Интервью с одним артистом

– Напугал? Извини… – Татьяна уловила перемену в его интонации, в ней уже не было прежней игривости. – Красивые должны получиться фотографии… много наснимала за день?

– Да, это уже четвертая пленка… Кстати, вас я тоже фотографировала…

– Я заметил, – усмехнулся артист.

– Когда отпечатаю фотки, можем встретиться, я отдам… – Татьяна запнулась. Ей вдруг показалось, что она уж слишком явно напрашивается на свидание в Москве.

– Было бы здорово. Мне бы очень хотелось иметь такую память об этих съемках. И о нашем с тобой знакомстве…

Вдруг он взял из Таниных рук фотоаппарат, приобнял ее за плечо, и, направив объектив на себя в вытянутой левой руке, сделал несколько кадров4.

– Не знаю, что получилось, надеюсь, мы с тобой попали в кадр, – сказал Журбин, возвращая Тане фотоаппарат. В следующий момент он наклонился к ней и поцеловал ее именно так, как это представляла себе Татьяна за несколько минут до его прихода.

Девушка с трудом пережила пикник, не находя себе места. Исполнитель главной роли, разумеется, был в центре всеобщего внимания. Все его чествовали, вся местная «знать» хотела выпить с ним, получить автограф, Евгения все время дергали, заставляя что-то рассказывать о себе, о съемках фильма, произносить тосты… Татьяна же в этот момент мучилась сомнениями: что означал этот его поцелуй? Предложит ли Журбин провести эту ночь вместе? Если нет, то как ей поступить, чтобы это случилось? А может, не надо? Как дать ему понять, что она хочет близости с ним? И боже, боже, как все это пошло, безобразно с ее стороны… зачем ей это, ну зачем…? Но снова и снова поднимая на него взгляд, слушая его голос, она понимала: такие встречи бывают раз в жизни, подобное не повторится, эту сладкую чашу надо испить до дна. Лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, чего не сделано… Но как предложить себя мужчине, не уронив своего достоинства? Никак… ну тогда черт с ним, с этим достоинством. Кому оно нужно? Предстояло найти подходящий момент, чтобы остаться с ним наедине… но как, не выслеживать же его перемещения по усадьбе?

Ее волнительные размышления нарушила помощник режиссера Римма, начав рассказывать о съемках «Человека с бульвара Капуцинов», в которых ей посчастливилось участвовать несколько лет назад. Официально Римма отвечала на Московской киностудии за подбор актеров, но фактически – за все, что касается съемочного процесса. Именно поэтому ей не было цены. За столом прощального съемочного «банкета» они сидели рядом: Лада, Римма и Таня. Послушав застольные речи о том, как душевно и гладко прошли съемки «Базарова», Римма решила рассказать сидящим рядом с ней девушкам, как по-настоящему здорово и душевно было на съемках легендарной звездной комедии, собравших в одном месте беспрецедентное количество звезд советского экрана. По выражению Риммы вот там была действительно незабываемая движуха, а здесь – так, «болотце», впрочем «довольно миленькое»…

Римма была элегантной женщиной «за сорок» – типичной закадровой феей, опытной киноорганизаторшей, с огромным количеством полезных связей везде и всюду, что делало ее совершенно незаменимой в команде. Она ловила кайф от этой своей невидимой зрителю незаменимости в съемочном процессе, а также огромного количества добрых неформальных связей в мире кино и не только. Римма была на «ты» чуть ли не со всеми известными артистами, когда-либо снимавшимися на Московской киностудии. Она как-то совершенно естественно могла подойти к любому из них, обняться, поцеловаться и о чем-то непринужденно пощебетать… и все ей были ужасно рады, все улыбались до ушей и протягивали к ней руки. Для юной Татьяны это ее свойство казалось какой-то магией. Поэтому, когда Римма начала свой рассказ, Таня отставила в сторону свои сердечные терзания и превратилась в слух.

«Кинофея», ни на минуту не оставаясь без сигареты в руке, унизанной серебряными кольцами и браслетами с крупными бериллами, агатами и лабрадорами, сыпала историю за историей, которые происходили в Крыму на съемках «капуцинов» и девушки слушали с открытыми ртами. Да и как могло быть иначе, когда на одной площадке, в разгар курортного сезона близ Черного моря собирается такое беспрецедентное количество мега-звезд советского экрана! Несомненно, кроме самих съемок там происходила масса интересного и достопамятного.

– А я ему и говорю: «Николай Петрович, ну как же вы теперь практически со сломанной ногой… ведь сломанный палец на ноге – это все равно что сломанная нога! Нормально ходить уже невозможно, тем более, бегать и прыгать … как дальше сниматься-то будете?» «А вот увидишь! – Говорит, – тоже мне проблему нашла – сломанный палец». И продолжал сниматься, а там еще сколько было сцен с беготней, с драками, трюками… все равно все сам делал. – Римма закурила очередную сигарету.

Таня с Ладой только молча в восхищении качали головами.

– Девчонки, это такие люди. Место подвигу находят всегда – даже на съемках комедии. Первый и единственный советский вестерн! – Ни одна наша комедия не собрала столько – 60 миллионов зрителей, – в год премьеры. А потому что это не просто звезды, популярные, всеми любимые артисты, это суперпрофессионалы, готовые умереть в кадре, лишь бы снять шедевр. Понимаете? Уходящие натуры. Что сегодняшняя молодежь…? – Римма включила многозначительную паузу, плавно поднеся сигарету ко рту и томно посмотрела на ЖЖ, который смущенно улыбаясь, стоял рядом со сценаристом Грабовским и слушал его дифирамбы в свой адрес. По его словам, когда он писал сценарий, то представлял себе в роли Базарова именно Женю, и никого другого.

– Женьку, кстати, на эту роль я пробивала, – буднично заметила Римма, выпуская дым. – Грабовский пытался собутыльника своего Сорокина протащить…

– А что молодежь? – Таня забеспокоилась за Евгения. – Среди них разве нет таких суперпрофессионалов, как Вы говорите?

– Звездят много. Ноют, капризничают… Нет, ну к Жене это не относится! – Горячо поправилась Римма. – Он ответственный, надежный. Способен себя мобилизовать: всегда трезвый, собранный, работоспособный. Надо 10 дублей снять – будет сниматься 10. Надо 20 – беспрекословно снимется в двадцати… Ну, это я утрирую, конечно… Трудяга. Но такой глубины и многогранности как у Матвеева, Басилашвили, Табакова… ему не достичь.

– Почему? – Искренне удивилась Таня.

– Ну это видно, масштаб не тот, – не утруждая себя аргументами, авторитетно заявила Римма. – Большому артисту не нужно специально ничего изображать – достаточно жеста, мимолетной мимики, взгляда и все будет понятно5: вот перед нами «негодяй»… или вот перед нами «авантюрист», «герой» и т.д.… понимаете? В Женьке пока такой глубины нет. Я думаю, «Базаров» – вершина его карьеры в кино.

«Ну, это ты, бабушка, на двое сказала», – подумала Таня, разглядывая морщинки на немолодом, но красивом и холеном лице рассказчицы.

Начались танцы. Места за столом постепенно опустели и рядом с Татьяной, наконец-то, появился Журбин.

– Ох и устал же я! За все дни съемок так не уставал, как сегодня. Вымотали меня эти «высокие гости»… Вот оно, бремя славы, – добродушно ворчал Журбин.

– То ли еще будет, Евгений Иваныч…, – иронично отозвалась Таня.

– Танюш, ну сколько можно на Вы, по отчеству…? Меня это уже напрягает…

– Ну, извините… то есть извини. Это исключительно из уважения.

– Пусть оно выражается в чем-нибудь другом…, – Журбин покосился на Таню, заглядывая ей в глаза.

– Например… в чем? – Таня нарочито задала этот вопрос многозначительным тоном.

– Например, в доверии, в дружбе…

– Вы правда верите в дружбу между мужчиной и женщиной?

Артист не сразу нашел, что ответить. Он набрал в легкие воздуха и сказал:

– Я верю в хорошие, добрые отношения. Взаимную симпатию, взаимопонимание… Я так понимаю дружбу с женщиной. Мне, правда, очень трудно обсуждать этот вопрос с девушкой, которая мне нравится, мне гораздо больше хотелось бы признаться ей в любви… но, во-первых, я ничего не смогу ей предложить кроме этой самой дружбы, а во-вторых, мне бы не хотелось сбивать ее с толку, ведь у нее впереди вся жизнь, а у меня одни только обязательства…

Таня молчала. Так они просидели несколько минут. Журбин выкурил сигарету и тихо спросил:

– Может, все-таки потанцуем?

– Нет, Евгений, извините… то есть извини. Проводи меня, пожалуйста, в номер.

В гостевом доме было темно и пусто: народ веселился на улице, звучали эстрадные шлягеры разных времен и народов, которым иногда хором подпевали танцующие. Лишь в конце коридора, у стены с большой аляпистой картиной в массивной «золотой» раме, горел торчащий из розетки круглый детский ночничок, почему-то из красной пластмассы. «Красный фонарь», – подумала Таня и почувствовала, как ее охватывает мандраж. С улицы доносился пророческий глас Челентано: soli! pero' finalmente noi…6 и, наконец, …bambina donna poi 7

Евгений и Татьяна медленно поднялись по лестнице на второй этаж и подошли к дверям ее комнаты. Убедившись, что они одни, Евгений сжал девушку в объятьях и поцеловал.

– Прости, пожалуйста… Я знаю, что не должен был этого делать, но мне все труднее владеть собой. Иди, Таня, иди к себе…

– Нет, подожди, – постеснявшись обнять его, она ухватилась за край его футболки, но сразу отпустила. – У меня к тебе большая просьба. Поверь, я хорошо подумала. Давай проведем эту ночь вместе. Я под утро, когда все будут спать, уйду к себе – никто не узнает. Ладе скажу, что гуляла… я думаю, сегодня ночью многие будут гулять, и она в том числе…

Журбин сейчас был похож на своего героя в сцене объяснения с Одинцовой, с усилием сдерживающего порывы своих чувств.

– Танюша, милая… я не тот, кто тебе нужен. Сейчас еще можно все прекратить, потом уже будет труднее. Ты очень мне нравишься и мне небезразлично, как сложится твоя судьба после нашей близости, но я ничего не смогу тебе дать кроме тайных встреч на стороне! Я не смогу бросить свою несчастную жену, ну кому она будет нужна?

– Послушай… во-первых, спасибо. Спасибо за честность. Обычно мужики в таких случаях говорят совсем другое… Я понимаю, что вместе мы не будем, что завтра все закончится и мы, наверное, никогда больше не встретимся. Я это переживу, поверь. Просто понимаешь, у меня никогда не было парня. Я не знаю, что со мной не так, но мне никак не удается встретить того, с кем захотелось бы встречаться, жить… Ты – первый реальный мужчина, с кем я хотела бы сблизиться, понимаешь? И я решила: пусть моим первым мужчиной будет тот, кого я выберу сама… Так получилось, что это ты и другого такого случая в моей жизни может не быть. Женя, мне 20 лет, а я до сих пор девственница! Может быть все это так глупо звучит… я, наверное, выгляжу идиоткой, но я точно знаю, что если сегодня со мной этого не произойдет, то не произойдет никогда…

– Тань…, – Журбин нежно взял ее за плечи. – Все в тебе так! Но может, не стоит спешить? Пройдет совсем немного времени, и ты встретишь своего единственного – свободного, и молодого, с кем будешь счастлива, с кем сможешь создать семью. И вдруг тогда ты пожалеешь…? Я взрослый мужик, я просто не смогу себя уважать, если воспользуюсь твоей наивностью!

Журбин кривил душой. Если бы это было так, не было бы ни этого поцелуя, ни предыдущего возле ивы. Осознавая это или нет, он просто снимал с себя ответственность за их дальнейшие отношения.

– Нет, не пожалею. Это не наивность и не спонтанное решение. Я думала – все это время, с момента нашего знакомства, – Таня говорила ровно то, что он хотел и ожидал услышать. – Ты же понимаешь, что времена изменились. Сегодня не иметь парня в 16 лет – уже неприлично… а оставаться девственницей после 20 вообще позор.

«Плоды сексуальной революции», – подумал Журбин, но возбуждение уже охватило его.

– Спасибо за доверие, – тихо сказал он, снова поцеловал Татьяну и повел в свою комнату.

***

Таня проснулась от холода: в открытое окно тянуло речным туманом. Уже рассвело: над горизонтом висело розовое марево, раздавая травам росу. Другой берег реки словно шелковым покровом был укрыт тонкой полоской тумана. Евгений, раскрытый до пояса, спал глубоким богатырским сном. Девушка вынырнула из-под одеяла и закрыла окно, затем, вернувшись в постель, укрыла себя и любовника, спеша согреться. Ей пора было уходить.

Прижавшись к плечу Журбина, она рассматривала его спокойное, расслабленное сном лицо, вслушивалась в его ровное, глубокое дыхание. У нее же сна как небывало. В голове замелькали мысли одна пронзительнее другой: «…голая в постели с голым мужиком…», «храпел иль не храпел – вот в чем вопрос…», «…больше не девочка, свершилось…», «что ж все так носятся с этим сексом…? Такие странные ощущения… неловкость, страх, стыд – просто ужасный! Отчего же меня так трясло? Провалиться была готова… А теперь даже страшно себе представить, что с нами это может не повториться… выходит, дело не в сексе, а… все, мне пора!»

Одевшись и взяв в руки босоножки, она осторожно выглянула в коридор. Там царила сонная тишина. Убедившись, что никого нет, она беззвучно, на цыпочках побежала в свою комнату.

Лада спала, оставив дверь открытой для своей загулявшей соседки. Таня юркнула в ванную, переоделась в ночную рубашку и, стараясь ничем не скрипнуть, залезла в свою постель.

В девять утра девушек разбудила музыка, доносившаяся со двора. Там же хозяева подворья накрывали на стол к завтраку. Татьяне сразу стало понятно, что ничего объяснять Ладе не придется: накануне та явно перебрала лишнего и не смогла вспомнить, когда и как сама вернулась в номер.

– Танюха… привет. Я тебя сегодня ночью не разбудила, когда вернулась с гулянки? – Первым делом после пробуждения озаботилась она, хлопая глазами с темными разводами от косметики.

– Да нет, я еще не спала…

– Ну ладно… черт, как же сушняк давит. У нас водички не осталось?

– Сейчас принесу из гостиной… – Татьяна накинула халат и вышла из комнаты. На обратном пути с холодной бутылкой «Ессентуков» в руках она встретила Евгения.

– Хорошо, что не с пустой тарой, – улыбнулся Журбин и поцеловал Таню.

– Бегу спасать Ладу… ты не волнуйся, меня никто не видел, – шепнула она.

– Я не волнуюсь. А как ты себя чувствуешь?

– Отлично… я же вчера так не напилась, как она.

– Я о другом, – тихо сказал Журбин и «грозно» прошептал ей на ухо: «Вся простыня в крови-и-и!»

– Черт… надо же замочить в холодной воде, а то потом не отстирается!

– Забудь, с этим без нас разберутся. И, кстати… – посмотрев по сторонам, он вдруг крепко взял ее за плечо и снова наклонился к ее уху. – Если будет ребенок – обязательно скажи мне об этом! Я должен это знать! Без меня ничего не решай! Договорились?

– Ну что ты, какой ребенок… – смущенно заулыбалась Таня, – разве это так быстро происходит?

– По-всякому бывает. Как бы у нас ни сложилось. Я должен знать, пообещай мне!

– Я обещаю…

К концу завтрака подали автобусы. Царила приятная суета: артисты, технический и административный персонал с чувством хорошо сделанной работы и ожиданием скорого возвращения домой грузили съемочный инвентарь и личные вещи в багажные отсеки. До Москвы было семь часов езды.

***

Потянулись будни одиночества: впереди был еще целый месяц каникул, подружка Оля отдыхала в Абхазии, ЖЖ повез жену в Анапу… в жизни девушки воцарилась мучительная пауза неизвестности и тревожного ожидания: что дальше? На Татьяну вдруг навалился ужас: что, если Журбин про нее больше не вспомнит? А вдруг она уже беременна? Как она будет жить одна, с ребенком, ведь ей еще два года до диплома… Мало того, что рядом не будет любимого, так еще и столько проблем навалится на ее плечи… Танина решимость дрогнула и она мысленно уже отказалась от «миссии» по продолжению рода своего возлюбленного, если ему самому это будет не нужно. Но сначала, как договаривались, она все скажет ему. Когда пришло понимание, что делать, если беременность есть – ей стало немного поспокойнее. А что делать, если нет…? Татьяна всегда умела находить повод для беспокойства…

Хорошо, что ей все-таки было чем заняться: на студии от нее ждали окончательный вариант сценария с изменениями, сделанными по ходу съемок, и фотографии, а в университете – отчет о летней практике. Поскольку Татьяна проходила ее не в СМИ, от нее требовался очерк о съемках нового фильма для студенческой газеты.

Очерк она написала на одном дыхании. Он буквально рвался из нее на бумагу с той скоростью, с какой ее пальцы способны были бить по клавишам печатной машинки. Никогда и ничего больше она не напишет с такой страстью и стремительностью. Первый опыт – хоть в любви, хоть в творчестве, только таким и должен быть, – стремительным и страстным, от всего сердца, из глубины души. Только так и создаются шедевры. Именно таким был на съемках фильма ее Женя – лучший Базаров на свете. Это было не просто стопроцентное попадание в образ! Только такой артист как Евгений Журбин и мог сыграть этого книжного персонажа – поистине оживить его, подарив ему свое великолепное тело, свой голос, манеры, интонации, свой характер и свой редкий магнетизм. Не даром же он носил его имя! Это была самая точная реинкарнация тургеневского героя, какую только можно себе представить! Потому, что Евгений Журбин – и есть Базаров: прямой, честный, убежденный, смелый, сильный и… любящий. Только старше, уже преодолевший свой максимализм и нигилизм, но не утративший лучших человеческих качеств, а только преумноживший их. Так излагала 20-летняя Таня, стремясь донести свой восторг до читателя.

В какой-то момент ее осенила поразительная догадка: она потому так с первого взгляда влюбилась в Журбина, что когда-то, читая роман Тургенева, именно таким и представляла себе Базарова, столь впечатлившего ее – таким как Евгений Журбин, еще не зная о его существовании.

Это ощущение теперь все сильнее проступало из ее детских воспоминаний. Бывает что-то в людях незримое, угадываемое неизвестно какими органами чувств, что позволяет их узнать среди многих, не встречав никогда прежде, и сказать: это он, точно он!

Татьяна и поражалась, и радовалась этому своему мистическому открытию, и все более укреплялась в том, что ее встреча с Журбиным – это судьба.

***

Дни начала августа она проводила в секретариате киностудии за персональным компьютером, внося правки в исходный сценарий, а ближе к вечеру ехала в журфаковскую фотолабораторию – проявлять пленки и печатать фотографии. Первым делом она, разумеется, проявила последнюю пленку. На удивление фотографии, сделанные Журбиным, удались. Его длинной руки хватило для качественного автофокуса, поэтому кадры получились резкими. Их счастливые лица в лучах вечернего июльского солнца получились необычайно выразительными. Татьяна любовалась им и собой на этих фотках и представляла себе, как вручит их любимому…

Прошла всего неделя, а Тане казалось, что целый месяц. Она нарочно загружала себя делами, чтобы меньше тосковать по своей тайной, запретной любви.

– Танечка, тебе звонил какой-то Евгений, – сообщила мама, когда девушка поздно вечером вернулась домой из университета. – Просил передать, что он уже в Москве. Оставил свой телефон, сказал, что будет ждать твоего звонка в любое время.

Таня даже подумать ничего не успела, как бросилась звонить. В трубке раздался любимый, родной и немного взволнованный голос:

– Танюша, это ты? Я вернулся. Жена еще 10 дней будет в Анапе. Нам обязательно надо встретиться!

***

Фотографии Журбину очень понравились. Они встретились на выходе из станции метро «Парк культуры», гуляли по парку Горького, ели пломбир в вафельных стаканчиках за 20 копеек, катались на аттракционах, говорили о своих чувствах в тени аллей, фотографировались на колесе обозрения.

Евгений захватил с собой «реквизит» – шляпу Базарова, и очень эффектно позировал в ней на фоне видов Москвы с высоты «чертова колеса». Не хватало только бакенбардов… На самом деле шляпа принадлежала не киностудии, а ему. Она появилась в кадре еще на кинопробах и прочно вошла в образ главного героя.

Оба были счастливы, словно два студента, за плечами которых было лишь безоблачное московское детство и мелкие подростковые неприятности. Разницы в 15 лет, поспешной женитьбы, нелегкой театральной службы в разных городах, для Журбина словно не существовало – на несколько часов он выпал из своей реальности. «Позабыто все на свете, сердце замерло в груди: только небо, только ветер, только радость впереди!» – пел на весь парк облезлый серебристый динамик на столбе. Они снова поднимались выше елей, не ведая преград, в корзине колеса обозрения и когда пленка в фотоаппарате закончилась, просто молча смотрели друг на друга, и Таня больше не убирала из его руки свою руку.

Эйфория медленно таяла с приближением солнца к горизонту.

– Вот и закончилось наше свидание…, – пробормотала Таня, когда в сумерках аллеи показались беленые ворота парка.

– И вовсе оно не закончилось! – Журбин крепче сжал ее руку, – ночевать будем у меня. Сейчас зайдем в универсам, возьмем шампанского…

– Нет, Женя, это исключено! – Горячо отреагировала девушка.

– Почему? – Он переложил ее хрупкую кисть в другую руку и обнял за плечо. – Квартира будет свободна еще девять дней.

– Да как ты не понимаешь? Я не могу спать с тобой в квартире, где хозяйка твоя жена… это дикость какая-то!

– Это не дикость. В этом мало хорошего, но в особых случаях можно. Кстати, после той нашей ночи прошло уже больше двух недель. Никаких признаков нет?

– Нет… – вздохнула Таня. – И слава Богу.

– А мне почему-то жаль…

– Не хватает забот?

– Да, вот таких – не хватает.

– Извини…

– Ничего! Мы свое еще возьмем! – Журбин шутейно сгреб ее в охапку и стал целовать.

Они все-таки купили шампанское и пришли к нему на квартиру. Таня позвонила домой и наврала, что останется ночевать «у девчонок в общаге», хотя какая к черту общага в разгар летних каникул? Но главным было не содержание вранья, а факт звонка. Мама, конечно, напряглась – это чувствовалось через трубку, но по крайней мере, теперь не будет ее искать. Дочь стала взрослой, bambina donna poi (с Челентано не поспоришь), пришлось смириться.

В голове девушки была ужасная путаница: в считанные недели без пяти минут звезда экрана Евгений Журбин стал самым близким ей человеком, достойным безусловного доверия. Они были «на одной волне», она не смогла бы назвать ни одного недостатка в нем. Он был честным, искренним, любящим, отзывчивым, понимающим ее с полуслова. Он доверял ей, его сердце принадлежало ей и казалось, что их чувствам не будет конца – настолько сильными были они с обеих сторон. И настолько он был своим, ее парнем.

И он очень хотел иметь с ней ребенка, он утонул в этой идее и, кажется, просто забыл, что у него есть жена, которую он не собирался бросать, о чем честно заявил с самого начала. Как все это уложить в одну реальность? Татьяна не понимала. Это создавало нестерпимый когнитивный диссонанс, от которого ее сознание, защищаясь, все глубже погружая ее в этот любовный плен, в эту непреодолимую танатическую власть адюльтера, вырваться из которой годами не могут тысячи молодых дев, влипших в любовь с женатыми мужчинами.

Но Журбин не был коварным искусителем. Он тоже был жертвой этой роковой встречи. Да, в сравнении с Таней он был опытным, искушенным в амурных делах мужиком, но отнюдь не коллекционером дамских сердец. О том, изменял ли он прежде своей несчастной жене, история умалчивает. Таня исходила из того, что если бы Женя был «ходок», ей бы уже было это известно. То, что она узнала во время съемок от Лады, ее не впечатлило. На протяжении двух недель, сколько длилась их экспедиция, он не был замечен в интересе к кому-либо кроме Татьяны.

Сбежавшая в Крым

До возвращения жены Евгения с моря оставалось всего три дня. Лариса не знала, что ее муж все это время находился в Москве – по «легенде» он должен был отдыхать в деревне под Ярославлем, в котором родился. Это был старый деревенский дом с садом на берегу Волги в необычайно живописном месте – поселке Орловка. Раньше в нем жили родители его отца – коренные волгари, а после их смерти дом большую часть времени пустовал: привыкшая к городской жизни семья Журбиных наведывалась в него только летом, чтобы отдохнуть с детьми на природе. Повзрослев, Евгений с братом привели дом в порядок своими руками: два крепких рослых парня легко освоили строительные навыки, укрепили фундамент и подвал, заменили электропроводку, обновили крышу, перестелили полы, побелили потолки и переклеили обои. Осталось облагородить территорию. После выхода на пенсию их мама Татьяна Федоровна стала чаще бывать в Орловке и даже принялась вести огород. Но что касается сада – то он по-прежнему напоминал дикие джунгли: покрытые лишайниками и обвитые вьюном корявые кроны старых, уже почти не родящих яблонь, утопающих в высокой густой траве, огромные лопухи вдоль забора, перетянутого проволокой и подпертого во многих местах чем Бог послал. Прежде ребята скашивали траву, но, когда брата Михаила, окончившего военное училище, распределили на Дальний Восток, а Женя уехал учиться в Москву, эта практика прекратилась.