Сады Рэддхема. Закон равновесия

Сады Рэддхема. Закон равновесия

Лана Фиселлис

© Лана Фиселлис, 2025

ISBN 978-5-0065-6451-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Из соседней комнаты доносились звуки музыки и шорканье подошвы туфель о пол. Гладкий и отполированный до такой степени, что становился главным врагом всех присутствующих – один неуклюжий шаг мог превратить весь вечер в катастрофу. Хвойный запах лака только мутил мысли в голове, и многие забывались. Для молоденьких девушек грохнуться ногами кверху в своих дорогих платьях из шёлка – и Святые знают из какой ещё ткани – может стать концом всего. Какой молодой господин посмотрит на такую неряху? А ведь каждая из них надеялась привлечь если не внимание одного из четырёх принцев – многие, конечно, мечтали именно о Первом – то хотя бы какого-нибудь влиятельного продолжателя рода. Казалось бы, глупость да и только, но для некоторых это было делом жизни.

Для холостых принцев, детей правителей Домов и просто влиятельных людей Рэддхема, эти вечера всегда были не менее мучительны. Слоняться по огромному залу, следя, чтобы каждая складка твоего платья или костюма лежала идеально правильно, ровно; чтобы подол юбки или плаща не задирался выше положенного, а ещё осанка и много чего в придачу. Роскошь мероприятия никогда не перекроет все эти минусы. Тебя наряжают, как куклу. Ставят в одну позу и натягивают на лицо улыбку, с которой предстоит стоять весь вечер. Есть ли в этом веселье?

Девочка вытягивает ноги по мраморным ступеням. Спина прижимается к резным кованым перилам – каждый листик и цветочек больно впивается в кожу, но девчонка стойко выдерживает это, оставаясь сидеть на месте. Её голова опущена вниз, и длинные пряди светлых волос нагло лезут в лицо, грозясь выколоть глаза. Девочка тихо фырчит, отрывая руки от коленей, и убирает пряди за уши. Платье на ней безбожно помялось и немного задралось в районе худых ног. Шёлковые туфли и вовсе валялись на ступеньках ниже. Ох, её мать схватилась бы за сердце, увидев дочь в таком неряшливом виде.

Девочка прикусывает губу и улыбается, спуская одну из ступней вниз. На коленях, прямо поверх смятой ткани платья, лежат белые листы бумаги. Между указательным и средним пальцем зажат остро заточенный карандаш, и девочка крутит его меж пальцев, задумчиво при этом блуждая взглядом по белому листу, что исполосован линиями. Они расползались – где-то чёткие, где-то достаточно тусклые. Но все под конец сходились в рисунок. Это был юноша. Статный, с хорошо уложенными волосами. Его взгляд – даже через рисунок – казался холодным. Если выражаться более «прозаично», то даже «острым» в каком-то смысле. Чёткая линия подбородка. Проведи пальцем и обязательно надрежешь кожу. Это был не просто человек. Достаточно просто взглянуть на него, и тут же становится понятно, что за сила плещется в черноте его глаз.

Быстрый рисунок получился на удивление похожим на оригинал. Девочка даже поёжилась, подхватив листок и перевернув его рисунком вниз. Лист приземлился на пару ступенек выше, и больше она в его сторону так и не посмотрела. Потому что четвёртый принц пугал её. Своей отстраненностью не только от семьи, но и от всего общества Рэддхема. Наверное, только он мог так открыто показывать своё презрение. Его взгляд был всегда будто бы с высока, слишком горделивым. Даже когда дело касалось её – двенадцатилетней девочки. Как будто она была в чём-то виновата. Возможно, сказали бы вы, виной тому было большая разница в возрасте, но даже его старшие братья смотрели на маленькую Правительницу Дома воды с большим уважением и добротой. По крайней мере, в их глазах не было столько призрения исключительно к её персоне. Словно во всём этом мракобесии была только её вина. Словно она, девочка двенадцати лет от роду, что-то да решает.

– Мне всегда казалось, что молодых девушек из хороших семей дрессируют манерами, как маленьких собачек. Не удивлюсь, если они и в уборную берут их с собой, – голос эхом отталкивается от высоких сводов потолка и тканевых обоев, и девочка вздрагивает, не отрывая взгляда от пустого листа бумаги. Кажется, с её губ даже слетает тихое «проклятье». – И если так воспитывают девушек в хороших семьях аристократии Рэддхема, как же тогда должны воспитывать юных принцев и принцесс? У меня ведь есть младшая сестра, так что я весьма заинтересован этим вопросом.

Щёки девочки покрываются стыдливым румянцем, пока она в спешке разглаживает складки мятого платья, комкая пальцами изрисованные листы бумаги. Сердце у неё начинает колотиться так громко и быстро, что даже Принц, стоя в нескольких шагах от неё, наверху лестницы, наверняка услышал этот гулкий стук. Страх у девочки всегда был слишком явным и неоправданным, и Александр устало хмыкает. К чему эти потные ладошки и дрожащие пальцы? К чему лихорадочно бегающие глазки? О нём ходило много разных слухов, но не монстр же он в конце концов?

Александр знал – хотя правильнее сказать, подозревал – что у Короля, его отца, на него особые планы. Он любил вести несколько игр одновременно. Тасовать карты и передвигать фигуры шахмат. Его отец любил недоговаривать и умалчивать о чём-то. Но про это… про это и подумать никогда не мог. Что за ещё одна игра? Что за спектакль решает разыграть Король? Устроить помолвку с двенадцатилетней наследницей Дома воды; с избалованной девчонкой, которая не видит дальше своих платьев и шёлковых туфель. Подумать только, взять в невесты девочку, которая всю жизнь тонула в шелках, роскоши и внимании служанок. Это даже звучит абсурдно и неправильно. Восемнадцатилетний принц и двенадцатилетняя будущая правительница. Селена слишком молода и глупа. И пропасть между ними не только возрастная.

Рука девочки тянется к листу бумаги на верхней ступени – тот, что она перевернула рисунком вниз, желая скрыться от взгляда нарисованного мужчины. Пальцы не успевают схватить листок, как нечто чёрное и кучевое, как плотная дождевая туча, вырывает злосчастный кусок бумаги прямо перед носом Селены. Эклипс. Куда же таинственный Четвёртый Принц без своей верной спутницы? Селена тихо взвизгивает, отдёргивая руку и опасливо прижимая её к груди. Лошадь бесшумно бьёт копытами по ступеням и стремительно взбирается наверх. Всего в одну секунду листок, который был совсем рядом с Селеной, оказывается в руках Принца.

– Стой! – вскрикивает Селена, а после вскакивает на ноги, совсем не контролируя ни громкость тона, ни столь фамильярное обращение к Принцу.

По неосторожности девочка наступает на подол собственного платья и с тихим вскриком врезается коленями в мрамор ступенек. Спешно собранные до этого листы – смятые в её пальцах – рассыпаются по полу, минуя самую нижнюю ступень с тихим шорохом. Нарисованные люди, звери и просто здания уставились в потолок, лежа на холодном мраморе, пока будущая Правительница спешно спускается вниз, предпринимая попытки собрать своё творчество вновь.

Лицо у Селены растерянное, испуганное. Глаза бегают по рассыпавшимся рисункам под ногами, изредка «стреляя» в сторону стоящего наверху Александра. Девочка издаёт приглушенный мычащий звук, крадучась возвращаясь к туфлям, которые сама и раскидала. Босые ноги скользят по прохладным плиточкам пола. Подобрав измятые юбки платья, Селена присаживается на корточки, подбирая оставшиеся листы. Принц не обращает на это внимания. Он подносит отобранный Эклипс лист к лицу, и его брови ползут вверх. Это он. Нарисованный весьма реалистично для двенадцатилетней девочки, пускай и в спешке. Пальцы скользят по линиям карандаша, чуть смазывая их – рисунок свежий.

– Я слышал, что при воспитании юных Правительниц особого внимания к творческим началам не придают, – хмыкает он, возвращая внимание к втянувшей голову в плечи Селене. – У тебя талант. Наверняка твоей любящей мамочке не нравится такое твоё развлечение. Так что я приятно удивлён, что твой талант так раскрылся в таких-то условиях, – Принц возвращает свой взгляд на листок в руках. – Очень, очень хорошая работа, если учесть, что ты нарисовала это только что, – заключает Александр, протягивая листок возникшей рядом Эклипс.

Селена замирает на месте, прижимая одной рукой листы к груди, а второй сжимая подол длинной юбки. Будущая Правительница всё так же сидит на корточках. За всё время, что они пересекались на помпезных вечерах, он впервые заговорил с ней. Это обескураживало и немного сбивало с натоптанной колеи. А ещё привела в шок похвала. Пальцы девочки разжимают ткань платья, и тихий шорох разбивает напряженную тишину между ними. Селена упирается локтем свободной руки в колено, положив подбородок на раскрытую ладонь, и поднимает взгляд на Принца. Ему понравился рисунок. Он не разозлился… он похвалил.

– Я… простите. Мне не следовало рисовать Вас. Я понимаю, что это не всем нравится – когда их рисуют. И что это может разозлить… и выглядит это даже немного безумно. Как-будто я слежу за Вами или… – тихо начинает тарраторить дрожащим голосом Селена, не сводя карих глаз с фигуры в чёрных одеждах. – Мне не стоило этого делать. Извините!

– Святые, ты что, боишься меня? Или моей реакции на безобидный рисунок? – Александр тихо хмыкает – кажется, что он даже испустил смешок – и поворачивает голову в сторону Эклипс, которая зубами хватается за краешек рисунка. – Отнеси его в мою комнату, – небрежно махнув рукой, Принц возвращает внимание к Селене, пока Эклипс сливается с окружающей темнотой.

– Ну знаете ли. О Вас ходят самые разные слухи, Ваше величество. Тяжело составить о Вас правильное мнение, – Селена кривит губы в нервной улыбке, задумчиво прокрутив между указательным и средним пальцем простой карандаш, и заправляет его за ухо. – Я слышала, что Вы убиваете служанок, который к вам подсылает Суверенная. Едите их или используете в своих «тёмных делишках», – она понижает голос, прикусывая кончик языка. – О! Простите, Святых ради. Я слишком много лишнего говорю… Моя матушка постоянно говорит, что мой язык самый заклятый враг для меня же.

Девочка стыдливо опускает взгляд вниз, сжимая губы в тонкую линию. Она ждала. Терпеливо ждала его реакции на неосторожные слова; проблеск хоть какой-нибудь эмоции на его холодном, непоколебимом лице. Словно глиняная маска – загляни под неё и ужаснёшься от увиденного. Потому что никому не позволено видеть истинные эмоции Принца. Селена наклоняет голову в бок, пытаясь вглядеться в лицо Александра, чтобы найти краешек маски.

Глупость граничащая с любопытством всегда была не лучшей её чертой.

– Мы с тобой теперь связаны, Селена, – вздыхает Принц, скрещивая руки на груди и медленно спускаясь по лестнице. – Мы с тобой никогда много не общались. Это, отчасти, моя вина. Я пытался избежать того, что происходит сейчас. Но, что случилось, то случилось, верно? Ссориться с тобой из-за этого нет смысла, – Александр покидает последнюю ступеньку, деловито протягивая руку Селене. – Так почему бы не переиграть всех вокруг? Они ожидают скандала. Ярой ненависти между нами. Но что насчёт… союза? До твоего шестнадцатилетия ещё есть время. Мы могли бы подружиться.

Селена замирает на месте, удивленно вскидывая брови и приоткрывая рот. Рука Принца ловко подхватывает её за пальцы – ему приходится даже немного склониться в талии, но и это он делает с присущей ему чёткостью и грацией. В этот момент Селена задумывается, смыкает зубы на внутренней части щеки.

– Звучит заманчиво, – тихо шепчет она, продолжая заворожённо всматриваться в его лицо, пока колени и спина распрямляются.

Уголок губ у рта Александра вдруг подрагивает в подобие улыбки. Принц кивает на их руки, заставляя и Селену улыбнуться ему в ответ. Будущая правительница покрепче перехватывает бумагу, прижимая её теснее к груди.

– Я уверен, мы с тобой сыграемся. Ты ведь куда умнее, чем стараешься показаться, да? – Александр выдыхает, едва заметно кивая подбородком на двери сбоку от них. – По крайней мере, дурить их всех может оказаться приятным. Неизбежное ведь неизбежно. Совместим приятное с полезным.

Пока Александр снова сгибается, склоняется над рукой Селены, чтобы едва коснуться губами кончиков пальцев, измазанных в стертом с листов бумаги грифелем, девочка замечает движение фрейлин Суверенной сбоку. До неё доносится громкое их перешептывание.

Да, работать в команде куда приятнее.

Часть 1. Дом Красного Солнца

Глава 1

Селена

Я сгибаюсь пополам и медленно оседаю на пол, когда острая вспышка боли бьёт сначала в живот, а потом в голову. В какой-то момент желудок скручивает настолько сильно, что я уже сомневаюсь в том, выйдет ли у меня сдержать свои внутренности. Со второй вспышкой вокруг притупляются звуки. Голова кружится, пока я несдержанно стону, упираясь ладонями в пол под собой. Перед глазами темнеет и расплывается, а каждый вдох – одна маленькая победа. При попытке подняться с колен теряю равновесие и заваливаюсь в сторону, как какая-нибудь детская куколка, тут же привалившись спиной к стене. Тело колотит, словно в лихорадке. Но ни признаков болезни, ни признаков температуры я не наблюдаю. Ломота в костях разносит по телу новую порцию боли – только теперь больше отрезвляющей, нежели сводящей с ума. Я распахиваю глаза и с ужасом оглядываюсь вокруг.

Один сплошной лед покрывает толстой корочкой пол, стены и даже некогда красивый застекленный потолок.

В тронном зале Морского Дворца всегда было много света. Должна признать, что в отличие от других дворцов, именно этот пронзается лучами солнца насквозь – даже если сравнивать его с Дворцом на земле огненных магов. Я запрокидываю голову назад так, чтобы затылок тоже уперся в стену. Поджимаю пересохшие и потрескавшиеся губы и пытаюсь воспроизвести в своей памяти всё то, что осталось где-то там, в детстве.

Бесконечные галереи-коридоры с шелестящими полупрозрачными занавесками. Резная капитель колонн по периметру балконов. Морской Дворец ни на грамм не был похож на дворец в столице Рэддхема. Не было тут громадных комнат, которые зимой надо было растапливать каминами. Не было тут помпезности развешанных портретов или гобеленов. Не было даже дорогущей позолоты и росписи. Это место и дворцом-то назвать тяжело. Домом – намного легче.

Дрожащие колени кое-как держат, когда я поднимаюсь на ноги, упираясь ладонью в стену. С губ то и дело слетает тихое болезненно шипенье, когда я шаг за шагом продвигаюсь чуть дальше от своего маленького убежища. Пол подо мной, расписанный под морскую карту, с корабликами, мифическими монстрами и островами, слабо проглядывается сквозь слой льда. Но когда-то давно я обожала бегать по нему, рассматриваться мельчайшие детали, и делать вид, будто бы я роковая пиратка, готовая покорить морские пучины. Сейчас это всё кажется такой глупостью.

Своды стеклянного потолка нависают надо мной, теперь уже не пропуская столько света, как раньше. Тут так темно и мрачно, так по-чужому холодно, что сердце сжимается, а к глазам и вовсе подкатывают слезы. Но все это было необходимостью. Это было жертвой.

Я ступаю вглубь тронного зала почти на цыпочках, задержав дыхание. Словно боюсь спугнуть всё то, чем дорожила столько времени. И когда глаза находят каменные изваяния людей, где-то в глубине моей груди застревает крик. Я должна бы, наверное, разрыдаться или отреагировать как-нибудь ещё, а не стоять истуканом, будто бы это по моей коже расползается холод и лед. Взгляд проскальзывает с одной фигуры на другую, пока я поджимаю губы и делаю ещё один шаг вперёд.

Пальцы же мягко очерчивают женское лицо, форму носа, губ и растекшийся по плечам волосы с тонкими косичками. Замершая в одном моменте жизнь, опущенная голова и закрытые глаза. Я смотрю на десятки таких же статуй, которые заполонили собой тронный зал, и кусаю щёку изнутри. Эти люди знали на что идут. Эти люди добровольно готовы были рискнуть всем, что имеют. И не смерть от рук самоназванной королевы страшила их в этот момент. Их больше пугала сама мысль о том, что когда-нибудь это коварная женщина сумеет поработить Рэддхем. Нечто чужое ворвалось бы в их жизнь, и тогда цветы начали бы гнить…

Я ступаю через ледяные статуи неспешно, медленно, словно смогу запомнить каждого, кто стоял передо мной, склонив головы. Женщины, мужчины. И даже дети, совсем младенцы на руках матерей, спрятанные за корочкой льда от омерзительных щупальцев Рураль. И чем ближе я ступаю к трону, собранного из перламутра ракушек, тем больше внутри растет пустота. Мои родители стоят вместе, совсем рядом, пока пальцы их рук переплетаются между собой, словно это было единственное спасение. Единственные в зале, кто голов не склонил, а смотрел целенаправленно прямо.

Знакомыми путями я сворачиваю в сторону, последний раз оглядываю тронный зал, чтобы вынырнуть из-под его сводов и оказаться на улице.

Всегда шумный дворец словно заснул беспробудным сном. Редко в такие часы здесь можно было застать подобную тишину. Пустой внутренний двор с небольшим садом – через него всегда бегали слуги, желая сократить расстояние до комнат. В особые теплые праздничные дни сюда вытаскивались столы и стулья, ставились напитки, а украшалось всё порхающими огненными сферами, рассеивающими вокруг себя теплый свет. Тоска острыми когтями сдирает кожу внутри, когда я выхожу из галерейного коридора и задираю голову вверх.

Затянутое серыми тучами небо не пропускает ни лучика – в это время года Морской дворец всегда накрывало тепло и время фестивалей. Даже вечно бушующее море успокаивалось. Крупные хлопья снега срывались с неба, опускаясь на землю подобно перьям. На северо-востоке, где вдоль кромки воды и вглубь острова возвышались горы, тоже был снег. Но тут он был другой. Пальцы не колет от холода – более того, я не успеваю удивиться тому, что боль сняло как рукой, как уже откидываю стянутые туфли в сторону. Босые ступни утопают в успевшем опуститься на земле снегу, и я делаю шаг вглубь сада, запрокидывая голову назад.

Тишина омертвевшего дворца рушится от шелеста платья и мягкого перезвона колокольчиков в моих волосах, пока я не свожу взгляд с посеревшего неба и снегопада, только усиливающегося с каждой секундой.

Чтобы Рэддхем принял Рураль полноправной королевой ей должны присягнуть каждый из четырех домов – не важно, делать это будет представитель правящей семьи или любой, носящий в своей крови кусочек магии. Тогда Рэддхем окажется порабощенным, уничтоженным изнутри собственным народом. Я знала какими методами Рураль добивается присяги – пытками. Пролазит в головы в своим жертвам и вытягивает из них признания. А ещё я знала, что если не дам ей желаемого, то поплачусь сама.

Глаза сами собой прикрываются, давая снежинкам упасть на закрытые веки.

Во мне не было ни капли магии. И как бы сильно Рураль не стремилась получить в свою власть последний из домов – я не смогу дать ей согласия, пытай она меня каждый день на протяжении года. Морская Принцесса без магии. Морская Принцесса, потерявшая связь с водой. Пустышка, которую ничего не стоит прихлопнуть при желании.

– Что ты сделала? – мужское шипение раздается совсем рядом, пока довольная и болезненная улыбка трогает мои губы. – Что ты, чёрт возьми, наделала, Селена?

Я распахиваю глаза, переводя взгляд медленно и неспешно, борясь с подступающей тошнотой и болью. В своём черном плаще Александр всегда осквернял стены моего дворца. Но почему-то смотря на него – такого испуганного, каким я его ещё не видела никогда – я чувствую внутри себя тепло удовольствия.

– Что я сделала? Я?

Мой голос срывается хриплым шепотом, и я делаю один неровный шаг в его сторону. Тут же покачиваюсь и замираю на месте. Мир вокруг кружится, покрывается темными пятнами, и мне приходится прикрыть глаза, чтобы медленно сглотнуть вязкую слюну, что царапает горло.

– Я сделала то, что не смог сделать ты.

– Ты никого не оставила… ты убила их всех, ты понимаешь?

Некогда желанный шепот стал для меня совсем чужим. Некогда я сама тянулась к его голосу, а сейчас мне хочется закрыть уши и глаза, чтобы не слышать его больше, не видеть никогда. Я сжимаю зубы с такой силой, что челюсть сводит от накатывающей ненависти.

– Я никого не убивала. Они просто… – взгляд скользит за спину стоящему мужчине – где-то там коридоры сходились в тронном зале. – Спят. И разбудить могу их только я.

– Но ты без магии, Селена, – голос Александра напитывается чем-то похожим на жалость.

– Верно. Гениально, правда? Перекрыть этой вероломной суке кислород вот так просто. Она заставляла задыхаться восточный народ, убивая их же стихией. Она живьем закапывала жителей Запада, пока грязь забивала им рот, нос и глаза. Она сжигала Юг, пока они не приняли её. Она пользовалась против нас нашим же оружием. И вот, – я снова покачиваюсь от наступающей боли, – мы обыграли её. Её же стратегией.

Александр набирает в легкие побольше воздуха, словно уже приготовившись читать свою тираду. Но я уже не слышу его голоса – даже если он что-то и сказал. В ушах звенит, с губ срывается стон, и я медленно падаю вместе со снежинками на землю. Боль пробирается всё глубже, опаляя внутренности обжигающим огнём. Что-то горячее и вязкое жжет внутреннюю сторону носа, стекает по носогубной складке. Часть остается на губах, течет по подбородку и падает вниз. Я кое-как распахиваю заслезившиеся глаза, чтобы увидеть пару капель алой крови прямо на снегу.

Глухо вскрикиваю, хватаясь обеими руками за голову, когда боль бьет снова, только теперь где-то в черепной коробке. Уши сдавливает от давления, и я жмурюсь, прикусывая щёку изнутри с такой силой, что теперь привкус металла оседает и на языке.

Сквозь стук крови в ушах – что кажется оглушающим – я слышу отдаленные шаги, скрип снега. И мне бы грешным делом подумать, что Александр сорвался со своего места, чтобы помочь мне. Лишь разлепив глаза, понимаю, что он не сдвинулся с места. И пока шаги становятся всё ближе, я запоздало осознаю, что мир вокруг становится каким-то узким, тесным и бесцветным.

Ледяные пальцы цепляются за мою шею и сжимают с такой силой, что с губ рвется лишь слабый хрип. Я пытаюсь ухватиться за эти вероломные пальцы, отстранить от себя. Но сил хватает лишь на то, чтобы жмуриться и хватать губами остатки свежего воздуха.

Холод позади пронизывает всё тело ломотой в левой лопатке, пока пальцы второй руки цепляются за моё плечо. Это нечто – не человек и даже не зверь. Это нечто с силой сжимает моё плечо, чтобы в следующую секунду разомкнуть пальцы на шее и толкнуть меня – обессиленную – вперёд.

Я вовремя распахиваю глаза, но все равно не успеваю сориентироваться – тело глухо бьется о пол кареты, и я зажмуриваюсь, пока с губ слетает протяжный стон. Кажется, не избежать мне теперь синяков и ссадин – интересно, я вообще доберусь живой до… до куда меня там везут? Неспешно сажусь прямо на пол, потирая ушибленный локоть и опираясь плечом о мягкую обивку сидения. Карету покачивает из стороны в сторону – то влево, то вправо – из-за чего меня уже начинает подташнивать.

Экипаж в очередной раз подскакивает на какой-то кочке, и я с тихим визгом ударяюсь щекой о сидушку, а коленкой о дерево пола. Собираю в себе остаток сил, чтобы стукнуть подошвой сапог по двери – та даже не шелохнулась. Я даже спорить не хочу. Вряд ли они просто заперли эту дверь на один несчастный засов. Кое-как устроившись в тесном пространстве, я прислоняюсь спиной к сидушке за собой, а ноги подтягиваю поближе к груди, чтобы тут же обхватить их руками. Лоб упирается в острие колен, и я прикрываю глаза, пытаясь уложить в голове всё то, с чем мне пришлось столкнуться в последние пару дней.

И если в магию, связь того озера со мной и проблемы с памятью я ещё как-то могу поверить, то причастность этого мужчины ко всей ситуации мне мало понятна. Пальцами касаюсь лица, пытаясь хоть немного отрезвить собственные мысли.

Я как-то читала, что нередко когда у людей случаются затяжные, очень реальные сны. Что в таких снах всё может доходить до того, что ты будешь чувствовать боль, холод и жар, вкус еды и горечь травы. Может, всё это – один из этих случаев? Может, сейчас моя последняя попытка распахнуть глаза и оказаться в своей небольшой комнатке?

Меня беспокоит не то, что передо мной всё ещё знакомая обивка кареты, и даже не то, что осознание реальности захватывает меня полностью. Последние пару дней левая лопатка давала о себе знать слишком часто. То ныла, то зудела, то разрывалась от неприятной боли. Я отвожу плечи назад, выпрямляюсь, словно это хоть как-то может спасти ситуацию.

Постепенно, обрывками прошлого ко мне возвращалась память. Я смотрела на это со стороны, как какой-нибудь фильм, и толком не понимала. Не понимала происходящего, того, что всплывало в сознании и разрасталось уймой вопросов уже после того, как приходилось вернуться в жестокую реальность. Но важнее другое – я вспомнила его имя, так долго и упорно крутившееся на языке. И оно – столь простое и запоминающееся, – встречавшееся мне так много раз, вызывает внутри слишком много эмоций. Его взгляд, манера двигаться и говорить – это всё оказалось мне уже знакомым. Я видела эти черные, беззвездные глаза; это холодное лицо и черные волосы. Его голос столь долго преследовал меня повсюду, нарушая покой, а я обратила внимание на это только сейчас.