Хозяйка мертвой избушки

Внизу никого не было. Алёнка стояла спиной к ним в десятке шагов впереди по тропе. Сгорбилась и сжалась в комочек.

Сапоги, понял кот. Она успела сдружится с сапогами, и они подхватили ее и опустили с высоты крыльца целой и невредимой.

Изба тоже все поняла. С жалобной мелодией она потянулась к Алёнке.

– Нет, Чудышко. Наши пути расходятся, – в голосе девицы звучала небывалая твердость. Изба поникла, крыльцом опустилась до самой земли, растопырив длинные ноги. От конька крыши до кончиков когтей пробежала дрожь. Ставни выдали заунывную мелодию.

Кот застыл на крыльце, уставившись на Алёнку. Прижатые уши, несчастная морда и жалобный вид.

– О нас не думаешь, так хоть о Костяшке вспомни…

Такими они отпечатались в памяти беглянки. Сердце рвало на куски от их жалобного вида, она поспешно отвернулась. Решила – надо идти. Глубже в лес. Как можно больше деревьев и кустов оставить за спиной. Не разбирая дороги, чтобы заблудиться и не вернуться. Никогда больше не вернуться. Никогда!

Сапоги несли меж деревьев с небывалой скоростью, ветер в ушах сперва завывал, потом шумел с посвистом. Глубже в чащу! Еще глубже! Пусть все забудут, что на белом свете была Алёнка, дочь Калины.

– Да! Я дочь Калины! – крикнула она, давясь ветром в лицо. – Никто не запретит мне это говорить!

Тут же устыдилась. Ты несправедлива к Чудышке. Она не виновата, что в ее воспоминаниях есть что-то гадкое о калине. Или Калине. От мысли, что ее мама могла сделать избе что-то настолько гадкое, что Чудышко до сих пор сходит с ума, сделалось еще больней.

Лучше не размышлять. Она отбросила все мысли и словно очнулась. Вокруг сурово сомкнул строй девственный лес. Ни тропки, ни просвета, лишь бесконечные стволы заросшие густым подлеском. С горечью вспомнила страх деревенских к Дремучему Лесу. Петрусь вон считает, что попасть сюда – верная смерть. Может он и прав…

"…уничтожение особо непокорных… порабощение остальных…"– прозвучали в голове холодный голос Кощея.

– Вот вам, – со злым удовлетворением проговорила она в лесной сумрак. – Уничтожу единственную непокорную – себя. И не будет никакого порабощения.

Злорадство не смогло заглушить душевную боль. Алёнка опустилась на толстый слой мха, обняв руками колени. Носом уткнулась в подол пестрой юбочки. И тут в голове что-то щелкнуло.

Рыдание, шмыганье носом. Маленькая девочка Алёнка прибежала к маме с очередным горюшком. Слов не было, она просто уткнулась ей в колени, вернее в подол.

Подол. Алёнка как наяву увидела ткань с пестрым узором, мокрую от ее слез. И ласковые руки, которые гладили по голове и берегли от напастей. Сердце замерло, впервые вспомнила про маму что-то зримое. Пускай это не лицо, а только руки. Может быть если я постараюсь, это воспоминание потянет за собой другое…

Нет. Лица мамы она упорно не помнила. От этого сделалось еще горше. Алёнка разрыдаясь, не зная, прижатся к собственным коленкам еще плотнее или, наоборот, оттолкнуть их подальше…

***

Набреди на нее в тот момент какие-нибудь лесное чудовище и пожелай съесть, Алёнка не то что не стала бы сопротивляться, приняла бы такой исход с радостью.

– Хоть кому-то пригожусь, – прошептала бы она.

Аленка зажмурилась плотнее,представляя, как огромная пасть заглатывает ее вместе с сапогами. В груди кольнуло. Почему вместе с сапогами? Чем сапожки-то провинились. Нет, их надобно снять и оставить на видном месте. И тогда у них наверняка будет новый хозяин. Лучше преждней непутевой хозяйки…

Так она посидела еще с полчаса. Чудовища заставляли себя ждать, а горевать бесконечно никому еще не удавалось. Жизнь брала свое.

Острый укол в руке, злорадно пищит, взлетая, комар. Впился в колено острый сучок. Мураши озабочено снуют возле ног, того и гляди начнут торить дорожку под подол платья. А потом прилетел огромный слепень и шлепнулся прямо на щеку.

– Уй!

Алёнка шлепнула его ладошкой и вскочила. Щеку мгновенно раздуло от укуса. И главное нет зеркальца, чтобы поглядеть насколько безобразным вышел волдырь…

Боги, о чем я думаю? Только что собиралась умирать и вот…

Она огляделась. Вроде бы стало темнее, там наверху солнце клонилось к закату. Лесные чудища скоро выйдут на ночную охоту, и она дождется. Она станет кому-то нужной, а слепни доедят то, что останется.

Устав от бесконечных мыслей, Алёнка поднялась и медленно побрела куда глаза глядят. Глаза незряче глялели на лес, но он распадался для нее на кусты, деревья, отделтные ветви, листья и иголки.

Долго ли коротко ли так брела, как вдруг ее внимание привлек звук. Едва слышный, он пробивался сквозь скрип стволов и шелест листвы.

Алёнка прислушалась. Ручеек журчит? Точно. Вода. Во рту сразу же пересохло, перед глазами встал лесной ключик с ледяной прозрачной водицей. Девица прибавила шагу. Найду воду, останусь тут жить. Сделаю из хвороста хижину, отыщу малинник или дикий орешник…

А что дальше?

И тут ее озарила мысль. Надо было попросить Чудышку догнать бабушку Ягу, бухнутся ей в ноженьки и упросить…

– Теперь я хозяйка избы, возможно бабушка больше не захочет меня варить. Если хорошенько попросить, по доброму, она наверняка поможет мне…

– Какая же я хозяйка!? Сама все исплртила! Чудышка больше не захочет меня видеть, после того, как я ее бросила…

Она вернулась в реальность. Вокруг высились бесконечные стволы чудовищных деревьев. Меж них тянула сети паутина, по которой скользили большие жирные пауки. Прямо в центре одной из паутин трепыхался большущий овод. Может тот самый, что укусил ее в щеку. Размеры ему не помогли, паук уже заканчивал пеленать жертву. Так тебе, злорадно подумала Алёнка, коснувшись вспухшей щеки. Тут же раскаялась, овод ни в чем не виноват, он таким родился.

Тряхнула головой, при чем тут вообще овод и пауки? Я думала о том, как отыскать бабушку Ягу…

Ее озарила мысль. Может и не нужна избушка. Она встала и воскликнула на весь лес:

– Сапоженьки. Отнесите меня к бабушке Яге.

Тишина. Только деревья шумят.

Алёнка притопнула и крутнулась на каблуке. Ничего.

– Сапоженьки! Отнесите меня к маме Калине!

Тишина. Только шум деревьев и еще что-то. Может быть попросить их отыскать избу, вернуться, повиниться. Пока чудища лесные меня не нашли…

Ногами ощутила знакомую дрожь земли. Сердце радостно встрепенулось, неужели Чудышко сама решила ее найти. Может и не надо никуда бежать, достаточно остаться на месте?

Дрожь земли нарастала. Мимо рыжими стрелами пролетело несколько белок, заяц выскочил из кустов и едва не протаранил ей сапог. В последний момент скакнул в сторону, сверкнул на нее напуганным глазом и был таков. А шум нарастал и приближался.

Странно. Когда с Петрусем услыхали топот Чудышки, звери от нее так не бежали. Умная избушка создает впереди себя тропу, и деревья целы и зверье с птахами знает, откуда нужно вовремя убраться.

Алёнка прислушалась. Тут сквозь лес явно ломиться кто-то не такой добрый. Звери чуяли это и спешили освободить дорогу. Удары отдавались более часто и дробно. Будто ног было не две, а четыре.

Девица поняла, что стоит на самом пути неведомой напасти. Поглядела налево, потом направо. Везде теснятся одинаковые стволы сосен, не схоронишся. Зато впереди…

Прямо на нее сквозь подлесок ломилось что-то огромное и бурое. Алёнка увидела серую тушу, ддинные тонкие ноги и что-то огромное и развесистое под самыми кронами сосен.

Не сразу поняла что это. Грохот приближался, а она медлила, теряя драгоценные мгновения, силясь понять…

– Это же лось! Такой огромный, ноги лишь на пару доктей короче Чудышкиных лап. Зато их четыре и каждая оканчивается крепким копытом размером с Алёнку.

Пока думала, бежать стало поздно. Так и замерла на пути чудища, сжалась и глядела распахнутыми глазами. О сапогах забыла и думать.

Грохот стоял неимоверный, мелкие деревья с хрустом разлетались на куски, едва их касались рога или копыта. Толстые деревья отделывались содраной корой и поломаными ветками. Алёнка увидела, как чудовищный лось зацепился рогами за ствол и неистово дернул головой. Сосна с шумом осела на земь, сломленая посредине, а лось несся дальше.

Время замедлило бег. Алёнка увидела копыто, которое падало прямо на нее. Бам! Бам! Бам! Огромные куски земли вырывались из плоти леса и взлетели, словно уродливые огромные птицы. Деревья, между которыми она стояла, с корнем вырвало из земли и унесло далеко в лес.

Бам! Бам! Бам! Грохот ураганом пролетел над местом, где стояла Алёнка и двинулся дальше. Она открыла глаза, в последний момент зажмурилась таки, и ощупала свои плечи.

Живая!

Рахдался свист, она сжалась и присела. Бах! Бах! Бах! Вокруг нее хлопнулись комья земли выбитые копытами лося. Каждое не меньше наковальни кузнеца Колуна. И, кажеться, что такие же тяжелые.

Коли останусь жива – найду Чудышку, бухнусь ей в ноженьки и стану умолять. Пускай пустит хотя бы служкой. Правильно гутарил дедка Панас, правильно боялся Петрусь. Дремучий Лес ужасен! Человеку тут не жисть!

Вдали громыхнуло, в воздух взвилась стая птиц. Подумать страшно, что заставило без оглядки бежать по лесу такую махину. Вдоль спины продрал мороз. А ну как за этим чудищем гонится кто-то еще более чудовищный.

Прислушалась, каждый миг страшась услышать новый приближающийся гул. Но под сводами леса было непривычно тихо. Лишь шумели потревоженные птицы. Одна за другой они смолкали и опускались в изрядно поредевшие кроны деревьев.

После грохота и хруста тишина показалась звенящей. Алёнка рискнула сделать шаг меж вывернутых комьев земли и едва не упала. Ноги дрожали и подгибались от пережитого страха.

Она повернулась в сторону противоположную той, куда убежал чудовищный лось. Сапоженьки, неситека меня отсюда пода…

– Стой!

Ее качнуло, но Алёнка осталась на месте. Сапоги недовольно переступили, будто ноги ретивого коня, которого удерживал хозяин.

– Тш-ш. Что это?

Алёнка прислушалась. Слуха коснулся звук. Очень тихий, на грани восприятия. То ли писк, то ли щенок скулит.

– Плачет кто-то…

Ноги еще дрожали от пережитого страха, а в груди уже зародилось иное очень знакомое чувство. Кто-то попал в беду. Помочь, спасти, быть нужной.

Тут же клюнула острая мысль – ты нужна Чудышке и Котофею. Это же ясно, как божий день. А если нужна, так чего тогда сбежала? Отмахнуться от этой мысли невозможно. Но и не пойти поглядеть, кто так жалобно плачет, тоже нельзя.

Она побрела вдоль полосы поваленых и ободраных деревьев, на сей раз в ту сторону, куда направлялось чудище.

Чем дальше шла, тем страшнее делалось. Сердце замирало от ужаса. Лось по лесу оставил такие разрушения, что совсем странным становилось, как ей удалось выжить, стоя под его копытами.

Местами кусты были безжалостно выдернуты и размазаны по земле зелеными кляксами, мелкие деревца сломлены, как прутики. На сучьях деревьев потолще остались клоки бурой шерсти. Алёнка скривилась. Запах разил, будто дубиной.

– Коли этот лось таким поведением хочет привлечь себе подружку, тогда он совершенно не прав, – пробормотала девица. – Лучше бы помылся сходил…

Едва она это сказала, почувствовала в воздухе влагу. Еще через десяток шагов под ногами захлюпало.

Она остановилась. Не хватало забрести в болото. Впереди снова заскулили, заплакали, теперь уже отчетливо. Алёнка двинулась дальше.

Опасения не подтвердились. Под ногамт была хоть и склизкая от влаги, но плотная земля. Кое где она так размокла, что девица скользила и едва не падала.

Несколько раз собиралась ступить на надежную с виду поверхность, но сапог дергал ногув сторону и ставили совсем в другое место. Когда в очередной раз едва не растянулась в грязи, поневоле смирилась и стала подстраиваться под движения сапог.

Деревья расступились, и взору Алёнки предстало страшное зрелище. По лесу тек ручей, на нем было построено странное сооружение из поваленных стволов деревьев, хвои и глины. Совсем недавно оно служило запрудой, сейчас сооружение было проломлено в самой середке. Вода спешно покидала разлив.

Алёнка заскользила по мокрой земле и едва не упала. В очередной раз спасли сапоги Яги. И чего кот на них наговаривал? Не пытаясь больше указывать куда ступить, они просто выдали пару гигантских прыжков, и вот уже стоит посреди груды камней и бревен.

Лось пронесся здесь, даже не заметив препятствия. Бревна и камни были сдвинуты настолько плотно, что вряд ли там осталось что-то живое.

Вой раздался с новой силой. На развалинах горевал крохотный бурый щенок бобра. Алёнка осторожно ступила ближе. Ну как крохотный? Бобренок из Дремучего Леса оказался размером с бобра обычного. Шерстка выглядела мягкой, хотя была смочена водой и торчала клочьями. Бобренок трогал лапками рухнувшие деревья и скулил.

– Ох, малыш, – проговорила Алёнка. Бобренок поглядел на нее с такой надеждой, что ей сделалось совестно. Она подошла ближе и попробовала шевельнуть стену. Стволы лежали столь плотно, что не шелохнулся ни один. Просветов между ними совсем не было видно. Надежная братская могила.

– Тебе повезло, что ты не там, – молвила Аленка. Бобренок опустил глаза и тяжко вздознул. Он все понимал, но от этого не становилось легче. Со слезами на глазах Алëнка протянула руку и коснулась шерстки. Зверек дрогнул кожей, но не оскалился и не отскочил.

– Бобрик. Хороший, – принялась его гладить девица, ласково приговаривая. – Ничего, я тоже сиротка. Если станем держаться вместе, все будет хорошо.

Она осеклась и беспомощно огляделась. Малышу нужна помощь. Его бы теперь в избу, да вытащить из Любой комнаты молочка. Накормить репой. Бобры же грызуны, им должна понравится репа. Или морковка.

Только вот где теперь моя Чудышка? Неведомо. Я бросила ее, и она не обязана больше мне помогать. Надо же, всю жизнь искала родное существо, с кем чувствовала бы себя просто и свободно, а едва нашла что-то похожее – тут же сбежала без оглядки.

– Нет! – упрямо тряхнула головой Алёнка. – Коли не сбежала бы, не нашла бы тебя, – она прижала к себе пушистое тельце. Бобренок притих, ощущая заботу.

– Одно к одному, – пробормотала в шурсть бобренка. – Вернусь и повинюсь.

Она прижала бобренка к груди и огляделась. Ручеек уже востановил свой бег, весело журчал по камушкам, из под завала по прежднему не доносиломь ни звука.

– Сапоженьки, – молвила, глядя вниз. – Вы мне помогали, показывали куда ступить. Помогите и теперь – приведите меня к моей Чудышке и коту Котофею.

Сказала так и застыла. Ничего не происходило.

– Чего же вы, сапоженьки?! – она встретилась взглядом с бобренком. – Может надо что-то сделать? Каблуками щелкнуть. Или покрутится и притопнуть.

Она так и сделала. Покрутилась на месте, топнула и щелкнула каблуком о каблук.

– Сы! – добавил Бобрик с присвистом.

Пшух! Птицы, успокоившиеся после прохода лося, вновь с шумом поднялись в воздух. Человек с детенышем бобра исчез, подняв вокруг тучу брызг, мелких веточек и листвы.

Глава 10 – Возвращение путем бобра

Она хотела бы остановиться где-нибудь в лесу и собраться с духом. Подобрать слова, поправить одежду, просто перевести дыхание. Ведь, как не крути, бросила избушку и кота, из-за своей дурости и страха бросила. Но сапоги не стали с ней церемониться и затормозили почти у самых лап Чудышки. Та даже подскочила от неожиданности, пискнув мелодией из ставень.

Бобрик вдруг налился тяжестью, Алёнка не смогла его удержать и он – сиу! – улетел в траву под ноги избушке. Там торчало что-то пушистое и пепельное.

– Мяв!

– Сью!

Две пары глаз: блестящие хитрые и зеленые вострые встретились. Потом две тушки переплелись в одну многолапую-двуголовую, которая укатилась по траве в лес. Но Алёнка этого уже не видела.

– Чудышко! – едва заставила себя поднять голову и взглянуть на избушку. Щеки пылали от стыда. – Прости меня дурочку, бросила тебя. А куда я без тебя?! Никуда! Ни на что не годна. Ничего не могу. Обычный лось меня так напугал, что пошевелиться не могла…

Избушка окаменела, потом уставилась распахнуиыми ставнями на стену леса. Весьма грозно уставилась. Где этот лось, говорила ее поза, пусть только попробует сунуться. Будет у нас лосятина на ужин.

– Чудышко! – дурацкая улыбка подперла щеки, в груди словно теплое молоко разлили. Так хорошо, когда все ясно без слов. Алёнка вдруг подумала: "После ухода мамы впервые есть, кому за меня заступиться".

– Он уже убег по своим делам, меня не заметил. А я даже схорониться не успела, стояла, как дура, прямо на его пути. Повезло…

Алёнка рассмеялась. Избушка оставила воинственный вид и склонилась над хозяйкой. Теперь она походила на кудахтающую над цыпленком наседку. Ставни и дверь то и дело выдавали ласковые мелодии. Крыльцо тыкалось то в плечо, то в спину девицы, разворачивая ее то так, то этак.

– Чудышко! – Алёнка рассмеялась. В груди было тепло и покойно. – Хватит. Все со мной в порядке. Ты так добра ко мне. Принимаешь меня назад? Ведь я не заслужила такого.

Изба не успокоилась, пока не осмотрела ее со всех сторон. От избытка чувств Алёнка обхватила ее ногу и прижалась со всей силой, какую только могли дать ее руки. Так и стояли. Девица гладила корявую кожу ноги, а изба замерла, страшась прервать ласку.

– Никогда больше тебя не брошу! – сказала Алёнка глухо. Говорить вдруг сделалось трудно, в горле встал ком. Она проглотила его и упрямо выдавила. – Что бы ни случилось, теперь мы всегда будем вместе.

Ставни взвизгнули совсем жалобно, изба выпрямилась и отвернула крыльцо. Лапой быстро коснулась окон, будто слезы смахнула. Или утерла нос.

Алёнка сама уже шмыгала носом.

– Какая же ты… человечная… – прошептала она.

– Она не может не принять тебя назад, – сурово мявкнуло со стороны. К избе и Алёнке тяжело шагал Котофей. Брови нахмурены, усы грозно топорщатся, вот-вот искры полетят. И поступь такая тяжелая, что…

– Ух ты моя радость!

Алёнка рассмеялась и наклонилась к коту. Тот замахал лапами и скакнул в сторону. Вернее попытался, но что-то ему помешало, и он растянулся на земле в полный пушистый рост.

А Алёнка уже выпрямилась, держа на руках бобренка.

– Глядите, какую прелесть я нашла в лесу. Он славный. Скажите, ведь да? Да ведь?

"Прелесть"держала в лапах толстый сук, который подобрала в кустах. Чудышка подслеповато склонилась, щуря ставни.

– Сью! – радостно свистнул бобренок. Его и без того широкая мордочка раздвинулась в улыбке. Глаза заблестели, не отрываясь от бревенчатых боков избы.

– Гляди, ты ему нравишься, – обрадовалась Алёнка. Изба вдруг отпрянула и взвилась под самые кроны деревьев. Одну ногу поджала, как тетка Праскова, увидевшая мышь.

– Конечно нравится, столько дерева в одном месте, – пробубнил кот, поднимаясь.

– Наверное она напоминает ему бобриную хатку. Ее разрушил лось. Поэтому нам нужно его приютить… Что с вами?

Чудышко отскочила и задрожала еще сильней. Кот насуплено глядел на бобренка. Тот вдруг вспомнил о том, что держит в лапе. Приставив сучок к своим длинным торчащим зубам он замер на миг, а потом – з-з-з-з-з – раздался зудящий звук. Полетели опилки и стружка, кусок дерева мгновенно пропал во рту бобренка.

Изба взвизгнула и дернулась к лесу. Сходство с теткой Парасковой сделалось разительным.

– Это лесной бобр, – сообщил кот. – Его нельзя селить в деревяных избах. В момент все сгрызет. Останется у нас одна печка на ножках…

Он вдруг замолчал, подвигал кожей на лбу и вдруг хихикнул. Чудышко немузыкально визгнула ставнями, вжимаясь в стену леса. Котофей тут же сделал мордочку серьезной.

– Да, ты права. Это ни капли не смешно.

Он вперил суровый взгляд в Алёнку.

– Вертай его откель взяла!

Чудышко часто-часто закивала.

– Что же вы такое говорите? – Алёнка на миг смутилась. Но только на миг. – Куда же я его верну? У него и дома нет. Разрушен лосем. И родня… – она прижала ладошкой ущки бобренка и перешла на шопот, – не выжила. Не можем же мы его прогнать.

Изба замотала крыльцом, деревья позади нее трещали и прогибались.

– Чудышко! Мы что-нибудь придумаем. Бобрик не причинит тебе вреда. Вон гляди, кот уже что-то думает.

Кот дергал усами, шевелил кожей на лбу. Глаза бегали из стороны в сторону.

– М-м-м. Мэ-э…

Все притихли, ожидая результата дум Котофея. Тот вдруг просиял и вскинул лапу.

– Чую запах! Наши щи, небосу уже остыли. Сунем их в печь, разогреем и как наедимся! – он осекся, наткнувшись глазами на посуровевшее личико девицы. – А если учесть, что бобры не едят щи – я не против, чтобы он остался.

Алёнка только рукой махнула. Кто о чем, а кот о еде. Изба набычила крышу, девица подступила к ней с ласковыми речами:

– Избушка! Ну избушечка! Ну пожа-алуйста.

Чудышко отодвинулась и вновь помотала крыльцом. Но уже не так уверенно. Алёнка чувствовала, что еще немного и ей удастся убедить…

– Чего ты ее уговариваешь? Прикажи, всего делов-то, – ляпнул кот и полез на крыльцо. Для него вопрос был решенным.

– И что, она правда подчинится всем моим приказам? – Алёнка, расширила глаза и перевела взгляд на Чудышку. Та вдруг поникла и как-то скособенилась.

– Конечно, ты же хозяйка… – кот исчез в горнице. Изба стояла опустив ставни, крыльцо и конек.

Алёнка медленно посадила бобренка в траву.

– Посиди тут, малыш, – и ступила к огромной ноге избушки. Вытянув к кронам дерева растопыренную ладошку, девица приложила ее к груди, а потом прижала к шершавой коже ноги.

– Чудышко. Что бы они там не говорили, кощеи эти, коты и прочие… чудики.

– Я все слышал! – донесся из приоткрытой двери голос кота. – Костяша, оцени наглость.

Алёнка лишь бровью дернула и торжественно продолжала:

– Мы с тобой друзья и все решаем вместе.

Ладонью почувствовала, как дрогнула изба. Ставни ее недоверчиво распахнулись. Мелодия звучала едва слышная и очень нежная. Хотя чуялась в ней и капля недоверия…

– Только вот… – Алёнка села в траву рядом с бобренком. – Я не могу его бросить. Натура у меря такая. Всем готова помочь. Ничего не могу с собой поделать. Поэтому, может останемся пока тут? Поищем других бобров…

– Изба не может долго стоять на месте, – пробубнил сверху кот. – Мы и так застряли здесь почти на день. Ты как хозяйка должна указать новое место следования…

Изба повернула ставни к бобренку, потом чуть сдвинула на Алёнку. Туда и обратно, туда, и обратно. Потом невидимые флейты сыграли, будто выдохнули. Деревяная ступенька крыльца осторожно склонилась прямо перед мордочкой Бобрика.

– Чудышко… – глаза Алёнки наполнились слезами. – Обещаю, я стану за ним приглядывать. Он не причинит вреда.

Она цапнула Бобрика за шкирку и дернула подальше от ступеньки, к которой он уже примерялся своими длинными з-з-зубами. Крыльцо дрогнуло, но осталось на месте.

– Спасибо. Все будет хорошо.

Алёнка взбежала на крыльцо и проговорила задумчиво.

– Кощей велел выбираться к жилью…

Едва не добавила – человечьему. Как быстро я перебежала в другой лагерь, совсем недавно ведь тоже была человечкой, а теперь черте что и с боку… Бобрик.

Изба восприняла ее слова, как распоряжение. Присев пару раз и размяв ноги, она зашагала, набирая ход. Земля дрогнула и застонала от тяжелой поступи. Деревья поспешно отскочили с дороги, организуя тропу.

Алёнка хотела возразить, но бобренок глянул на нее хитрыми глазами и сделал движение вывернутся из рук.

– Ладно. Решим сперва с тобой.

***

– Ого! Так много насыпалось!

В горнице Алёнке сразу бросились в глаза настенные часы. Кучка внизу явно подросла.

– Они падали, пока вы там с избой изливались друг перед дружкой, – сказал кот, сурово дернув усами. Всем своим видом давал понять, что подобные сопли недостойны сурового мужа. Впрочем он тут же утратил суровость, задергав носом и поглядел в сторону стола. Чугун со щами все еще был там.

– Мыр, не пора ли нам все же…

– Ага! Значит часы тоже за меня… – Алёнка замолчала и вдруг воскликнула. – Я поняла! Крупицы падают, когда хозяйка избы делает добрые дела.

Она погдядела на Бобрика и звонко рассмеялась. Посадив бобренка на табурет, побежала по горнице. Глаза лихорадочно блестели.

– Я все думала, как мне поступить! – она остановилась и сказала черепу. – Ведь Кощей сказал, что я должна помочь ему поработить род людской. Поэтому я и сбежала… Но теперь…

При словах о Кощее морда кота вытянулась, он быстро огляделся и отступил к печи.

– Кощей? Где Кощей? Почему Кощей?

Он зажал лапой рот и вжался в бок печи. Алёнка будто не слышала.

– Теперь я знаю, что делать, – сообщила она Костяше и рассмеялась. – Не надо ничего выдумывать. Стану делать то, в чем всегда была сильна. Стану помогать тем, кто нуждается. Вот как Бобрик.

– З-з-з-з!

– Бобрик?

Аленка оглянулась, да так и застыла.

– А-а-а! А ну отдай табурет!

Пока она отвлеклась, Бобрик слез с табурета, взял его в лапы и…