И тут пришла беда

Ярина ловко провела лезвием по своей руке, и алая кровь вновь закапала на жертвенник.

– Ты что творишь?! – Вырвалось из груди у Велимиры, и Бажен недовольно заворочался.

– Жог! – Крикнула в небо Ярина, устремив туда же топор. – Твой злейший враг здесь, Жог! Ты обещал мне – так приди же!

В жертвенник врезалась ледяная глыба, разрубив его пополам – но Ярина осталась стоять недвижимо, отгородившись огненной стеной. На миг, казалось, всё замерло – Евсей затаил дыхание, всем телом подавшись вперёд… А потом небеса прорезала ослепительная молния.

*

Змеёныши громадной ледяной лавиной хлынули к реке. Колдуны, змеи и дружинники удивлённо опускали мечи и руки, недоумённо глядя вслед недавним противникам – тех за миг совершенно перестала интересовать человеческая плоть. Погружаясь в воду, они сливались со Змеевым телом и он рос, устремляя рогатую голову к небесам оскаленной пастью вверх – туда, где раз за разом сверкали белые молнии, прорезая напущенную Змеем тьму. Грома не было.

Созвездие дракона гасло медленно, но неумолимо – вместо него сквозь плотные тучи тьмы – а оказалось, что это были всего лишь тучи – прорезались солнечные лучи, ранившие шипящего от боли Змея.

– Калос, – шепнул Евсей, чувствуя, как снова защипало глаза.

Он смотрел, как солнце медленно, но верно пронзает тьму острыми лучами, и сердце его щемило от восторга и благоговения. Наверное, если бы он стоял, ноги его сами собой подогнулись бы – столько величия и силы было в том, кто наступал на Змея!

– Больем? – Послышался сзади недоверчивый голос Велимиры, и она вдруг расхохоталась. – Ну точно, Больем! Это он, выходит, и соперника заточил, и новое имя себе создал – хорош, старый прохвост!

– Ой, – Забава прижала ладони к щекам, глядя на то, как растворялись последние звезды, – это что же… Это как же…

«Это не Жог и не Больем, это Калос!», – раздражённо подумал Евсей, но ничего не сказал. Не стоило портить девушкам радость – к тому же, как его не назови, всё одно – Змей будет повержен.

Ему показалось, будто среди лёгких кудрявых облаков, которыми обернулись грозные тяжёлые тучи, он разглядел проблеск золота строгих янтарных глаз – а потом молния влетела прямиком Змею в пасть.

Он взревел, и речные воды хлынули на берег – люди едва успели отскочить подальше, и вода достала только до их колен. Евсей испуганно приподнялся – и тут же осел, успокоенный – Ярина колдовством, точно прочной верёвкой, подтянула к себе тело его учителя, и он не скрылся под водой.

В небо устремились огромные ледяные шипы – и, не достигнув ничего, растаяли, обрушившись на землю проливным дождём. Медведь забавно фыркнул, отряхивая морду, Ярина зло смахнула с лица вмиг потяжелевшие тёмные волосы и провела по ним светящейся рукой – те мгновенно высохли.

Воины княжича дружно рухнули на колени. Ещё бы – они не слышали Ярининого крика, не знали, что под личиной громовержца Больема скрывается старый недобрый Жог, такой же забытый и проклятый бог, как и Змей. Для них в мир явился их старый товарищ и покровитель, отец кузнечного дела и защитник дружины. Один княжич стоял всё так же прямо, не спуская глаз со своего отца – жалкого, промокшего, почти убитого тем, кого он сам и призвал…

– Бежим! – Крикнула Ярина, водрузив тело учителя на спину Беривою, и они помчались назад, к подземельям.

Грянул гром – и Душенька, взвизгнув, кинулась внутрь змеиных ходов, спрятавшись за спину Велимиры.

– Эх ты, трусишка! – Засмеялась та, погладив ласку по спине. – Ну, чего ты? Страхолюдин этих не боялась, а грозы испугалась?

Душенька выгибала спину коромыслом, едва заметно оскалив клыки. Глаза её метались между безопасной глубиной тёмных пещер и хозяйкой, которая, подобрав подол понёвы, со скоростью ветра неслась к ним, ловко огибая трупы.

На реке творилось что-то невообразимое. Взметнулся к небесам водный вихрь, что был немедленно встречен золотой волной света, тут же обернувшейся огненной стеной. До того она была огромна и могущественна, что жар докатился даже до Евсея, и он немедленно вспотел. Захотелось скинуть кожух – но вслед за теплом пришёл пронзающий до костей холод, когда из Змеиной пасти вырвалась буря, нёсшая в себе ледяные осколки.

Её на полпути встретила молния – и лёд разлетелся по всему берегу, пронзая тела живых и мёртвых… Ярина не вздрогнула, не вскрикнула, продолжая сосредоточенно бежать – но Евсей видел, как по её правому плечу расползлось багровое пятно.

– Сволочь! – Прошипела сзади Велимира и снова заметалась по подземелью. – Нельзя поосторожнее своими божественными силами мериться?

Змей взревел, когда всё его тело пронзила небесная стрела… Калоса, Жога, Больема – молния словно окутала его, и чешуя засверкала, взметнулись волны почти до самых небес… Это было бы прекрасно, если бы не было так страшно.

Ярина всё же замедлилась – Беривой недоумённо обернулся. Учитель лежал на его спине, точно привязанный – Евсей не удивился бы, узнав, что он всё же примотан к медвежьему телу путами колдовства. Та сердито махнула ему рукой – беги, мол! – но он не послушался и, упрямо мотнув головой, направился к ней. За ним оставался кровавый след из прокушенной лапы.

Между ними с тяжёлым грохотом врезалась в землю глыба льда, и медведь встал на задние лапы с испуганным рёвом. Ярина устало мотнула головой. Её рука, в том месте, где её распорол топор, не переставала кровоточить.

Мимо Евсея вдруг пронеслась зелёная тень. Мотнулась тёмная коса – и только тогда он понял…

– Велимира! – Закричал он, попытавшись схватить её за рукав, удержать, но было поздно.

Ведьма выбежала из-под защиты змеиных ходов и кинулась прямиком к родителям, миновав испуганных бегущих дружинников, и змеев, и колдунов, и последних кикимор… Душенька выскочила за ней – и тут же заскулила, чуть не снесённая с ног толпой, ищущей спасения от схватки разъярённых богов.

Забава упала на колени, принявшись расталкивать всё ещё сопящего Бажена. Евсей нерешительно высунулся из-под завеса, обещавшего всем, кто прятался под ним, жизнь… Его душу разрывали противоречивые чувства. Части его хотелось броситься за этой бестолковой девчонкой, затащить её обратно, в безопасность – другая же трусливо умоляла не идти туда, где сверкали молнии и пронзали людей ледяные острия. Была ещё третья, затаившаяся в самом глубине разума часть, и она упорно твердила – ты не смог спасти учителя, того, кто заменил тебе отца, пусть же она спасёт своих близких…

Ярина заметила мчащуюся к ним Велимиру, отчаянно замахала руками. Беривой сурово рыкнул и тяжёлыми прыжками помчался к дочери… Не успел.

Тяжёлая ледяная глыба врезалась в Велимиру сбоку, сбивая её с ног. Евсей видел, как она медленно оседала на землю, слышал, как оглушительно закричала Ярина, как выкрикнул имя невесты Бажен, наконец-то проснувшийся… А потом земля вспыхнула.

Огненная ведьма пылала. Горела вся – её волосы, её одежда и кожа, и вокруг неё разъярённо восставал огонь, выжигая всё на своём пути. Сейчас она воистину была страшнее всех богов – мать, у которой отняли дитя…

Проклиная себя за трусость, Евсей выбежал из подземелья. Вслед за ним нёсся Бажен, на ходу бормоча что-то о бестолковых девчонках и свадьбе, которую придётся отложить. Забава метнулась назад, вглубь подземелий – Евсей не знал, зачем. Вряд ли ей именно теперь захотелось скрыться поглубже, верно же?..

– Назад! – Взревела Ярина, и Евсей испуганно замер. – Не хватало ещё и вас хоронить!

Евсей нерешительно заозирался, но Бажен промчался дальше, не обратив никакого внимания на окрик тётушки – и Евсей всё же последовал за ним.

Беривой, уже в человечьем обличьи, бережно поднял дочь с земли и прижал к своей груди. Вся правая часть её тела была залита кровью, тонкая бледная рука беспомощно свисала.

– А матушка свадьбу начала готовить. – С досадой пробормотал Бажен, замерев перед ними. – И что теперь делать?

Ярина наконец добралась до них. Взглянула в беспомощное лицо Беривоя, полное скорби и боли, с силой втянула воздух – а с выдохом огонь вырвался из её тела и влился в Велимирину с трудом вздымающуюся грудь. Свет лился, наполняя её жизнью, и Евсей с облегчением выдохнул…

Забава подбежала к ним. За ней торопливо шёл один из Баженовых змеев с большой корзиной наперевес. Забава озадаченно замерла, переводя взгляд с Ярины на Велимиру.

– А я тут… Лекаря привела. – Неловко проговорила она, стараясь отдышаться.

– Я – лучший лекарь! – Рявкнула Ярина, и Забава попятилась. – Бегом назад!

Мир замер. Перед глазами всё побелело, и Евсей пошатнулся. Только теперь он заметил за Яриной и Беривоем брошенное тело его учителя – иссиня-белое с лицом, похожим на восковую маску… Заострившийся нос, ввалившиеся скулы и распахнутые, устремлённые в небо глаза – это был не тот человек, который трепал Евсея по волосам и улыбался его глупым шуткам.

Ноги не держали. Евсей упрямо сделал шаг вперёд, ещё один, ещё… Над ухом что-то просвистело, но он не обратил на это внимания.

– Уведите его! – Приказала Ярина, и кто-то подхватил его под локти и потянул от тела.

Он не сопротивлялся – повис на руках у того, кто его тащил, и не отрываясь глядел на удаляющуюся белую рубаху.

*

Змей ослабел. Он уже не так рьяно метал льдины и воды в небесного противника – обессилев, клонился к земле, и только слабый рык вырывался из его пасти, когда молнии врезались в него, да слабо моталась ледяная голова.

Его соперник, напротив, становился всё сильнее – проступали на небесах золотистые, огненные очертания мощных рук, сжимавших топор, колыхалась по ветру облачная борода, глаза метали стрелы – лучи…

И вдруг Змеиное тело сжалось. Он припал вниз и выпрыгнул из воды, страшно разинув пасть, оскалив ядовитые клыки… И его голова отлетела, отсечённая уверенной рукой Калоса-Больема-Жога.

Она так и не долетела до земли – как и всё его огромное, исполинское тело, рассыпалась мелкими крупинками льда. Они поднялись над землёй, сверкая в солнечных лучах, точно адаманты**, вихрем вознеслись на небо – и хлынули вниз проливным дождём. Понеслись дальше, удаляясь от речного берега, унося всё то, что творилось здесь, у жертвенного камня…

Белийская земля нынче пропитается Змеевой кровью славно. Народится рожь, и овёс, и пшеница, созреют румяные крупные яблоки, польётся у коровы из вымени молоко – белое-белое, точно первый снег.

Змей пал – на этот раз навсегда.

*

Княжич стоял лицом к лицу с отцом. Смотрел в уставшие потускневшие глаза, обрамлённые тонкими чёрточками морщин, на старый шрам, со временем, казалось, сморщившийся, на ниточки седины в волосах, которых не было, когда он уходил…

За ним стояла дружина. За отцом не стояло никого – все его воины или разбежались, или были перебиты, а мальчишку-волхва унесли в подземелье потерявшим сознание – в него всё же попал ледяной осколок.

– Отец, – сказал он негромко и сделал шаг вперёд, – я вернулся.

Князь смотрел ему в глаза бесстрашно, спины не гнул. Он знал, что сыну известно о том, что он хотел извести его, но раскаиваться и умолять о пощаде не спешил, даже видя изготовленные топоры и мечи в руках молчавших дружинников – людей, предавших его.

– Здравствуй, сын. – Устало проговорил он. – Вряд ли ты хочешь обнять меня после долгой разлуки…

– Ты прав, – Светозар сделал ещё один шаг, – не хочу. Ты убил меня. Ты чуть не погубил наши земли. Не быть тебе больше кня…

Что-то сбило его с ног. Он покатился по земле, чувствуя, как вспыхивает в боку острая боль. Над ним нависло лицо, обезображенное яростью, длинные русые волосы разметались по плечам. Отцовская полюбовница поняла, что промахнулась, выдернула из его бока нож, вновь занесла над ним…

«Вот и всё, – подумал он, – не успел пожить, как опять умирать придётся».

Краем глаза он видел, как бежит к нему Рогволод и тот мальчишка из народа чуди, но понимал – они не успеют. Светозар прикрыл глаза, приготовившись ко встрече с отцом-Хротко…

Несостоявшуюся убийцу смело с него маленькой рыжей молнией, утробно рычавшей. С трудом сев и прижав руку к боку, Светозар увидел, что это маленькая кошечка – с воем, вырывавшимся точно из недр земли, она кидалась на нелепо размахивающую ножом женщину, рвала её когтями, впивалась зубами, целясь в глаза.

Вспышка – и на месте кошки вдруг выпрямилась прекрасная молодая девушка. Выдернув из-за пояса кинжал, она насмешливо улыбнулась противнице, оскалив крепкие белые зубы – и ловко отпрыгнула, когда та с криком бросилась на неё.

Вся дружина стояла неподвижно, молча глядя на сражение двух переворотниц.

Девушка, полная сил и крепости, будто бы дразнила женщину, играла с ней, как кошка с мышкой – нахально ухмылялась, покачивая кинжалом, приближалась к сопернице – и сразу же отскакивала, будто кружилась в диковинном танце.

– Дерись! – Прорычала сквозь зубы обессилевшая женщина. – Что ты бегаешь, трусиха?!

– А ты догони, – лениво отозвалась та, – тогда, может, и подерусь…

Женщина прыгнула – и повалилась наземь, сбитая подножкой девушки. Та издевательски расхохоталась – переворотница резко вскочила, злобно оскалившись, бросилась вперёд, выставив вперёд нож… И широко распахнула глаза, захрипела, встретившись горлом с кинжалом.

Дружина ликующе завопила – но девушка отстранилась, пошатнувшись. Отцовская полюбовница оказалась не так проста и всё-таки исхитрилась пронзить свою соперницу – почти туда же, куда получил рану Светозар. Воины стихли – а победительница, сделав пару неровных шагов, рухнула прямиком на княжича.

Она была маленькой и худенькой – до того, что Светозар почти не чувствовал её веса. Волосы, иззолота-рыжие, щекотали его нос, норовили залезть в рот – лёгкие, пушистые, непослушные… Белый изящный нос усыпали трогательные веснушки. В её глазах, огромных, зелёных, точно смарагды, княжич и обрёл свою гибель…

А в ушах у неё покачивались золотые серьги-курочки. Серьги просватанной.

– Ты – самая прекрасная девушка из всех, кого я видел. – Хрипло проговорил княжич то, что само просилось на язык. – Как тебя зовут?

– Златой, господин. – С трудом выдохнула она.

– И чья же ты невеста, Злата? – Спросил он с невыносимой болью, чувствуя, что это знание уничтожит его, сотрёт в прах…

– Твоя, – сказала она, облизав губы острым розовым язычком, – князь… Эта женщина прятала у себя живое яблоко! – С трудом приподнявшись на локте, вдруг крикнула она. – Скорее, принесите его!

Мальчишка из чуди робко закружил над телом поверженной переворотницы, не осмеливаясь прикоснуться без уважения даже к мёртвой женщине. Его товарищ с золотой серьгой, насмешливо фыркнув, нагнулся и сунул руку в ворот рубахи. С ликующим криком вынул из-под неё яблоко – но тут же растеряно умолк.

Оно, что должно было быть напоено соками жизни, оказалось сморщившимся и увядшим. Из его бока, только недавно бывшего сочно-алым, торчала Змеева льдинка.

*захухря – неряха, растрёпа.

**адаманты – алмазы.

Глава 58

Всю ночь Евсей просидел у тела учителя. Он сам вымыл его, сам переодел в новую чистую рубаху, повесил на шею вычищенный до блеска знак Калоса и опустился на колени перед узкой постелью, на которой тот лежал. Внутри у Евсея властвовала какая-то болючая пустота, и мысли его блуждали где-то далеко. Порой он пробуждался от оцепенения – и тогда тот, кто стоял за дверями комнатки, выделенной ему, мог бы услышать стоны, плач и глухие удары – в бессильной ярости он молотил кулаками о пол, а потом снова надолго затихал, глядя непонимающими глазами на иссиня-белое лицо самого дорогого человека.

Как только они вошли в палаты княжеских хором, Ярина поспешила к нему. Велимира спала, ровно и глубоко дыша во сне, и женщина попыталась живительной силой внутреннего огня воскресить учителя… Евсей тогда сидел перед расписной дверью, стиснув руки в кулаки, и молился Калосу так горячо, как молился лишь однажды в жизни – когда умирала матушка. Рядом с ним никого не было – Беривой остался у постели Велимиры, Бажен умчался в подземелья, наставлять своих подданных, Забава, умоляюще взглянув ему в глаза, сказала, что хочет проведать отца.

Огненная ведьма вышла очень скоро. По печати беспомощности и печали, лежавшей на её лице, Евсей сразу всё понял, но позволил себе надеяться до того мгновения, когда она покачала головой.

– Прости меня, Евсей, – попросила Огненная ведьма с сожалением в голосе, – те, кого принесли в жертву богам, так просто не возвращаются. Если бы его убили сегодня, быть может, был бы шанс, но он… ушёл… вчерашним вечером, когда князь собрал его кровь в ту бутыль. Мне жаль. – Она положила горячую, обжигающую руку ему на плечо. – Я могу сделать для тебя хоть что-нибудь?

– Да, – с трудом выдохнул он, – можете попросить… княжича… чтобы учителя похоронили по Валиорскому обычаю?

– Он бы и сам это сделал, Евсей. – Ярина печально склонила голову. – Прости, мне нужно бежать к дочери – ей понадобится много моей силы. Но я вернусь, слышишь?

Тогда он так и не сумел заставить себя кивнуть.

Она и правда зашла – через несколько часов, когда время перевалило уже за полночь. Свечи у постели учителя прогорели почти наполовину, и в комнате пахло воском и мёдом. Жаль, ладана в княжеском доме не нашлось – для молитв Белийским богам он не был нужен, а больше столь дорогостоящую вещь незачем было держать.

Она прошла к нему, почти неслышно ступая босыми ногами по полу, опустилась на колени рядом с ним и сложила руки на коленях, как благочестивая Валиорская госпожа перед домашним молитвенником.

– Я не сказала тебе спасибо, – заговорила она, нарушая тишину покоев, – за то, что приглядывал за Велимирой.

– Как она? – Нашёл в себе силы выдавить Евсей.

– Нехорошо, – горько ухмыльнулась Ярина, – говорила же ей, бестолочи, не высовываться! У меня вон рана от Змеевой льдины до сих пор не затянулась, а её целой глыбой приложило! Ну ничего, – Ярина попыталась взбодрить сама себя, – потихоньку, помаленьку выкарабкается… Через годик как новенькая будет, только если в очередную передрягу не угодит. А ты? Как ты?

– Зачем мне теперь жить? – Равнодушно проговорил Евсей. – Без него больше нет смысла…

– Это ты сейчас так думаешь. – Ярина потёрла уставшие глаза. – Не просто так говорят, что время лечит, парень.

– Это было… жестоко. – Криво ухмыльнулся Евсей.

– Я знаю, о чём говорю. – Ярина перевела взгляд на распростёртое на постели тело. – Когда-то, давным-давно, я потеряла всех родичей – по собственной вине. А потом потеряла сына, – она улыбнулась тепло, будто вспомнив что-то светлое, – мой мальчик прожил в этом мире всего четыре лета. После я провожала к Хротко и Мерове ещё многих людей, одного за другим – ты знаешь, что я не один век топчу Белийскую землю. Поначалу, – она положила руку рядом с его, и в промозглом холоде комнаты Евсей ощутил её живительное тепло, – и правда кажется, что твоя жизнь кончена вместе с тем, кто ушёл. Потом – нескоро, когда через дни, а когда и через годы – приходит осознание, что ты ещё можешь для него кое-то сделать – хранить память о нём. Нести его цели и мечты в мир, рассказывать о нём другим людям, чтобы они тоже знали и помнили. И жить, потому что он для твоей жизни сделал немало – он принёс тебе новый смысл, подарил частичку своей души, и она накрепко переплелась с твоей. Потом, ещё позже, понимаешь, что жить можно ещё и для других – потому что уже ты несёшь им свет. Если бы я умерла тогда, следом за моим маленьким Баженом, я бы никогда не помогла Драге произвести на свет Бажена совсем другого, но не менее прекрасного, никогда бы не встретила Беривоя, заблудившегося в себе, и Велимиру – маленькую девчонку, которую продали бы первому встречному… Может, там, где-то, родился мальчишка, которого спасёшь уже ты – и не смей отнимать у него себя.

– Мне не помогают твои слова, Ярина Вадимовна. – Прошептал он, и Огненная ведьма сгребла его в объятия.

– Я знаю, милый, – негромко проговорила она ему в макушку, – я знаю.

*

Яра поправила одеяло, поплотнее укрыв дрожавшую женщину. В комнате, которую княжич отвёл для тяжелораненых, было тепло – но кожа колдуньи, пострадавшей от лап Змеёнышей, была ледяной. Невольно Яре вспомнилась Велимира, тихо спавшая неподалёку отсюда – как бы она не передавала ей свой огонь, как бы не согревала её руки в своих, как бы не кутала в многочисленные пуховые одеяла, дочь оставалась всё такой же холодной.

Беривой сам выгнал её по делам. Она хотела послать вместо себя какую-нибудь толковую змеицу, но он ловко подхватил её на руки и вынес за дверь.

– Ты у ума с-сойдёшь, если продолжишь тут сидеть. – Сказал строго. – Сама сказала – н-ничего пока сделать нельзя. Сходи, поговори с н-ней – может, что нового п-придумаешь…

Женщина приоткрыла мутные от боли глаза со слабым стоном – и тут же распахнула их и попыталась вскочить, увидев, кто сидит на её постели.

– Лежи-лежи! – Вскинула руки Ярина. – Тебе хорошенько досталось, осторожнее!

– Госпожа! – Испуганно прохрипела та, склонив голову. – Великая честь…

– Ну, полно! – С невесёлым смехом отмахнулась Ярина. – Я к тебе не как Огненная ведьма пришла, а как сестра по оружию. Как-никак, на одной битве сражались!

Её руки слабо засветились, и тёплое золото перетекло под бледную кожу женщины. На битве со Змеем Яра истратила почти все силы, а лечение Велимиры окончательно выпило её колдовство – но она всё же наскребла остатки живительного огня и передала их этой смелой колдунье. Бажен уверенно рассказывал всем, что змеиные лекари поставят на ноги раненых, но Ярина сама говорила – раны, нанесённые богами, так просто не залечиваются.

– Я к тебе по делу, Святослава Добрынична. – Сказала она, мягко поглаживая женщину по руке. – До конца жизни стану всех богов молить о твоём здравии, если поможешь.

Ярина наклонилась ближе, почти прикоснувшись носом к уху женщины, и шепнула тихо-тихо:

– Знаешь, откуда у княжеской переворотницы взялось живое яблоко?

Она не услышала – почувствовала, как сердце у Святославы заколотилось так быстро, словно та только что плясала до упаду. Женщина задышала чаще, вжалась всем телом в постель, будто хотела спрятаться от неё…

– Откуда ты знаешь, госпожа?

– Рассказали. – Уклончиво ответила Ярина. Не хотелось огорчать раненую женщину тем, что её сдали ближайшие подруги.

Искры в карих глазах женщины вспыхнули знакомым огнём – тем, который загорается в глазах любой матери, когда её ребёнку угрожает опасность.

Крепкие руки с затвердевшими мозолями на ладонях с силой вцепились в Яринины предплечья.

– Я молю тебя, госпожа, – горячо зашептала она, – я что угодно сделаю, что угодно отдам, только, молю – не губи мальчишку! Он сам не знал, не ведал, чей приказ выполняет – он был так голоден, госпожа, а эта… женщина… пообещала ему целую пригоршню монет, если он украдёт яблоко! Если бы он знал – он бы никогда!.. Неужели я своей кровью не искупила его проступок, госпожа?

Яра осторожно, почти нежно взяла её ладони в свои. С другого конца комнаты донёсся слабый стон, и Святослава испуганно оглянулась, но Ярина даже ухом не повела – она знала, что подслушать их никто не сумеет.

– Да я разве злюсь? – Сказала она удивлённо. – Я не воюю с детьми, Святослава Добрынична, а особенно – с детьми, которые не по своей воле совершили зло. Воровать плохо, конечно, да много ли у малолетнего сироты способов прокормиться? Ты мне лучше вот что скажи, – она уложила вмиг ослабевшие руки женщины на одеяло, – как твой малец узнал, у кого нужно яблоко красть? Неужели князева полюбовница ему указала?

Святослава потупилась, поджав губы.

– Нет, госпожа. – Проговорила она с видимым трудом. – У него, понимаешь, дар есть с самого детства – он колдовство видит. В людях, в вещах – даже различает проклятье от дара…

«Боги великие!», – удивлённо воскликнула про себя Ярина. Давно уже на Белийских землях не рождались колдуны, что могли видеть чары – порой ей даже казалось, что она осталась одна-единственная.

– Я ему строго-настрого приказала никому об этом не рассказывать. – Продолжала женщина, зло глядя куда-то поверх Яриного плеча. – Сама понимаешь, что с ним сделают, если прознают…

Яра понимала. Или в речку, как котёнка, от страха – или прискачет какой-нибудь знатный молодец, свяжет обетом, а что делать прикажет – то одному Хротко известно.

– Отчего ж ты позволяешь ему по улицам слоняться? – Не удержалась она. – Почему к себе не забрала?

Святослава стиснула челюсти, отчего лицо её стало суровым и строгим.

– Я замужем не бывала, госпожа, – сказала она сухо, – а вот мужчину познала. И родила… тройню разом. Живём мы не то чтобы небогато, а прямо-таки бедно – мне себя надо кормить, стариков-родителей, младшую сестру покалеченную, да их… Я и так его подкармливаю, как могу, ночевать пускаю, в баню вожу порой. Как могу, так приглядываю за ним. Да и сам он не останется – жалеет меня, всегда лишнюю монетку в дом несёт…