скачать книгу бесплатно
– Послушай, – Николай резко развернул её за плечи.
Она поморщилась от боли, попыталась сбросить его руки, но не смогла.
– Кто обидел тебя тогда, на вечере? Кто разорвал платье, скажи, я убью его.
Светлана посмотрела на его перекошенное ненавистью лицо. Ей стало страшно, и она негромко произнесла:
– Хорошо, хорошо, скажу. Но не сейчас. Дай мне время.
– Я дам тебе время. Сколько угодно, только ты не должна ни с кем… Я подожду, когда ты подрастёшь. Я умею ждать. Я увезу тебя. Никто не посмеет тебя никогда обидеть. Ты должна это знать.
Николай впился в её губы, и она не могла ни вырваться, ни избавиться от его бесжалостных губ. Лишь когда он отклонился, задыхаясь, закричала:
– Пусти!
И побежала, спотыкаясь на мшистых камнях, ожесточённо стирая ладонью с губ неприятный поцелуй.
Николай нагнал, попытался остановить, она оттолкнула его, он пошёл рядом.
– Тебе будет хорошо со мной, я буду носить тебя на руках. Ты сейчас это не понимаешь…
Она убегала от него, но он всё время догонял и говорил, говорил… И только захлопнувшаяся дверь подъезда прервала этот сумбурный монолог.
Было уже за полночь, но Розочка и Софья Лазаревна не спали. Они сидели на кухне, пили чай с малиновым джемом, строили планы на уже близкий отдых, в котором планировалась и поездка в деревню Николая. Светлана прервала их фантазии, срывающимся голосом заявив, что или она, или Николай, но, встретившись с настороженно-участливым взглядом Софьи Лазаревны, бессильно опустилась на табурет, разревелась, и, хотя совсем не собиралась, вдруг рассказала всё-всё, за исключением поцелуя, к концу рассказа всё более успокаиваясь и под восторженно-завистливым взглядом Розочки всё менее трагично относясь к происшедшему.
Как только она закончила, Розочка сорвалась с места, сбегала в комнату, из окна которой была видна улица, и вернувшись, доложила, что «он ещё здесь».
– Боже мой, боже мой… – повторяла Софья Лазаревна, огорчённая, растерянная и обиженная одновременно и за дочь, и за себя. – Такой приличный на вид, такой воспитанный…
– Мама, не говори глупостей, – вмешалась Розочка. – Он ведь так её любит! – Она закатила глаза, вскинула руки. – Как в кино… Светка, ты дура. Пусть бы он нёс тебя на руках. Представляешь, через весь посёлок. Все бы попадали от зависти.
– Роза! – прикрикнула Софья Лазаревна. – Ты ещё ничего не понимаешь.
– Конечно, – надула та ярко-красные пухлые губки. – Вот если бы мне кто-нибудь…
– Роза, – повторила Софья Лазаревна и повернулась к Светлане. – Конечно, мы к нему не поедем. Я поговорю с отцом…
– Не надо, – перебила Светлана. – И не вздумайте никому ничего говорить. – Окинула долгим взглядом Розу. Та, помедлив, кивнула. – Я сама разберусь. После каникул.
– Ладно, давайте спать, – скомандовала Софья Лазаревна.
Пока девочки готовились ко сну, она выглянула в окно, но Николая уже не было, только на видневшейся за школой стройке сновали тёмные фигуры. Стоя у окна, она скинула халат, бельё, не торопясь прятаться от, может быть, притаившихся взглядов, потом с ночной рубашкой в руках прошла в спальню, Осип Давидович крепко спал, откатившись к стене и негромко посапывая и, присев на кровать, неторопливо надела рубашку. Вздохнув, легла на свою сторону, не спеша прижиматься к спине мужа и думая о Николае, чувствуя необъяснимую обиду и воображая его мускулистые руки и широкую грудь, густо поросшие чёрными волосами…
8
Следующая неделя пролетела в заботах, суете и была переполнена новостями, среди которых главной было окончание экзаменационной страды и выпускной вечер, после которого все первые восемь выпускников школы чинно прошествовали по главной улице посёлка встречать рассвет незаходящего солнца над порогом. Об этом рассказывали потом малыши, тайно наблюдавшие за ними. Но не осталось незамеченным и стремительное исчезновение Виталия, улетевшего с Риммой Васильевной грузовым бортом в Москву.
Наконец начался их отдых: сначала в трясущемся «кукурузнике», доставившем их в Норильск, а оттуда на мощном ИЛе в Домодедово, где они ошалели от яркой зелени и парного тепла – в Норильске было около десяти градусов и холодный дождь, а здесь почти тридцать. Знакомая до умиления электричка и – уже на исходе настоящей тёмной ночи, отмечая зарождение утренней зари, они втроём шли по улице к своему дому. Подниматься не стали, не хотели будить квартирантов, а дождались полного рассвета на скамеечке во дворе, наслаждаясь летними запахами, а чуть позже, когда потревожили жильцов – струями тёплого душа и звуками уже набиравшего привычный темп городского утра.
Квартиранты их явно не ждали, но делали вид, что рады встрече, и торопились извиниться за ободранные обои, подтекающий кран на кухне, грязный унитаз, ссылаясь на только-только наметившийся ремонт, на что Софья Лазаревна кивала, не веря, но добиваясь обещания всё исправить и грозясь обязательно заглянуть на обратном пути с моря – Георгий, брат мужа, ждал их, сообщив, что возьмёт за пансион, естественно, по-родственному, по-божески.
Светлана и Розочка, взбодрившись после душа и кофе, ушли проведать подруг, пришли к обеду шокированные новостями: одна Светкина одноклассница уже жила с курсантом милицейского вуза, другая бросила школу и непонятно чем занималась в Москве.
– И такие зануды, – рассказывала Светлана, презрительно складывая губки.
– Они старые стали, – не удержалась и вставила Розочка, прожёвывая бутерброд.
– Своих обсуждай, – парировала Светлана.
– А что мои, только про мальчиков думают.
– Хватит, – прервала перебранку Софья Лазаревна. – Нечего за глаза говорить. Я позвонила дяде Гоше, сказала, что завтра вылетаем. С утра ещё нужно будет подарки купить.
Она не сдержалась, тяжело вздохнула, выразив этим своё отношение не только к тому, что происходит, но и к запущенной чужими людьми квартире, размышляя, какую из бед следует считать меньшей, эту или же доступные для воров безлюдные комнаты. Но так и не пришла ни к какому решению и на прощание твёрдо заявила квартирантам, что если всё останется по-прежнему и на обратном пути, им придётся освободить квартиру.
Неприятный осадок от этого разговора оставался до самой встречи с Гошей и его просмолённым семейством. Невестка Катя, налитая, ядрёная, обхватила, обдала жаром большого тела, двое цыгановатых и прогонистых пацанов-погодков, ровесников Розочки, Родя и Ося, стояли в сторонке, зыркали глазами, многозначительно переглядываясь и оценивая нагрянувшую родню. Софья Лазаревна начала тут же во дворе на солнцепёке вытаскивать из сумки подарки: Гоше – цветастую безрукавку-реглан, Кате – шаль-накидку, пацанам – по футболке: похоже, на вырост, уж сильно ужаренные оказались. Хорошо, Светлана выручила, вдруг почувствовавшая себя хозяйкой или почётной гостьей, призвала братьев на помощь – сумки занести. И подарки разглядывали уже в доме, в прохладе, возле стола, на котором спешно появлялись всякие южные вкусности. Так что в целом встреча прошла неожиданно тепло. И когда уже девчонки с братьями убежали на море купаться (оно, хоть и не было видно, плескалось где-то недалеко), расслабившись от домашнего вина и уюта, Софья Лазаревна призналась, что ей хорошо с роднёй. И родня в ответ рассыпалась приглашениями на будущее, отмечая, что девки её на загляденье хороши и на их драчунов и остолопов повлиять могут. И стали расспрашивать о жизни в снегах да морозах, о заработках, а осмелев, Георгий заявил, что пусть Осип шлёт ему вызов, и он поедет куда угодно ради таких деньжищ. Катерина возражать не стала, пообещав отпустить, но под ручательство Софьи Лазаревны, потому что, в отличие от Осипа, её Гоша слаб до винца, а с деньгами да без её контроля – так вообще меры знать не будет. В ответ Гоша обиделся, в запале хватанул полный стакан и ушёл во двор, оставив женщин одних.
– Девки у тебя гарные, – похвалила чернобровая Катя, ещё не утратившая былой броской красоты. – Ты за ними гляди да гляди. У нас парубки шустрые, на ходу вскочить могут.
– О чём ты, – отмахнулась Софья Лазаревна. – Они у меня серьёзные, о парнях не думают.
И не удержалась, рассказала родственнице, кто да как за Светланой ухаживал.
– Вот я и говорю, – закивала та, выслушав. – Светка твоя – хоть сейчас под венец али на копну…
– Скажешь, – размягчённо отозвалась Софья Лазаревна, втайне гордясь, что такие у неё дочери, но уже и опасаясь за них, вспомнив рассказ Риммы Васильевны о пляжном соблазнителе, каких, по-видимому, и тут немало. Хоть пляжа нет, но до Одессы рукой подать. И на всякий случай предложила-попросила: – Пусть твои ребята за ними присмотрят, хоть малы ещё, но всё же братья.
– Ой, не гляди, что малые, – всплеснула руками Катерина. – Они точно никого не допустят. Накажу обязательно. А тебе, Софочка, отдохнуть надо. Я там, в комнате, постелила, знала ж, с дороги…
– Надо бы за девочками сходить, – сказала совершенно не желающая никуда идти Софья Лазаревна и обрадовалась, услышав заверения, что с Родей и Осей им нечего бояться. И что, если надо, Катерина Гошу отправит сейчас, пусть проветрится.
Млея на прохладной простыне, впервые за последние дни она заснула совершенно беззаботно и сладко.
9
На студёном Севере Софья Лазаревна планировала, что пробудет в гостях у родни от силы пару недель, а потом вернётся в родное Подмосковье, где проведёт остаток отпуска, следя за домом и квартирантами и встречаясь со знакомыми. Но, спустя две недели, поняла, что не хочется ей торопиться от тепла да фруктового изобилия. А ещё больше не хотели уезжать девочки, загоревшие не хуже братьев, похудевшие, вытянувшиеся, ежедневно сопровождаемые толпой разновозрастных поклонников.
С Катериной Софья Лазаревна обговорила, что заплатит столько, сколько дали бы отдыхающие, отнекиваний не стала даже слушать и отдала деньги сразу за месяц, чем развеяла опасения хозяйки и укрепила доверительные отношения. Сходив несколько раз на море, она решила, что гораздо полезнее для её здоровья отдыхать в тенистом дворе, и проводила дни в неспешных разговорах с Катериной, охотно помогая ей по хозяйству. Потом решила наварить варенья, чтобы хоть немного увезти тепла и солнца для Осипа Давидовича, который пару раз уже вызывал их на переговоры, волнуясь и радуясь, что у них всё хорошо складывается. Поддатый Гоша, в первый раз сопровождавший её на переговорный пункт, кричал в трубку, что ради длинных рублей он готов обменять эту надоевшую жару на самый жгучий мороз, но всерьёз это никто не воспринял, а Осип Давидович твёрдо пообещал, что на следующее лето он обязательно приедет…
Второй раз она пошла одна и они поговорили с мужем обстоятельно.
Она узнала, что Римма Васильевна всё ещё не вернулась, хотя вроде бы Виталий поступил. Николай улетел в отпуск. Школьники с мамами разъехались кто куда и в посёлке остались в основном мужчины, работающие ударными темпами. Осип Давидович сказал, что тепло уже пошло на убыль, солнце – на ночь и пусть они запасаются и тем, и другим на долгую зиму.
Поговорив с мужем, Софья Лазаревна неожиданно для себя нашла в сумочке записную книжку и попросила соединить её с Одессой. Телефон ответил. Она услышала голос Риммы Васильевны, и та узнала её голос, они поздоровались искренне и радостно. Римма Васильевна стала звать их к себе в гости, сообщив, что она одна в трёхкомнатной квартире, Виталий с приятелем отдыхает под Москвой. «Ох, Софочка, какой ужас, конкурс, столпотворение, сплошные медалисты, но он поступил, правда, выбрали в последний день другой вуз, связанный со строительством, там хорошие связи, друзья… Я здесь недельку – и в Москву, устрою Виталия, – и возвращаться пора. Приезжай, Софочка, покажу тебе мой город…»
И Софья Лазаревна согласилась. Ещё раз уточнила, как добраться, и пообещала завтра же приехать с девочками.
Но ни Светлана, ни Розочка особого желания ехать не изъявили, заявив, что не хотят терять ни дня без моря, солнца, что Одесса всё равно не интереснее Москвы, и Софья Лазаревна поехала одна.
Неожиданно легко и быстро отыскала дом Риммы Васильевны, старинный, почти в центре, и встреча получилась радостной и домашней: Римма Васильевна открыла в халатике, простоволосая, ещё заспанная, обняла и сразу же перешла на «ты». И они, делясь новостями на просторной кухне, не сравнить с их подмосковной, да и квартира была большая и уютная, только чуть отдавала затхлостью, варили кофе, а потом пили его с крендельками, напечёнными Риммой Васильевной. Наконец вышли на улицу «знакомиться с Одессой» и, держась теневой стороны, пошли к набережной, на ходу заглядывая в магазины и магазинчики, отчего дорога оказалась длинной, хотя набережная от дома Риммы Васильевны была не очень далеко, и день как-то незаметно склонился к закату. И тогда Софья Лазаревна не выдержала, спросила:
– А где пляж, о котором ты рассказывала?
– Пляж?.. – Римма Васильевна недоумённо взглянула на неё. – Городской пляж? Ты хочешь искупаться?
– Нет. Я и купальник не взяла, – возразила Софья Лазаревна, отчего-то краснея. – Тот, о котором ты рассказывала.
Видя, что Римма Васильевна не понимает, неуверенно добавила:
– Где твоя любовь…
Римма Васильевна замерла, с трудом постигая смысл сказанного, и наконец поняла, всплеснула руками, весело уточнила:
– Где осталась моя первая любовь?
– Да, – подтвердила Софья Лазаревна.
– Это наш пляж. – И, словно прочтя её тайные мысли, игриво добавила: – Пошли, так и быть, покажу тебе места боевой славы.
Они вышли к пляжу, когда солнце готовилось уйти за горизонт и на берегу остались самые заядлые купальщики. Мелкая волна с лёгким шуршанием накатывалась на берег, море было спокойным, и оттого Софье Лазаревне вдруг ужасно захотелось войти в воду, таящую в себе нечто необходимое ей. Вздохнув, она громко пожалела о том, что не захватила с собой купальник, и Римма Васильевна решительно потащила её вдоль берега к концу пляжа, туда, где уже никого не было, и когда они отошли от последних купальщиков так, что в сумраке их стало трудно разглядеть, первой скинула с себя всё, что на ней было, и, белея рыхлым и полным, но ещё сохранившим формы телом, вбежала в воду. Позвала задержавшуюся Софью Лазаревну. И та, ещё раз оглядевшись, поступила так же: запрятав трусики и бюстгальтер под платье, вошла в тёплую и мягкую воду, не сдержав стона наслаждения. Римма Васильевна, уплывшая куда-то в ночной простор, громко поинтересовалась, нравится ли ей ночное купание, и она восторженно прокричала, что лучшего не помнит.
Римма Васильевна наконец выплыла из бархатной темноты, вышла на берег. Стоя нагишом в свете нарождающейся луны, собрала рукой мокрые волосы на затылке. Поглядывая на смутные очертания плавающей вдоль берега Софьи Лазаревны вдруг сказала:
– Виталик-то мой сохнет по твоей Светлане.
– Было бы с чего, – не особенно вдумываясь в услышанное, невпопад отозвалась Софья Лазаревна, направляясь к берегу.
– Ну, не скажи! Есть с чего сохнуть, – по-учительски категорично отозвалась Римма Васильевна. – Пара неплохая, кто знает…
Она не закончила фразу, заметив изогнутую фигуру сидящего возле их одежды мужчины. Вышедшая из моря Софья Лазаревна, ойкнув, испуганно спряталась за неё.
– Нарушаете, дамочки. – Раздался хриплый равнодушный голос. – Здесь городской пляж, а не…
– Свежая новость, – с иронией перебила Римма Васильевна и, нисколько не смущаясь, стала одеваться. Держа в руках широкую юбку, подождала, пока Софья Лазаревна оденется за её спиной и, обойдя сидящего, направилась в сторону городских огней.
– Рим, да ты погоди…
Изломанная фигура распрямилась и оказалась длинной и худой, такой же чёрной, как ночь, увенчанной на самом верху маленькой птичьей головкой с длинным носом и седым хохолком-ёжиком.
Римма Васильевна нехотя обернулась, глядя снизу вверх на едва различимое сморщенное лицо:
– На бутылку дать?
– Ну зачем так. Столько не виделись. Ты всё хорошеешь. И подруга тоже… ничего.
– На две? – перебила она и, сжав пальцами Софью Лазаревну выше локтя, прошептала: – Вот она, Софочка, моя первая и пропавшая любовь. Кто поверит, что за этим чучелом когда-то девки гурьбой ходили.
– И сейчас… – срывающимся голосом заметил мужчина.
– Не надо, Олег, не надо.
Римма Васильевна вытащила из внутреннего кармана юбки несколько сложенных купюр, протянула одну мужчине.
– Тут и на закуску хватит. – И вдруг по-бабьи жалобно протянула: – Что же ты так, а..? – И, не ожидая ответа, не отпуская руку Софьи Лазаревны, быстрым шагом пошла с пляжа.
Перед фонарями остановилась, торопливо надевая юбку:
– А давай-ка, Софья, после купанья выпьем с тобой.
– Мне ещё ехать, – робко возразила Софья Лазаревна.
– А ты оставайся. Посидим, поболтаем…
– Волноваться будут, – возразила Софья Лазаревна, с сожалением думая, что всю жизнь она делает не то, что хочет.
– На нет и суда нет.
Римма Васильевна остановила такси, они покатили по светлым, праздным и многолюдным улицам. И Софья Лазаревна молча впитывала атмосферу большого южного города, непонятно почему жалея и себя, и Римму Васильевну, и даже Светочку, о которой вдруг вспомнила.
10
Возвращались они в самый пик обратной миграции, когда аэропорты заполнялись шоколадного цвета отогревшимися северянами. Встречались знакомые после длинных и богатых на события отпусков, и на оставшиеся деньги допивалось шампанское, доедались начинавшие портиться фрукты, потому что именно в это время к переполненным аэропортам добавлялась нелётная погода, удлиняя отпуск. В какой-то мере это было даже благом, ибо так растягивался переход от одной формы жизни: без забот, без дома, без усталости – к другой, выматывающей, с ежедневной работой, однообразной домашней суетой, долгой холодной зимой…
Им повезло, от моря они уехали по настоянию Софьи Лазаревны раньше, чем хлынул в обратном направлении поток отдыхающих, сразу же купили билет до Норильска и почти неделю привыкали к уже начинавшейся осени в Подмосковье, следя за качеством ремонта, проводимого квартирантами. Вылетели по расписанию и прилетели в Алыкель вовремя, но за пару часов, что переезжали на свой маленький аэродром, тундру затянула дождливо-снежная морось, и маленькое помещение аэропорта местных авиалиний стало напоминать табор, сначала возбуждённо пьяненький, потом устало бодрящийся и наконец откровенно тоскующий, готовый на любые авантюры. Когда в конце концов мгла рассеялась и на горизонте завиднелись вершины Путоран, безотказные «аннушки» натужно загудели и заторопились-засновали над уже кое-где покрытой снегом пятнистой тундрой, преодолевая последние сотни километров до теперь уже несомненно желанных уютных домов, в которых всё было привычно и надёжно.
Софья Лазаревна и девочки нашли свой дом именно таким; Осип Давидович подготовился к их приезду, наведя образцовый порядок. Розочка вихрем прошлась по комнатам, проверяя любимые безделушки, развешивая плакаты новых музыкальных кумиров, а Светлана ушла в ванную и долго смывала с себя запахи аэропортов, настоянные более всего на мужском поте и перегаре.
Софья Лазаревна занялась приготовлением обеда, потому что у Осипа Давидовича ничего не оказалось, кроме нескольких банок тушёнки. Пришлось тут же начать уничтожать привезённые деликатесы, которые уже не очень хорошо выглядели, и она отправила Розочку за Осипом Давидовичем, чтобы тот смог тоже хоть немножко попробовать привезённых гостинцев. Тот прибежал на пару минут, почмокал их в щёчки, поудивлялся загорелости, стройности и прочим положительным изменениям, перехватил несколько кружков сервелата, запил чаем и убежал, потому что как раз в этот день он сдавал дом и ждал комиссию. И они остались на кухне одни: размягчённая Светлана, порывистая Розочка, стремящаяся убежать к подружкам, похвастаться загаром и новостями, в их числе было признание в любви не только Роди, и вдруг почувствовавшая себя очень усталой, словно и не было никакого отпуска, Софья Лазаревна. Наконец Розочка убежала и они остались вдвоём.
Софья Лазаревна начала было мыть посуду, но, взглянув на меланхоличную Светлану, за это лето вытянувшуюся и словно построжевшую лицом, села напротив и вдруг осознала, что у неё совсем взрослая дочь, которая скоро может выйти замуж, уйти из их дома и перестать быть маленькой Светочкой. И ещё неизвестно, как сложится её судьба. Она вспомнила слова Риммы Васильевны, подумала, что неплохо было, если бы действительно они стали родственниками и неожиданно спросила:
– Светик, а у тебя на море остался мальчик?
– Какой мальчик? – Та вскинула глаза, с трудом уходя от своих мыслей и иронично улыбнулась. – Мальчиков, мама, осталось много. Только все они – мальчики.
И, поднявшись, ушла в комнату.
Софья Лазаревна несколько мгновенией посидела, осмысливая услышанное, пытаясь догадаться, что дочь имела в виду, мысленно поругала себя за то, что совсем не обращала внимание на девочек во время отпуска: то ненужные заготовки, то эта поездка в Одессу, выбившая из колеи на несколько дней, то раздражающий ремонт, потом утомительная и долгая дорога, а в это время дочери жили своей жизнью, но какой? и прошла в комнату.
Светлана лежала на кровати, перебирая открытки с морскими видами, которые они привезли с собой, и Софья Лазаревна, присев рядом, спросила:
– Ты отдохнула?
– Мам, со мной всё в порядке, – с трудом скрывая разражение, отозвалась та. – Я просто устала за эту дорогу. А может, не докупалась…
– Ты знаешь, Римма Васильевна говорила, что Виталий скучает по тебе.
– А я нет, – Светлана поднялась, собрала открытки, бросила на стол. – Давай не будем на эту тему.
