобы ветка не задела лоб. – Признай, я лишь поймала тебя на слове. Да и вряд ли бы тебе сегодня разрешили закрыться в своей комнате. Видел вчера этих пускающих молний девушек? О, умоляю! Они накинулись бы на тебя за завтраком, растерзали бы и поделили между собой конечности. Считай, я спасла тебя.

– О, так это ревность? Ты бы тоже забрала себе кусочек? Скажем, положить под подушку или в кулон?

– Святые, до каких же отвратительных вещей ты доходишь по утрам! Мы находимся в таком отдалении от Дворца, в тишине леса, а ты хочешь поговорить об этом? Это так… мерзко!

– Просто признай, что ты приревновала.

– Заткнись, Александр, и дай побыть в тишине.

Слышу старательно приглушенный смешок. Губы сами собой растягиваются в улыбке. Мне приходится опустить взгляд, чтобы впиться глазами в лошадиные копыта и лишний раз не показать своих эмоций. Поудобнее перехватив поводья, я ослабляю их, позволяя лошади идти и дальше в таком же медлительном и расслабленном темпе. А после поворачиваю голову, практически уверенная в том, что на его губах тоже будет сиять улыбка. Он всегда такой, когда мы остаемся наедине: в закоулках Садов, в лесу…

Между нами разница в шесть лет – мне шестнадцать, а ему двадцать два. Однако, за все время нашего общения, я практически не ощущаю разницы. И если учитывать, что со дня нашего знакомства прошло практически четыре года, ощущение чего-то родного и знакомого не покинуло меня до сих пор. Я будто знакома с Александром всю свою жизнь. Мы можем подолгу сидеть в компании друг друга, обсуждать что-то и находить всё больше и больше вещей, которые нас объединяют. В музыке, книгах, интерьерах или даже увлечениях. Наша с ним компания никогда не была нам в тягость. Мы никогда не избегали друг друга, а, наоборот, искали способ подольше побыть вместе.

Только в одном мы, кажется, не сошлись. Я прокралась в его спальню ранним утром, когда из-за горизонта даже солнце не вышло, минуя зевающую охрану и редких рано пробудившихся служанок. Это был, скорее, поступок ребенка, а не взрослой девушки. Но ведь мы всё равно помолвлены – и плевать, что пока не женаты. Так какая разница, если кто-то бы узнал? От этого вряд ли что-то изменилось бы. А мне просто захотелось прокатиться утром к границе с Домом Земли, что одной делать слишком скучно и опасно.

У Александра выбора не было. Он с кряхтением поднялся с постели и наскоро умылся, пока я пихала ему в руки вещи и отворачивалась, прижимая ладони к глазам и поторапливая его, чтобы он одевался быстрее. Пока Дворец ещё не проснулся и не спохватился, мы выбрали двух лошадей, взобрались на них и оставили всё это позади. Возможно, это было неправильно, небезопасно. Возможно, что этим мы нарушили строго выстроенные правила.

Ещё одно, что объединяло нас – нам обоим присущ этот бунтарский дух. Нам нравится идти против правил, дышать свежим воздухом; нравится прятаться от лести и чопорности дворцовых вечером; нравится быть не на сцене, а за ней. Наблюдать за всем издалека, словно за какой-то постановкой, и просто… анализировать всё?

До нашей встречи мне казалось, что Александр кусочек чёртсвого чёрного хлеба. Из чёрного на нём – только одежда.

Замечая мой взгляд, он улыбается чуточку шире, всем своим видом показывая довольство от ситуации. Всегда идеальный. Даже с торчащими в разные стороны темными волосами и в криво застегнутом камзоле – он так спешил не попасться кому-то на глаза, что пальцы запутались в пуговицах и петельках, а расческа, как назло, куда-то запропастилась. Но даже сейчас никто не назовет его неряшливым.

– Нравится меня рассматривать? Или решила поиграть в гляделки? – его брови в издевательской манере ползут вверх, пока он чуть склоняется в мою сторону, дразня и провоцируя на колкость или язвительный комментарий. – Если второе, то точно проиграешь.

– Почему ты так уверен, что я смотрю именно на тебя? Может быть, я смотрю тебе за спину? Знаешь же, что я люблю любоваться лесами Дома Земли. А, может, просто рассматриваю… ой! У тебя тут что-то в волосах. Кажется, это какое-то насекомое?

Его улыбка вмиг сползает, а взгляд делается беспокойными. Александр вновь было поднимает руку, но останавливается, увидев в моих глазах детское лукавство и улыбку на губах. Конечно, ничего там нет. Ни листика, ни жучка, ни пылинки. Мне лишь захотелось… подразнить его? Или может, самой прикоснуться к его волосам в заботливой манере стряхнув фантомный мусор.

Я покрепче наматываю поводья на запястье, упираясь ладонью в переднюю луку седла для сохранения равновесия. Приходится приподняться и слегка изогнуться, протягивая ладонь к Александру в угоду своим мыслям и желаниям. Хоть мы и давно вместе, каждый раз меня охватывает легкое волнение, окутывая приятным теплом. Александр, уловив мой замысел, чуть склоняет голову, давая моим пальцам коснуться кончиков его волос, и мне кажется, что он сам задерживает дыхание. Пальцы зарываются в пряди, и я окончательно порчу его «причёску», взъерошивая тем самым волосы. Александр шипит, стремясь схватит меня за руку, но я быстро ориентируюсь и оказываюсь в седле. Подбиваю лошадь напятками, крепче обхватив поводья, чтобы пустить иноходом. Лес сменяется поляной. Трава достигает лошадиных колен, и в ней то и дело стрекочут просыпающиеся насекомые.

Я оборачиваюсь через плечо, просто чтобы убедиться: Александр заряжается моим игривым настроением, набирая вслед за мной скорость. Смех рывками срывается с губ, а пульс становится неровным ритмом. Всё во мне подбивает на ещё какую-нибудь мелкую шалость. Не имея возможности так бедокурить в стенах Дворца, я могу насладиться этим здесь, где никто нас не видит и никому нет до нас дела.

Одна из моих ног выскальзывает из стремени, пока я перекидываю её через тело лошади, переходящей на шаг. Соскакиваю с неё сразу же, как только она останавливается. Быстро закрепляю поводья на одном из немногочисленных деревьев на поляне, пока Александр нагоняет меня на своей вороной кобыле.

Что же, мне не избежать небесной кары. Чёрные глаза Александра озаряет вспышка звезд, и я, хихикая, медленно отступаю, выставляя перед собой руки в жалкой попытке защититься. Это просто игра, чтобы размять немного затекшее тело и раззадорить разум. Игривость переходит в веселье, а веселье в смех. Я не боюсь наступающего на меня Александра, но всё равно пячусь назад.

– Даже не думай убегать, мятежница.

– Ага, а ты не смотри на меня так. Вот так, да! И прекрати улыбаться. И вообще, лучше стой на месте, – продолжаю своё отступление, сердце сжимается – но далеко не от страха. – Переста-а-нь. Я же просто пошутила. Это просто шутка.

– Конечно, шутка, мятежница, – хитро улыбается Александр, тогда как из его глаз пропадает свет – они в один момент становятся такими чёрными, что совсем не видно зрачка.

Он делает резкий шаг в мою сторону, я же практически спотыкаюсь о собственную ногу, когда разворачиваюсь к нему спиной, чтобы пустить бежать. Сладость, щекоча желудок, охватывает живот. Бабочки. Порхают, машут своими тонкими крыльями, грозясь изрезать меня внутри. Я могла бы убежать – вот только знаю, что от Александра надолго мне не скрыться.

Воздух вдруг густеет, как после бури или продолжительный грозы. Становится немного тяжелее дышать, и тогда рядом с ухом я слышу заманчивое потрескивание магии. Тени стекаются от деревьев, кустов и даже травы, собираясь прямо подо мной лужицей. Она поднимается наверх, принимая сначала плохо различимые очертания. Что-то непонятное, без контуров и единой формы. Расплывается, растекается живой тьмой – в такие моменты даже меня охватывает страх, хотя я знакома с природой этой магии.

Она слишком быстро и слишком резко сужается, принимая знакомые черты лица и форму тела. Не успеваю вскрикнуть, отступить хотя бы на пару шагов, чтобы убежать от тянущихся ко мне рук. Одна из них, не давая улизнуть, ловко перехватывает моё запястье. Другая проскальзывает за спину, поглаживая кожу сквозь ткань платья. Тьма принимает форму высокой мужской фигуры с растрепанными от резвой езды волосами. С идеальным лицом и победоносной улыбкой.

– И как же мне играть с тобой, если ты вечно нарушаешь правила? – шепчу я, поджимая губы. – Это было нечестно!

– Играть по правилам – не моя сильная сторона. Уж ты то должна это знать.

Александру достаточно сделать вперёд какие-то несчастные пол шага, чтобы я приглушенно пискнула, предприняв попытку увеличить между нами расстояние. Вот только его рука, прижимающаяся к моей спине, не дает этого сделать – он крайне решительно толкает меня вперед, отчего любое понятие о дистанции пропадает окончательно. Александр слегка наклоняет голову. Так медленно, будто он хищник, а я – загнанная в угол жертва. Посмею ли я дёрнутся, когда пальцы на моём запястье чуть разожмутся, выпуская руку, и мягко соскользнут по щеке вверх, к виску?

– Я всё думал. Можно ли это счесть за судьбу? – теплое дыхание касается щеки, и я медленно моргаю.

– Что именно?

– То, что твои родители решили связать твою жизнь с моей. Не с моими старшими братьями. А со мной.

Я рассматриваю лицо Александра, пытаясь прочитать его эмоции в этот момент. Что за вопрос такой? Что за интонация в его голосе? Задумчиво поджимаю губы, смотря куда-то ему за спину – там, за лесом, встает солнце.

– Не знаю. Я в судьбу не верю, – я медленно пожимаю плечом, вновь возвращая взгляд на его лицу. – Но знаешь, чего я хочу? Помнишь, нам рассказывали, что раньше, ещё до образования Садов, женившиеся люди связывали друг друга магией? Судьбой это, конечно, не будет. Но ты же мне в этом капризе не откажешь?

– Оказывается, я вообще мало в чём могу отказать тебе, Селена, – Александр сокрушенно прикрывает глаза и качает головой. – Боишься, что я могу убежать от тебя куда-нибудь? Например, к тем прекрасным дев…

Я тихо шиплю, бесшумно шлепая Александра по груди ладонью, пока он запрокидывает голову назад и тихо смеётся. Его руки отпускают меня ненадолго – лишь для того, чтобы он сам успел присесть, обхватить меня под коленями и легким, совершенно безболезненным движением, запрокинуть моё возмущенное тело себе на плечо. А затем начать кружится – так, что у него самого не закружилась голова, а я чередовала смех с легкими рывками недовольства.

Я медленно и как-то… лениво распахиваю глаза. Уже не пытаюсь найти удобное положение в карете и просто довольствуюсь тем коротким временем, пока мышцы тела по итогу не занемеют. Я сижу на мягкой обивке диванчика, согнувшись в талии и подложив ладони под щеку. Уже чувствую, как по правой ноге пробегается неприятный разряд тока, когда к конечностям не поступает кровь из-за положения. Требуется пару минут: проморгаться, согнать с себя остатки сна и проснуться окончательно.

И стоит мне взглянуть прямо перед собой, как я вижу Мишу. Он сидит, чуть повернув голову в сторону и отодвинув пальцами шторку. Мне хочется поморщиться. На душе кошки скребутся, и это кажется столь неприятным и шокирующим – то, что не бросилась отчитывать друга сразу же, как только покинула шатер. Друга ли? Мишу ли? Я всматриваюсь в него слишком внимательно. Пытаюсь уловить воронье повадки или рассмотреть ещё одни тайны, которые он мог бы от меня скрыть. Подумать только… Тот ворон, следовавший за нами по пятам, Алистер…

Я снова закрываю глаза и даю мозгам несколько секунд передохнуть. Если Миша не знал, то хотя бы догадывался о том, что с аудиенции с Александром я вышла с плохими новостями. Расспрашивать он, конечно же, не стал. Ровно как и мозолить мне глаза.

– Ты бы поспала ещё немного. Нам часа два или даже целых три ехать, – я не до конца приоткрываю веки, и Миша опускает шторку, переводя взгляд на меня. – Кошмар приснился?

До слуха долетает тихое копошение, чувствую коснувшуюся лба руку, но глаз не открываю. Миша что-то бормочет себе под нос и кладет свою ладонь на мой лоб полностью. Даже попытайся я заснуть заново, вряд ли выйдет.

– Просто нога затекла. Да и сон уже не придет ко мне, – отстраненно шепчу я, мотнув головой, чтобы сбросить с себя чужую руку.

Открываю глаза, натыкаясь на то, как Миша поджимает губы и коротко кивает, возвращаясь на своё место. Неловкая звенящая тишина между нами разрушается стуком колес и тихими разговорами, что доносятся со всех сторон кареты. Я морщусь, когда медленно поднимаюсь с диванчика, уперевшись в него руками, и чувствую тянущую боль в той ноге, которую отлежала. По ней тут же мелкими уколами проходится боль, заставляя тихо застонать и кое как принять положение поудобнее.