Девушка за границей

– Даже не знаю. Там будет хоть одна песня, которую я не слышал сорок раз? – сухо спрашивает Джейми.

– Для этого им придется написать новую, а они пока кроме восьми слабо замаскированных каверов Боба Дилана ничего не создали, так что сильно сомневаюсь.

Я с облегчением смеюсь.

– Я не хотела ничего говорить, но подумала, что только я заметила.

– Они так стараются! – восклицает Ли. – Но ощущение все равно такое, будто сидишь на школьной репетиции, согласись?

– Печально, потому что Нейт чертовски хорошо играет, – цокает языком Джейми. – Если подумать, и Кенни – хороший вокалист. А Родж на барабанах просто жжет.

– Это озадачивает, – согласно кивает Ли.

– Папа вечно рассказывает, как играл в группе в старшей школе. По отдельности каждый участник был неплох, но вместе они превращались в настоящий кошмар, – пожимаю плечами я. – Полагаю, чтобы стать группой, на одной сцене стоять недостаточно.

– Хорошо сказано, – замечает Джейми. – Мне нравится.

Впрочем, теперь, когда они об этом заговорили, я не могу сдержать легкое любопытство насчет их дружбы с Нейтом.

Ну ладно. Может, не легкое. Меня преследует воспоминание о загадочном взгляде темных глаз.

– Откуда вы знаете Нейта? – безмятежно спрашиваю я. – Со школы или как?

– Мы познакомились через Ивонн, – откликается Ли и ничего не поясняет, так что мне приходится выуживать факт за фактом.

– Ладно. А с Ивонн вы как познакомились?

Джейми поглядывает на Ли.

– Ты же вроде первым с ней подружился, да?

– Мы с ней тусили на первом курсе университета, да, но в итоге она стала подругой Селесты.

– И давно они с Нейтом встречаются?

Мне трудно представить, как парень, с которым я вчера познакомилась, может встречаться с девушкой вроде нее. Они кажется совершенно несовместимыми. Нейт очень спокойный, хотя при этом мрачный. В нем есть что-то загадочное и страстное одновременно, намек, что за нечитаемым выражением лица скрывается нечто дикое, уязвимое. Ивонн показалась мне элегантной, пафосной и общительной, хотя, возможно, в глубине души она склонна к глубоким переживаниям. А еще она немного надменная.

– Не знаю, – откликается Ли. – Может, месяцев шесть.

Джейми, оказывается, куда проницательнее, чем я считала, потому что он смотрит на меня в зеркало заднего вида и слегка ухмыляется.

– Да ты настоящий ученый, да, Эббс? Тщательно собираешь факты.

Я сощуриваюсь в ответ.

Ли поворачивается на сиденье и пялится на меня.

– О боже. Неужели кто-то влюбился?

– Конечно же, нет.

Даже не будь на горизонте Ивонн, как я смогу домой и сказать папе, что запала на бас-гитариста? Он же от меня сразу отречется.

– Я сразу знал, что с ней проблем не оберешься, – фыркает Джейми. – Ивонн стоит поостеречься.

– Не влюбилась я, – бормочу я, мрачно глазея на них обоих. – Просто хочу узнать, что к чему.

Вскоре бетонные здания и городские улицы уступают место маленьким деревушкам, деревьям и бесконечным зеленым холмам. Загородным домам в обрамлении деревянных заборов и живых изгородей. Местность не так уж сильно отличается от уединенных пригородов Нэшвилла. Дорога становится у́же и начинает петлять, а вот дома, напротив, становятся выше и стоят все дальше от дороги, а потом и вовсе исчезают за коваными оградами и высокими кустарниками.

– Это поместье «Алленбери», – объясняет Ли, когда мы проезжаем узкий подъезд к очередному дому. – Их старший сын недавно отдыхал в Монако, и его сбросил с яхты генуэзский миллиардер. Прямо в Лигурийское море. Береговая охрана еле его выловила. Поговаривают, владелец яхты спустился на борт прямо с вертолета, а там голышом загорает этот красавчик – с его женой.

– Что, правда? – недоверчиво спрашиваю я.

– Так говорят, – кивает Джейми. – Его спустили на воду с одним только спасательным кругом, и он три часа плыл на восток.

– Ого. Звучит жутко, но так, знаете, по-гангстерски.

За поворотом установлен баннер, оповещающий, что владельцы дома собираются продавать старые вещи.

– Даже представить не могу, как здесь выглядит гаражная распродажа, – замечаю я. – Чей это особняк?

– Семьи Талли, – мрачно откликается Ли. – Мало кому довелось пасть ниже, чем им.

– В каком смысле?

– Они некогда были на короткой ноге с королевской семьей, но в последние годы впали у короны в немилость. В итоге вся семья уже почти десять лет находится в свободном падении. И почти достигла дна.

– Проблемы с деньгами? – спрашиваю я. Если богачи позволяют незнакомым людям ковыряться в вещах, которые наживали всю жизнь, причина обычно в этом.

– Отчасти, – кивает Джейми. – Но это скорее симптом, а не сама болезнь. В этом стаде полно паршивых овец. Дурные привычки, измены.

– Вроде не так уж страшно.

В конце концов, бывают грехи похуже.

– Для обычных людей – разумеется. Честно говоря, такое часто случается. Но вот чтобы британские аристократы демонстрировали скелеты в своем шкафу публике? Большего проступка не найти. Дамбу, что называется, прорвало, когда брата герцога арестовали у ворот в Кенсингтон. Застали прямо в его «Бентли» с проституткой в бессознательном состоянии. После этого у дворца не осталось выбора, пришлось отречься от всего семейства.

– Ужас!

Ли посматривает на меня через плечо.

– И правда ужас.

– Отлучение от двора не помешало им хвастаться своими связями. Они всем рассказывали, что будут встречать Рождество в Сандрингеме, – презрительно фыркает Джейми. – Их послушать, так все случившееся – простое недопонимание, которое вот-вот исправят. Не говоря уже о том, сколько они совершили неудачных вложений, сколько раз в их отношении начинали расследования по делу о мошенничестве. Они ведь из-за этого практически в нищете оказались. Удивлен, как им удавалось так долго сохранять поместье.[20]

– Ну теперь мы просто обязаны на него взглянуть, – говорю я, сунув голову между двумя передними сиденьями. – Мы ведь можем заехать на распродажу? Хоть на несколько минут?

– И правда, можно заехать, дорогой? – Ли картинно хлопает ресницами.

– Ладно. Держитесь. – Ли резко разворачивает машину. – Только пообещайте оба, что будете хорошо себя вести.

Ли фыркает.

– И не мечтай.

8

Джейми пристраивает «Ягуар» между шикарным «Бентли» и потрепанным «Фольксвагеном»-купе на засыпанной гравием парковке перед особняком. Место просто потрясающее. Четырехэтажное здание с причудливой оригинальной архитектурой, а вокруг – зеленые лужайки. На востоке – пруд в окружении ив, спускающихся ветвями к неподвижной глади воды.

– Вы что, шутите? – бормочу я себе под нос, но Ли все равно слышит и смеется.

– Распрями плечи, подними подбородок. Веди себя так, будто тебе здесь самое место.

– Люди действительно так живут, – пораженно продолжаю я. Я такие места раньше только в кино видела, но в реальности они еще вычурнее, чем на экране. И впечатляют больше.

– Ничего такой домик, – пренебрежительно замечает Джейми.

К нам приближается девушка в голубом брючном костюме. У нее ослепительная улыбка и список всех вещей, выставленных на продажу. Она ведет нас мимо западного крыла дома, через сад с дорожками, засыпанными галькой, в вымощенный камнем внутренний двор, где расставлены столы, а на них – серебряная посуда и приборы, ювелирные украшения, книги, картины и самые разные вещицы, годами накопленные одной из некогда великих британских семей.

Довольно грустно.

Как будто шаришь по карманам у покойника.

Джейми все происходящее, кстати, совершенно не волнует. Он умудряется тут же приметить хорошенькую брюнетку, с восхищением рассматривающую вазы и подcвечники. Пара секунд – и вот она уже накручивает на палец прядь волос, выставляет вперед одно бедро. Невероятно просто.

Ли не отрывается от телефона – он там залипает с самого утра.

– Джордж? – спрашиваю я, пока мы изучаем стол с резными нефритовыми канделябрами.

Ли рассеянно кивает.

– Ты сбрил те ужасные усы?

– Что? Ой, душечка, это уже новый.

– Что новое?

– Новый Джордж.

– А что случилось с усатым Джорджем?

– Слишком навязчивый. – Ли снимает с пластиковой вешалки шелковый халат, скроенный на манер кимоно, явно от кутюр. Потом смотрит на ценник и отбрасывает вещицу так, будто она попыталась его укусить. – Новый Джордж гораздо хладнокровнее. Предпочитает плыть по течению.

Я качаю головой.

– Честное слово, такое ощущение, что в Англии повсюду одни Джорджи.

Мы переходим к следующему столу. Большинство вещей здесь родом либо из сельской Англии семнадцатого века, либо из коллекций наркоторговцев Майями. Довольно странное сочетание. Тут я замечаю энциклопедию французских деревьев в твердом переплете и решаю, что негоже пропадать такому чудесному материалу. Мне еще исследовательский проект придумывать, а в этом особняке легко найти массу источников вдохновения.

Я перехожу к стопкам первых изданий в кожаных переплетах и к толстенным малоизвестным книгам на самые разные темы. Здесь есть издания обо всем: от истории столярного дела в Англии до величайших кораблей Британской империи. От современной моды до составления карт. Между страницами одного тома я нахожу листок с рассказом об одной из первых экспедиций в Гренландию. За несколько минут спустя я набираю столько всего, что ко мне подходит очередной куратор распродажи и предлагает отложить отобранные мной вещи в сторонку, пока я подыскиваю что-нибудь еще.

– Если захочешь незаметно сунуть в карман пару рубинов, я не буду поднимать шум, – рядом возникает Ли, и мы вместе принимаемся рассматривать картины, выставленные вдоль кирпичной стены рядом с входом на кухню. Поправка: рядом со входом для слуг.

– Так значит, вот что звякает! Ты припрятал в штанах хрусталь, – подначиваю я.

– Ты видела фарфоровых гусей? – Он делает вид, будто его вот-вот стошнит. – По тысяче фунтов за штуку. О чем эти люди вообще думали, когда их покупали?

Большинство картин, как я понимаю, из тех, какими богатые британцы украшают свои дома. Свора гончих, а за ними – охотники верхом на лошадях. Пейзажи. Натюрморты и сады. Однако мое внимание приковывает маленький портрет в изысканно украшенной раме. На нем молодая темноволосая женщина с темными карими глазами. Она смотрит на зрителя через плечо. Простое серое платьице облегает ее изящную фигурку и ниспадает на пол возле старинного стула, на котором она примостилась.

Ли тихо присвистывает.

– Они не только старые скатерти продают, но и предков. Кошмар какой.

Я же не могу отвести глаз от картины. Девушка на холсте примерно моего возраста, может, на год-другой старше. Кажется, что-то полностью завладело ее вниманием. Она не просто сидит, задумавшись, а будто прислушивается к разговорам за рамой. Такой вид бывает у человека, которого обсуждают так, будто его и в комнате нет. Она будто скована своей позой, сама не зная почему. Будто не понимает, как здесь оказалась и какой еще могла бы стать ее жизнь, если бы ей хватило храбрости поступить иначе.

Картина просто завораживает.

– Ку-ку! – Ли щелкает пальцами в паре дюймов от моего лица. – Милая, ты тут?

Я указываю на картину.

– От нее глаз не отвести, правда?

Ли окидывает картину долгим взглядом и морщится, как будто наступил на что-то гадкое.

– Это грустная белая девушка.

– Даже не знаю. Мне она нравится.

В реестре распродажи о картине почти ничего не сказано. Холст и масло. Даже даты нет. Судя по прическе и платью, я бы предположила, что работа времен Второй мировой, но точно не скажу. Зато для дальнейшего изучения она подходит идеально.

– Здравствуйте. – Я подхожу все к той же девушке в голубом костюме.

Она отрывается от планшета.

– Могу я вам помочь?

– Очень надеюсь. У меня есть пара вопросов об одной картине.

– О, замечательно. Посмотрим, смогу ли я на них ответить.

Девушку зовут Софи, и она постоянно улыбается своей жемчужной улыбкой. Каштановые волосы уложены в изящный узел, карие глаза смотрят тепло и приветливо, а за такие скулы и убить можно.

– Вы работаете на Талли? – спрашиваю я, подстроившись под ее шаг. – Или просто устраиваете для них распродажу?

– Я работаю на старшего сына герцога, Бенджамина, – поясняет Софи таким тоном, будто мне это следовало знать. – Я помощник-референт, – она грустно смеется. – И мои должностные обязанности варьируются от решения деловых вопросов до управления всем поместьем.

– Наверное, выматывает.

– Иногда, – признает она.

Я подвожу ее к портрету темноволосой девушки.

– Вот эта картина. Вы можете рассказать что-нибудь, кроме той информации, что есть в реестре?

Софи, поджав губы, изучает картину, потом начинает листать страницы документа, прикрепленного к планшету. Что-то читает.

– Боюсь, ничего нет. Множество полотен принадлежали Лоуренсу Талли, деду нынешнего герцога, а он не слишком прилежно вел каталог работ в своей коллекции. Если надеетесь, что картина ценная или важная, боюсь, это не так. Все ценные работы либо остались в семье, либо были проданы музеям.

– Нет, меня интересует не ценность, а история.

– Простите, что не могу больше ничем помочь, – и с этими словами Софи удаляется поговорить с одним из посетителей распродажи.

Я снова поворачиваюсь к картине и смотрю на ценник. Сто фунтов.

А, к черту. Придется раскошелиться. У папы, конечно, возникнут вопросы, когда он увидит счет с кредитки, но общая сумма вышла не такая уж непомерная. Кроме того, это для академических изысканий. Он поймет.

На пути к особняку Джейми я устраиваю таинственную незнакомку на сиденье рядом с собой. Я начинаю гадать, каким образом член семьи Талли (предположительно) оказался посреди старых комплектов постельного белья и неудачных нарядов, купленных под влиянием сиюминутной моды. Каким образом портрет человека оказывается на раскладном столе посреди распродажи? В какой-то момент эта девушка много для кого-то значила, раз художнику заказали ее портрет. Когда же это изменилось и почему? Что за предательство или трагедия скрываются в прошлом семьи, которая и без того увязла в скандалах и раздорах, если от этой женщины вдруг решили избавиться?

– Надеюсь, эта штука останется в твоей комнате, – подает голос Ли. Он поглядывает на картину через плечо и кривится. – Мне не по душе ее глаза.

– Ой-ой, приятель. Она же тебя слышит, – предупреждает Джейми, поглядывая на меня в зеркало заднего вида. – Эббс, будешь ложиться спать, запирай дверь.

– Это же картина, а не проклятая кукла, – ворчу я. – Если завтра я не проснусь седой, можно считать, что она безобидна.

Ли переводит взгляд на дорогу.

– Она хочет, чтобы ты так и думала.

Мы приближаемся к кованым воротам, минуем аллею, окруженную с обеих сторон деревьями, и выезжаем на открытое пространство – к длинному подъезду с фонтаном. Прямо за ним – величественный особняк Елизаветинской эпохи. В высоких окнах отражаются акры ухоженных лужаек. Джейми подъезжает прямо к главному входу.[21]

– Остановитесь! – выпаливаю я, пялясь в окно.

– Мы и так остановились, – непонимающе произносит он.

– Ты что, типа живешь здесь? Как будто это совершенно нормально.

Он улыбается. Видимо, мое изумление кажется ему как минимум очаровательным.

– Нет. Я живу через две двери от тебя. А тут живет моя семья. Временами.

– Временами, – повторяю я, выбираясь из машины.

– У нас есть квартира в Лондоне и летний дом на континенте, – объясняет он с характерной для верхушки британского общества помпой, над которой вечно потешается Ли (он и сейчас закатывает глаза). – Этот дом – практически реликвия. Кент-Мэнор принадлежит семье со времен войн с Наполеоном. Говорят, один наш предок поссорился с главой семейства, которому раньше принадлежал особняк. Тот потерял на войне трех сыновей, его брат заболел и умер, а сам старик однажды поехал в Лондон, и его ограбили, а потом закололи насмерть.

Я поворачиваюсь к Ли.

– И тебя моя картина беспокоит?

– В конечном счете, – несколько самодовольно продолжает Ли, – Кент предложил вдове владельца безбедное существование до самой смерти, если она передаст ему особняк.

– Какая щедрость, – насмешливо замечаю я.

Он ухмыляется.

– И не говори. – В его дорогих очках от солнца отражается солнечный свет, и он эффектно прислоняется к «Ягуару». – Иногда у нас бывают особые гости. Как-то раз здесь останавливался Элтон Джон.

Он так важничает, рассказывая об этом, что я испытываю неукротимое желание его урезонить – просто забавы ради.

– Я однажды встречалась с Элтоном. Папа несколько раз играл у него на разогреве, когда он по Азии гастролировал. Давным-давно. Он произвел фурор в Корее.

Ли негодующе фыркает.

– Я что, единственный гей в Англии, который до сих пор не познакомился с Элтоном Джоном?

—–

Вечером, вернувшись домой, я перетаскиваю добычу к себе в комнату. Картину ставлю на комод и сажусь на кровать. Смотрю на нее, а она – на меня. Ли не ошибся насчет глаз. Взгляд у девушки умный и проницательный. Она знает, что ты здесь, что ты гадаешь, кто она, задаешься вопросами, на которые она не даст ответа. Кто она такая и как превратилась в безымянную фигуру на холсте – забытую и выброшенную?

От мрачных мыслей у меня по позвоночнику пробегает дрожь. Думаю, как раз этого больше всего боялся папа, именно это вело его карьеру вперед – настойчивый страх забвения. И по той же причине он от всего отказался. Боялся, что никогда толком не узнает собственную дочь, а она – его. Воспоминания имеют над нами куда больше власти, чем мы осознаем.

– Сувенир?

Я подпрыгиваю от неожиданности.

Джек стоит, прислонившись к косяку моей комнаты. На нем лишь пара клетчатых штанов. Волосы у него мокрые, и капли воды стекают на голую грудь. От него пахнет мужским мылом. Запах – густой и влажный – мгновенно заполняет мою комнату, как будто я стою в душе рядом с ним. Эта мысль мгновенно завладевает моим мозгом, и я прихожу в себя, только когда Джек кивает на картину. Вид у него такой, будто его так и тянет пощелкать пальцами у меня перед носом – понять, насколько я ушла в себя.

– Что за девушка на картине?

– В том-то и дело, я не знаю. – Мне удается собраться с мыслями. Остается только надеяться, что он не заметит, как я полностью теряю способность ориентироваться во времени и пространстве всякий раз, когда он полуобнаженным попадается мне на глаза. – Мы остановились на распродаже имущества в одном особняке. А картину я купила в основном из любопытства.

Джек кивает и заходит в комнату, осматривает картину с разных ракурсов.

– Глаза. Клянусь, они за мной так и следят.

– Ли она не понравилась, – ухмыляюсь я. – Он боится, что она выползет из моей комнаты, возьмет нож для мяса и отправится к нему в спальню.

Джек ежится.

– Вот спасибо. Теперь меня будут донимать кошмары.

– Мне надо придумать исследовательский проект по одному предмету. Разгадать своего рода загадку. Думаю, такой вариант подойдет.

Джек подходит ближе к полотну.

– Одно можно сказать точно: она красотка.

До чего типично: Горячий Джек очарован девушкой с картины – с картины, которую я же принесла домой. Элиза будет в восторге.

– Я хочу выяснить, кто это, но не знаю, с чего начать.

Пожав плечами, он указывает на уголок холста.

– Начни с художника.

Я приглядываюсь. Подпись настолько незаметная, что я вообще сначала не обратила на нее внимания.

– Что там написано? – Я щурюсь, пытаясь разглядеть каракули в правом углу. – Дайс?

– Похоже на то.

– И каковы шансы найти в Англии художника по фамилии Дайс, писавшего во времена Второй мировой?

– Видимо, это тебе и предстоит узнать. – Он отступает на шаг, не сводя глаз с моего новообретенного сокровища. – До чего дико выставлять портрет на лужайку перед домом, не сказав ни слова о том, кто на нем, а?

– Это придает ей очарования. – Во мне поднимается волна восторга, знакомая любому ботану радость от перспективы погружения в новый, еще не изученный период истории. – Из-за чего она могла впасть в немилость у семьи вроде Талли? Была белой вороной? Или подняла бунт? Не знаю. И есть в ее выражении лица нечто необычное. Как будто она скрывает усмешку, понимаешь? Она что-то задумала.

Взглянув на Джека, я осознаю, что он больше не смотрит на картину. Теперь он не сводит глаз с меня.

– Что? – смущаюсь я.

– Тебя это правда заводит, да? Все историческое.

О боже. Таким привлекательным парням нельзя произносить в моем присутствии слово «заводит».

– Это вроде как моя страсть, – признаюсь я.

Он фыркает.

– Если бы девушки обо мне с такой страстью говорили, у меня бы эго из берегов вышло.

Пытаясь сохранить остатки здравомыслия, я перевожу стрелки на самого Джека.

– А к каким увлечениям ты относишься со страстью?

– К регби, – тут же откликается он.

Я фыркаю.

– …и к сексу.

Смешок застревает у меня поперек горла, перерастая в сдавленный кашель.

– Я большой фанат, – добавляет он со слабой улыбкой.

Я жадно глотаю воздух. Он что, флиртует?

Мне надо чем-то занять руки, и я поспешно начинаю переплетать косу, растрепавшуюся за день. Когда же я снова поднимаю взгляд, мне приходится сглотнуть – оказывается, пока я смотрела в сторону, Джек подкрался ближе, и теперь я чувствую щекой жар его тела.

У него манящий взгляд – прямо как у девушки на картине. Кажется, что достаточно взглянуть ему в глаза – и захочешь упасть прямо к нему в объятия. Он сбивает с ног. Интересно, что он во мне видит, раз так пялится.

– А ты, Эббс? – Голос у него немного хриплый, почти насмешливый.

– Что я?

– Что ты думаешь о сексе?

У меня перехватывает дыхание.

Он что, правда стоит вот так в моей комнате, этакое воплощение беззаботности, и спрашивает, что я думаю о сексе, хотя это противоречит всем правилам, установленным в их доме?

Я хмыкаю и кусаю губы, и прекрасно вижу, что взгляд Джека тут же прослеживает мое движение.

– Секс – хорошая штука.

Его губы слегка изгибаются.

– Тут с тобой не поспоришь. – Он задумчиво склоняет голову. – Кто-нибудь в Британии уже сорвал твой цветочек?

О господи. Неужели он правда это сказал?

– Нет. А что, предлагаешь свои услуги?

О господи. Неужели я правда это сказала?

Сердце у меня бьется втрое быстрее, чем обычно, а в комнате так душно, что я едва могу дышать. Легкие горят огнем.

– Думаю… – Джек пару мгновений задумчиво смотрит на меня, потом заметно сглатывает и заканчивает: – Думаю, мне стоит пойти вниз, начать готовить ужин.

Он уходит, а его запах так и остается в моей комнате. Дразнит меня.

9

В понедельник после уроков я впервые отправляюсь в историческую библиотеку Пембриджа – Библиотеку Тэлбота. Хотя официально она вошла в состав университета в конце девятнадцатого века, самому зданию больше шести столетий. Некогда здесь находилась церковь, и сегодня об этом напоминают готические окна и уходящие ввысь потолки, сияющие каменные полы и арочные контрфорсы. Деревянные полки и перила темные и гладкие, натертые чуть не до блеска благодаря многочисленным поколениям посетителей. Точно так же река стачивает камни или застрявшую на песке корягу. От этого зрелища захватывает дух. То, что я нахожусь здесь, кажется почти нелепым. В глубине души я предполагала, что на территории повсюду будут охранники.

А запах!

Здесь пахнет старыми книгами.

Бумагой и клеем для переплетов.

Он пронизывает все вокруг.

Ничего более возбуждающего я не видела с прошлого четверга, когда мимо меня по коридору шел Джек, и у него с талии чуть не соскользнуло полотенце.

Минуя деревянные столы, за которыми в полной тишине занимаются студенты, я добираюсь до компьютерного терминала, с помощью которого планирую найти каталог с упоминанием английского художника Дайса. К моему удивлению, таковой находится.

Франклин Астор Дайс.

Вот только есть одна заминка. Поперек выданного мне результата значится огромный желтый баннер с надписью «Ограниченный доступ». Нужная мне книга находится в архиве специального хранилища. Не уверена, что это значит и смогу ли я вообще до нее добраться. Зато в реестре указан номер помещения. Так что я отправляюсь на охоту и в итоге нахожу маленькую табличку с нужным мне номером. Висит она над дверью, ведущей в отдельное крыло библиотеки. У входа стоит круглая стойка, а за ней сидит мужчина с сединой на висках и каменным выражением лица. Он, скривившись, взирает на горстку девушек, сгорбившихся над открытыми книгами и ноутбуками.

Я подхожу ближе.

– Простите, сэр, вы мне не поможете?

Он не отвечает, и я делаю пару шагов вперед, чтобы оказаться у него перед носом.

– Сэр, у меня вопрос насчет книги.