И тут пришла беда

«Велька меня прибьёт, – подумала вдруг Ярина почти весело, – вот как придёт в себя, так и прибьёт».

– Тогда, Святослава Добрынична, – сказала она, церемонно сложив руки на коленях, – отдашь ли ты мне мальчишку в ученики? Из него добрый колдун выйдет, – усмехнулась она, – если постараться…

У женщины от удивления чуть приоткрылся рот.

– Конечно! Боги, да я только счастлива буду, если у него будет пригляд и крыша над головой. Вы только… – Она крепко сжала пальцами край одеяла. – Не обижайте уж его, пожалуйста…

За спиной раздались едва слышные шаги.

– Боги с тобой, Святослава Добрынична! – Хмыкнула Ярина. – Я деточек своих никогда не обижу. Дочь моя, если бы в себе была, тебе бы непременно об этом рассказала. Эх, и устроит она мне, когда узнает, что я без её ведома себе ученика взяла…

– И вовсе ничего не устроит. – Как лист перед травой, вырос за её спиной Бажен. – Она сама тебе заботушку нашла. Девчонку из одной деревни – её в семье побивают за то, что она ворожбой, сама того не замечая, балуется. Сперва матери моей хотела её сбагрить – а стали к столице подходить, уже о том заговорила, что было бы неплохо ей у тебя поучиться. Так что заскучала она одна у тебя, тётушка!

Святослава испуганно переводила взгляд с Бажена на Ярину.

– Да? – Ярина задумалась. – Ну и славно. Ты отдыхай, Святослава Добрынична, – Ярина поднялась с постели, расправив за собой одеяло, – я ещё приду с тобой поговорить. Да не бойся, – она мотнула головой в сторону Бажена, – он свой.

– Ну что, – Бажен подхватил Ярину под руку, – пойдём, обрадуем Беривоя, что ему надо будет твою избу расширять?

*

Перед рассветом пришла Забава. Робко поскреблась в дверь – и, не успев войти, бросилась хлопотать по делам. Поставила перед Евсеем медную чашу, наполненную солёной водой, положила учителю в изголовье листы бумаги, исписанные строками из Откровений – теми строками, в которых говорилось о пути в жизнь загробную – вложила учителю в правую руку маленькое зеркальце – чтобы он мог увидеть в нём всю свою жизнь, дела праведные и неправедные – а в левую маленькую Валиорскую монетку… Евсей вздрогнул. Это была особая, поминальная монета – такие испокон веков вкладывали в руки Валиорцам из самых древних родов. Сейчас этот маленький золотой кругляшок он ненавидел сильнее кого бы то ни было – если бы не знатное происхождение, ничего бы с учителем не случилось…

– Откуда? – Спросил он хрипло.

Забава вздрогнула, будто только сейчас вспомнила, что он есть в комнате.

– Страницы княжич приказал расписать всем, кто был обучен Валиорскому языку, – сказала она робко, – прости – они торопились, могли в чём-то ошибиться. А монету… – Она тяжело вздохнула. – Нашли в княжеских покоях.

Евсей скривился, изо всех сил стараясь не разрыдаться в голос. Стало быть, старый князь хотел оказать его учителю последнюю честь…

– Яблоко нашли?

Забава замялась.

– Нашли, у Беривоевой невесты, но… Оно испорчено, Евсей. Его пронзило льдинкой…

Евсей горько усмехнулся. Что ж, не стоило даже надеяться.

Забава наконец повернула к нему лицо – и в слабом медовом свете он увидел, как покраснели её глаза и щёки. Стало быть, она долго плакала.

– Твой отец… – Евсей на миг замялся. – Он…

– Жив! – Торопливо прервала она его. – Жив, змеиный лекарь даже сказал, что к трескуну* на ноги встанет. Только, – она отвернулась, закрыв глаза рукавом, – прежним ему никогда уже не стать. Слишком много его силы и жизни было в той проклятой игле…

Евсей с трудом встал на ноги, чувствуя, как икры мгновенно пронзили тысячи ледяных иголочек. Кое-как подковылял к Забаве, подтягивая онемевшие ноги – и обнял, вновь подивившись человеческому теплу, которое он за эти долгие часы, казалось, позабыл.

– Ты не виновата. – Сказал он, глядя поверх её плеча в лицо учителю. – Если бы не князь…

– Если бы не князь, да. – Она чуть отстранилась, внимательно всмотревшись в его лицо. – Ты сам-то… Как?

Как он? Как он может быть, потеряв всё, что было у него в его короткой, никчёмной жизни?

– Ты станешь водить отцовские корабли? – Спросил он вдруг невпопад.

– Ну… да. – Смутилась Забава. – Отец сам не сможет, а брат к этому делу любви никогда не питал – да и не отпустит его жена, надо думать. Только что делать вот с этим, – она с робким смехом указала на всю себя, – мы пока не придумали. Со мной же и говорить не захотят, посмотрят, что девка и на смех поднимут…

Евсей рухнул на колени, обняв Забаву за ноги.

– Забава Твердятична! – Взмолился он. – Я прошу тебя, всеми богами заклинаю – твоими, моими, да какими только можно – забери меня с собой!

– Что ты удумал! – Она бросилась торопливо поднимать его. – Зачем ты так? Если хочешь – конечно, возьму, мне Валиорский грамотей ой, как нужен! – Она улыбнулась мягко, стараясь подбодрить его. – Только, думаю… Тяжело тебе со мной будет. Ты же… – Она замолчала, не зная, что сказать.

– Забава Твердятична, – криво усмехнулся он, – у меня никого на этой земле не осталось. Никого, – убеждённо повторил он, – а жить нахлебником при княжеском дворе или при Ярине, глаза им мозолить, чтоб они посмотреть на меня боялись да не знали, к чему приспособить, не хочу. Ты же… Я знаю, что смогу пригодиться тебе, и что моей душе с тобой хорошо. Я научусь любить тебя как подругу, как сестру, как благодетельницу – только, молю, позволь мне отправиться с тобой!

«Не бросай меня!», – хотел закричать он, но в последний миг сдержался. Не хватало ещё больше позориться перед ней…

На миг ему стало совестно. Тело учителя не успели в землю опустить, а он уже свою жизнь налаживает!

Перед глазами вновь показалась добрая улыбка Агафона Мисерикордского, его мягкий, ласковый голос зазвучал в ушах:

– Ты делаешь всё правильно, Евсей. Живи, мальчик мой – быть может, у тебя получится то, что так и не сумел сделать я…

– Тогда, – Забава торжественно положила руку ему на плечо, – я буду только рада видеть тебя среди моих людей… Радим.

*

На женской половине было тепло и тихо. Покои княгини казались какой-то диковинной росписью, а не взаправдашним жилищем – пол устилал, скрадывая шаги, диковинный заморский ковёр, сундуки да лавки, стоявшие у стен, были изрисованы алыми и золотыми цветами – как и прялка, скромно притулившаяся в углу. Подушки и одеяла были расшиты обережными узорами, в которые ловко вплетались узоры самые обыкновенные – петушки с ярко-красными гребешками, рыжие белки, тёмные еловые лапы и тонкие стебли вьюнков. На окнах – кружевные занавеси, а сами окна…. Настоящего цветного стекла, сквозь которое на пол и стены ложились розовые, жёлтые, красные и синие солнечные лучи. Боги великие, во сколько же обошлась такая роскошь?

Правда, тишина и покой княгининых владений охранялись сотнями оберегов, развешанных по стенам.

– Вот, – сказал Рогволод печально, прислонившись плечом к двери, – почему князь так спешил.

На лавке у постели сидела, потупив взор и отчаянно кусая пухлые розовые губы, княгиня. Она была моложе Ярополка Риговича лет на десяток, не меньше, и очень хороша собой. Её чуть полное, румяное лицо дышало жизнью, в серых глазах вспыхивали золотые искорки, а трогательная ямочка на подбородке придавала ей какой-то трогательный, уютный вид.

А рядом с ней на скамье, сгорбившись, оскалив зубы в их сторону, сидело чудовище.

У чудовища было одутловатое, поплывшее куда-то в сторону лицо, массивный подбородок и глаза матери – большие, серые, с карими вкраплениями, только совершенно бездумные, горящие жаждой крови. Могучие руки, так не подходящие юной девочке, оканчивались бритвенно-острыми когтями – кожа у создания была сероватой, словно она всю жизнь не видела солнечного света.

Когда Яра приблизилась к ним, княгиня испуганно вскинула голову, а чудовище предупреждающе зарычало.

– Людей сожрала? – Спросила она вполголоса Рогволода и тот, помявшись, кивнул.

Яра села на лавку – чудовище, до того оскалившееся на неё, вдруг заскулило и попыталось забиться в угол – и осторожно дотронулась до княгининой руки.

– Не бойся меня, – ласково заговорила она, – я тебе не желаю ничего дурного. Расскажи мне, как это, – она указала подбородком на княжескую дочь, – случилось?

Слёзы проливным дождём хлынули из глаз княгини. Она закрыла лицо руками, громко всхлипывая и причитая шёпотом… Пришлось ждать, пока она успокоится.

– Отец так обрадовался, когда князь сказал, что хочет меня взять в наложницы, – заговорила она отрывисто, чуть не через каждое слово снова принимаясь рыдать, – окрылённый по дому летал – собирайся, говорил, Веснянушка, великая честь нашему роду оказана… А мне тогда так горько было! – Она умоляюще заглянула Яре в глаза, словно хотела, чтобы та поняла её. – Жених у меня был, красавец писаный… Как я любила его, Жреба – матерь одна знает! Так любила, – она снова перешла на шёпот, – что всё бы за него отдала… И тело своё, и душу. Седмица прошла, как я стала жить в княжеских хоромах, как пришёл мой Сокол – я тогда подумала, во сне. И мы с ним… – Она залилась краской, закрывшись рукавом. – А на следующее утро я узнала, что его… его… убили! – Княгиня снова разрыдалась, и Рогволод поспешил подать ей воды.

– А когда князь узнал, что я беременна, – продолжала княгиня, икая, – так ликовал! Поспешил меня в жёны взять, другие-то ему детей принести не могли, один только сын у него был. А родилась… – Княгиня с любовью и жалостью взглянула на перекошенное лицо чудовища. – Поначалу-то всё хорошо было, мы и не заметили, что с дочкой что-то неладно. После же… Всех волхвов обошли, всех лекарей, всем богам требы приносили – ничего не помогало! А недавно муж мой пришёл и сказал – не бойся, мол, я узнал, как нам дочь исцелить… А он вон что затеял! – Слёз у княгини, казалось, уже не осталось. Лицо её пошло некрасивыми красными пятнами.

Она с силой вцепилась в Ярину руку, и в глазах её разгорелась надежда.

– Ты поможешь? – Шепнула умоляюще. – Скажи, что вернёшь моё дитя!

Яра осторожно, но настойчиво отцепила её руку от себя и погладила по голове, не удержавшись. Княгиня казалась ей совсем девчонкой…

– Некого возвращать. – Как могла, ласково сказала она. – К тебе в ту ночь мертвец приходил… Да это ты, наверное, и сама знаешь. У твоего дитя изначально не было души. – Она бросила короткий взгляд на чудовище.

– Ложь! – Отшатнулась от неё княгиня, прижала к себе дочь. – Есть у неё душа, я знаю! Она узнаёт меня, – голос женщины стал мягким, ласковым, – она никогда меня не обижала!

– Это пока, – скривилась Яра, – дальше будет только хуже – уж поверь мне. Я такое уже видела…

– И что же делать? – Растерянно спросил Рогволод.

– Думаю, – невесело улыбнулась она, – ты и сам знаешь.

*

Среди жителей княжеских хором не нашлось ни одного Валиорского священнослужителя, а потому Евсей сам прочёл над телом учителя молитву, которой они провожали каждого в последний путь, сам умыл его лицо и руки солёной водой, прося Калоса принять его душу – и сам бросил первую горсть земли в вырытую могилу. Учителя похоронили за воротами Свёграда, неподалёку от Белийских курганов, под старой развесистой липой.

Забава справа от него негромко хлюпала носом, Беривой – на этот раз за Велимирой осталась приглядывать Ярина – не спускал руку с его плеча, а дружинники, когда последний ком промёрзшей земли опустился на новую могилу, отдали честь учителю, как воину – громыхнув мечами о щиты.

Рядом с Евсеем остановился Светозар Ярополкович.

– Я построю над его могилой пареклис**, – сказал он негромко, – чтобы каждый последователь Калоса мог прийти в него и вспомнить Агафона Мисерикордского. Это то немногое, что я могу сделать для тебя. – Он чуть склонил голову.

– Благодарю, – хрипло проговорил Евсей, – учитель был бы рад…

Бажен подходил перед похоронами, передавал благодарность от матери. Говорил, что он теперь всегда будет желанным гостем в подземельях что на правом, что на левом берегу – должно быть, Евсей должен был радоваться, но чувства словно покрыла ледяная корка.

Что ж, с этого дня ему придётся учиться жить заново.

*Трескун – январь.

**Пареклис – у последователей Калоса – часовня.

Глава 59

Год спустя.

Целую неделю над кораблём висело палящее раскалённое солнце, от которого изнывали все – и слуги, и воины, и Забава с Евсеем – а в тот день, когда они причалили к берегу, наконец-то набежали тучи и поднялся ветер. Евсей впервые за долгое время вышел из отведённой ему комнаты и растянулся у борта корабля, подставив лицо прохладному ветру и первым каплям готовящегося дождя. Мимо него то и дело сновали люди – проносили мешки с самыми дорогими товарами их земель – солью и драгоценными камнями. Всё же дружба со змеями принесла делу Твердяты Третьяковича немало пользы.

Забава, как частенько бывало, в город пошла без него – Евсей ещё не чувствовал в себе готовности нести слово Калоса, а без этого среди людей ему делать было нечего. Он ходил с ней только в Валиорские города, чтобы помолиться Калосу – или в тех случаях, когда нужна была его помощь.

Евсей не ошибся – Забаве он и впрямь пригодился. В самом начале они вместе разбирались с тем, как подсчитывать купленный и проданный товар, на что тратить немногочисленную на первых порах прибыль, сколько денег выдавать слугам и дружинникам – и лишь недавно смогли спокойно выдохнуть, поставив дело на гладкую и ровную дорожку. Да и Валиорские купцы предпочитали иметь дело с той, на чьём корабле был их единоверец…

Неподалёку послышался стук сапог о корабельные доски. Евсей приоткрыл один глаз – и тут же вскочил под радостный Забавин смех.

– Сиди-сиди! – Взмахнула она рукой. – Я вовсе не хотела тебя будить.

За год она, казалось, только ещё больше расцвела и похорошела, несмотря на постоянные испытания. Жаль было только, что Евсей больше не увидит её чудесных золотых волос – очень скоро после памятной битвы со Змеем Забава Твердятична обзавелась настоящей кикой.

Как только Твердята Третьякович смог твёрдо стоять на ногах да отдавать указания голосом без дрожи, выдал свою дочь за старого приятеля, воеводу личной небольшой дружины, что была пожалована ему князем без малого пятнадцать лет назад. Уж каким чудом он сумел сохранить их и не пустить на битву, отправив на левый берег – одному Калосу известно. Жаль только, что с ними разминулся корабль, что вёз Евсея и остальных на правый берег – глядишь, меньшей кровью бы обошлись… Да теперь-то что толку гадать.

Забавин муж, Гостомысл Хотенович, годился ей в отцы, носил длинную седую бороду и неуловимо походил на Беривоя – было в его чертах что-то медвежье. На Забаву он смотрел и в самом деле как на дочь, к власти не рвался – только красноречиво клал руку на рукоять меча, когда кто-то позволял себе неосторожные слова в её сторону.

– Девку слушать никто не станет. – Сказал Твердята Третьякович Забаве, когда та расплакалась после объявления об их свадьбе. – А вот если за тобой муж будет стоять – другое дело. Ты не бойся, дочка, – ласково провёл он рукой по её волосам, – он тебя и пальцем не тронет – жизнью своей мне поклялся! А если станет обижать, – купец сжал трясущуюся руку в кулак, – так я ещё не всю колдовскую силу растерял.

Гостомысл Хотенович жену не обижал – и Евсей сумел подружиться с ним, полюбив сидеть со старым воином у огня и слушать были и небылицы, на которые тот был щедр – хотя поначалу думал о нём не иначе, как о Забавином обидчике.

Что же касалось самого Евсея… Поначалу ему было не до любви – он собирал себя по кусочкам после смерти самого дорогого человека и помогал Забаве управляться с делами, а после… После он позволил себе крупицу надежды, но ненадолго. Когда к ним на корабль – с позволения отца – прибилась дочь куманского богатура, он всё понял и отступил. Как Евсей и говорил в ту ночь, у тела учителя, он научился любить Забаву как сестру, и сейчас почти ничто не напоминало ему о тех, прошедших чувствах.

– Ты уже вернулась? – Спросил он чуть настороженно, садясь на скамью. – Что-то случилось?

– Да, но ты не бойся! Это хорошие вести. – Она села рядом, улыбаясь той самой улыбкой, от которой, казалось, солнце начинало светить ярче. – До нас дошли письма из Белии.

Она торжественно вынула из поясного мешочка два письма – оба на дорогой Валиорской бумаге.

– Бажен пишет? – Догадался Евсей.

– Он самый. – Забава кивнула, и драгоценные камни в кичке сверкнули в луче света, выбившемся из-за туч. – Зовёт нас на свадьбу.

– Свадьбу? – В душе разлилось тепло. – Велимира выздоровела?

– О да, – Забава хихикнула, – Бажен пишет, они только и успевают уворачиваться от её приказов с тех пор, как она на ноги встала. Пишет, что они с Яриной Вадимовной успели поругаться, потом помириться, потом снова поругаться и снова помириться…

Евсей с облегчением выдохнул. В течение года им приходили письма – то от Драги Горыничны, то от Бажена, то от Беривоя, и не все из них были радостными. Упав, Велимира сильно ударилась затылком – все боялись, что она могла навсегда остаться слепой…

– Слава Калосу, – выдохнул он.

Забава рядом с ним смущённо заёрзала.

– Что-то ещё? – Спросил он, заметив нерешительное выражение её лица.

– Да, – она протянула ему второе письмо, – пишет князь.

После смерти Ярополка Риговича Светозар занял его место беспрепятственно. Народ ликовал, и слухи о том, что новый князь на самом деле упырь утихли, даже не разгоревшись. Единственное, с чем, пожалуй, возникла сложность – так это с его женитьбой. Днём и ночью вокруг него вились советники, нашёптывая на ухо – у одного из Аурумов подрастает дочь – какой выгодный будет союз… У куманского хана трое дочерей – возьми одну в жёны, укрепи мирный договор со степью… Взгляни на север – у какого-нибудь из ярлов да найдётся девка на выданье… Но тут князь заупрямился, что с ним случалось нечасто – и женился на той, что спасла ему жизнь, на Злате из племени перевёртышей. Княгиня оказалась доброй, ласковой и скромной – люди быстро полюбили и её.

– Что ему нужно? – Евсей почувствовал, как только-только ослабшая струна в его душе вновь натягивается до предела.

– Князь хочет, чтобы ты оказал ему большую честь, – заговорила Забава, как по писанному, – и создал Белийскую грамоту. Негоже, говорит, нам Валиорскими письменами речь передавать…

Евсей задумался. С одной стороны, это великое дело – создать грамоту для целого народа, Калос великий! С другой же…

– С Валиором у Белии всё ещё не ладится. – Сказал он. – Захотят ли белийцы пользоваться тем, что им принесу… я?

– Ну, – улыбнулась Забава, накрыв его руку своей, – ты, хоть и валиорец, а всё же свой.

Страх немедленно поднялся в душе. Что, если у него не получится? Это дело долгое, нелёгкое – вдруг князь поймёт, что он ни на что не годен, и выставит его прочь из Белии? Какой позор будет, Калос…

– Соглашайся, – шепнула Забава, – если кому и сделать это, то только тебе.

– И что же, – шутливо проговорил Евсей, – отпустишь своего незаменимого помощника?

– Ради такого дела – отпущу. Не сомневайся, Радим, – она знала, что он не может ей отказать, когда она зовёт его по Белийскому имени, – князь знал, кого просить.

– Я… подумаю. – Кому он врал, Калос великий! Он уже начал продумывать, крутить в голове – какие буквицы можно будет взять из Валиорской грамоты, а что изменить… Или, может, вовсе новые придумать?

– Значит, плывём в Белию? – Задорно спросила Забава.

– Плывём. – Кивнул Евсей.

Как бы всё ни повернулось, он должен был навестить могилу учителя. А после… А Песмнос с ним, с этим после!

Самая большая беда в его жизни уже случилась.