Хозяйка мертвой избушки

Не дождавшись реакции избы, кот поглядел на Алёнку, та по-прежнему глядела сурово и требовательно. Котофей замотал головой и отступил. Шерсть на нем встала дыбом, кончик хвоста нервно бил об пол. Не скажет, отчётливо поняла девица.

Что убеждать, что угрожать – бесполезно. Кот поднял взгляд и снова уставился на пол. Но смотрел он не на неё. Алёнка оглянулась и встала.

– А это интересная мысль…

Не глядя она протянула руку и взяла первое, что попалось на столе. Шагнув к блюдцу, посмотрела, на ладони лежала луковица.

– Я ничего не говорил… – испуганно начал кот.

– Не важно, – буркнула Алёнка и бросила луковицу на блюдце. – Бабушку Ягу. Покажи мне бабушку Ягу.

Луковица закружилась по блюдечку, стирая дно. Сквозь него проступило изображение маленькой захламлённой горницы. Свет падал через крохотное оконце и освещал горы мусора, очень похожие на те, что Алёнка убрала, попав сюда.

– Чавой?! Ктой там? – раздался скрипучий голос. Комнату заслонил большой крючковатый нос с бородавкой на кончике.

Кот сжался и отступил в сторону, стараясь убраться из зоны видимости.

– Бабушка Яга. Это Алёнушка, та, на кого вы оставили Чудышко, – сказала Алёнка.

– Не че не ясно. Ктой это? – заволновалась Яга.

– Меня зовут Алёнушка! – громко и по складам прокричала девица. – Хозяйка избы! Новая!

– Ай! Ихи-хи-хи! – вместо носа появился глаз. – Тепло ль тебе девица?! Ага, помню, помню! Чудно как! Думала, не свидимся боле, на косточки только твои приду поглядеть.

Алёнка машинально глянула на череп и резко отвела взгляд.

– Бабушка Яга. Прошу! Ответьте! Что сталось с Калиной, моей мамой?

На сей раз изба взбрыкнула. Кот зашипел и ухватил Алёнку за локоть. Когти так и впились.

– Ого! Ты даже имя произносишь. Я помню, изба без трясучки не могла его слышать.

– Значит это связано.

– Связано ль? Тюй на тебя, ясно дело связано! Чай лучшие подружки были! Пока Кощейка не влез и все не попортил.

Алёнка встрепенулась, повернула голову к выходу.

– Да ты только девка не вздумай избе о том напоминать. Сама чай, вижу, боль знатную перенесла. Сладко ли вспоминать?

Алёнка сжалась и опустила взор. Сквозь боль и нахлынувшие воспоминания просочилось:

– Не такая уж вы и злая, бабушка…

Яга оскалилась своими не по-старчески белыми зубами.

– Ну как подвинься, что там у тебя с крупицами?

Алёнка отодвинулась, блюдце заполнил глаз. Белок, сам жёлтый в красных прожилках, радужка карего цвета, зрачок подвигался и уставился на часы.

– Так и думала, почти управилась. Стало быть, вот чего Кощей добивался своей болью…

Она пожевала губами, отчего раздалось отчётливоеклацанье зубов, ухватила бородавку острыми ногтями.

– Добро. Раз забралась так далеко – расскажу тебе, что знаю. На Колокольцы я случайно набрела. Люд там дурной, не приветили меня, не склонились, даров не принесли. Заперлись за тыном. Я такого не прощаю!

На блюдце возникла сухая морщинистая ладошка, которая сжалась в кулак, словно раздавила что-то. Только когти клацнули.

– Одна Кали… мамка твоя прибегла. Прости, говорит, нас. Дочка в горячке лежит, умирает. Все, что есть отдам! Помоги!

А у меня как раз незадача с часами этими проклятущими вышла. Вот я и подумала, что если избе хозяйку сменить – дело скорее пойдёт. И Кощей от меня отстанет. Раз говорю все готова отдать так всю себя и отдавай. А я дитя вылечу.

У Алёнки задрожали губы. Совсем не помнила той болезни, хотя тётка Параскова не раз поминала.

– Значит, мама не бросила… Значит, отдала себя за меня…

– Я когда гутарила – без избы была. Зашла к вам в дом, травки нужные дала, заговор произнесла. Тебе и полегчало. Ой как она радовалась. А я – цап её за руку. Пойдём, говорю. Слово давала.

Алёнка застыла. Потихоньку в неё проникал ужас ситуации, в которую поставила маму Яга.

– Она в слезы. Как же я малышку оставлю? А я ей – мы про то не договаривались. Ихихи! Всегда эти людишки так. Спешат, не думают, а потом в слезы!

Алёнка содрогнулась, представив, что тогда происходило в душе мамы.

Утащила я её силом. А деревню прокляла. Её лес забрал, пережевал да выплюнул. И малютку девочку вместе со всеми, здоровенькую, между прочим. Яга слово держит.

Старушка противно захихикала. Алёнка ощутила в глубине себя некое новое чувство.

– Только вот ты как-то выжила, – Яга посерьёзнела. Кустистые брови сошлись на переносице. – Видать слово моё и на жизнь твою расползлось. Лес тебя прямком к Черемушкам выплюнул, к тётушке твоей в объятья!

Чувство поднялось и оказалось брезгливостью. После того, что ей рассказала Яга, больше не могла назвать её "доброй бабушкой". Ни капли жалости не звучало в словах старухи, когда рассказывала, как разлучила дитя с матерью и обрекла её на погибель. То, что "Лес выплюнет"её целой и невредимой Яга считала случайностью, великой Алёнкиной удачей.

Преодолев брезгливость спросила:

– С мамой… Что стало с мамой?

– Чавой? А, с мамкой твоей! Она тоже оказалось с гнильцой внутрях. Хе-хе. Едва изба её увидела, впала в безумие. Видать, знакомы они были. Такой боли, как твоя мамка, избушке не принесли ни я, ни Кощей вместе взятые. Ихи-хи. Посуди сама, от нашего имени она так не шарахается.

Алёнку произнесла мертвеющими губами:

– Что стало с мамой?

Яга вдруг сделалась серьёзной.

– Того не ведаю. Едва мы подошли, изба взбрыкнула и в лес. Кали… Э-э, мать твоя в слезы и следом. Так и убежали. Три дня не той ни другой не было. Потом явилась. Изба. А мать твою с тех пор не видала. Разве что иной раз духом её словно издалече веет. Этак с примесью огоньку, словно жгут девку…

Алёнка больше не могла это терпеть. Ухватила со стола кувшин и со всего маха запустила в Ягу. Кувшин разлетелся в дребезги, луковица упала на пол и закатилась за печь.

Изображение стало меркнуть, напоследок в блюдце сверкнул Ягин глаз.

– Помни мою доброту! Должок за тобой! Отработаешь!

Алёнка рта не успела раскрыть, блюдце вновь стало блюдцем. Она упала на колени и сжалась, уронив голову на грудь. Спутанные волосы выбились из-под косынки и закрыли глаза.

– Ну что, теперь ты все знаешь, – бодро поднялся кот. – А теперь не перекусить ли нам…

Он осёкся, увидев лицо Алёнки. Она медленно поднялась, незрячими глазами уставилась в пространство и пошла. Сама не ведала куда. То, что свалилось сегодня на её плечи, оказалось слишком для Алёнки, ей вдруг захотелось куда-то выйти. Выйти из жизни, забыться, сбежать от всего, что на неё свалилось.

Попадись ей в тот момент дверь на улицу, убрела бы в лес и, может быть, так же как Калина сгинула там навсегда. Но на удачу ей подвернулась дверь в Любую комнату. Коридор перетекал под ногами, как живой, не нужные двери отскакивали с пути, а та самая, единственная прыгнула точно в руку.

Щёлкнул замок, Алёнка оказалась в собственной комнатке, где из окна лился тихий успокаивающий свет звёзд. Кресло приняло её в уютные объятия. Как мама!.. Образ Калины потащил за собой цепочку: Яга, Изба, Кощей, боль, безысхо… Нет! Хватит! Невозможно больше такое переносить! В голове впервые с похода к перводреву установилась тишина. Настоящая полная прохладная тишь. И покой. Нет мыслей – нет боли.

Алёнка уставила остановившиеся глаза в окно и погрузилась в бездонное тёмное небо. И в тишину. Как тогда, у перводрева. И тут же она поняла, что произнесла эти слова – нет мыслей, нет боли – впервые. Одновременно она уже помнила о них, пребывая в тишине у перводрева.

– Воистину, времени не существует… – прошептала она и окончательно растворилась в тиши.

Глава 19 – Недобрая милость

Из Любой комнаты она не появлялась целую седмицу. Кот сильно переживал. Несколько раз он стучал в запертую дверь. Из-за неё не доносилось ни звука. Когда же он пришёл стучать на третий день – двери на месте не оказалось.

– Глухая стена! Вот, пощупай! – говорил он Кике, тарабаня когтями по стене. Звук выходил глухой, словно там был цельный ствол дерева.

– А ты думал, – ответила Кика хмуро. – У неё весь мир порушили. Не удивлюсь, коли она вообще не вернётся.

– Не вернётся?! – кот распахнул глаза во всю ширь и поставил уши торчком. – Как не вернётся? Куда ж она денется?

– А вот идём… – Кика была непривычно разговорчива. – Гляди.

Она завела его в свою комнату и сдёрнула с окна занавески. Там, как и в первое её посещение, стояла ночь и сияли звезды.

– Куда, думаешь, ведёт это окно?

Кот прижал уши и опустил голову.

– Думаешь, избушка её сожрала? – проговорил он. – И с нами не поделилась?! Вот тебе и доброе Чудышко…

Кот уныло побрёл по коридору в горницу. Хвост безжизненно волочился за ним.

Кика глядела ему вслед, потом ей в руку ткнулся влажный нос Волчика, она вернула занавеску на место м тихо притворила дверь.

***

Они сидели в горнице и ужинали. На ужин было копчёное мясо и хлеб. Как впрочем, и на обед и на завтрак. Без Алёнки изба отказывалась разнообразить рацион, а уж суп варить не умел ни кот, ни кикимора.

Волчик урчал и грыз кость. С костями у избы все было в порядке. Кота это вводило в сомнения, несколько раз он ходил и проверял – не человечьи ли косточки. Может изба уже давно Алёнку того?.. Кости были не человечьи. С полки скалился, глядя на это, Костяша.

За столом царила унылая атмосфера. За эти семь дней они поняли, что без Алёнки из избы пропала душа. Не хотелось говорить. Не о чем было говорить.

– Но это же не нормально! – воскликнул кот, откидывая недоеденный кус мяса. Для него это и правда было не нормально. – Куда она могла пропасть так надолго?!

– Она просто не хочет никого видеть. Я на её месте тоже не хотела…

Кот был слишком возмущён, чтобы заметить, что Кика опустила слово "бы".

Скрипнула дверь. На пороге появилась фигура. Кот и кикимора разом отпрянули и разинули рты.

– Алёнушка, ты ли это… – проговорила Кика.

– Сожрала! – пискнул Кот. – Как есть, изба её сожрала. Один дух остался!

На существо, явившееся в горницу, действительно больше походило на духа. И без того хрупкое тело исхудало, платье висело на нем, как на вешалке из ивовых прутиков. Лицо побледнело, под глазами залегли тёмные круги. Прибранные всегда волосы висели спутанными прядями.

Топ, топ, топ. Существо сделало несколько шагов по горнице, едва глянула на табурет, как тот сам подъехал прямо к ней. Кот вытаращил глаза, только потом понял, что это Чудышко услужливо склонило пол и позволило табурету сдвинуться.

Существо село, в темных провалах глазниц зажглись живые синие, как небо, глаза.

– А не пожрать ли нам! – раздался вполне себе Алёнкин голос, звонкий и живой. Кот выдохнул. Хоть взгляд и голос не вязались с внешностью, похоже хозяйка сумела преодолеть злые думы.

– Конечно, Алёнушка. Вот хлебушек, вот мяско. Испей молочка. Мы тут проходили мимо деревни, изба пополнила запасы.

Алёнка взяла кус свежего, будто только испечённого хлеба и жадно откусила. Другой рукой потащила к себе тарелку с мясом. Урчала не хуже проголодавшегося кота, отхватила огромный кус. Потом схватила кружку и начала пить. Густые белые капли капали на грудь, на мамин плат, но она не замечала. Одним залпом опорожнила кружку и со стуком поставила её на стол.

– Вкуснятина! – губы её растянулись в блаженной улыбке. Кот неуверенно улыбнулся. Кика глядела настороженно.

– Кстати, давно хотела знать, – сказала Алёнка, вновь запуская руку в тарелку с мясом и вытаскивая окорок на кости. – Откуда это всё берётся? Изба грабит деревни?

Она колюче взглянула на кота и оторвала зубами кусок мяса с кости.

– Ничего такого, – зачастил кот. – Не грабит. Тихонечко изымает. Когда изба проходит близко к деревне, у тамошнего люда из сеней и складов пропадает часть накопленного. А в Любой комнате появляется. А изба умеет заморозить время, поэтому там всегда свежая еда.

При словах о заморозке времени глаза Алёнки сверкнули, она усмехнулась и снова отхватила зубами мяса.

– Мы никого не убиваем для этого. Людишки, хе, думают, что это домовой или кики… – он поглядел на Кику и закашлялся, – домовой шалит.

Алёнка дожевала, подтянула к себе кувшин с молоком и принялась пить прямо из него. – Уф, вкусно!

Она утёрла губы рукой и пристально поглядела на кота.

– Выходит, мы воруем еду. Как разбойники с большой дороги.

Избушка дрогнула и сбилась с шага. Кика остро глянула на Алёнку. Та продолжала, будто не замечая.

– Ну и хорошо. Воровство – это не доброе дело. И крупиц за него не упадёт!

Она оглянулась на часы на стене.

– Я все решила! – молвила она. – Они больше не получат от меня ни единой крупички.

Исподлобья она поглядела на Кику. В Алёнкином нынешнем состоянии это выглядело угрожающе.

– Никаких распоряжений на счёт тебя не поступало, – сказала та, поднимая раскрытые ладони. – Делай что хочешь.

– Что хочу? – Алёнка задумалась, прикусив губу. Потом сказала замедленно. – Хочу ещё раз увидеть Серуню. Изба, сможешь устроить?

Чудышко закивала часто, подскочила так рьяно, что из чашек на стол плеснулся отвар. Кот и Кика на пару уставились на Алёнку. Волчик заскулил и спрятался под стол.

***

Изба не теряла время даром, не прошло и часа, как она остановилась и дёрнула избой туда-сюда.

– Приехали, – не допускающим сомнения голосом, даже не глядя в окно сказала Алёнка. Котофей и Кика переглянулись и начали подниматься.

– Оставайтесь тут! Не вмешивайтесь, – кинула Алёнка. Впервые в голосе девицы прозвучала такая весомость, что даже Кике расхотелось перечить.

Алёнка поглядела на себя в зеркало и криво ухмыльнулась.

– Самое то!

Не пытаясь ничего поправить, вышла из горницы. Кот поглядел на окно, Кика подхватила со стола яблочко и бросила на блюдце. То прилипло и побежало по кругу. Они увидели скорчившуюся на земле грязную фигурку и вторую, которая стояла над ним. Алёнка выглядела так же неопрятно, как Серуня.

Мужичок поднял голову, глаза округлились.

– Е, никак снова она, – проговорил он и опасливо глянул на избу. – А где эта? Зелёная?

– Ушла, – сказала Алёнка. – Она нам не помешает.

– Ë! О как! Ну давай погутарим. Стал быть не могёшь без мужика. Вернулась ко мне.

Серуня встал и оправился. Лицо изуродовала алчная улыбка.

– То-то же. Но смотри, после того, что было, я уже не такой добренький. Теперича, чтобя я тебя принял, значит, под свое крыло ты должна принести мне дары…

Он вдруг захыхыкал, потирая ладошки. Глаза масляно заблестели.

– Я не понимаю, – тихо проговорила Кика. – Он все это говорит всерьёз? И сам верит в свои слова?

Кот промолчал, лишь жалостливо пыхтел и маялся рядом.

– Дары, хы-хы-хы, своей девичьей красы. Я, гляжу, ты того, этого… – он пальцем покрутил перед лицом Алёнки. – Но мне пойдёт и так. Иди сюда, и я тебя…

– Сапожки, – проговорила Алёнка громко. – Вы ведь читаете мои мысли?

Сапоги притопнули, Серуня замедлил тянуться к девице и улыбнулся, глядя на обувь. Было что-то детское в этой улыбке. Он стоял, как крупный ребёнок и дивился на чудо.

– Глянь, сами чёль топают?

Он даже пальцем показал, как дитя.

– Так выполняйте! – резко бросила Алёнка. Тут же одна нога её выстрелила из-под неё, сапог со всего маху съездил по детской улыбке мужичка.

Умильно лицо Серуни исчезло в брызгах крови, вылетевших зубов и пота. Он отлетел на пару шагов и тяжело рухнул в траву. Алёнка глядела на него тусклым неподвижным взором.

– Ты чего? А?! – Серуня подскочил и заорал на неё. – Чего творишь, дура?! А?! Я к ней с добром, а она!…

И он вдруг заревел, размазывая по лицу кровь и сопли. Сходство с обиженным дитятей сделалось разительным.

– Как в нем умещается и злобный карлик и невинное дитя? – проговорила Кика.

Алёнка стояла и наблюдала. Взгляд расфокусировался, будто она прислушивалась к чему-то внутри себя. Брови хмурились, на губах замерла полуулыбка, как у ребёнка, ломающего игрушку, чтобы понять её устройство.

– Ещё! – тихо уронила она. Сапоги дёрнули её вперёд, второй впечатал подошву прямо в лицо Серуни. Тот отлетел назад, кулём распластался по земле.

– За что?! Че я сделал то?! А?! Все забижают Серуню! Все!…

Он заныл, униженно стелясь по земле и отползая. Алёнка стояла и глядела на него. Кто-то пригасил её чувства до малости. Брезгливость едва тронула губы, почти незаметно изогнула уголки. Презрение чуть приподняло подбородок. Равнодушие чуть свело брови. Жалость… Алёнка тщательно поискала в себе… Жалости не было. То есть совсем не было.

Сапоги вновь двинулись. Шаг, правый сапог с хрустом накрыл ладонь Серуни. Тот взвыл, задёргался, но даже сквозь боль не посмел оттолкнуть Алёнку. Та почувствовала, что сапог вот-вот перенесёт весь её вес на себя и крутанётся, впечатывая ладонь в плотную землю. После этого Серуня станет калекой…

Лицо Алёнки дрогнуло, на миг чувства пробились сквозь невидимую подушку.

– Довольно! – бросила она, сапог замер и нехотя соступил с руки мужичишки. – Ты все понял, Серуня? Нельзя обижать слабых! Коли обидишь, явлюсь и сделаю тебе в десять раз больнее, чем ты сделал слабому. Понял?

Серуня часто-часто закивал, баюкая руку. Ничего, заживёт, подумала Алёнка и отвернулась. На Кике бы рана гораздо дольше заживала, если бы у неё не было весомости.

– Едем отсюда, – скомандовала она избе, вскакивая на крыльцо. На часы даже не взглянула. Была уверена, что ни одна крупица не покинула верхней чаши.

Глава 20 – Выбор кота

А потом все наладилось. Алёнка привела себя в порядок, помылась и уложила волосы в причёску. Кушала она исправно и вскоре болезненная худоба и круги под глазами ушли. Она даже снова стала привечать зверят, тех, кто уже жил в вольере. Новых Алёнка избегала. Лес будто уловил её желание, перестал подсовывать страждущих. Как обрезало.

Так прошло две седмицы. Кот постепенно расслабился и сделался прежним беспечным и немного наивным зверем. Кика тоже играла в эту игру. У нас в избушке все в порядке. Мы дружная семья. Но в отличие от кота она точно знала, что это временно. Коли Кощей что-то задумал, стало быть, сделает ход.

Знала это и Алёнка, но ни с кем не желала об этом говорить. Даже с собой. Когда она сидела седмицу в Любой Комнате пытаясь совладать с тоской и безысходностью, вдруг поняла, что лучший выход запереть все мысли и ни о чем не думать. Нет мыслей, нет боли. Прошлое и будущее всего лишь рисунки на длинной доске. Жизнь катит тебя по этой доске, и ты глядишь их один за другим. Тогда, у перводрева тишина вознесла её над доской, и она увидела все эти рисунки разом, одновременно. Она одинаково просто вспомнила и прошлое и будущее, хоть и не поняла сразу. И вот теперь часть этого вспомненного будущего случилась с ней уже в настоящем. Поэтому, все пустое. Спасительна лишь тишина.

Когда она стояла перед Серуней, когда все эмоции замедлились, она вдруг поняла, что может вернуться в эту тишину. Нет прошлого и нет будущего. Нет мысли, нет боли. Именно в момент, когда она поняла это, тело, как бы само собой скомандовало сапогам: "Остановитесь!"В тот миг Алёнка знала, что так правильно.

Одновременно она осознала, что сперва начать избивать человека, а потом вдруг остановиться – это что угодно, только не проявление доброты. И то, что она как бы проявила милость к Серуне, она, возможно, обрекла его на большие мучения.

– Но это уже не моя забота, – сказала себе Алёнка и напрочь выбросила двуличного мужичка из головы. И все стало как раньше. Потому что – нет прошлого и нет будущего. Нет мыслей, нет боли.

***

– И всё-таки любопытно, какая за этим всём стоит тайна, – сказала Алёнка, наливая из самовара густого травяного отвара. – Почему именно волк на неё так действует…

Чтобы не поднимать больные темы, Алёнка ухватилась за тайну её не касающуюся. Прошлое Кики. Что может связывать кикимору, пускай и лесную, с Призрачным волком.

– Кстати, кикиморы же болотные, нет? Никогда не слышала о лесных.

– Т-с-с, – кот покосился на двери в Любую комнату. – Ты уверена, что она не слышит?!

Ухватив кренделёк замысловатой формы, он обмакнул его в сметану и с удовольствием осмотрел с разных сторон.

– Думаю, нет, – Алёнка прихлебнула из блюдца и зажмурилась, наслаждаясь вкусом. – Они, как с Волчиком приходят с прогулки, оба спят без задних ног.

– Я тоже думаю, что она с болот, – расширив глаза, зашептал Кот. – Только вот странность – не бывает весомых болотников. С таким весом она провалится к самому Кощею на дно мира!

Алёнка точно так же расширила глаза.

– Да ты что-о! Об этом я даже не думала! А горные кикиморы бывают?! Уж что-что, а камни любой вес выдержат! Слыхал, про Святогора богатыря?

Она придвинула к себе пиалку с лесными ягодами и забросила в рот целую горсть. М-м-м! Вкусно!

– Про горных кикимор никогда не слышал. Там только дивы да змеи живут, – он ухватил чашку со сметаной и влез в неё прямо лапой, потом принялся облизывать, мурча от удовольствия. – Волчик. Ты думаешь в нём дело?

– Может быть, они виделись раньше? – Алёнка придвинула горшочек и зачерпнула в нём густого пахучего мёда. – М-м-м, что за вкуснятина. Даже не знаю, как благодарить того медведя…

– Не медведя, а медведицу. И ты её уже отблагодарила, ведь ты нашла её медвежат…

Алёнка опустила ложку и перестала притворятся довольной.

– Там нельзя было поступить иначе. Считай я закрывала прошлые обещания.

Но Златая крупица все же упала. Всего одна, но сверху их осталось так мало, что даже одна ощущалась великой потерей. Она как бы говорила – твоё упорство бесполезно. Рано или поздно это произойдёт. Даже у Яги крупицы падали.

Алёнка ощутила дрожь и озноб. Вот. Что и требовалось доказать. Мысли несут боль. А нет мыслей? Правильно, нет мыслей, нет боли.

Кот застыл, так и не донеся кренделёк до пасти. Глаза неподвижно уставились за спину Алёнки. Та жмурилась от удовольствия – нет прошлого, нет будущего – подбирая языком капли, тянущиеся с ложки, и ничего не заметила.

Взгляд кота зацепился за картину с замком Кощея. Оттуда таращился пустыми глазницами гладкий белый череп какого-то небольшого существа.

– Кошачьи кости… – мурявкнул Котофей и покосился на Костяшу. Несмотря на шерсть, вдоль спины пробежал озноб. Перевёл взгляд на Алёнку, та, наконец, решилась и сунула в рот всю ложку разом. Щеки раздуло, глаза превратились в щёлочки от удовольствия.

Намекают, что я стану таким же? – подумал кот. – Какой смысл просто запугивать? Что-то же от меня хотят?

Динь-Динь. На пол из картины упала крохотная склянка. Она прокатилась и замерла у ножки Алёнкиного табурета. Кот медленно отложил так и не укушенный крендель и медленно спустил лапу на пол.

Звериный череп клацнул зубами и пропал. Кот соскользнул с лавки и присел. На полу лежал крохотный бутылёк, а внутри…

– Ты чего там? – Алёнка сделала движение повернуться. Кот спешно цапнул бутылёк и спрятал за спиной. Хвост нервно дрожал, выдавая его волнение. Алёнка ничего не замечала, увлечённо погружая ложку в горшочек с мёдом.

– Это не мёд, а жидкое удовольствие…

Кот сделал шаг, чтобы очутиться у неё за спиной и глянул на трофей. Внутри белел комок пергамента. Котофей вытряхнул его на лапу и пробежал глазами. Кошачья морда вытягивалась все сильнее, он оглянулся на двери, за которыми почивала Кика.

Пуф! Он вздрогнул. Склянка рассыпалась мелкими стекляшками и истаяла прозрачным туманом. Очень похожим на туман Мары. Кот моргнул, на его лапе вместо листка лежал невесомый пепел.

– Кот? Ты чего там?

Алёнка, наконец, заинтересовалась его прыжками.

– Я… Э-э. Уронил тут… – он поспешно стряхнул пепел. Вернувшись на скамью, принялся тереть усы. – Слушай, Алёнушка. Я тут подумал… Помнишь, мы говорили… Я… Это…

Он покосился на дверь в Любую комнату. Оттуда не доносилось и звука.

– Давно уж я не направлял избу. А раньше Яга часто мне позволяла… А точнее даже приказывала, ведь это так скучно и нудно…

– Чего ж тут нудного, – улыбнулась девица. – Это как с Чудышкой мысленно поговорить. Люблю это делать…

– Я бы не хотел, эм, утратить навык… – кот давно бы уже покраснел, не будь таким пушистым.

– Хорошо. Направляй, – Алёнка запихала в рот ещё одну полную ложку мёда и пробубнила. – Давай какое-то место красивое. Озеро лесное, или речушку…

Кот прикрыл глаза и принялся воображать место, виденное им на истлевшем пергаменте.

* * *

Девица сидела на крыльце, куда она перебралась после плотного перекуса в горнице, и держала в руках пыхавшую паром чашку.

– Что может быть лучше? – прошептала она, отхлебнув травяного чаю, и зажмурилась на косые лучи солнца, льющиеся из ветвей. Давно уже научилась менять под себя Дремучий, вернее, Добрый лес.

– Добренькие деревца, добрые тропики, добрые зверюшечки, – то и дело говорила она. Деревья будто слышали, словно им самим нравилось не пугать, а быть красивыми.