И тут пришла беда

Забава торопливо передала топор Беривою, нерешительно его принявшему.

– Как отговорилась? – По – хозяйски спросила Велимира, откидывая косы за спину и покручивая запястьями.

– Больной сказалась, – робко ответила Забава, – служанки забеспокоились, хотели со мной остаться, да я их отговорила… А кого не отговорила, тем твоего порошка в еду подсыпала – спят теперь беспробудным сном… Госпожа, – жалобно обратилась она к Велимире, – с ними же беды не случится?

– Не бойся, – усмехнулась та, – в чём – в чём, а в травах я понимаю. Ну, – обратилась она к Беривою, – готов?

Тот кивнул и поднял топор, занеся его над тонким стволом яблони. Евсей с Забавой встали по одну сторону от неё, Велимира – по другую.

– Руби! – Звонко скомандовала ведьма, и лезвие обрушилось. Затрещало, застонало дерево, полетели щепки во все стороны. Топор, казалось, увяз в стволе, и Беривой, с трудом его вытащив, ударил снова. Ещё более жалобный стон раздался, и Евсею на миг показалось, будто из яблони полилась кровь – густая, бурая, и даже в воздухе запахло железом… Тряхнув головой, он отогнал наваждение.

При каждом ударе Забава содрогалась, словно не яблоню рубил Беривой, а её саму. Заглянув ей в лицо, Евсей увидел слёзы, текущие по щекам, и неловко, попытавшись утешить, положил руку ей на плечо. Она благодарно взглянула на него и не попыталась отстраниться, напротив, будто подвинулась ближе. Велимира следила за каждым Беривоевым движением, хищно сощурившись. Она казалась дикой кошкой, собравшейся перед прыжком.

Откуда – то из глубины двора выскочил дворовой – всклокоченный, взбешённый, с перекошенным лицом, и кинулся прямо к ним.

– Мерзавцы! – Вопил он. – Сволочи! Как посмели мою яблоньку…

– Пошёл вон! – Шипяще рявкнула на него Велимира, сверкнув глазами. Он резко оборвал причитания, будто споткнулся, обиженно забился под крыльцо.

Сверкнул топор раз, другой, третий… Под душераздирающий скрип и треск ствол, наконец, накренился. Евсей поёжился – точно голову рубили человеку, а она всё болталась на последних жилах шеи… Мерзкое было зрелище, что сказать.

Вдруг из щели между стволом и пнём выглянули злобно – красные глаза. Белый заяц выскочил из яблони, перелетел через Беривоев топор да дал дёру – только сверкали лапы, да болтались длинные уши. Не успел Евсей и рта открыть, как Беривой кинулся на него серой молнией, и спустя миг уже прижимал зайца к земле. Только стал он приподниматься, как из – под живота у него выпорхнула утка и взвилась к небесам, высоко – высоко… Евсей глянул на Велимиру – она сосредоточенно что – то бормотала, прикрыв глаза. Лицо её осунулось, побледнело почти до синевы. Подняв руку, она принялась сжимать пальцы в кулак – всё туже, туже, и когда кулак сомкнулся, утка вдруг трепыхнулась, замерла – и камнем рухнула вниз головой.

– Лови её! – Азартно крикнула Велимира, отбегая назад.

Утка вдруг затрепетала крыльями, сжалась – и вот вместо неё к земле летел серый неприметный комочек, который глаз с трудом мог разглядеть. «Упадёт, – мелькнула мысль у Евсея, – если не разобьётся, вовек не сыщем!». Он разбежался, оттолкнулся от пня и, подскочив, ловко схватил мышь в воздухе, плотно зажав её в ладонях. Мышь едва слышно пищала и скреблась, а у Евсея гулко колотилось сердце – он до последнего не верил, что ему удастся… Беривой благодарно похлопал его по плечу. Слабо улыбнувшись, Евсей шагнул было к Велимире, протягивая ей руки, как вдруг его остановила Забава.

– Погоди, госпожа, – сказала она удивлённой ведьме, – тут хитрость.

Она мягко улыбнулась и протянула Евсею ладони. Он, догадавшись, едва дыша, пересадил к ней мышонка. Делал он это с опаской – иногда целые сказки строились на женской боязни мышей…

Забава осторожно приняла его, легонько почесав мышонку одно из больших круглых ушек.

– Хорошенький такой, да? – Почти восторженно сказала она.

– Ага, – недовольно скрестила руки Велимира, – делать – то нам с ним что?

– Беривой Болеславович, – повернулась Забава к мужчине, – не найдётся ли у тебя ножа?

Вскоре на крыльце, прямо перед порогом дома, в ряд оказались уложены три ножа. Забава тем временем объясняла ласковым, неторопливым голосом – в детстве отец частенько рассказывал им сказки, которых она больше никогда не слышала.

– Госпожа, – робко обратилась она к Велимире, – знаешь ли заговор на трёх водах?

– Кто ж не знает, – обиженно фыркнула та.

– Надо будет его читать, пока я постараюсь его через преграды провести.

– Надо – значит, надо, – отозвалась Велимира, засучила рукава и принялась нашёптывать себе под нос что – то про солёные воды, глубокие воды, горькие воды. Евсей усилием воли заставил себя не вслушиваться, тем более, что перед его глазами происходило любопытное зрелище. Забава осторожно поставила мышонка на пол и, перегородив ему дорогу ладонями, мягко направляла его к лежащим ножам. Тот шёл вперёд, точно очарованный, шаткой, будто пьяной походкой, и переваливался через рукояти, почти падая вперёд. Наконец, он пересёк порог, и его окутал серебристый туман, сиявший так ярко, что Евсей прикрыл глаза рукавом. Наконец, когда туман рассеялся, четыре пары глаз жадно поглядели за порог – каждый взгляд был наполнен надеждой на что – то своё. На полу лежала, почти закатившись в щель, небольшая острая игла.

– Ага, – многозначительно сказала Велимира.

Она одним прыжком оказалась внутри и ловко схватила иглу, что, казалось, даже в этом облике старалась скрыться от их глаз, ускользнуть. Евсей оглянулся на Забаву – она стояла, уронив руки, изогнув губы в почти осязаемой горечи.

– Что это? – Услышал Евсей свой растерянный голос.

– Залог. – Отозвалась Велимира, чем – то страшно довольная, и, взглянув на его непонимающее лицо, продолжила. – Бывает такое, что слабый колдун приходит с просьбой к одному из богов, и тот одаривает его большими силами. Колдун тогда оставляет подобный залог, – она внесла иглу под солнечный луч, и та засияла изнутри жидким серебром, – знак верности богу – покровителю. А если же такой сломать, – Велимира расплылась в почти злобной улыбке, – то колдун останется и без обретённых сил, и здоровьем скорбеть станет – такова расплата за жажду. Потому – то они редки – иной после того, как находят залог, и умереть может.

Лицо Забавы мертвецки побелело.

– Госпожа! – Воскликнула она, рухнув на колени. – Молю, не надо!

Евсей бросился её поднимать. Сомнения его постепенно рассеивались – не могла она, зная о замысле своего отца, сама же к нему смерть привести…

– З-залог мал, – вдруг сказал Беривой, – с т-такого и не получишь почти н-ничего – он скорее будет д-договором, об-бещанием… Не б-бойся, госпожа, – сказал он Забаве, прятавшей слёзы за рукавом, – т-твой отец не ум-мрёт от подобного…

– Верно, – с сожалением отозвалась Велимира, разглядывая иглу, – но части сил лишится. И потому спрячь её, – она вдруг сунула иглу в руки Забаве, – и храни, как зеницу ока – чтобы ни твой отец, ни его благодетель не поняли, что мы обнаружили иглу.

Забава торопливо закивала.

– Госпожа! – Вдруг воскликнула она. – Яблоню сажала моя матушка – не может это быть её залогом?

Велимира покачала головой.

– Со смертью человека и залог рассеивается, – сказала она, вдруг поглядев на Забаву с сожалением, – это, конечно, не доказывает, что твой отец спутался со старыми богами, но сомнений добавляет. Был бы он честным человеком, разве стал бы скрывать это от своих детей?

Забава молча смотрела в землю. Велимира спустилась с крыльца и встала рядом с ней.

– Боишься за него? – Тихо спросила она.

– Он мой отец, – ответила Забава, вскинув голову, – он мог отдать залог по молодости и глупости, он мог быть околдован. Его могли запугать, в конце – концов! – Забава всплеснула руками – взметнулись крылья – рукава.

– Верно, – Евсей встал рядом с ней, – ты не можешь по залогу узнать, кому из богов он принесён?

Велимира раздражённо мотнула головой.

– Ты всё ещё хочешь помочь нам? – Она не отрывала взгляда от Забавы.

Та решительно кивнула.

– Всем, чем смогу, – она прижала иглу к груди, – мне нравится этот мир, госпожа… Я не хочу, чтобы в один миг закат стал красным не от лучей солнца, а от крови.

Возвращались обратно они, когда облака окрасились в нежно – розовый. Велимира возбуждённо трещала с Беривоем о чём – то своём, колдовском – Евсей понимал через слово, а после и вовсе перестал вслушиваться, думая о своём.

Когда они проходили под посадским теремом, где и сейчас, в разгар веселья, стояла стража, мысль превратилась в решительное намерение.

– Госпожа, – собрав волю в кулак, обратился он к ведьме, – пойдёшь Святослава Гневича лечить, расспроси Радомилу Ершовну о муже её, да о служении Мерове…

Велимира повернулась к нему, приподняв бровь.

– Думаешь? – Протянула она.

– Не надо расспрашивать. – Донеслось вдруг хрипло из ближайших кустов. Велимира подпрыгнула от неожиданности, Евсей вздрогнул, Беривой незаметно оказался перед ними, загородив их своей спиной. На дорогу вывалилась женщина – сгорбленная, будто придавленная к земле, простоволосая – седые волосы растрепались. Одежда её, хоть и выглядела дорогой, была испачкана землёй и чем – то алым. Приглядевшись, Евсей с великим трудом узнал в этой измученной женщине жену посадника – за несколько дней она будто постарела на много лет.

– Не надо расспрашивать, – повторила она, – я всё расскажу.

Глава 22

*

За столом в маленькой ведьминой избушке Радомила Ершовна тряслась так, будто за окном стояла лютая зима. Беривой налил ей в рог тёплого мёду, но она всё никак не могла согреться, с трудом выцеживая из себя слова.

– Госпожа явилась ко мне в начале ревуна, – говорила она, дрожащими пальцами придерживая норовивший спасть платок – Евсей стыдливо отводил глаза, – она сказала… Сказала… – Она всхлипнула и уткнулась в кружку. Велимира её не торопила – лишь дёргала ногой под столом, приводя Евсея в раздражение.

Наконец, отдышавшись, она продолжила:

– Она сказала, что её терпение на исходе. Сказала, что моего мужа должно настигнуть наказание – что я, как её верная слуга, должна убить его. Убить его! Моё сердце, душу мою растерзать! – Она вцепилась пальцами себе в волосы.

– Полно, госпожа, – ровным тоном сказал Беривой, ласково разжимая её ладонь, – ты здесь, в безопасности. Мы с тобой, мы не дадим в обиду тебя, поможем твоему мужу. Говори дальше, не бойся.

Шумно выдохнув и сделав большой глоток из рога, Радомила Ершовна продолжила:

– Я отказалась. Извини, сказала, госпожа, я давно тебе не служу… А она мне – не сделаешь, как я велела, дочь твоя… – Она всхлипнула. – Кровиночка, ко мне… В ледяную крепость пойдёт… – Она повернулась к Велимире, чуть не смахнув со стола всю посуду. – Яра отстояла её тогда, в младенчестве, но до сих пор её жизнь в руках госпожи зимы.

– Отчего ж ты к Яре не пошла? – Спросила Велимира, покручивая серьги.

Радомила Ершовна сгорбилась ещё сильнее, точно стремясь исчезнуть.

– Яра сама у госпожи Меровы в немилости, – почти прошептала она, – что бы она сделала? Сами боги Ледяной госпоже не указ! И я решила, – она выпрямилась, устремив горящий взгляд куда – то мимо них, – что если Мерова возьмётся за мою дочь, ей в живых точно не ходить… А вот если я мужа своего убить попытаюсь, то он ведь и выжить может! – Она вновь согнулась, глотнув ещё мёда. – Мой расчёт сработал. Святослав Гневич выжил – выжил же? – Она жадно впилась взглядом в Велимиру.

– Обязательно, – уверенно сказала та, – ещё правнуков понянчит. Я своё дело знаю, госпожа.

– А потом Яра пропала, – пробормотала Радомила Ершовна так тихо, будто сама боялась услышать эти слова, – я сразу поняла, что дело неладно, когда вместо неё пришла ты. Что, если госпожа Мерова решила со всеми счёты свести? – Она обхватила себя руками, раскачиваясь взад – вперёд. – Что нынче будет…

– Яра не пропала, Радомила Ершовна, – сказала Велимира, едва – едва шевеля губами, – она просто… уехала. На правый берег, по важным делам. Она скоро вернётся. И муж твой скоро поправится, – она осторожно накрыла своей ладонью руки жены посадника, – зелье уже готово. Пойдём – ка в дом твой, а то глядишь – тебя хватятся.

– Да – да, – радостно закивала та, – пойдём скорее! Правду говоришь, Яра не пропала?

Пока Велимира торопливо переливала зелье из огромного медного котелка в небольшой кувшин, она вполголоса говорила что – то Беривою. Евсей незаметно подошёл поближе и встал у печи, будто грея руки.

– Он-на всё равно всё поймёт, – говорил Беривой, – н-нам придётся на п-правый берег ехать.

– Пусть лучше позже, чем сейчас, – отвечала Велимира, – а то совсем с ума сойдёт, бедная. Или глупостей наделает – ещё лучше!

Радомилу Ершовну закутали в плащ, который раньше принадлежал ведьме Ярине – на Беривоя, молча уткнувшегося в пол, было больно смотреть.

На пороге Велимира обернулась к ним. Несколько мгновений она молча смотрела то на Беривоя, то на Евсея, а после неловко бросила:

– Сходили бы на охоту, что ли, – и скрылась за дверью.

Беривой встал, потянулся и достал из большого сундука с железными коваными углами крепкий большой лук.

– Идёшь? – Спросил он Евсея.

– Иду! – Радостно отозвался тот, торопливо оборачивая вокруг плеч плащ. Ему надоело, что пользы было от него в этом доме не больше, чем от Душеньки – а то, пожалуй, и меньше.

В лесу двоедушник чувствовал себя, как в родном доме – большой и крупный, он двигался легко и бесшумно, точно настоящий хищник. Евсей даже не пытался помочь ему с охотой – прекрасно понимал, что только спугнёт дичь своим громким дыханием и топотом, и собирал в кустах грибы, которых находилось великое множество. К тому же он, пусть и неосознанно, всё же старался держаться от Беривоя подальше – сам себя корил за это, но всё же боялся.

– И мухоморы б-бери, – Евсей чуть не подпрыгнул от голоса, который раздался совсем рядом с ним, – н-на зелья пригодятся.

«Куда завела меня жизнь?» – меланхолично рассуждал Евсей, складывая в корзину и ярко – красные грибы с белыми точками.

Грибы собирать он умел и любил – в Бонуме, конечно, этот навык подзабылся, но после ухода с учителем пропитание приходилось снова добывать самому.

Он шёл, сбивая капли с листьев и порой низко кланяясь, когда замечал между переплетений корней маленькие круглые шапочки. Увлёкшись, он сам не заметил, как зашёл далеко по тропинке и оказался в незнакомом месте – звонко журчал ручей, неприступной стеной воздвигалась жгучая крапива. Евсей поёжился – в детстве ему славно доставалось за проступки этой самой травой… «Ну, здесь мне точно делать нечего», – решил он, развернулся и почти вплоную увидел злобные жёлтые глаза. Он попятился, споткнулся и пополз назад, прочь от кустов малины, из – за которых вслед за горящими глазами высунулась оскаленная серая пасть. «Он один», – с облегчением вдруг понял Евсей, – «слава Калосу, он один»… Волк вдруг прыгнул, молча, страшно, целясь крупными клыками в горло… Евсей заорал и рванул назад, продираясь через крапиву. Волчьи зубы с обжигающей болью впились в его ногу, рванули вниз… И вдруг разжались со странным визгом.

Евсей обернулся – на примятой крапиве лежал мёртвый волк, а над ним возвышался Беривой, с лицом печально – суровым, сжимавший в руке окровавленный нож

– Б-беривой, – сорвавшимся голосом позвал Евсей.

– Не бойся, Евсей, – тихо сказал он, подавая ему руку, – уже всё закончилось.

Евсей схватился за него и всхлипнул от боли, взглянув на свои ладони – красные вздувшиеся волдыри на них горели огнём.

Глава 23

*

Как добрался до избы, Евсей не помнил – его почти волоком тащил Беривой. В больной ноге словно раз за разом прокручивали раскалённый нож, руки зудели и чесались, и леденящий ужас не отпустил его. Ещё немного, и он бы разрыдался от страха, точно маленький мальчик, но в избе вдруг оказалась тёплая печь, и мягкая, пушистая Душенька, и тряпица, смоченная в лечебном зелье – и тогда он, наконец, пришёл в себя.

– Спасибо, – искренне выдохнул Евсей, – я уж думал, конец мне…

– П-пустяки, – пожал плечами Беривой, тщательно смазывая его руки спасительной тёмно – зелёной мазью, – В-велимира вернётся, и совсем на ноги т-тебя поставит.

Тот, кто вчера чуть не убил его, сегодня спас. Евсей хмыкнул – как насмешлива порой бывала судьба…

Прикрыв глаза, он исподволь смотрел на лицо Беривоя. «Он хороший человек, – почти с нежностью подумал Евсей, – добрый и заботливый… За что Калос так наказал его?». Возможно, сказал Евсей сам себе, учитель знает, может ли Всеблагой спасти от напасти звериной. Он много знал, впитал в себя книжную премудрость… Только бы вернуть его.

– Он н-не должен был напасть, – сказал вдруг Беривой и, взглянув на непонимающее лицо Евсея, продолжил, – в-волки людей обходят за т-три версты, особенно в одиночку. Д-думается мне, это н-неспроста.

В печке умиротворяюще потрескивал огонь, разливая тепло по всей небольшой комнате. Беривой неторопливо разделывал зайца, а Евсей чистил маленьким тупым ножиком грибы, съедая себя от беспокойства. Боль в ранах успокоилась, затихла, в перед глазами всё ещё стояла оскаленная волчья пасть.

– Где там Велимира, – буркнул он, – неужели волки и её съели?

– Лечение – д-дело долгое и с-сложное, – отозвался Беривой, – скоро вернётся.

Ещё несколько минут прошли в тяготевшем Евсея молчании. Он не хотел признавать, но с Велимирой было не так плохо – с ней было весело спорить и ругаться, а ещё говорить. Она много знала о богах и героях, о травах и заклинаниях, о местных жителях и их распрях. Сплетни Всеблагой тоже порицал – потому Евсей говорил себе, что попросту добывает сведения. Последнее колдовство далось ей сложно, он сам видел – если вдруг на неё кто – то нападёт… «Нет, – сказал он себе, – об этом лучше не думать».

– Почему бы попросту не заточить Мерову, как всех остальных богов? – Недовольно спросил он, сдув прядь волос со лба. О, скольких проблем они могли бы избежать, если бы эту служанку Песмноса, притворявшуюся местной богиней, заточили в её же ледяную крепость!

Беривой тихо вздохнул.

– Она – смерть и зима, – ответил он тихо, – она – ужас. Смерть не заточить, не остановить холод и вьюгу. В самой природе нашей – умирать, и ничто не вечно, а потому Мерову победить невозможно – лишь держать её в узде, заставить умерить ненасытный голод.

– Но как же, – Евсей отвёл в сторону нож, давая руке передохнуть, – есть же Хротко, господин золотой крепости – разве он не заменил Мерову?

Беривой тихо хихикнул.

– Не верю, что Велимира н-не рассказала т-тебе об этом, – сказал он, – это она у н-нас любит рассуждать о н-неизбежности и в-величии смерти.

Евсей усмехнулся в кулак. В самом деле, на неё было похоже…Калос тоже говорил, что смерть неизбежна и величественна, но Евсею успокоения это не добавляло. Она казалась ему уродливой костлявой старухой, что разлучала любимых, отбирала детей у матерей и уводила в неведомые дали друзей. Совсем недавно, заглянув ей в глаза, Евсей увидел лишь ужас – нет, расстаться с жизнью ему вовсе не хотелось, даже если на другой стороне его ждали роскошные сады владений Калоса.

– Хротко в самом деле взял на себя часть Меровиной работы, – пожал плечами Беривой, – но он лишь даёт душам приют, не забирает… Да и то, н-не всех. К нему уходят с-славно умершие, – он как – то горько хмыкнул, – утопленники, умершие от п-проклятий, н-нерождённые младенцы, женщины, ум-мершие родами, те, к-кто руки на себя наложил, уходят к г-госпоже зимы…Они п-попросту не найдут д-дороги к золотой крепости.

Евсей задумчиво повёл головой. По всему выходило, что Мерова – до сих пор полноправная госпожа.

– Она – н-наша богиня, – серьёзно сказал Беривой, – лишь оттого и с-считается одной из старых, ч-что князь ей жертвы п-приносить запретил. Х-хотя ведьмы, что служат ей, ч-частенько не брезгуют.

– Зачем это им? – Не удержался Евсей. Он снова вспомнил жену посадника, жмущуюся к плечу Святослава Гневича… – Вот уж славно, наверное, человека прирезать! И Радомила Ершовна так делала?

Душенька, наконец, ухитрилась просочиться под локоть Беривоя и стащила знатный кусок зайчатины. Он был больше её почти вдвое, оттого она шаталась и забавно задирала голову, но упрямо волокла его к кровати.

Беривой пожал плечами, не поднимая глаз.

– М-мерова сильна, – просто сказал он, – под её д-дланью не страшно. Многие отдали б-бы за это не одну человеческую ж-жизнь…

Евсей понурился. Если бы ему предложили вернуть учителя взамен на служение богине смерти, согласился бы он?.. «Нет, – тряхнул он головой, – ни за что. Знаем мы этих слуг Песмноса – с ними потом не сочтёшься…» А если это будет плохой человек – продолжал нашёптывать на ухо хитрый голос – если он будет заслуживать смерти?

Парень с силой помотал головой из стороны в сторону – волосы рассыпались по плечам.

– А ты бы, – спросил он не своим голосом, – ты бы убил?

Беривой, задумавшись, отложил нож. Помолчав немного, он наконец ответил:

– Я н-никогда не хотел п-проливать кровь, д-да пришлось – и н-немало… Больше н-не хочу. Коль с-смогу справиться с-своими силами – значит, буду, к-коль не смогу, – он развёл руками, – там и д-думать будем. А у нас так вообще говорят – на богов надейся, а сам не плошай. – Он подмигнул Евсею.

Евсей едва – едва усмехнулся. Наверное, он бы тоже не стал – даже в самые чёрные дни не спешил хвататься за нож…

– У нас тоже есть многие, – сказал он, обмирая от своей неправедности, – кто думает, будто Калосу угодно, чтобы они убивали подобных тебе, или Велимире, или Фрасибулу… Отчего – то они думают, что богу, что проповедует любовь и прощение, это понравится. Может, и Мерове этого не надо?

– Чего? – Хмыкнул Беривой.

– Жертв. – Объяснил Евсей. – Ну сам посуди – у неё и так полная крепость мертвецов! Больше умерших – больше проблем, разве нет?

Пару мгновений Беривой смотрел на Евсея, а потом расхохотался молодым, задорным смехом. Евсей неловко улыбнулся.

– Ну ты даёшь, малец, – хмыкнут тот, утирая слёзы большим пальцем, – слышали бы тебя старые волхвы! А леший тебя знает, может, и прав ты, – посерьёзнел он, – Мерова богиня скрытная, хитрая, никто не знает, что у неё на уме. Жог и Змей – те просты были, как три серебряника, а Мерова порой такое выкидывала… Слыхал о чёрной болезни?

– Читал, – ответил Евсей, – лет шесть назад была, да? В Валиоре её называли проклятием за веру в ложных богов и всё боялись, что и на нас перекинется за грехи наши.

Беривой кивнул.

– Тогда половина правого берега перемёрла, – сказал он, отложив топор и устремив задумчивый взгляд куда – то вдаль, – все истово молились, чтобы боги усмирили Мерову – никто не ответил, никто за нас не вступился. А после оказалось, что умирали лишь те, кто тайком Змея славил… Вот и поди пойми, – заключил он, вставая, – чего ей сейчас надо.

Дверь с грохотом распахнулась. Евсей подскочил, едва не воткнув нож себе в руку.

– Нам нужно с ней поговорить, – решительно заявила Велимира, вручив кувшин протянувшему руки Беривою.

– С кем? – Терпеливо спросил мужчина, подхватывая ещё и Ярин плащ.

– С Меровой, – ответила Велимира и втянула носом воздух, – хозяйничаете? Правильно, а то нам скоро совсем есть нечего станет. А это что такое? – Возмутилась она, уперев руки в боки. – Душенька, безобразничаешь? Евсей, – вдруг ахнула она, – что с тобой?

– Волк погрыз, – буркнул Евсей, успокоенный. Ведьма жива и даже, кажется, здорова – ну и слава Калосу.

Ласка сердито заворчала и, подхватив последний крошечный кусок мяса, скрылась под кроватью.

– Всё покрывало перепачкала, свинья, – всплеснула руками Велимира, – куда глядел, Беривой?

– Ты не станешь говорить с Меровой, – спокойно ответил тот, не отводя глаз от ведьмы.

– Это ещё почему? – Возмутилась та.

– Это ещё потому, – ответил он, трепетно укладывая плащ в сундук, – ч-что одному Хротко в-ведомо, что с т-тобой случится. Это т-тебе не в бирюльки играть, – он строго посмотрел на неё, – с-сколько ведьм после т-такого в землю легли? Д-даже те, кто служил ей, а т-ты в самое п-пекло лезешь.

– Ну уж нет, – фыркнула Велимира, – как иначе мы узнаем, что она задумала? Забудем, или каждый миг трястись станем, ждать ножа в спину?

– Нет, Велимира, – Беривой сел обратно, взявшись за нож, – с-слишком опасно. Н-нам ничем не поможет твоя смерть.

– Разве только она может говорить с Меровой, – набравшись смелости, вступил в разговор Евсей, – я мог бы…

– Т-ты чужеземец, – ответил двоедушник, не обращая внимания на кипящую от гнева Велимиру, – и иноверец. От т-тебя и мокрого м-места не останется.

Евсей потупил взгляд.

– Я не девчонка! – Прошипела Велимира. – Мне давно не семь лет, не нужно надо мной трястись!

– Я н-не трясусь, – чуть повысил голос Беривой, – но не дам тебе сунуть голову в раскалённую печь.