Мерзлая тишина

– Как это связано с вашей историей? Хотите, чтобы я написала о добыче угля открытым способом? Этим занимаются другие журналисты, не мой профиль.

– Конечно, вас касается то, что я сделал, потому что я обычный человек. А что делают люди на высоких должностях, как губят других, не интересно. Потому что у тех людей есть власть и деньги.

– Вас так ранит чужая власть? Почему?

– Не ранит вовсе, я возмущен происходящим в нашем городе!

– Вы правы, конечно, но что насчет вашей власти? – он вопросительно уставился на нее. – У вас так «болит» судьба жителей города, но вы убивали детей этих жителей. Какая разница между вами и теми, про кого вы хотите, чтобы я написала статью-разоблачение? Вы тоже чувствовали вседозволенность и безнаказанность, – уверенно процедила она, вцепившись в Михаила взглядом.

– Это другое, – отчеканил он.

– Естественно, – саркастично заметила Есения. – Но вы тоже упивались властью, убивая, разве нет? Вы не убивали детей тех, кто держит шахты, более того, это были дети из самых разных семей и отнюдь не семей шахтеров. Тогда к чему все это? Вас волнует судьба города, в котором вы убивали молодое поколение и пугали всех, чтобы они уезжали отсюда и строили семьи не здесь? А что страшнее, когда люди умирают по естественным причинам из-за вредной работы или что над невинными детьми измываются прежде чем убить их? Убить просто так.

За окном бушевал ветер, заставляя небольшое окно под потолком дрожать. Солнце спряталось за тучным облаком, а Есения тяжело задышала, произнеся последнюю фразу. Они с Михаилом смотрели в глаза друг друга как на исповеди – откровенно и открыто. Ей необходима правда, ему – ее эмоции. И что на нее нашло? Зачем она пытается оценивать его действия, тогда как это всегда противоречило ее работе? Есения старалась не подавать виду, что удивляется самой себе, но это было очевидно. Михаилу уж точно. Ей пришлось прервать интервью, не продержавшись и около часа.

Когда конвойные увели Михаила, Есения спустилась по стенке коридора на пол, охваченная панической атакой. С ней редко это случалось, и вот теперь было то самое время. Сердце разрывалось от тахикардии, а тревога походила на страшного монстра из детства, от которого невозможно было спрятаться даже под одеялом. И почему это так лично задевает ее? Эмоции знали больше, чем сама Есения. Взяв себя наконец в руки, она встала на ноги и побрела к следователю по делу Михаила.

Борисевич – ныне следователь по новому делу Топрыгина начал свою работу в органах с его дела десять лет назад. В те годы он был одним из оперативников, на подхвате у тогдашнего следователя. Еще десять лет назад, когда город содрогнулся от ужаса, Борисевич был в гуще этого ужаса. Сегодня ему было далеко за тридцать с хвостиком, внешне же он выглядел чуть старше своих лет. Конечно, вечные заботы с бюрократическими делами отнимали много нервов, как и вседозволенность некоторых преступников.

Есения была хороша в умении найти общий язык с каждым, и с Борисевичем она нашла его с первой минуты, как оказалась в стенах местного УВД. Он даже улыбнулся ей тогда, пропуская по коридору в СИЗО к Михаилу. Теперь же они сидели друг напротив друга и по-настоящему изучали друг друга. Борисевич подметил, что хрупкая на первый взгляд западная журналистка оказалось абсолютно не такой, какой он ее представлял. Она была «своей» такой же хладнокровной, как и все жители Тихого после 2012 года, когда Михаила Топрыгина осудили за восемь эпизодов насилия и убийств несовершеннолетних. Это были всегда общие знакомые или дети общих знакомых. Травма, нанесенная всем и каждому в этом городе была намного глубже, чем травма, нанесенная угольным карьером. Как бы не пытался доказать обратное Топрыгин.

– И как вам наш отмороженный? – Борисевич тяжело встал со стула. – Чай, кофе, потанцуем? – игриво повел бровями.

– Кофе.

Есения рассматривала зеленые стены кабинета, находя их на редкость уродливыми. Такая краска, похоже, продавалась исключительно в отделе «для города Тихий» иначе она не могла объяснить совершенно одинаковый цвет что на стенах МВД, что в местной больнице, что на стенах в ее подъезде. Где бы не блуждали ее глаза в Тихом, всюду они натыкались на этот грязный зеленый оттенок, напоминающий цвет военной экипировки. Аромат кислого растворимого кофе вырвал ее из раздумий. Борисевич тяжело плюхнулся на кожаный стул, от чего колесики ножек заскрипели об испорченный линолеум. Есения потянулась к белой чашке и глубоко задышала над терпким ароматом. Ее расшатанные нервы натягивались, словно тетива, но тут же расслаблялись под действием кофеина. Если бы Борисевич разрешил Есении покурить прям в кабинете, она бы выдала ему все, что на самом деле думает о Топрыгине.

– Бывают преступники, которые знают о том, что они – преступники, – начала Есения, – но Топрыгин другой случай. Ему плевать на то, что он сделал. Я даже не уверена, что он до конца осознает то, что совершал. Может, для него это забавная игра. Может быть, – Есения отпила горячий кофе, обжигая кончик языка, – он социопат. Но он точно долбанутый на голову.

Борисевич хихикнул, отвечая на затрезвонивший звонок. Прокричав что-то в трубку благим матом, он грубо отпихнул от себя телефон и стал совершенно другим человеком. Взъерошенным и рассерженным. Начал осматривать Есению уже не скрывая своего мужского интереса. Есения давно привыкла, что мужчины редко воспринимают ее как журналистку. Сначала пожирают ее взглядом, отпускают шутки по поводу ее методов получения должности причинным местом, а после, когда Есения грубо посылает их на любые вариации трех букв, агрессивно подытоживают, что все бабы – дуры. А Есения – особенная дура, потому что со своим мнением и не понимает пошлых шуток, а должна ведь млеть от них. Дура!

– Хотите мне что-то сказать? – грубо спросила она у Борисевича, громко поставив кружку на стол и придав его взгляду осознанность.

Борисевич, пойманный на «пожирании» молодой журналистки, одернул себя.

– Да, слушай, Михаил у нас с диагнозом – извращенец. Ты не думай, что особо найдешь ответы на свои вопросы у него. У нас тут и НТВшники были несколько раз, а он все дурака из себя перед ними строит. То угольная промышленность ему мешает жить, то «менты сволочи», то старый он и хочет покоя. Косит под дурака профессионально, так что…

– Ну, во-первых, мы вроде бы не переходили на «ты», – твердо ответила Есения. – А во–вторых, вы еще не знаете, на что я способна.

– Каждый мужчина знает, на что способна женщина, – не двусмысленно заметил Борисевич.

Есения отодвинула невкусный кофе и встала из-за стола. Слушать чепуху от сексиста ей было неинтересно. Она как бы случайно поводила рукой перед Борисевичем, отмечая свое обручальное кольцо на пальце.

– Как я могу изучить дела? – раздраженно спросила она.

Борисевич откинул голову на спинку стула, с удивлением рассматривая Есению. Этот приказной тон в его кабинете звучал лишь от его начальника, но точно не от малолетней девки.

– Я вам дам в помощь нашего оперативника, – ответил он, потеряв интерес к ней. – Завтра приходите.

– Я не могу изучить сама? Имею право, – встала в позу Есения, надменно смотря в его одутловатое лицо.

– Слушайте, конечно, имеете. Но это мой отдел, и я решаю, кто и как здесь будет рыться в архивах, – грубо огрызнулся Борисевич. – Понятно?

Есения теряла терпение, но портить из без того натянутые отношения со следователем не намеревалась. С одной стороны, она уже сделала главное – поставила его на место. А остальное, так и быть, примет с опущенной головой. Уж что-что, а Есения умела наступать себе не горло во имя высшей цели своей работы – докопаться до правды любой ценой. И каким бы дураком не притворился Топрыгин, она залезет ему под кожу и выудит оттуда эксклюзив. Чертовы НТВшники еще будут восхищаться ее работой!

Из-под полуопущенных ресниц Есения наблюдала за тенями на потолке, отбрасываемые машинами с улицы. Осмотрелась по сторонам, пытаясь найти что-то важное, но со временем упущенное. Хотела бы вспомнить, но не могла. Посмотрела снова вверх и задумалась. Интересно, если бы шестнадцатилетняя Есения зашла в комнату, что бы сказала ей? Любопытно, где сейчас Фил? Есения прижала пальцы к губам, лаская их подушечкой. Закрыла глаза и представила, что Фил появился в этой комнате. Взрослый, как и она сейчас. Что случилось бы между ними дальше? Она бы обвила его плечи руками, поцеловала в губы и рассказала о том, как не смогла его забыть. Рассказала бы, что стала журналисткой, как и мечтала. Внезапно ее мысли прервал телефонный звонок. По иронии судьбы это оказался Вадим. Есения покраснела от стыда. Если бы ее законный муж знал, какие мысли посещают ее голову, то не простил бы ей этого. Она и сама не простила бы. Но ведь любить прошлое – не значит предать настоящее.

– Что с тобой случилось, Есения?

Вадим назвал ее полное имя, а значит – был зол. Она помедлила прежде, чем уточнить:

– В смысле?

– Что с тобой? Интервью – кошмарное, хоть осознаешь это? – его хладнокровный тон всегда пугал Есению, но он никогда не повышал голоса. – Ты осуждаешь его. Дважды спросила – оправдывает ли он себя, потому что сама пытаешься оправдать Михаила, иначе не сможешь работать дальше с ним. Но ты, кажется, забыла, что ни осуждать, ни оправдывать не должна. Что с тобой? Родной воздух навеял ностальгией, и ты лишилась критического мышления?

Есения устало села на кровать, подогнув ногу под себя. Растрепанные волосы намагнитились и прилипли к ее темной кофте, но она совсем не обратила на это внимание. И вправду, что это нашло на нее? Она и сама знала, что перешла черту от журналистики к человечности. Где была ее человечность, когда она ездила с Демидом в Сирию? Где была ее человечность, когда она брала интервью у человека, совершившего когда-то политическое преступление?

– Не знаю, – на выдохе ответила она.

– Ты сдулась, – диагностировал Вадим. – Слушай, дорогая, так не пойдет. Если ты не соберешься и не предоставишь мне хороший материал, я верну тебя обратно, а на твое место отправлю Майю. Сходи к следователю, изучи его дело или дела, как захочешь. Пообщайся с людьми, которые ловили его и водили на следственные эксперименты. Включи свой профессиональный «нюх» и работай, Есения. Работай. Ты приехала не отдыхать.

Она не успела возразить, Вадим скинул звонок. Есению эта его черта раздражала, но гораздо меньше настырности, которой владели некоторые коллеги, по сто раз названивая ей на телефон. Растрепав волосы, снова легла на кровать. На самом деле, Есения давно привыкла к критике, научилась с ней жить и ходить бок о бок. Только адекватное восприятие чужого мнения сделало из нее профессионала своего дела. Сколько людей «тыкали» в ее ошибки, сколько раз Есения это молча слушала и просто делала выводы. Со временем критика перестала ее цеплять, а после и вовсе исчезла. Но теперь снова вернулась. Также внезапно, как Есения хотела, чтобы вернулся Фил. Окончательно устав от этого дня, продолжая думать о Филе, Есения все спрашивала, в какой момент вернулась к тому, что ее критикуют…

2011 год.

Есения и Жека болтали на лавочке около кабинета алгебры. Громко смеялись, обсуждая наряды и поведение своих одноклассниц. Это была излюбленная тема всех школьниц. Идти на урок не хотелось, вернуться к учебе оказалось особенно тяжело в старшей школе. Но прозвенел звонок, и подруги поплелись на урок. Есения сжала ручку сумки, бросив испуганный взгляд на свою вторую парту. Она была пуста – Фил не пришел. Выдохнув и облегченно улыбнувшись, Есения прошла за Жекой и села на место. Низкая тучная женщина в очках закрыла дверь и начала знакомиться с классом.

– Новая математичка, класс, – закатил глаза Ваня.

Одноклассники поддержали его вздохами. Женя с улыбкой ткнула соседа по парте в плечо. Есеня прищурилась на подругу, уже отсчитывая дни до момента, когда будет залечивать сердце своей любвеобильной подружки после любвеобильного соседа по парте.

– Извините, – скрипнула старая дверь, и послышался чей-то голос.

Фил уверенно шагнул в класс и обворожительно улыбнулся новой учительнице. Следом за ним «завалились» еще их несколько одноклассников. Определенно, они всей толпой курили за школой. Есению бросило в жар, она вся сжалась в деревянный неудобный стул, опустив глаза в парту. Возможно, взрослая Есения могла бы противостоять своим неконтролируемым реакциям на Фила, но не тогда – не в 2011 году. Фил опустился рядом, игнорируя причитания новой математички. Вместо этого, он обратился к Есении:

– Привет.

Она сухо поприветствовала его, так и не повернувшись.

Но Фил продолжил смотреть, пытаясь вспомнить ее. Неприметная Есения, в белой блузке с длинными рукавами, в типичной школьной короткой юбке (как в прочем и у всех девчонок в старшей школе). Ну да, у нее была отличительная черта – длинные прямые волосы. И глаза. Очень красивые зеленые глаза. Он такого зеленого цвета никогда не видел.

Есения игнорировала его взгляд, играя в равнодушную соседку по парте. Играть эту роль ей было тяжело, потому что внутри от его взгляда все сжималось, пальцы тряслись, не слушались и то и дело пытались выронить ручку. За всем этим наблюдала одна из одноклассниц. Заметив ее пристальный взгляд, Есения вскипела и с раздражением посмотрела на Фила.

– Тебе чего, Филипп? – грубо обратилась она к его полному имени, чтобы выставить невидимую дистанцию между ними.

Филу это даже понравилось. Он широко улыбнулся ее дерзости. Арина недовольно обернулась к Есении, после того, как та самая одноклассница что-то шепнула ей на ухо. Есения смущенно отвела взгляд. Они с Ариной были с одного двора, в детстве часто гуляли вместе и считались лучшими подругами. Но это было до знакомства Есении с Жекой. До соседства по парте с Филом.

– Откуда я тебя знаю? – не унимался Фил.

– Ниоткуда, – огрызнулась Есения.

– Вам весело? – обратилась к ним математичка. – Елена, иди к доске, реши этот пример.

– Я – Есения, – Есения тяжело вздохнула, бросила на Фила недовольный взгляд и вышла к доске.

Фил смотрел ей в след и улыбался. Ваня подмигнул ему, кивнув в сторону Есении. Фил отмахнулся. С лучшим другом поделиться своими мыслями он не считал нужным. Да и мыслей особо не было, просто Есения такая смешная и забавная, с красивыми зелеными глазами. И сама по себе – очень красивая. И откуда он помнил эти глаза?

Есения смотрела на незнакомый ей пример и совершенно не понимала, что ей надо написать. Она была слаба в алгебре и геометрии, даже не хотела познать эти науки. Особенно в первый день в старшей школе. Вымученно взглянув на математичку, она молила ее о пощаде, но та равнодушно листала учебник, облизывая указательный палец. Есения посмотрела на Жеку, та лишь повела плечами. Арина отвела взгляд и помогать явно не собиралась. Заметив смятение соседки по парте, Фил, который был силен в математике, что-то написал и сфотографировал. Нашел ее в «Вконтакте» в общей группе «10Б» и отправил фото. Есения осторожно достала телефон из кармана юбки и взглянула на экран. Удивленно хотела повернуться к Филу, но не решилась. Взглянула на математичку, которой до нее не было дела, и стала осторожно списывать.

– Списывать я не просила, – раздался громкий голос учительницы. – Елена, садись на место, еще раз отвлечешься, я поставлю тебе двойку.

– Есения, – уперто поправила ее и направилась за парту.

Фил встретил ее такой же широкой лучезарной улыбкой. Раздражающий тип.

– Не благодари, соседка Есения, – подмигнул он.

Она закатила глаза, так ничего ему и не ответив. Когда Фил перестал проявлять знаки внимание в ее сторону, а за окном пошел осенний дождь, Есения улыбнулась заботе, проявленной Филом в ее сторону. Пусть она была холодна и равнодушна внешне, но внутри нее все горело от мыслей о соседе по парте.

Глава 4. Старый друг лучше новых двух.

Есения налила себе крепкое растворимое кофе и заела это дело хлебом с маслом. Идти куда-то особо не хотелось, ведь лето выдалось в Якутии, как обычно, холодным. За окном моросил промозглый дождик, люди переодели шорты в джинсы, накинув сверху куртки. Вчерашние зеленые ветки сосен снова грустно опустились.

– Ты и отвыкла от этого, – с улыбкой заметила мама. – В школе когда училась, любила такую погоду.

– Мозгов то прибавилось, – усмехнулась Есения. – Обещала съездить на кладбище к отцу и солгала…

Есения и вправду оттягивала этот момент. Встреча с холодным камнем, на котором было выгравировано лицо ее папы – страшила ее сильнее, чем интервью с убийцей и педофилом. В это промозглое утро, она осознавала, что винит себя за то, что не была на похоронах. Ей было стыдно смотреть в застывшие навсегда глаза любимого папы.

– Дочка, когда будешь готова, поедем. Кладбище не то место, куда стоит ездить ради приличия.

– И часто ты ездишь к нему? – ненароком спросила Есения.

Мама вяло улыбнулась, морщинки в уголках ее глаз углубились, но она ответила дочери:

– Насколько это возможно, насколько можно часто тревожить его душу. Там и моя душа, вместе с ним, в этом камне, – она испуганно посмотрела Есении в глаза. – Не ходи туда, пока не будешь готова.

Есения обняла маму за плечи и последовала ее совету. В школьные годы, молчаливая, но бунтующая Есения, часто ослушивалась маминых советов; не верила ей, считала ее глупой и даже наивной. Оказалось, глупой и наивной была сама Есения. С годами она осознала, что мама всегда оказывалась права.

Быстро поникнув от безделья, Есения взяла себя в руки и вышла на дождливую улицу. Решила упустить возможность познакомиться с местным такси: разочаровываться сильней не хотелось, а до отделения МВД было недалеко. Удивительно, но Тихий местами преобразился. Появились современные детские площадки с яркими крышами, дорожки для велосипедистов, скверы и памятники первым строителям. Супермаркеты. «Бристоль». И все. Ничего больше Есения не смогла выделить. По сравнению со столицей Молдовы, где она проживает, этот город напоминал ей об умирающей юности. Ее юность умерла здесь и юность многих умерла здесь. Юность восьмерых (а по признанию уже и девятерых) подростков забрал Михаил Топрыгин – тоже здесь. Она остановилась и огляделась. Неужели она – прыткая и целеустремленная журналистка, пасует перед человеком, который испачкал руки по локоть в крови? Есения подошла к желтой выцветшей оградке, но сесть не решилась. Вместо этого, она уверенно зашагала к серому невзрачному зданию, которое возвышалось на окраине города так, словно там находилась обитель власти. Так оно и было в городе Тихом.

– Позовите, пожалуйста, следователя Борисевича, он меня ждет, – устало протянула Есения дежурному, сидящему на входе.

Она держала в руке свое заламинированное удостоверение прессы и тыкала им в небольшое окошко. Заметив совершенно тупой взгляд облысевшего мужчины на нее, Есения раздраженно стянула круглые темные очки себе на переносицу, чтобы он смог сравнить ее с фотографией на удостоверении.

– Ну, похожа? – раздраженно спросила.

– Обалдеть! Еся – это ты?! – окликнули ее.

Есения хмуро обернулась. Только один человек в ее жизни называл ее так. На нее смотрела повзрослевшая Жека, с лишними килограммами, но с той же озорной ухмылкой и рыжими волосами. Они робко посмотрели друг на друга: каждая попыталась узнать в родных когда-то глазах близкого человека. Жека сделала неуверенный шаг и заключила Есению в свои объятия. Обеим захотелось расплакаться от случившейся встречи, но никто не решился на это откровение. Есения очень обрадовалась Жеке, хоть и не хотела потерять свое лицо перед полицейскими, с которыми ей еще предстояло работать.

– Я тебя не узнала, только по твоей манере разговаривать, – смеялась Женя, вытирая слезы. – Подруга, сколько лет прошло?

– Много, – горько улыбнулась Есения.

– Точно, – Жека смущенно отвела глаза.

Но Есения не заметила этого стыда, приобняла подругу за плечи, искренне сжав ее под локоть. Это было удивительно. Встреть она Женю где-нибудь за пределами Тихого, она бы удивилась тому, как та изменилась. Как в уголках ее глаз появились мимические морщинки, как изменилось ее когда-то подростковое тело. Как из озорной любимице парней Женя выросла во взрослую красивую женщину. Это магия Тихого – все здесь наводило Есению на легкую ностальгию и тоску по прошлому. И, на самом деле, ей было все равно, какая стала Жека. Она все равно была ее рада видеть.

– Куришь? – поинтересовалась Женя.

– Бросаю, – Есения замялась, – но, я покурю.

Они вышли на улицу. Женя вручила ей тонкую сигарету и подожгла. Старые подруги молчали, привыкая к обществу друг друга. Столько лет спустя Жека и Есения не знали, о чем говорить и о чем спросить. Есения глубоко затянулась и сквозь дым посмотрела в профиль Жени.

– Ты в полиции работаешь? – она рассмотрела ее форму. – Дознаватель?

– Ты подкованная, как обычно, – усмехнулась Жека. – А ты? Стала журналисткой?

Есения кивнула, и они снова замолчали. Сигаретный треск разрывал тишину. Очевидные и посредственные вопросы Есения терпеть не могла, но по-другому в эту минуту не умела. Жека курила быстро и нервно, словно торопилась уйти отсюда. Или торопилась уйти от Есении.

Есения стряхнула пепел и спросила:

– Как ты, Жека?

– Как все – нормально. Мне, конечно, не повезло вырваться из этого умирающего городка, тут и умру, – неловко усмехнулась. – А ты? Какими судьбами?

– Может, встретимся, я и расскажу тебе все? – неожиданно предложила Есения.

Женя мягко улыбнулась ей и кивнула:

– У тебя новый номер?

Закончив перекур, они вернулись внутрь. Женя пропустила подругу мимо дежурного, и обе разошлись по разным коридорам. В самом дальнем, Есению ждал Борисевич. Она осторожно постучалась и вошла тогда, когда твердый мужской голос ее пригласил.

– Чай или кофе? – предложил он как всегда. – Потанцуем?

Есения отказалась. Ей хотелось работать и как можно быстрее закончить общение с Борисевичем. Оставаться в Тихом становилось для нее все тяжелее. Несмотря на встречу со старой подругой, Есения ощутила себя менее защищенной теперь. Возможно, это сказывалось отсутствие с ней Демида. Борисевич пригласил нескольких сотрудников в кабинет, и те предложили проводить Есению в архив.

Есения шла впереди этой толпы. Чувствуя, как липкие мужские взгляды скользят по ее лодыжкам сзади и поднимаются выше. Как молодые и не очень полицейские откровенно изучают ее, как хищники на охоте. Она и забыла, как это – быть мясом. Шепот позади то и дело прерывался смешками, но никто из полицейских даже не решался заговорить с Есенией. Ее вечно недовольный взгляд производил противозачаточный эффект.

– Я – Алексей, – дружелюбно улыбнулся высокий мужчина. – Борисевич попросил помочь вам с делом Топрыгина.

– А сам Борисевич когда окажет мне услугу и пообщается со мной? – не скрывая надменности, спросила раздраженная их вниманием Есения.

– Пока много работы, – отрезал Алексей, не потеряв своей улыбки.

– Ваши коллеги – удивительные люди, – продолжила она, когда они вошли в пыльный архив. – Вроде должны защищать граждан, а выходит так, что я иду и боюсь их.

Алексей отмахнулся:

– Они неплохие ребята, а вы нездешняя и, объективно, красивая. А красивые женщины нравятся мужчинам.

– Это комплимент? – Есения впервые взглянула на него.

– А вы можете посчитать такую посредственность за комплимент? – посмотрел он в ее глаза.

Губы Есении растянулись в улыбке.

– Вау, мужчина с мозгами, – глаза ее скользнули по его выбритому лицу. – Что вы забыли в полиции, Алексей? С такими то данными.

Он усмехнулся, облокачивась на стойку архивариуса. Наклонился к Есении.

– Это комплимент? – многозначительно поднял брови.

– Констатация факта, – ухмыльнулась она.

За стойкой появилась невысокая женщина, и оба отстранились друг от друга.

От затхлого запаха внутри архива саднило в носу. Сквозь покрытые дорожной пылью окна под потолками струился блеклый свет. Есения прошла мимо книжных стеллажей и села за дальний стол. Принялась изучать дела «тихого маньяка». Алексей сел напротив и увлеченно поведал ей обо всех делах Михаила.

– Вы так осведомлены, работали с ним? – догадалась Есения. – Сколько вам лет?

– Мне тридцать три уже. Я был выпускником академии, когда его только поймали.

– Молодо выглядите, – заметила она.

– Свою первую жертву он задушил ее же пояском от платья. И всех своих жертв он душил их личными предметами одежды, – пояснил Алексей, выставляла тома дел на стол.

У Есении внутри все сжалось от ужаса, когда на странице первого дела она встретилась с мертвыми глазами девочки Ани. Внезапно, утренний кофе поднялся к горлу, намереваясь покинуть свои границы. Есения сглотнула, подавляя желание потерять сознание и очистить желудок прямо в архиве. От безумного ужаса до паники оставалось пару минут, потому Есения уперто схватилась за шершавые страницы и тяжело задышала. Ей не в новинку было разглядывать трупы, но именно трупы юных девочек вызвали такой силы панику. Алексей изучающе смотрел на нее. Поймав его взгляд, она взяла себя в руки и принялась за работу с хваткой, которая последний раз была у нее в Сирии.