скачать книгу бесплатно
– Чего хватанули? – Войкова наклонилась над Кирой Евсеевной. – Какой заразы?
– Атомов, – буркнула та. – Таких малюсеньких, невидимых…
– Это что, как в больнице?
– Раз в сто, а может, и больше.
Войкова выпучила глаза.
– Я слыхала, мужики – того, никуда потом, не стоит…
– Мужики… – произнесла Кира Евсеевна и поджала губы.
И Ирочка Беловёрстова не удивилась этой пошлости Войковой, а лишь взглянула на испуганного Еремея Осиповича, не понимая этого испуга, но жалея его.
– Во, влипли… – выдохнула Войкова и неожиданно подмигнула Гурьеву: – А то, может, проверим, а?.. – То ли засмеялась, то ли заплакала и поплелась вслед за Еремеем Осиповичем, уходящим за барханы.
И Кира Евсеевна крикнула ей вслед:
– Пригляди за мальчиком.
– Надо ждать, – сказал Гурьев. – Надо ждать и беречь силы.
Он лёг, спрятав голову в тень.
И Надя легла рядом, положив ему на грудь руку, а Ирочка Беловёрстова прижалась к нему с другой стороны.
Только Кира Евсеевна осталась сидеть, наблюдая за Войковой и Еремеем Осиповичем и думая, что если те упадут, она не сможет их притащить. Потому что у Войковой вес – как у хорошего мужика…
Светящиеся ободья покатились из пустыни под утро.
Сначала они были маленькие и странно подпрыгивали, и Ирочке Беловёрстовой это показалось страшно смешным. Потом стали увеличиваться, превращаться в шары, и это её уже насторожило. Но, поглядев на спящих, она не решилась их будить и, положив подбородок на колени, стала наблюдать за шарами уже неотрывно.
Они метались по пустыне, исчезали, вновь появлялись, наконец засветились совсем рядом. И тогда она разбудила Киру Евсеевну.
Кира Евсеевна подумала, что Ирочке Беловёрстовой стало совсем плохо, и, преодолевая собственную слабость, попыталась уговорить её выпить воды, припасённой с вечера, – единственного лекарства, что у них ещё осталось. Но та упрямо отворачивалась, указывая в темноту. Наконец Кира Евсеевна разобрала её шёпот. Она поднялась и тоже увидела шары. И услышала гудение, то пропадающее, то возникающее вновь. И впервые за все эти кошмарные дни Кира Евсеевна испугалась. Она поняла, что эти галлюцинации – последнее на пути к запредельности и ей уже не доведётся увидеть своего внука, только перед экспедицией начавшего распирать живот невестки. И стало страшно обидно, потому что во внуке она предчувствовала родственную душу, которую безрезультатно прождала всю жизнь. И вот теперь, когда эта душа появилась, примиряя её с миром, мужем и таким чужим сыном, она уходила…
Кира Евсеевна заплакала сухими и безмолвными слезами, обхватив голову Ирочки Беловёрстовой, поглаживая её длинные, шуршащие от песка волосы, жалея и её тоже. Голос Нади долго пробивался сквозь плотную завесу её собственных дум, поэтому она не сразу поняла смысл:
– Вот и кончается всё. Это за нами, – сказала Надя, осторожно вытаскивая руку из-под головы Гурьева. – И мы больше ничего не узнаем.
– Ты тоже видишь? – спросила Кира Евсеевна, удивляясь общности предначертанного и начиная сомневаться.
Надя не ответила.
Гурьев открыл глаза.
Он не мог вспомнить, спал или нет, тело тянуло к песку, оно не хотело подчиняться, становясь всё более самостоятельным, независимым от него и его желаний. Лёжа с открытыми глазами, он сначала навязал ему свою волю, добился подчинения и лишь потом присмотрелся к трём неподвижно застывшим фигурам, стоящим лицом к пустыне. И первой узнал Надю. Потом остальных, чем-то озабоченных, напряжённых.
Неловко переваливаясь, встал на колени, выставил правую ногу, опёрся рукой, и, выпрямляясь, увидел вдали огни, так похожие на фары. А когда замер, вглядываясь, услышал и звук мотора.
Он хотел обрадоваться. Хотел крикнуть, что их нашли, что теперь будет всё хорошо, но помедлил, желая удостовериться. И тут рядом вытянулся Еремей Осипович. Качаясь, словно незрелый бамбук, он неожиданно быстро пошёл в сторону огней, и все услышали его:
– Наши, наши…
И, вкладывая в это слово иной, непривычный смысл, следом повторила Ирочка Беловёрстова, потом Кира Евсеевна, и Гурьев прошептал его, думая, что Еремей Осипович – совсем ещё мальчик, не успевший отвыкнуть от детских жестоко-безобидных игр.
Они карабкались по бархану, и впереди скоро оказалась Войкова, хотя спала до последнего, её разбудил крик Еремея Осиповича. Она гребла песок большими и крепкими руками, извивалась широким телом, первой встала на вершине бархана и доложила:
– Вездеход. С дулом. Может, танк.
Она не могла разглядеть, тьма ещё только уходила, и фары стали лишь чуточку бледнее. Но оказалось, что угадала: на песок попрыгали люди в пятнистой форме, и один из них, с чёрными-пречёрными усами, с красным лицом под каким-то балахоном, безошибочно нашёл Гурьева и сначала сказал давно уже вертевшееся на языке:
– Какого чёрта занесло сюда?
А потом приказал:
– Брать только представляющее ценность.
– Как же?.. Приборы, имущество…
– И быстрее, как можно быстрее! Хотя вам…
Он не договорил, махнул рукой, зашагал к своим подчинённым, помогающим подняться в машину женщинам.
И тогда Гурьев увидел Сироша, в таком же, как остальные, балахоне, вытащил из рюкзака дневник, записи, таблицы, карту. И тут рядом опять возник черноусый:
– Это представляет ценность?
– Это то, что мы успели сделать…
– Хорошо.
Черноусый распахнул блестящий мешок, протянул руку в перчатке. Гурьев послушно отдал ему бумаги, и они тут же исчезли в мешке.
Он пошёл к машине.
Сирош ждал его. Подал руку, тоже в перчатке, молча указал на овал двери-люка, и Гурьев вошёл в неё, отметив, что машина странная, он никогда таких не видел, по-видимому, специального назначения. Так оно и оказалось, потому что внутри, в металлическом чреве, всё напоминало подводную лодку, и Сирош, подталкивая, провёл его по каким-то отсекам. Пригнув голову в проёме, Гурьев шагнул ещё в один и в дымчатом свете увидел всех, но на всякий случай стал проверять, не забыли ли кого, и не сразу понял, что сказал Сирош.
– Раздевайтесь, – сказал он. – Догола. Одежду бросайте сюда, – показал на высокий ящик в углу. – Так надо.
И исчез, захлопнув металлическую дверь.
И Гурьев первым стал стягивать рубашку, понимая, что и в самом деле так надо.
Скоро они все, в чём мать родила, стояли, плотно прижавшись друг к другу, а сверху полилась вода, липкая на ощупь. Полилась обильно, неэкономно, и Кира Евсеевна не выдержала, проворчала:
– Что же они так открыли…
А Войкова тут же прыснула, шлёпнула пониже спины Ирочку Беловёрстову:
– Во, бабы, прям оргия… Только все квелые, как покойники…
– Помолчала бы, – сказала Кира Евсеевна, поворачиваясь и раздвигая бёдрами Еремея Осиповича и Надю. – Сколько на нас всего…
– А Сирош ничего, – оптимистично произнесла Войкова. – Бравенький. Значит, и мы в порядке будем. Не знаю, как мужики, с ихними пистолетами, а мы, бабоньки, всегда справными будем.
И она опять хихикнула, словно всхлипнула.
И Гурьев подумал, что у неё может начаться истерика, и погладил ладонью по литой спине.
Войкова замерла.
Он ещё несколько раз провёл сверху вниз, из-за жидкости не чувствуя пальцами её кожи, и вспомнил тот давний мираж.
– Это было предупреждение. Знамение, – прошептала Надя. – Это – мы сейчас…
Кто-то всхлипнул.
Потом ещё раз.
И тело Еремея Осиповича затряслось, стало соскальзывать вниз. Кира Евсеевна и Ирочка Беловёрстова подхватили его под руки, помогая выплакаться, понимая и прощая. Только до Войковой не дошла причина, и она хотела выразить презрение, но тут вода перестала литься, дверь открылась.
Сирош протянул им нечто похожее на халаты, все одинаковые, и они стали закутываться в них.
Выходили, садились на скамейку вдоль борта, не чувствуя облегчения, но довольные относительной прохладой.
Машина тронулась, закачалась на барханах.
Сирош указал на свисающие упругие петли, и каждый вцепился в них, стараясь не задевать соседей. А Гурьев наклонился к Сирошу, спросил:
– Ты-то как?
– Есть маленько… – кивнул тот. – Знаешь, о чём я?
– Да. – Гурьев помолчал. – Все знают.
– Там у них всё есть, оборудование, всё как надо, мне уже делали, ещё будут…
– Это облако, буря…
– Испытания, – согласно кивнул Сирош. – А здесь – могильник. Постоянный уровень.
– Крепко хватанули, – произнёс Гурьев и, откинувшись, прикрыл глаза.
Опять навалилась слабость. Тошнило и ничего не хотелось. Даже вспоминать то, что когда-то учили об облучении, рентгенах, уровнях, болезни… Свободной рукой он приобнял Надю. Покачивался в этой странной машине и видел перед собой то пронизанный солнцем знойно-зелёный двор Хатема. То маленькую квартирку, с полочками книг, телевизором, широкой кроватью, прикрытой вышитым покрывалом. То подземную станцию с пультом во все стены… Видения проносились стремительно, не давая возможности ничего осмыслить. Но он и не пытался это сделать. Хотел пожалеть о случившемся, но что-то мешало…
Много лет назад, в свою первую экспедицию, он, увидев мираж, долго не мог поверить, что это несуществующее, но потом постепенно привык – и миражи стали частью его жизни. И всё, что произошло в эти дни, он тоже отнёс к своей жизни, не деля на реальность и ирреальность.
Они ехали, по-видимому, долго, он несколько раз проваливался в зыбучий сон. И Надя спала, положив голову на его плечо и просыпаясь от толчков. Остальные тоже молчали, закрыв глаза. Наконец качка прекратилась, машина пошла быстрее, с лёгким шуршанием, и довольно скоро остановилась.
Сирош распахнул двери-люк, они по очереди спустились на чистую, влажную бетонную дорожку и по ней потянулись за черноусым к приземистому зданию без окон, с массивными огромными металлическими дверьми, а навстречу спешили люди в белых халатах. Главный из них, молодой, с высоким гладким лбом и совершенно лысой головой, отделил их от людей в форме и Сироша, исчезающих за дверью.
– Ну вот, видите, как всё прекрасно получилось…
Они молча окружили лысого, не зная, чего они ожидают, а он, зная это, медлил, бесцеремонно вглядываясь в каждого, и ни один мускул на его лице не дрогнул, а голос остался таким же уверенно-благожелательным.
– Мы вас проверим, подлечим, у нас здесь хорошо, отдохнёте…
Здесь действительно должно было быть хорошо. За поразительно высокими и густыми сочными деревьями, словно их не окружала пустыня, виднелись белоснежные здания с большими, весело отсвечивающими окнами. Неощутимый ветерок шелестел листвой, и это было гораздо приятнее шуршания песка.
– Сейчас вы пройдёте соответствующую обработку, и мы снова встретимся…
Он ещё постоял, покачался, поглядывая на них, потом круто развернулся, пошёл обратно, и белохалатный шлейф потянулся за ним.
Гурьев первым сдвинулся с места, направился к двери, и она неожиданно распахнулась. Он увидел коридор, выложенный белым с розовыми прожилками мрамором, с отходящими вправо и влево кабинками, и это ему напомнило санаторий, в котором он был два года назад, когда разболелся желудок.
Навстречу им шагнула женщина в прорезиненном халате и маске, пошла впереди, распахивая двери, и они по одному заходили в маленькие комнатки. Сразу у входа на спускающемся сверху шнуре висел пакетик, а дальше комнатка закруглялась в овал, с нависающим большим блестящим диском.
– Одежду бросьте сюда. – Женщина указала на небольшое окошечко в стене. – В пакетике всё необходимое.
– А женского ничего нет? – Войкова подкинула ладонью обвисшую в халате грудь.
– Есть всё необходимое, я ведь вижу, куда кого направляю…
Женщина, наверное, улыбнулась, но из-за маски увидеть это было невозможно.
Гурьев закрыл дверь, сбросил халат, встал в овал, и тут же сверху, снизу, со всех сторон в него ударили струйки. И опять это была не просто вода. Но и не такая жидкость, как в машине. Она пахла сиренью…
Вода отключилась автоматически, его тут же обдул тёплый воздух. Наконец и он стих. Подождав ещё немного, Гурьев надорвал пакет, в нём оказались белая рубашка и лёгкие брюки. Одевшись, он почувствовал себя бодрее и вышел в коридор, глупо улыбаясь.
Откуда-то вывернулся Сирош, в таких же брюках и рубашке:
– Как тебе? – спросил он жизнерадостно. – Ничего, здесь лечат как в сказке, на высшем уровне…
Из кабинок выходили остальные, и Гурьев отметил, что выглядели они сейчас получше. На Еремее Осиповиче были такие же рубашка и брюки, немного большеватые для него, на женщинах довольно элегантные халатики бело-розовой расцветки.
– Идёмте за мной.
Женщина пошла по коридору дальше, открыла белую дверь, пропустила их вперёд, и тут, в начале нового коридора, ослепительно светлого, с окнами по обеим сторонам, их ждала такая же солнечная, светловолосая женщина, уже без маски, в приталенном и коротком, чуть прикрывающем трусики, халатике-платьице, и, улыбаясь, повела дальше.
За переходом коридор расширился, слева за окнами всё так же зеленели деревья, справа стену разбивали редкие двери. В одну из них они и вошли. Здесь, в просторном кабинете, охлаждённом кондиционером, их ждал знакомый лысый доктор.
– Генерал, – шепнул Гурьеву Сирош. – Здесь все военные. А этот – мировое светило…
Доктор опять оглядел их, увидев Сироша, сказал:
– Вы можете идти, ваша палата свободна. Друзей ваших мы разместим рядом.
