Хозяйка мертвой избушки

– Тсс! – Алёнка подняла палец. Из Любой комнаты доносилась… тишина.

– Обычно она дольше гневается, – прошептала девица. Кот, кряхтя, полез с печи. Пихаясь и отталкивая друг друга, принялись заглядывать в замочную скважину.

Кикимора с первого взгляда плохо отнеслась к бобрёнку, всегда недолюбливала лисёнка и будто не замечала енота. Теперь же она молчала и глядела неподвижным взором в сторону вольера. Руки её подхватили щенка, тонкие пальцы погрузились в шерсть. Волчонок затих, наслаждаясь лаской.

– Что там, что? – кот пихнул Алёнку, и Кика резко отвернулась от двери. Но девица могла бы поклясться, что за миг до того в её глазах блеснули слезы.

– Тут какая-то тайна! – прошептала Алёнка коту.

С той самой поры кикимора резко потеплела к зверятам. Она перестала противиться их появлению и даже начала помогать Алёнке с кормёжкой. Кика никого не выделяла, но Алёнка чувствовала, что к волчонку кикимора ощущает особый трепет и теплоту.

Кикимора перестала закрывать дверь в Любую комнату, чтобы всегда видеть не сбегают ли её подопечные, отчего частенько случались казусы.

– А-а-а! – хором кричали Кика и Алёнка. – Фу, не грызи это!!!

Одна держала щенка, вторая тянула из его пасти одеяло, превратившееся в рваную тряпку. Проказник сбежал из вольера и пролез на Кикину постель, пока она готовила в избе кашу для птенцов тетерева.

– Его надо выкупать! Он воняет! – заявила Кика, когда изорванное в клочья одеяло было выброшено за окно, а щенок, радостно виляя хвостом, облизал лицо кикиморе.

– Но как же? Примет ли его стая?

– Коли стая найдёт его у нас, тебя не спасут ни Избушка, ни даже Кощей.

– Кощей? – Алёнка так удивилась, что внутри даже не кольнуло ледяным холодом, как всегда бывало при звуках этого имени. – Я думала, что тут поможешь даже ты. Вона ты как с птахой управилась.

Очень долгое время Кика молчала. Алёнка начала переживать, ну как обидела, все эти весомые так трясутся над своим весом. Вдруг испортила зародившиеся добрые отношения, корила себя, готова была просить прощение.

– Думаешь, отчего Кощей желает завладеть избой? – тихо проговорила кикимора, опуская волчонка на пол. Тот радостно ускакал в угол комнаты и вцепился зубами в край одеяла, свешивавшегося с печи. Кот мявкнул и потянул свой край за трубу.

– В лесу водятся звери, способные преодолеть наш вес, – закончила Кика.

Алёнка вытаращила глаза.

– Как такое может быть? Вон ты как с той птахой легко управилась.

Кот мявкнул и со стуком упал с печи, Волчик радостно заскакал по избе, утаскивая одеяло.

– Та птаха не нашинская, пришлая из иных мест. Звер здесь народившиеся имеют особое свойство. Дух. Глубинные волки, призрачные, как некоторые их называют, – она глянула на кота, – на то и призрачные, что помимо страшных тел мира живых имеют потустороннее призрачное нутро нави. Стая – это не просто сборище отдельных чудищ, каждое из которых способно загнать и загрызть с десяток таких птах, как та, с которой я совладала. По сути, все они как члены одного большого призрачного тела, которым управляет сам волчий Дух. А совладать с волчьим Духом, да ещё и в лесу – мало у кого такие силы есть.

– Ничего себе, – Алёнка так и села на скамью от удивления. – Дивны дела этого мира. Но как же тогда наш Волчик?

Кот с причитаниями лез назад, волчонок радостно мотал головой, разрывая одеяло.

– Он не опасен. Пока волчонок мал, он не член рода. Таковым он становится после Большой Охоты.

– Откуда ты все это знаешь?

Кика открыла рот и вдруг смутилась. Точно так же, как тогда, когда она впервые увидала волчонка. Алёнка глядела на неё во всё глаза. Тайна! Тут явно какая-то тайна!

– Придумала, – резко поменяла кикимора тему. – Давай посадим кота следить за бобрёнком и помоем в котле Волчика.

Она сделалась деловита, а Алёнка решила попробовать разговорить её в другой раз. Кика ушла в Любую комнату, девица глядела ей вслед и вздохнула. Не помнит маминой внешности, но порой это и не так плохо. Мама любила зверей, у них всегда было полно котов, собак и прочих найденышей. Сейчас коли прикрыть глаза, так, чтобы все расплылось, можно себе представить, что Кика – это мама, а избушка простая, и нет этих лет разлуки, и вообще все у них хорошо.

Она давно уже перестала щурится, а все вокруг по прежднему расплывалось. Слезы текли по щекам и не могли унять растравленную душу.

Глава 13 – Кушанье для избы

Это случилось, когда никто не ждал. Кика с Алёнкой возились в Любой комнате с разросшимся зоопарком, кот дремал на печи.

Стук-стук!

Кот навострил уши.

Стук-стук!

Звук доносился из печи. Хм. Котофей потёр подбородок и выглянул из-за трубы. В горнице было тихо. Пучки трав зацепленные за бивень едва заметно покачивались от ровной поступи Чудышки.

– Приснилось… – он хотел завалиться назад, как – стук-стук. Звук уже нельзя было игнорировать.

Одним прыжком кот соскочил с печи и утвердил себя посреди горницы на всё четыре лапы. Хвост торчал трубой, уши торчком.

Стук-стук! Зелёные глазищи уставились на печь, закрытую заслонкой. Звук явно исходил из-за неё.

– Любопытно, – глаза кота загорелись, хвост ударил из стороны в сторону. Перед глазами нарисовалась целиком зажаренная истекающая ароматнейшим соком тушка крупной птахи с выставленными культяпками крылышек. Она так и рвалась из печки в разинутую пасть кота.

Он подкрался к закрытому заслонкой зеву печки. Из приоткрытого рта капала слюна.

– М-м-м! Сейчас станему ку-ушать?!

Бах! Заслонка упала, обдав его волной золы. Из печки прыгнула фигурка, объятая огнём. Кот зашипел и скакнул в сторону, едва не опалив усы.

Пылающая фигурка соскочила на пол и побежала, оставляя на дереве чёрные обугленные кружочки. Изба подскочила и закружилась. Если бы она могла кричать, её вопль разлетелся бы далеко по округе.

Бах! Дверь Любой комнаты врезалась в стену.

– Что?! Где?! – вскричала Алёнка. Пылающая фигурка уже взобралась на стол и замерла, словно к чему-то прислушиваясь. Угол стола обуглился и алел радостными угольками.

– Что это такое? – Алёнка растерялась. Изба продолжала неслышно верещать, кот громко завывал в углу, огненный человечек переступил ближе к серёдке стола, отодвигаясь от подступающего обугленного края.

– Огневушка-Поскакушка! – вскрикнули над ухом. Мимо девицы проскочило что-то стремительное, по лицу хлестнуло влажным и зеленоватым.

Бам! Кика одним движением ухватила с полки самый большой чугун и накрыла им огонёк. Шух! Бац! Чугун перевернулся, будто зачерпывая огонь. Сверху легла тяжёлая крышка.

– Уф! – кикимора огляделась, подыскивая что-нибудь тяжёлое. Алёнка подала чугунный массивный утюг.

– Кот! – требовательно рявкнула Кика. – Когда Яга в последний раз за хворостом ходила?

– Ну тык… – кот потёр за ухом. – Почитай годок как…

– И ты молчал!

– Объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит? – проговорила Алёнка, глядя тот на Кику, то на Котофея, но они будто не замечали её.

– Ну а чево я-то? Я ничево. Ягична сама тем занималась!

– Яга занималась, а Алёнка нет! – говорила Кика, уперев руки в бока.

– Что происходит? Чем занималась бабушка Яга?

Кот поднялся и встал перед девицей. Морда приняла донельзя серьёзное и даже торжественное выражение.

– Крепись, Алёнушка. Настал момент истинного утверждения прав на избу.

– Что?! – Алёнка заробела. Кика смотрела угрюмо. – Мне никто не говорил про утверждение прав…

– Ты хозяйка избы, – кот продолжал свой торжественный тон. – А это не только возможность сидеть на крыльце, чаи гонять и на лучик солнца глядеть. Это ещё и великая ответственность. Ведь ты в ответе за нас. Изба – наш общий дом, но хозяйка у избы одна. Поэтому с тебя спрос особый!

– Да что случилось то?! Говори ладом! – Алёнка потеряла терпение. В последнее время лес не доставлял никаких хлопот, кроме бесхозных детёнышей. Кощей тоже никак себя не проявлял. Ей дали полную свободу и Алёнке такое положение дел очень нравилось. И вот теперь какая-то новая напасть.

– Понимаешь, Алёнушка. Изба, хоть и чудесная и намного способна, но ей тоже нужно, гм, кушать. Скажем так. Или вот печь. Для того, чтобы печь топилась – нужны дровишки!

Алёнка неуверенно улыбнулась, потом выдохнула.

– Ну ты, кот, даёшь! Я-то уж думала что-то вправду серьёзное. Просто дровишек надо набрать? Так то мы мигом…

Она направилась к двери. Кот мявкнул в спину.

– Не простые те дровишки. Коли простые были, мы бы экую прорву не напаслись бы.

– А Любая комната? – повернулась Алёнка. – Разве она не может сотворить все, что пожелаешь?

– Творить то она творит, но уничтожать то нельзя. Это закон леса. Нельзя уничтожать живое дерево.

– Живое нельзя, так я хвороста наберу. Мало ли его валяется…

Она отворила дверь и шагнула на крыльцо. Да так и ахнула. Они находились в странном и даже страшном месте. Впереди ощетинились непроходимой стеной деревья, столь плотно стоят, что даже худенькая Алёнушка не протиснется. Да что там человек, тут и кот не пролезет, застрянет среди колючих сучков.

Но кроме деревьев было ещё что-то. Хотя из-за сомкнувшейся листвы и хвои неба не видно, было там за ветвями нечто. Оно ощущалось нутром и давило непрестанно. Словно они очутились у высоченной горы, которая круто уходила вверх на невообразимую высоту. Горы, или чего-то ещё…

– Для того, чтобы топить чудесную печь избы нужно не обычное древо, а перводерево, – проговорил кот. Уши прижались, сам весь съёжился. На него тоже давила эта невидимая тягость. – Чтобы его получить, нужно просить разрешения у Хозяина.

– Хозяин? Это Лесной Мастер что ль?

– Лесной Мастер, он не хозяин. Он просто понял, как этим управиться. Хозяин же, нет, не леса – дерева, – это Перводуб. Или Прадуб. Он настолько стар, что помнит сотворение мира. Кто-то и вовсе говорит, что это из его жёлудя появился наш мир.

Алёнка ощутила озноб.

– И как же мне просить у него перводерево?

– Не знаю, – усы кота поникли. – Яга никогда не брала меня с собой. Просто уходила и возвращалась.

– А. Наверное это делается само собой. Нужно просто пойти и…

– Возвращалась выжатой, как раздавленная ягодка. Каждый раз неделями отлёживалась. А один раз и вовсе едва приползла. Лицо в крови, а рука…

– Нет! Не надо мне рассказывать!

Ощущала себя малой дитятей, которой дали пряник, а теперь просили за него заплатить. А дитятя и знать не ведает, что такое гривны. Изба впервые подала признаки жизни, переступила ногами, крыльцо качнулась.

– Чудышко! – спохватилась Алёнка. – Ты чего? Ради тебя я все сделаю! Я же хозяйка избы. Не зря же мы встретились. Значит, у меня все получится.

Она погладила выпуклый бок бревна, ощущая, как воспряла духом невидимая сущность избы.

– Ты меня поила, кормила, приютила. Добуду и я для тебя кушанья!

Алёнка встала на самый краешек крыльца лицом к лесу. Огромные корявые стволы ощетинились острыми ветками, как рать копьями.

– Лес – Батюшка! Что же ты? – воскликнула Алёнка. – Разве я враг тебе, что ты меня так встречаешь-привечаешь?

Она смело ступила вперёд. Изба присела, опуская крыльцо к жухлой траве. Девица не глядя соскочила и пошла дальше, прямо на острые сучки.

– Ты же добрый, не надо изображать из себя злюку. Да и меня зачем обижаешь? Какой из меня враг?

Она говорила ласково, словно со зверем, сама подходила все ближе. Кот смотрел на это из дверей избы. Чудышко переступал с ноги на ногу, делала крохотный шажок то вперёд, то назад, словно собиралась удержать хозяйку и не решалась.

Алёнка подобралась к деревьям вплотную и положила руку на колючие ветви.

– Ну же? Что вы в самом деле? Пустите меня. Я должна исполнить свои хозяйские обязанности. Ведь Чудышко, она тоже ваша. Неужели забыли родню свою?

– Вот это она зря, – пробормотал кот. – Прадеревья не признают ни Мастера, ни его творения. Не знаю, что давала им Яга, как уговаривала…

– Ой! – воскликнула Алёнка. По её ладошке тонкой струйкой потекла кровь. Изба рванула вперёд, деревья мгновенно удлинились и ощетинились уже не сучками, а острыми, как колья, жердями и палками.

– Тише! – вскинула девица неповреждённую руку. – Они не специально. Я сама виновата.

По ветвям прошла волна, хотя ветра не было. Деревья качались и сыпали хвоей и трухой. Алёнка поглядела на них, потом на раненую ладошку. В ней вспыхнуло понимание. Смутившись, она протянула руку и размазали кровь по ближайшим ветвям.

– Ради Чудышко мне ничего не жаль, – проговорила она. – Себя не жаль…

Она сунула руку прямо в гущу колючих сучков, раздирая одежду и царапая кожу. Лес замер, словно к чему-то прислушиваясь. Или пробуя на вкус, подумал кот. Потом раздались хруст и шелест. Сперва тихий, он все нарастал, ширился. Одновременно с этим вокруг руки Алёнки стали расступаются ветви. Сперва они отпрянули от руки, потом разрез пошёл вниз, до самой земли. Вскоре перед Алёнкой появился проход вглубь леса как раз высотой с её рост.

– Распробовали, – прошептал кот. – Желают целиком проглотить.

Алёнка оглянулась и улыбнулась им, словно извиняясь за что-то. Изба подалась вперёд, но хозяйка уже отвернулась и шагнула в проход.

– Все будет хорошо, не тревожьтесь за меня… – долетел её тихий голосок.

Едва её стянутые косынкой волосы исчезли внутри, как с тихим хрустом ветви пришли в исходное положение.

Глава 14 – Перводрево

Алёнка шла по проходу, созданному из колючих веток. Ладошки слегка саднило, кровь остановилась и уже не капала. Растения вели себя тихо и спокойно, больше не пытались её ранить. Вот только проход вдруг резко изогнулся и повёл куда-то вбок.

Девица ощутила внутреннее противоречие. Мне не надо вбок. Мне надо прямо. Она остановилась и коснулась ладонью веточек там, где путь делал резкий поворот.

– Лес, Батюшка. Что же ты? Пусти меня, – проговорила она. В тот момент ей казалось, что деревья способны её слышать и понимать.

Ветви отозвались едва заметной дрожью, но не расступились.

– Что ж, как скажешь, – Алёнка улыбнулась и пошла дальше. Но чем дальше она шла, тем больше понимала, что идёт по кругу. Проход не делал резких поворотов, просто изогнулся дугой и более не изменялся.

Алёнка встала и насупилась.

– Водишь меня кругами?

Деревья молчали. Её окутала тишина, совершенно полная и необычная для такого количества деревьев вокруг. Не шелестят листочки, не хрустнет сучок. Алёнка хотела ещё что-то сказать, но вдруг ощутила какую-то неправильность. Что-то было не так.

У деревьев нет ушей, чтобы слышать, вдруг подумала она. Нет ртов, чтобы говорить. У них даже тела нет, как у меня. Есть множество деревьев и один Дух, который их оживляет. Так, кажется, говорила Кика, когда рассказывала о Призрачных волках? Может и деревьев так же? Оно и понятно. Для деревьев это было бы даже больше к ладу.

Она задумалась. Если у леса есть дух, стало быть, и обращаться надо не к отдельным деревцем, а к нему. Только вот как?

Но ведь у человека тоже есть Дух. По крайне мере так говорил бродячий проповедник, забредший в их деревню из дальних южных стран. Он много чего говорил, Алёнка особо и не поняла тогда ничего. Одно запало в душу. Тот старец верил в силу любви. Сама постановка вопроса вызывала в деревне смех. Сила и любовь, как это рядом можно ставить? Разве что богатырь какой в девицу влюбиться, а та им крутить начнёт.

А вот Алёнке запали те слова. И теперь вспомнился ещё и дух.

– Если есть человечий Дух, – проговорила девица, – почему бы этим двум Духам не поладить друг с другом и не договорится на своём языке?

Она встала лицом к стене прохода, приблизила лицо почти к самым веточкам. Не такие уж они колючие. Кончики совсем тонкие и свежие, на них растут крохотные листики. А там вот хвоя, нежные иголочки, которые ещё не успели затвердеть. Мягкие, как у пихты.

Она подняла руку и провела вдоль веточек, слегка касаясь их кончиками пальцев. И что-то вдруг поменялось под сводами леса. Алёнка ощутила сквозь великую тишину некое огромное и живое существо, которое всегда было здесь. Оно жило своей жизнью, такой огромной и бесконечной, что мельтешение людских судеб для того существа было, как мельтешение крошечных мурашей для огромного дерева.

– Мы и есть мураши, – прошептала Алёнка. Слова упали, как огромные глыбы в гладкое чистое озеро, в котором девица пыталась рассмотреть нечто важное. Важное тут же пропало, волны пошли такие бурные и густые, что больше в озере ничего нельзя было рассмотреть.

– Тише, тише… – губы уже сложились в колечко, чтобы произнести эти слова, но они так и не произнеслись. Слова – это новые глыбы в чистую твердь озера, в котором она пытается рассмотреть Дух Перводрева.

Она удержала слова, и поверхность озера стала успокаиваться. Так, хорошо, подумала она. По озеру пошла рябь. Да что же это? – плеснула волна. Не такая большая, как от слов, но ощутимая.

Даже думать нельзя. Мысли – это тоже камни. Она изо всех сил постаралась не думать. Мысли, как назло, хлынули потоком. Какие-то глупые, совершенно неуместные здесь и сейчас. Про избушку, про Кику и Волчика, про котовые штаны и откуда они берутся, когда он обращается в человека, и куда потом деваются…

Когда очнулась, увидала бурю не меньше чем от слов. Сызнова. Все нужно начинать сызнова. Ни капли внимания глупым мыслям, смотреть на волны. Смотреть сквозь волны.

И она стала пытаться услышать неслышимое. Постаралась быть Духом, а не человеком. Мысли пытались прорваться, отвлечь её, но Алёнка вдруг поняла, что она больше не Алёнушка, не человек с двумя руками и ногами и головой. Она нечто большее. То, что заполняет все вокруг и молчит.

Молчит. Заполняет все вокруг. И… понимает. Алёнка вдруг осознала, что понимает, хотя в тот момент она уже не была Алёнкой, она была Духом.

Это не были слова в человеческом понимании. Алёнка улавливала смыслы, которые её человеческая голова переделывала в нечто формулируемое. Но облачённые в слова смыслы означали уже не совсем то, чем были. А то и вовсе – совсем не то.

– Чтобы жить, прежде нужно умереть!

Образ жёлудя, красивого, как игрушечка, качающегося на ветвях. Потом он обрывается и летит, падает в грязь. На него наступает копыто оленя, жёлудь раздавлен и уничтожен. Жёлудь – мёртв. Из него выпадает семечко, закатывается в складку земли и уже там умирает окончательно.

Из семечка появляется росток, семечко окончательно растворяется, а стебель тянется наверх, к свету, крепнет.

– Чем сильнее корневище, тем дольше век.

Огромный ствол, который тянет ветви к солнцу. Не дерево, а огромная гора. Но это лишь видимость. Внизу, под землёй это древо ещё больше. Оно не просто огромно – корнями, невидимыми нитями оно соединяет все деревья мира.

Она увидела песочные часы, подобные тем, что висели в избушке. Только вместо Златых Крупиц в них был песок. Он бесконечно тёк сверху вниз. Вместе с ним текло время. Деревья вырастали, крепли, старились и умирали. Вырастали, крепли, старились, умирали. И было их столько, что для общего духа перводрева было не важна жизнь единицы. Оно ощущалось себя всеми разом.

– Зло может быть только своё, то, что ты принёс с собой.

То, что некогда было Алёнкой, вдруг поняло – перводерево не несёт зла. Так же, как и добра. Оно вообще не ведает зла или добра. Оно просто живёт. Для него нет вчера и завтра. Для него всегда есть здесь и сейчас. И в здесь и сейчас оно счастливо.

А зло и добро – удел смертных. Они несут это в себя вместе с глупыми бессмысленными мыслями. Эта истина давно известна Перводреву, и оно никогда не скрывало её. Более того, она всегда лежала здесь, приходи и бери. Но люди в своём повседневном мельтешение даже не ведают о сокровище. А если кому рассказать, так и сокровищем не посчитают.

Вот и Алёнка вдруг вспомнила, кто она такая и зачем здесь. Из глаз потекли слезы, так обидно стало. Тут загадки мироздания, а я пришла всего лишь за топливом для Чудышки…

Стоило ей вспомнить избушку, как по спокойному до сих пор Духу пошла волна. Алёнка не знала, как это назвать, из языка человечьего это слово пришло на ум первым, но оно не совсем подходило. Вернее совсем не подходило, но что делать, когда язык так груб и примитивен.

Об этом она думала позже, когда вернулась. С мокрыми от слез глазами и чем-то твёрдым, зажатым в руке. В тот же момент она вдруг чётко осознала, что эта волна ни капли не мешает покою. Наоборот, странным образом она усиливает его, облегчает, рождает.

Любовь! Алёнка знала, что это настоящая любовь. Она любила Чудышко всей душой. Не желала ей владеть, не хотела повелевать. Она просто желала избушке добра, и это добро просто должно было произойти.

А перводерево просто смотрело на это и молчало. Алёнка даже не могла сказать, что оно одобряло это чувство. Оно скорее впитало его и узнало о нем. И все.

Все это она осознала после. Со слезами на глазах и твёрдым камнем в руке девица нашла себя посреди леса без памяти. За спиной заросли, впереди просвет среди ветвей. Там я оставила избушку, поняла она. Едва эта мысль угнездилась в голове, Алёнка встала пошла.

Деревья расступились, девица увидела перед собой Чудышко. Избушка нетерпеливо переступал с ноги на ногу, в ней чуялся испуг и надежда. С крыльца сверкали огромные зелёные глазищи кота. Котофей глядел недоверчиво и настороженно.

– Все ли хорошо… – мявкнул он. – Ягична никогда так скоро не возвращалась…

Откуда-то сбоку раздался рык и звонкое повизгивания. Кика играла с Волчиком позади избы. Щенок выскочил на Алёнку и застыл, навострив уши. Потом вдруг заскулил и лёг в траву.

– Ты вернулась, – молвила кикимора с таким видом, будто не верила, что такое возможно.

Алёнка ничего не ответила. Пустота все ещё плавала в голове, отнимая возможность говорить. Слова казались грубыми и бесполезными.

– Принесла? – вытянул шею кот. Отчего-то боялся приблизиться. Алёнка молча выпрямила перед собой руку. На раскрытой ладошке лежал крохотный камушек. Нет, скорее уголёк, теперь она видела это.

– Что-о?! – глаза кота сделались ещё больше. Он шумно свалился с крыльца и тут же подскочил. – Перводерево дало тебе частицу своей первозданной жизни?!

В голосе послышалось благоговение.

– А что, разве Яга раньше приносила не то же самое? – повернулась к нему Кика.

– Яга уходила на неделю, когда возвращалась – костерила весь свет и перводерево в первую очередь. А приносила она лишь сухие хворостины. Их едва на год странствий хватает.

Кика с сомнением поглядела на Алёнку.

– А эта молчит. И вышла почти сразу, дня не минуло.

Девица глядела на них, и видела пустоту, которая простиралась между ними и до бесконечности вверх. Этой пустоты, если задуматься, гораздо больше чем вещей, нас окружающих. Она слышала их, но ощущала тишину, которая после общения с Духом древа казалась Алёнка всеобъемлющей.

Кика подошла ближе:

– Чего это у тебя?

Кикимора цапнула камушек с ладони, начала поднимать и тут же уронила. Уголёк легко покатился по траве и замер, как обычный неприметный камушек.

– Что это?! – глаза Кики округлились, как у кота.

– Что?! – мявкнул кот.

– Тяжеленный. В этом камушке древа вбухано больше чем в половине леса!

– Не может быть! Она же просто человек!

Оба повернулись к Алёнке. Та по-прежнему не произнесла и слова. Только стояла и улыбалась. Потом по лицу пробежала тень, она склонилась и легко подняла камушек.

– Чудеса! – проговорила кикимора. – Впервые такое вижу! Чтобы невесомый человек поднял весомый предмет!

– Слыхал о таком, – кот пошёл вкруг, разглядывая Алёнку. – Слыхал.

Он потёр усы.

– По всему выходит, что она сумела с прадревом договориться гораздо лучше прежней хозяйки. Древо ей дало частицу своей изначальной мощи. И не просто дало, но и подчинило. Для тебя это неподъёмный камень, для неё, что обычный камушек.

– А для избы?

– Как она скажет, так и будет, – благоговейно выдохнул кот. Кика посмотрела на Алёнку и промолчала.

Девица кивнула и двинулась к избе. Оказывается в этой жизни можно прекрасно обходиться без слов. Ей не пришлось ничего спрашивать, само все сказалось. Теперь осталось лишь…

Она подошла к избе и та медленно подогнала колени, склоняя к ней крыльцо. Зажимая в кулачке уголёк перводрева, девица ступила на крыльцо и исчезла за дверью избы. Кот и Кика переглянулись. Волчик заскулил и спрятался за кикимору.

Алёнка миновала горницу и встала у печи. В голове по-прежнему не было ни единой мысли. Все что делала, делалось само собой. Некое знание приходило из глубин… Глубин чего? Глубин духа, нашёлся в голове твёрдый ответ.

Она убрала утюг с чугуна и сняла крышку. Внутри тут же весело запрыгали язычки пламени. Огневушка-Поскакушка так и выскочила из чугуна, балансируя на краю. Алёнка осторожно протянула ей уголёк. Язычки пламени ярко вспыхнули, словно ликуя. Когда же ручки ухватили уголёк, яркое колыхание вдруг улеглось, будто втянулись внутрь. Уголёк от этого засиял алым, словно его раздували кузнечные меха. Огневушка бодро и весело, так без слов ощущала Алёнка, ступила внутрь печи и окончательно втянулась в уголёк. Камушек невесомо лёг посреди печи. Он замерцал алым, как настоящий уголёк, потом вспыхнул ослепительно и исчез.