И тут пришла беда

Русалка насупилась.

– Я могла бы помочь вам, – проговорила она, неторопливо растягивая слова, – за достойную плату.

– Чего ты хочешь? – Увидев, как вдохновенно заблестели русалкины глаза, Велимира сурово добавила. – Людей мы тебе в жертву приносить не станем!

– Тогда петуха. – Ничуть не обиделась та и с довольным видом облизнулась. – Непременно чёрного! Да к нему впридачу принесите мне рубаху новую, нарядную, да колец, да очелий, да браслетов – и гляди, покрасивее!

– Будет, – кивнула Велимира, поднимаясь, – три дня тебе сроку.

– Управлюсь! – Радостно выкрикнула та и вдруг с головой ушла под воду – точно её и не бывало.

– Бежим, – обернулась Велимира к Евсею, и на её лице он увидел отражение своего страха.

Молча кивнув, он поднялся, посадив Душеньку за ворот рубахи. Она немедленно вцепилась в него острыми коготками.

«Жаль, что ведьмы не придумали, как можно по воздуху летать», – пронеслось в голове у Евсея, когда он вновь заставил свои уставшие ноги что есть сил нестись вперёд, туда, где, возможно, поляну уже залили кровью дрожеки.

– Подождите меня! – Донёсся сзади растерянный Забавин крик – она бежала, приподняв юбки, и явно не поспевала за ними.

Не оборачиваясь, Велимира крикнула:

– Не бойся, купеческая дочь – в лесу не заблудишься, он сам тебе путь укажет!

Вскоре Евсей безнадёжно от ведьмы отстал – у той, казалось, стократно сил прибавилось, как только она ступила под сень деревьев. Хотелось наконец остановиться, дать себе отдохнуть, но что-то упорно гнало его вперёд. Он знал – им больше ничего не грозит, ведьма со всем разберётся, но голос внутри упрямо твердил – ты должен быть там, ты должен помочь. Ему нужно своими глазами увидеть, как Велимира усмирит звериную ярость и вернёт Беривою прежний, человечий облик, иначе не сможет спокойно спать ночами. Перед глазами до сих пор стоял безумный взгляд налитых кровью медвежьих глаз, за которыми не разглядеть было спокойного и мудрого Беривоя.

Звериный рёв они услышали задолго до того, как вышли к двоедушнику. Он был полон боли и ненависти, и Евсей, вздрогнув, побежал из последних сил.

Тропинка вильнула в сторону Беривоевой избы. Евсей замедлился, перешёл на шаг – с каждым мигом становилось всё страшнее. Не хотелось лицом к лицу встречаться с разъярённым медведем до того, как ведьма успокоит его.

Услышав тихий свист, Евсей обернулся – из полуобнажённых кустов малины истово махал руками Морошка.

– Еувсей! – Громким шёпотом позвал он. – Сюуда!

Недолго думая, он нырнул к дрожеку.

– Ты в порядке? – Испуганно спросил он.

На лице Морошки появилась растроганная улыбка.

– Все мы в поурядке, – махнул он лапой, – нас не так-то проусто убить! Воут теубе он бы с лёугкостью чеуреп раскрошил. – Он внимательно взглянул Евсею в глаза. – Хоучешь поусмотреть, чеум всё закоунчится?

Евсей решительно кивнул. Морошка поглядел на него с сомнением, но всё же развернулся и шустро пополз вперёд. Евсей следовал за ним, не отрывая глаз от забавно покачивающегося кончика хвоста. Размышлять о необычной природе дрожека было приятнее и проще, чем о необычной природе Беривоя.

Кусты скоро закончились, за ними последовали могучие дубы, между стволами которых Морошка ловко перебегал. Казалось, он должен был выделяться на фоне тёмной коры и ярко-жёлтых листьев, но Евсей и не углядел бы его, если бы не знал, куда смотреть.

От картины, представшей перед ним, больно сжалось в груди сердце – огромный, страшный зверь скалил зубы в угрожающей ухмылке, а прямо напротив него, на расстоянии нескольких шагов, виднелась тонкая фигура Велимиры. Такой хрупкой и маленькой казалась ведьма, что Евсей от страха прикрыл глаза – и как она могла остановить страшилище, которым стал Беривой?..

Над дубами, над берёзами и осинами, над всем огромным, бескрайним лесом полилась нежная, тоскливая песня. В долгой, протяжной мелодии с трудом угадывались слова, но они были не нужны – смысл был не в том, о чём пела ведьма, а в том, как она пела – ни одни слова в мире не смогли бы передать то чувство бесконечной, всепоглощающей тихой скорби об ушедшем, о никогда не виданном, о мимолётом озарившем жизнь и пропавшем, как падающая звезда. Песня проникала в самое нутро души и ловко перебирала её струны. Казалось, она говорила о нём самом – о неизбытной тоске его, о неприглядном детстве, что до сих пор являлось в кошмарах, о страхе за учителя, а под конец песня взмывала ввысь, к самому небу чистыми, ясными переливами, даря надежду и успокоение.

Рядом пригорюнился Морошка, подперев щёку рукой, точно красна девица, но, самое главное – успокоился, наконец, медведь. Он сидел смирно, точно верный пёс, и глаза его стали обыкновенными, осмысленными, будто к нему возвратился человеческий разум. Пасть он больше не скалил – наоборот, на звериной морде расцвела робкая улыбка, так похожая на прежнюю, Беривоеву.

Наконец, последний звук замолк, и осталось лишь дивное наваждение отзвучавшей песни, тревожащей сердце. Велимира бесстрашно подошла к зверю и осторожно, прижала ладони к его щекам.

– Возвращайся, Беривой, – сочувственно позвала она, – мы ждём тебя.

В тот же миг зверя точно выломало – искривились все суставы, неестественно выгнулись лапы, заходил ходуном позвоночник. Из пасти, медленно уменьшающейся, вырвался тяжкий стон боли, и Велимира погладила его по голове – её подобное, кажется, не пугало и не отвращало.

– Тише, тише, – ворковала она, – сейчас легче станет.

Евсей выбрался из кустов – бояться было уже нечего. Неподалёку он увидел тяжко дышащую Забаву, прижимающую руки к животу – долгий бег совсем утомил её. Он торопливо подскочил к ней и, взяв под руку, отвёл в сторону – зла она им желала или нет, а всё же не стоило ей такое видеть. У Евсея перед глазами до сих пор стояло страшное зрелище из избы… «Сколь худо не относились бы люди к вам, не платите им той же монетой – иначе душу свою потеряете, обрастёт она злом», – вспомнил он строки одного из Откровений. Стыдно признать, но Евсей иногда пренебрегал ей, ещё тогда, в Бонуме, но учитель говорил, что никогда не поздно начать праведную жизнь. К тому же, за время, проведённое здесь, он успел уже нарушить без малого десяток заповедей – отчего бы не исполнить хотя бы одну?

Вновь раздался крик боли, и Забава поёжилась.

– Что там? – Тихо спросила она.

Евсей покачал головой.

– Двоедушник человеком оборачивается.

– О, так это Беривой? – Забава сочувствующе опустила глаза. – Бедный…

– Знаешь его? – Осторожно спросил Евсей.

– Нет, но о нём частенько говорили здесь, в Зубце. – Она придвинулась ближе к его уху и зашептала. – Сказывают, что как он пришёл, так и вовсе покоя не было – каждую ночь он лютым зверем оборачивался да убивал без разбору. Его забить поначалу хотели, да Ярина Вадимовна вступилась – сказала, что не по своей воле он зло творит, а стало быть, и вины на нём нет. Вот уже сколько лет с тех пор прошло – он успокоился, мирно зажил, а вон оно как обернулось…

Она вздохнула, обвив себя руками. Евсею стало ужасно стыдно – надо было одёрнуть Морошку, заговорить о чём-нибудь другом – глядишь, ничего бы и не случилось… За своими бедами он совсем забыл о чужом горе, позволил звериной душе вырваться, одержать верх…

Стоны наконец затихли.

– Идём, – кивнул Евсей и торопливо зашагал обратно.

Беривой сидел прямо на земле, держась за голову правой рукой. Вокруг него скакал Морошка – левая рука мужчины висела плетью, и дрожек торопливо обматывал её какими-то листьями. Велимира сидела рядом с ним и, судя по лицу, ей было очень неловко – ведьма попросту не знала, что делать. Из-за стволов деревьев выглядывали любопытные и напуганные лица дрожеков. Поймав взгляд одного из них, Беривой вдруг застонал сквозь зубы, точно ему стало больно, и повалился наземь, не обращая внимания на вскрик Морошки.

– Простите, – выдохнул-всхлипнул он и принялся отбивать поклоны, глухо стуча по земле головой, – простите, простите меня… Я виноват – клянусь Хротко, я искуплю свою вину…

Велимира торопливо подставила ладонь, и следующий удар пришёлся на неё.

– Перестань корить себя, – тихо, но твёрдо сказала она, – это был не ты – это был зверь.

Беривой замер – только плечи его коротко вздрагивали.

Евсею плохо давались попытки утешить – обычно это он прибегал за душевным успокоением к учителю. Он медленно выдохнул и опустился на колени рядом с Беривоем, осторожно положив руку ему на плечо.

– Ты не виноват, – повторил он, – я не сержусь на тебя.

Беривой неловко кивнул Евсею, встал, опёршись на Велимиру, утёр глаза.

– Простите, – последний раз сказал он и захромал к своей избушке, сгорбившись и прижав к себе пострадавшую руку. Велимира зашла вслед за ним, закрыла дверь.

– Может, стоит оставить их наедине? – Задумчиво спросила Забава, проводив их взглядом.

– Нет уж, – Евсей поднялся с земли, – да и куда мы пойдём? Морошка, – обернулся он к дрожеку, – ты с нами?

– Поузже буду, – негромко проговорил тот, – пускай всё поуляжется… Поудумаю, как лучше извиуниться.

Он помахал на прощание рукой и скрылся среди деревьев – только его и видели. Евсей оглянулся – пропали и другие дрожеки, на поляне, разнесённой медведем, остались лишь они с Забавой.

– Ну, – вздохнула она, – пойдём? Нехорошо, конечно, так знакомство начинать, но куда деваться…

Изба Беривоя оказалась совсем маленькой и тёмной – наверное, Беривою пришлось бы наклоняться, чтобы просто стоять в ней. Убранство было совсем простым, даже бедным – никаких кружевных занавесок, скатертей, никаких резных наличников и росписей – даже покрывало на кровати, которое Белийцы обычно вышивали множеством обережных знаков, было просто кипельно-белым. Несмотря на не успевшую остыть печь и кружки, стоявшие на столе, дом казался нежилым, заброшенным.

В полумраке он разглядел Беривоя с Велимирой – те сидели за столом. Велимира что-то неторопливо ему втолковывала, он же слушал её с улыбкой, которая болью искажала его лицо. Обернувшись на скрипнувшую дверь, он, казалось, попытался съёжиться ещё больше.

– Здрав будь, господин Беривой Болеславович! – Защебетала Забава, отвесив ему поясной поклон. – Да продлит твои дни Хротко, да будет к тебе благосклонна матерь Жреба. Не серчай на нас, гостей незваных, не побрезгуй нами…

Он встал, жестом указал на скамью.

– Проходите, – сказал он хриплым голосом, какой Евсей слыхивал у беспробудных пьяниц, – ты извини меня, Забава Твердятична – не смогу тебя принять, как причитается столь дорогой гостье…

– Ничего им не причитается, – сердито оборвала его Велимира, яростно сощурив глаза, – явились, не жданы, не званы…

– Прости, госпожа, – без капли угрызений совести сказал Евсей и, заслонив собой смутившуюся Забаву, выпустил на стол Душеньку. Та немедленно прыгнула прямиком в объятия Беривоя и свернулась у него в руках пушистым комочком. С радостью Евсей заметил, что на лице у того расцвела улыбка – горькая, но настоящая.

Евсей поймал взгляд Велимиры – почти злобный, яростный. «Вот, значит, как, – с обидой подумал он, – прошёл краткий миг единения? Нынче так со мной говорить положено – злиться, кричать, будто я – чуждый, будто я – враг… Позабыл ты, Евсей, с кем избу делишь – разве можно верить ведьме, разве можно надеяться на её доброту»…

– Ладно, – кивнула Велимира, – не прогонять же вас. Эй, хозяин! – Наигранно-весело прикрикнула она. – Тащи поскорее свои запасы! Думу думать будем.

Глава 19

Евсей и сам не знал, сколь сильно он был голоден, пока перед ним не оказалась миска, полная золотистой пареной репы, и ароматный хлеб. Он торопливо накинулся на еду, позабыв про все невзгоды и правила приличия. К счастью, всем было не до него – Забава неторопливо отправляла куски в рот, не забывая нахваливать гостеприимного хозяина, Велимира ела быстро и как-то зло – казалось, вместо кусочков репы она представляла себе их неизвестного врага – а Беривой понуро перебирал еду в миске, рассеянно улыбаясь Забаве, порой протягивая Душеньке кусочки сырого мяса, на которые она торопливо накидывалась.

Когда с едой было покончено, Велимира взялась пересказывать нерадостные вести.

– Этот старый, разбухший, выживший из ума лещ, – злобно шипела она, – вздумал вернуть старых богов! Надо ж было ему такое удумать! И ведь главное – под носом был, гад, свои тёмные делишки проворачивал, зло задумывал на Яру – она ли его не кормила, она ль его от погани всякой не защищала?

– Велимира, – Забава ласково накрыла её ладонь своей, – не горячись так.

– Да как… – Возмутилась она, повернувшись к Забаве, но, столкнувшись с укоризненным взглядом карих глаз, смутилась и продолжила. – Млада говорит, что видела, как на струге вдруг, словно из воздуха, появился колдун, – она покосилась на Забаву, – седовласый, невысокий, в теле, и будто бы женщина в летах. И были с ними двое – мужчина и женщина – без сознания. А после струг сорвался с места и поплыл точно сам собой, да так быстро, что никто за ним угнаться бы не смог.

– Куда он поплыл? – Жадно спросил Евсей, привстав от возбуждения. Вот сейчас! Ещё немного!

Велимира лишь покачала головой.

– К правому берегу, – буркнула она, – точного места Млада не указала – ей дела не было. Русалки любопытны лишь тогда, когда голодны. Водяной же запретил ей жрать тех, кто был на том струге.

Евсей опустился на лавку, бессильно уронив руки. Удача будто вновь отвернулась от них. Все молчали – Велимира яростно перекатывала в пальцах камни серёг, Беривой вертел в руках чарку – кажется, мыслями он был далеко от этого разговора.

– Благодарю за гостеприимство, хозяин, – с улыбкой сказала Забава, поднимаясь из-за стола, – но, боюсь, мне пора идти – хватятся меня служанки, если уже не хватились. Такой шум тогда поднимется…

– Я провожу! – Подскочил Евсей, не обращая внимания на удивлённый взгляд Велимиры. – Не идти же тебе одной через лес, госпожа.

– Благодарю, – ласково сказала ему Забава, – если тебе не сложно…

– Нет-нет, что ты, – замотал он головой, торопливо накидывая на плечи меховую безрукавку – после пережитого его отчего-то знобило.

Тучи разошлись, солнце стояло ещё высоко, но в лесу царил вечный полумрак. Перекликались птицы, алели кисти рябин, шуршала под ногами рыжая и жёлтая листва. Шли они торопливо, молча. Забава казалась непривычно серьёзной и даже суровой. Евсей окинул её печальным взглядом – ему бы хотелось видеть в ней лишь красивую девушку, но подозрительность его возрастала с каждым словом, с каждым жестом… Если она в самом деле была заодно с отцом, то ничем хорошим это для них бы не обернулось.

– Прости, госпожа, – наконец осмелился заговорить он, – но одного я не могу понять – чего ради ты нам помогаешь? Я верю в твою добродетель, – вкрадчиво продолжил он, не узнавая сам себя, – но не каждый человек протянет руку другим, если беда не коснётся его самого…

– Уже коснулась, – рассеянно отозвалась Забава, – если стану сейчас сидеть сложа руки, никогда себе не прощу.

– Я слышал, – настойчиво продолжал Евсей, – что у вас считается великим грехом пойти против родича. К тому же, ты сама видела – это дело таит в себе смертельную опасность. Оставайся дома, под защитой верных слуг и дружины господина посадника…

Забава вдруг обернулась к нему – глаза её сверкали решимостью, она стиснула руки в кулаки.

– Евсей, – умоляюще, но как-то горячечно заговорила она, – послушай, услышь меня! Разве мог ты поверить, когда все вокруг стали считать, будто твой учитель отравил Святослава Гневича? – Евсей решительно покачал головой. – Вот и я не верю, что мой отец мог совершить столь тяжкое преступление! – Она покачала головой, прижав к груди руки. – Он хороший человек, он всегда был добр и терпелив со всеми – разве станет он желать возвращения Старых Богов, при которых кровь лилась ручьями? Разве станет он похищать людей, чтобы после хладнокровно принести их в жертву – он, который не разрешал своим слугам охотиться ради забавы! Он, что выкупал рабов, чтобы сделать их вновь свободными людьми, чтобы вернуть их семьям! Он, что был верным слугой матери Жребы, матери жизни, матери любви и счастья! Никто не должен бессмысленно лишиться жизни – вот, как он говорил. – Она подняла голову к высокому голубому небу, прикрыв глаза. – Нет, – прошептала она, – это ошибка, глупая ошибка. Или же, – Евсей встретился с ней глазами, и на дне медового озера ему почудилась сталь, – или же он в беде.

– Прости, госпожа, – повинился Евсей, – я не должен был указывать тебе. Мы спасём твоего отца – как и моего учителя, и Ог… Ярину Вадимовну. У нас попросту нет выбора, – он криво усмехнулся, – если всё так, как мы думаем – судьба целого мира лежит на наших плечах!

«По крайней мере, судьба моего учителя, – подумал он, – и я клянусь именем Калоса, что спасу его – не будет мне жизни в этом мире без него…».

Забава печально вздохнула и вновь улыбнулась.

– На правом берегу остался мой брат, – сказала она, – если кто и знает об отцовых делах, то точно он. Боюсь, – она опустила руки, – он расскажет вам о нём намного больше, чем я…

Могла ли она так ловко и правдоподобно лгать? Наверное, могла – женщины, служившие Песмносу, во всех историях и притчах были коварны и хитры. Но глядя на неё, он вспоминал берег реки, взбешённые мёртвые глаза русалки и решительные слова – он мой. Для чего-то она спасла его, отчего-то не позволила мертвячке выместить злость на Велимире. Если бы не Забава, не видать бы им помощи Млады.

Мысль вдруг пронзила его, острая, будто игла.

– Забава Твердятична, – окликнул он, – есть ли что-то, что отец строго-настрого наказал тебе сделать здесь, в Зубце?

Она покачала головой, но вдруг улыбка сползла с её лица, и Забава прижала руки ко рту, будто в страхе.

– Есть, – словно через силу сказала она, – отец сказал – яблоня наша давно посаднику глаза мозолит, не позволяй её срубить…

Глава 20

Ночь выдалась бессонной, и наутро Евсей потирал глаза и с трудом боролся с зевотой. Велимира сердито сновала по избе, яростно растирая виски, гремела мисками и заслонкой печи. Ярино колдовство истратилось, и кушанья теперь сами собой не появлялись, сколько не хлопай в ладоши.

– И как мы провернём это незаметно? – Бурчал Евсей. – Полгорода явится, как на представление.

– Чего ты от меня хочешь? – Огрызнулась Велимира.

– Я слышал, будто ведьмы могут нагнать такой ужас на людей, что они на улицу выглянуть побоятся.

– Яра могла, – выплюнула Велимира, – а я – нет! Уж придётся вам, господин великий, довольствоваться тем, что есть.

Она залпом выпила содержимое кувшина и почти рухнула на лавку, сметая локтём лежавшие на краю луковицы. Евсей подобрал их и с раздражённым стуком положил обратно на стол. Он понимал, почему они оба не в духе, но поделать со своей злостью ничего не мог – к тому же, она так хорошо выходила от этой бессмысленной перебранки… После тех Велимириных обидных слов в Беривоевой избе у него внутри будто что-то перевернулось – теперь каждое её бранное слово резало острым ножом.

– Доум какой-нибудь поудожгите, и деуло с коунцом, – весело предложил Морошка, распахнув дверь.

– А ты уши не грей, – проворчала на него Велимира, – как там Беривой?

– Поулучше, – самодовольно провозгласил Морошка и плюхнул на стол связку грибов.

– Меуня коурмить кто-нибудь будет? – Жалобно поинтересовался он.

Евсей заинтересованно поднял голову. Всю ночь его преследовал огромный медведь с острыми когтями, а под самое утро привиделся Беривой, покачивающийся в петле…

– Да вам лишь бы жрать, – вздохнула Велимира, но всё же встала из-за стола. Вдруг замерла, обернулась и сказала, печально и тихо:

– Что я творю…

Евсей удивлённо взглянул на неё.

– Прости меня, – опустив голову, вдруг буркнула она, – сам знаешь, отчего я злюсь… Я не хочу тебя ругать – оно будто само получается.

– Не оубращай внимания, – игриво подмигнул Евсею Морошка, – у Веульки гоулова боулит, вот она и беусится.

– Чего? – Раздражённо фыркнула Велимира. – И вообще, вы тоже хороши!

Морошка насмешливо возвёл глаза к потолку. Евсей рассеянно поводил пальцем по столу. Он не хотел показывать, но слова Велимиры тронули его – казалось, первый раз в жизни перед ним кто – то извинился.

– Ну а в самом деле, – уже спокойно сказала Велимира, поставив перед Морошкой миску с пшённой кашей, – что делать-то? Если пожар случится, все сюда прибегут.

– Не воулнуйся, сеустрица, – довольно протянул Морошка, отправив первую ложку в рот, – уж мы поудсобим.

Глава 21

*

Наблюдая торжественное шествие дрожеков, Евсей с трудом удержался, чтобы не потереть глаза. Остатки сонливости пропали от такого зрелища – лесные жители нарядились в пёстрые одежды, похожие на скоморошьи, с бубнами, домрами и гудками дружно направлялись в сторону человеческих жилищ. У многих запястья или шеи были обвиты плющом, кто – то вставил за ухо небесно – голубой цветок горечавки, а кто – то хвастался шерстью, выкрашенной в бледно – рыжий или жёлтый цвет.

– Уж на такое – то зрелище весь Зубец соберётся, – довольно потёрла ладони Велимира.

– А что они делают? – Немного виноватым голосом спросил Евсей – после завтрака на него накатило сытое умиротворение, а травяной отвар взбодрил, и было стыдно за свои речи.

– Леушего выбирать будем, – подскочил к ним Морошка, – как я вам, хоурош?

На нём был ярко – алый кафтан, на хвосте позвякивал медный бубенчик, голову украшал венец, сплетённый из гибких веток ивы, на которых блестела серебристая паутина.

– Красавец! – Довольно воскликнула Велимира. – Лучше нет, и не будет!

Морошка довольно хмыкнул и отскочил куда – то в сторону, к нарядным собратьям.

– Каждые триста лет выбирают нового хозяина леса, – пояснила Велимира Евсею, – самого мудрого, самого сильного, того, кто лес лучше всего слышит. Они будут пировать, пить, плясать и петь, а в конце будет большое состязание. Говорят, раньше и люди принимали участие в веселье – особо сильные колдуны даже становились лешими… Впрочем, это могут быть и простые сказки. Дрожеки уже давно, со времён ольховой ссоры, не выходили к людям. Легенды рождаются на твоих глазах! – Воскликнула она, хлопнув Евсея по плечу. – Жаль, мы этого не увидим.

– З-здравствуй, – тихо донеслось из – за спины и, обернувшись, Евсей увидел Беривоя – всклокоченного, с красными глазами, в неопрятно заправленной рубахе.

– С добрым утром, – мягко произнесла Велимира с доброй улыбкой, такой, что Евсей удивлённо уставился на неё – он и не знал, что ведьма может быть такой ласковой, – как ночь прошла?

– Н-неплохо, – неискренне ответил он, уголок губ у него дёрнулся.

Велимира в ответ кивнула и плотнее закуталась в кафтан, что – то недовольно буркнув.

– С чеуго вдруг мы доулжны этим людям поумогать? – Раздалось вдруг сбоку недовольное. – Доубра мы видеули от них хоуть раз?

Евсей увидел дрожека, что стоял, гордо сложив на груди руки, и с вызовом глядел на ведьму. Велимира улыбнулась, хищно обнажив белые зубы.

– А ты, я гляжу, по старым богам соскучился? – Вкрадчиво произнесла она, растягивая слова. – Не вам ли Змей обещался головы предательские поотрывать?

Дрожек растерянно фыркнул и скрылся за деревьями.

– Ну, други моуи! – Весело крикнул Морошка, взобравшись почти на вершину крепкой молодой осины. – Вперёд, во славу нашу!

Дрожеки отозвались дружными выкриками и смехом, и пёстрая шумная процессия медленно поползла к Зубцу.

Следующие часы прошли для Евсея беспокойно и тревожно. Он ходил из угла в угол тесной ведьминой избушки, изнывая от безделья и терзая себя нерадостными мыслями. Казалось, что в его голове поселился червь, настойчиво, до головной боли, терзающий его дурными предчувствиями, упрёками то в безделии, то в дружбе с нечистью. Когда Велимира наконец объявила, что пора идти, Евсей вздохнул с облегчением и первый бросился к дверям.

На тайной тропке, которой они прошли в город, им встретилась лишь пара ворон, проводившие их громкими криками. До них доносились отзвуки развесёлой музыки и песен, да гудение народных толп.

Кажется, их план сработал – и в самом Зубце никто не застукал их. Улицы были пусты и безмолвны. Против воли Евсей вспомнил день, когда они с учителем въехали сюда – кажется, это было так давно…

У яблони их ждала Забава, беспокойство которой читалось в поблёкших глазах и в плотно сомкнутых губах, на которых не виднелось и тени прежней доброй улыбки. Была она в простой белой рубахе с одной лишь обережной вышивкой и тёмно – синем саяне, а в руках держала топор с длинной рукоятью и широким лезвием. Казалось, от её прежнего, возвышенного образа сказочной Лунной девы не осталось и следа – перед Евсеем была простая девушка, но ни душевные терзания, ни небогатая одёжа не сделали её менее прекрасной.

Поймав себя на этой мысли, Евсей мысленно одёрнул себя. Не об этом сейчас надо было думать, ой не об этом…