Доктор Ланской: Смертельный клинок Троелунья

Елену одели под стать ее положению: кремовое платье с кружевами, увенчанное по линии декольте белоснежными оборками, а также розовые вставки на груди и от линии талии, расширяющиеся ближе к подолу – все создавало вид невинности и какой – то… кукольной эйфории.

Да и сама графиня оказалась по внешности миниатюрной блондинкой, у которой от природы кудрявились волосы, а голубые наивные глаза сияли простотой и испугом, который присущ именно детям, но не зрелой личности.

Феликс присел рядом с графиней за стол, попросил подать листки бумаги и перо. Эдгар сел напротив, чтобы видеть как действия вопрошающего, так и наблюдать за реакцией отвечающей.

Графиня странно сразу открылась Феликсу с первых формальных вопросов об имени, происхождении и семье. Тем самым Ланской смог ее расположить к себе, а потом, в процессе диалога о погоде и усадьбе Разуминина, уточнил:

– Вы говорили, что видели чумного доктора. Когда именно и где?

Елена переменилась в лице за секунду.

Жизнерадостность ребенка сменилась на строгость и даже некую суровость взрослой женщины. Феликсу это не понравилось На мгновение доктору даже показалось, что он перестал видеть Елену, а узрел нечто, что скрывается внутри девушки.

– Я не чокнутая, доктор, – прошипела Елена, сжав кулаки на столе. – Я правда его видела. И тогда, на болоте, и сейчас, в доме… и даже той ночью…

– На болоте? Что вы имеете в виду? – не понял Феликс.

– В утро, когда нашли Арину Семеновну, – пояснила спокойно Елена, посмотрев Феликсу в глаза, – доктор Ланской, вы не расскажете Виктору Павловичу?

– Что именно?

– Что я выходила вновь из усадьбы в ночь?

Феликс посмотрел на Эдгара, и тот еле заметно кивнул, моргнув.

Это был знак: «соглашайся на условия».

– Не скажу, – подтвердил Феликс.

Эдгар внимательно воззрился на девушку, не отвлекаясь от лица пациентки. Он следил за глазами, уголками рта, лицевыми мышцами и горлом, которое было открыто.

Вампиры хорошо ощущали толчки крови, слышали дыхание даже при сильном шуме, а также легко считывали ложь, смотря в глаза. Поэтому Феликс не стал ни касаться графини, ни пытаться как – то притронуться. Не было смысла.

Его детектор лжи сидели напротив, и наблюдал за своей целью с холодной расчетливостью.

– В общем, – Елена выдохнула, собравшись с духом, – только не смейтесь. Я вычитала в одной книжке, вашей, медицинской, что есть такие штучки, как феромоны. Мужские и женские. А также прочла, что они влияют… ну… на то самое…

– Я понял, продолжайте, – уголки губ Феликса невольно поползли вверх, но он сдержался, чтобы не ухмыльнуться.

– Так вот, – Елена сцепила пальцы рук в замок и, вновь вдохнув и выдохнув, посмотрела на доктора, – я вычитала, спросила знакомого лекаря из Дельбурга, но он сказал, что этот метод недоказанный. Однако подсказал мне кое – что для привлечения мужчин.

– И что же? Приворотное зелье на основе лопухов? – не выдержал Феликс, подперев голову рукой.

– А говорили, что не будете смеяться.

– А мне плакать хочется, – не вынес Феликс, – феромоны правда не доказаны, однако есть своеобразные возбудители половой активности как у женщин, так и у мужчин. Но, дабы попасть в точку, так сказать, вы должны знать, что конкретно возбуждает объект вашего желания. То есть, если у него запах сандалового дерева, к примеру, вызывает эротические ассоциации, то, увы, вы должны пахнуть как натертый комод. И то не факт, что у вашего любимого…

– Феликс, – остановил Цербех, увидев, как округлились глаза графини. – Много информации.

– Пардон, – доктор секунду помолчал и вздохнул, – продолжайте. Он вам что посоветовал?

– Духи с феромонами.

– На основе мускуса, амбры, цибетина, эфирного масла пачули, сандала, розы, кедра и лаванды? – перечислил наскоро Феликс.

– Да – да! – крикнула вдруг Елена, чем – то обрадованная. – На лаванде, розе и мускусе! Вот, я заказала у парфюмера в Столице эти духи, мне их привезли – и не поверите, что случилось.

– Мертвые восстали из могил, услышав аромат? – съязвил Феликс.

– А вы что, не веруете?

– А это тут при чем? – удивился Ланской.

– Богохульствуете много.

– Я атеист, – признался Феликс, – не верю в то, что не могу увидеть.

– А крестик носите, – вдруг заметила графиня.

И Феликс невольно притронулся к нашейному платку на груди. Кожу тут же обожгло металлическим крестиком, который ему даровали еще в детстве, когда, не спросив его самого, смогли покрестить и заставить ходить на утренние молитвы.

Единственное, что радовало Феликса, это возможность не стоять службы в церквях, а лишь сидеть и тихо проговаривать что – то про себя. Его покойная Жизель верила, молилась и ходила в церкви, а он там был как наглядное пособие или посаженого генерала на свадьбах. Он не знал ни одной молитвы, не верил ни во что изображенное на сводах и иконах, зато иногда прислушивался к ароматам и пениям монашек.

В этом он находил некоторое успокоение. Особенно, когда приходилось долго ждать жену со службы или сидеть рядом, изображая понимающего и послушного католика.

– Вот то – то же, – улыбнулась тепло Елена, радуясь, что смогла пристыдить «атеиста». – Так вот, этот парфюм ко мне приехал. Я набрызгала его и на себя, и на постель. И знаете – сработало. Князь пригласил меня к себе не один раз. А потом сказал, что хочет, чтобы я стала его невестой – и увез сюда. Однако до этого… доктор Ланской, может ли кружиться голова от масел?

– Эфирных? Если переборщить – конечно. И не только голова закружится.

– Вот, – графиня щелкнула пальцами, – Виктор Павлович подозревал у меня уже ну… то самое… плод.

– Беременность?

– Да. Ее самую. Но я точно знала, что не могу быть беременна.

– Предохранялись? – уточнил Феликс.

– Конечно. А вдруг бы замуж не позвал, так чего мне, грех на душу брать?

– Понимаю, – кивнул Феликс. – Так и что? Вот вы набрызгали эти духи. И что? Когда появился чумной доктор?

– Так вот после той самой ночи и появился, – заметила Елена, и содрогнулась, ка кот холода. – Он пришел во двор к нам. Я вышла на балкон, так как у меня закружилась голова и слегка затошнило, а там… у нас во дворе… в Дельбурге… прямо под окнами… ходил он… клюв такой, – она развела ладони в стороны, показывая размер, – а сам весь в черном. И окуляры такие огромные… И светятся… зеленым… Мамочки!

Она вдруг схватилась за голову, сжавшись.

Сомнений не было: она вещала с огромным количеством деталей, а также тараторила, словно все записала на какую – то карту памяти, откуда без проблем мотала свои воспоминания. Эдгар даже кивнул Феликсу пару раз, подтверждая каждое слово графини.

И это уже не понравилось Ланскому: если злоумышленник следит за князем с самого Дельбурга, выходит, он знает лазейки в его сад. А Феликс был готов поспорить, что у Разуминина со штатом охраны порядок. Он бы не нанял дураков или новичков. Нет, там служат, наверняка, и цепные псы Канцелярии, так как это их прямая обязанность, и они бы не почувствовали или увидели сразу чужака.

А так, выходит, некто смог ускользнуть и от охраны, и от взора самого хозяина.

– Виктор Павлович мне тогда не поверил, – грустно сказала графиня. – Сказал, что я себя накрутила. Что переволновалась. А я правда видела его.

– Я вам верю, – заверил Феликс. – Скажите, вы сказали, что видели доктора на болоте перед смертью Арины. Но где именно?

– Так на берегу… знаете, где там растут ирисы?

Феликс подавился воздухом в глотке. Перед глазами встала картина ласк Арины и Фернандо. О да, он еще как знал, где там ирисы, и желал бы поскорее забыть к ним путь.

– Знаю.

– Вот там я видела.

– Утром? – удивился Феликс.

Он попытался припомнить, кого бы видел или слышал на болоте, когда сам собирал травы и цветы, но мог поклясться, что кроме скрывавшихся любовников никого не узрел.

– Я шла поверху, – сказала графиня, – а он – внизу был. Прямо за дубом стоял, где и нашли повесившуюся Аринку. Я так перепугалась, что тут же кинулась бежать в дом. Я испугалась, что он вновь пришел ко мне или Виктору Павловичу.

– Вновь? – поймал слово Феликс.

– Накануне ночью, – Елену пробрал ледяной пот, выступивший у нее на висках, – я видела его… он выходил из правого крыла… Плащ черный по земле волочиться, в руках – потухший фонарь, а глаза сияют зеленкой, словно адские зенки черта.

– Поэтому вы были такая перепуганная? – вдруг спросил Феликс, сложив кусочки пазла. – Помните, я ночью бегал за водой на кухню, и мы столкнулись?

– Помню, конечно. Я еще испугалась, что вы с ним столкнетесь.

– А вы куда шли?

– Я? – изумилась графиня, а потом резко стушевалась. – В уборную…

– У вас ее нет в господских покоях? – удивился Феликс. – Не врите, пожалуйста. С логикой у меня хорошо.

И тут началась заминка. Елена явно не желала говорить правду, комкая платье и закусывая губы. Эдгар не стал дальше ее проверять: девушка сама выдавала свои мысли, а ее реакции говорили сами за себя лучше любого детектора лжи.

– Хорошо, опустим сей момент. В уборную, – решил дать заднюю Феликс. – А на болото вы шли зачем? Тем паче в такую рань?

– Я хотела собрать трав для благовоний. Виктор Павлович их любит, но не отпускает меня одну. А знаете, – она наклонилась к Феликсу, и доктор сделал то же самое по отношению к ней, – с Виктором так иногда тяжело ходить в лесу. Он человек консервативный, не понимает наших этих женских штучек… «Бабе дай свободу, так она и черта в болоте отыщет!» – вот как говорит. А мне ж обидно… для него же стараюсь. Ароматы подбираю.

– Понятно.

Феликс потер переносицу двумя пальцами, прикрыв глаза. Он попытался проанализировать сказанное, однако в этот момент в гостиной распахнулись двери – и в помещение вошел сам князь Разуминин. Он мельком взглянул на сидящих отдельно друг от друга Феликса и Елену, а потом, приблизившись к Эдгару, вопрошающе взглянул на медика.

– Все было в рамках приличий, – засвидетельствовал Цербех, склонив голову в учтивом жесте.

Елена опустила глаза, сразу встав и быстро выйдя из гостиной. Виктор было попытался последовать за ней, как вдруг обернулся к двум оставшимся и спросил:

– Доктор Ланской, возможен ли конфиденциальный разговор?

– Разумеется, – Феликс встал, но в тот же миг пошатнулся.

Резко закружилась голова, а тело бросило в жар.

И лишь Эдгар, поддержавший коллегу, успел взять его за запястье и быстро считать состояние Ланского. Сердце доктора колотилось как бешеное, стуча о стенки грудной клетки, кровь циркулировала также быстро, а температура тела выросла, что крайне не понравилось Эдгару.

Разуминин тоже заметил состояние Феликса, и спросил у Цербеха, которому, как оказалось, всецело доверял:

– Что с ним?

– Возможно, последствия ночных приключений.

Эдгар сказал это довольно бодро, как он и умел, дабы не нагонять паники, однако сам смотрел на Ланского с нескрываемой тревогой. Поставив коллегу прямо и отряхнув невидимую пыль с его плеч, Эдгар тихо спросил:

– Продержишься часик? Я приготовлю антидот.

Феликс не ответил.

Он лишь кивнул, прикрыв глаза и пытаясь сосредоточиться на разговоре с Виктором. Нужные слова не ложились на язык, сколько бы Феликс ни пытался, однако, стоило ему покинуть усадьбу и проследовать за Разумининым в сад, к пруду с лебедем, как сознание немного как будто бы прояснилось.

Свежий воздух и запах после дождя стало для отравленных легких Ланского спасением. Феликс осознавал, что с ним творится, и даже пробовал себя успокоить, однако мозг упорно кричал: смерть уже рядом!

– Вы в состоянии говорить? – спросил строго Виктор, стоя на самом краю берега.

– Да. Все в порядке, – и как назло в этот самый момент Феликс кашлянул. – О чем вы хотели поговорить, ваше сиятельство?

– Скажите, что вам сказала Елена?

– В каком плане?

– Она вам априори поведала, что сотворила со мной, – вдруг процедил сквозь зубы князь. – Доктор Ланской, пожалуйста, помогите мне. Нам…

– О чем вы? – нахмурился Феликс, пытаясь переварить информацию.

И вдруг Виктор, схватив доктора за плечи и сжав свои тонкие пальцы на суставах Феликса, заставил медика посмотреть себе в глаза. И Феликс, впервые за долгое время, ощутил злость от собственного бессилия: ни статус, ни силы не позволяли ему дать отпор князю. Он даже не мог отторгнуть его прикосновения, так как это бы Разуминин расценил как неуважение или даже презрение.

А на дуэль Феликсу не хотелось…

– Ваше сиятельство…

– Я знаю, что не люблю Елену. Но, как только я рядом с ней, мне кажется… что я схожу с ума… я хочу ее и все! Хоть стреляйте…

– Подождите… вы говорите о своей без пяти минут невесте? – уточнил доктор. – Ваше сиятельство, я не понимаю, честно: то вы от всех ее отгораживаете, то дискредитируете в моих глазах.

– Я ждал от нее правды, – прошипел Разуминин. – Что она скажет, что сделала со мной… Но я уверен, она сказала вам все. Так поведайте мне: как избавиться от этого наваждения?! Как, доктор?! Как?!

Его крик оглушил Феликса, ударив больно по мозгу. На мгновение перед глазами промелькнули искры, а во рту появился горьковатый привкус, что и подсказало Феликсу: времени в обрез. Нужно идти к Эдгару за антидотом, иначе цианид начнет разъедать его изнутри.

– Благовония, – протянул Ланской.

– Что?

– Не используйте благовония, – повторил тише Феликс, мягко убрав руки князя с плеч. – И запретите Елене пользоваться духами, которые были куплены не вами, – на последнем доктор сделал акцент.

– Так она… она… Гадина!

– Подождите, – попросил Феликс. – Можно теперь мой вопрос вам?

Князь, уже было порывавшийся убежать обратно в дом, остановился и, сжимая кулаки от злости, все – таки обернулся к доктору и кивнул.

Феликс сделал два шага к нему так, чтобы оказаться рядом, после чего поднял глаза и уточнил:

– Разве только благовония виновны?

– Да как вы смеете…

– Я всего лишь спросил, – заметил Феликс.

И вновь князь долго хранил молчание, смотря в упор на Феликса.

Пронесшийся ветер из леса тронул его черные локоны, слегка растрепав идеальную укладку, но при этом помог мужчине расслабиться, сделать глубокий вздох, а после пояснить:

– Я сорвался, но вы должны понимать: не так давно я потеря ту, которую любил больше жизни.

– И вы стали искать утешения? – удивился Феликс.

– Что вы сказали?!

И в следующую секунду Ланской ощутил, как из него вышибли дух всего одним ударом в живот. Феликс крякнул, выдохнул остатки кислорода, согнулся – и упал в траву, сжавшись в позу эмбриона.

Боль была довольно – таки сильной, из – за чего перед глазами все поплыло, а следующий удар и вовсе оказался финальным: боль вспыхнула где – то в виске, зато после нее – наступила тьма и тишина.

***

– Господин Разуминин, это уже скандал! Вы в курсе, кто этот медик? Вы хоть знаете, кто с нас двоих спустит шкуру за него?

– Не мелите ереси, господин Шелохов. Шавки должны знать свое место. А предатели – гнить в тюрьме или в пыточных Канцелярии. А не расхаживать по домам господ и строить из себя невесть что!

– Он оскорбил меня! – рявкнул князь, чуть ли не с кулаками идя на Шелохова.

– Да каким образом, черт бы вас побрал!

Лидии их перепалка была неинтересна. Она металась от таза с водой до кейса доктора, периодически пробуя пробудить Феликса от обморока нашатырем.

Эдгар был рядом и помогал, но больше был занят травами, таблетками и изучением крови Феликса. Когда Киприан попросил Цербеха выехать по требованию Канцелярии, Эдгар как знал, взял с собой небольшой микроскоп и пару реагентов для общего анализа крови.

Лидия же, вколов Феликсу приготовленный Цербехом антидот, ждала. Она держала Ланского за руку, проверяя пульс и слушая его тяжелое дыхание. Кашель усугубился, что не могло не пугать саму Лидию и Эдгара, который смотрел на судороги коллеги.

День уже клонился к вечеру, небо окрасилось в оранжевые оттенки, кромка леса почернела, бросив длинные остроугольные тени на близлежащие усадьбы и тонкие черные линии ветвей – на стены комнат, создав ощущение некоторой клетки, в которую на сей раз угодили выходцы с Земли.

– Все будет хорошо, – пообещал Эдгар, считая пульс Феликса. – Он очнется. Я обещаю.

– Ну что там?

Александр появлялся каждые полчаса в комнате, отданной теперь Феликсу. Чиновник приходил в надежде на хорошие новости, а получал лишь угнетенный взгляд Цербеха, обеспокоенный Лидии – и гневный Виктора Разуминина, когда возвращался к нему в гостиную на первый этаж.

Из – за инцидента в доме Разуминина тело Феликса пришлось перенести в усадьбу Шелоховых, дабы более конфликтов не возникало. Однако Виктору и этого оказалось мало: он буквально требовал и от Шелохова, и от Лидии, и даже от Цербеха извинений.

– Если доктор Ланской… если он отдаст душу богу, вы отправитесь следом, – ближе к ночи, когда температура начала подскакивать все выше и выше, заметил Александр.

Вся усадьба к тому времени находилась в тяжком ожидании.

Охрана носила ведрами воду, так как на ее основе кухарки готовили отвары, вымачивали компрессы, стерилизовали стеклышки и колбочки оборудования Цербеха, а также – постоянно приносили новые порции горячих компотов из собранных ягод, запасы коих приказал расконсервировать лично Шелохов.

Сам же Александр, оставив Разуминина одного в гостиной, вскоре пришел в комнату к Феликсу и, оставшись у распахнутого окна, стал наблюдать. Изредка от отдавал приказы слугам, охране и Цербеху, однако молча следил за Лидией.

А Ильинская за пять часов ожидания извелась – хуже некуда.

Она сама утирала пот от жара свечей, которые палили, не прекращая, весь вечер, и разгоревшегося огня в камине. У нее гудела голова, перед глазами плыло от усталости и слабости, однако она не отходила от Феликса.

– Почему не работает антидот?! – изумился Александр во втором часу ночи. – Он же такими темпами умрет!..

– В дыму был не только цианид, – удрученно прорычал Цербех, уже тихо сидя за столом и схватившись за голову.

Ни один реагент не дал нужного результата. Вампиру не удалось выудить из крови ни одного другого инородного химического соединения. Единственной надеждой оказались как раз введенный антидот от цианида, а также принесенные сладкие компоты, которые должны были помочь справиться с примесями яда.

Ближе к трем ночи, когда за окном вновь пошел дождь, а над лесом засверкали молнии, Александр остался сидеть на стуле около стола Цербеха и изредка помогая в чем – то доктору, а Лидия, уже ничего не стесняясь, взяла в свои руки запястье Феликса, считала пульс и при любом движении доктора сразу готовилась помочь.

Но то были короткие импульсы тела – обычная реакция на боль.

Однако и они были предвестниками, которые ни Лида, ни Эдгар так и не заметили.

В районе четырех утра Александр уснул за записями Цербеха, положив голову на скрещенные на столе руки, а сам Эдгар уже откровенно клевал носом, так как не спал больше недели до поездки в Кенсион, а Лидия, от усталости и переживаний, осторожно пристроилась рядом с Феликсом на кровати, продолжая сжимать его запястье и считать пульс.

И впервые в жизни девушка услышала от рубашки доктора аромат трав и цветов. А сквозь этот запах пробивалось амбре стойкого одеколона Феликса, который Лидия до ужаса не любила, но, сколько бы не говорила об этом Ланскому, он не желал менять аромат.

Притрагиваясь к запястью и пальцам Феликса, Лидия отмечала каждую косточку под кожей, каждую венку, которую могла ощутить, а также отмечала длину пальцев доктора. Как – то раз Феликс обмолвился, что учился играть на фортепиано, и Лидия почему – то поверила, хотя Ланской никогда не демонстрировал сей навык в замке.

Или не хотел, или просто врал, дабы хоть как – то очаровать ее на первых порах совместной работы. Либо же просто выдумал сей красивый факт, дабы отвечать на комплименты Лидии о его изящных руках…

– Пожалуйста… господин Феликс… просыпайтесь… Прошу вас…

И словно ответом ей был громкий хлопок за окном.

Это не было ни громом, ни обломавшейся веткой.

Лидия сравнила звук с разорвавшейся петардой. Поэтому, вскочив, посмотрела в ночную мглу, как и подскочившие к окну Шелохов и Цербех.

Но если Эдгар просто шумно выдохнул, приложив руку ко рту, то Александр крикнул от испуга.

Лидия, хоть и не желала, все – таки подошла к окну, выглянула на улицу – и также с ужасом крикнула.

На белокаменной веранде, около фонтана с купидоном, стоял некто в черном костюме чумного доктора. Острый клюв сверкал от дождя своей отполированной и идеальной стянутой по швам кожей, а два окуляра сверкали во тьме ядовито – зеленым светом, создавая демонический эффект.

– Господи…

Шелохов быстро свистнул два раза во двор, но на его никто не отозвался. Охрану все трое увидели позже, когда рука чумного доктора поднялась и указала тонким пальцем в вельветовой перчатке вправо от себя.

На лестнице валялись без сознания трое крепких ребят – охранников, а по ступенькам стекают тонкие багровые струйки.

Шелохов вздрогнул и его взгляд сверкнул злостью и решимостью, а вот у Цербеха сработал инстинкт самосохранения. Он продолжил смотреть на чумного доктора, но при этом, потерев горло, сглотнул застрявшую в глотке слюну и крикнул во мрак:

– Что тебе надо?

Клюв поднялся, а глаза загорелись ярче. Ночной гость явно обратил внимание на крик врача, однако вместо ответа или еще одной петарды, разжал вторую руку – и в полет отправилось что – то крохотное и сверкающее.

Ни Лида, ни Эдгар сначала не поверили своим глазам, но, стоило крохотной механической бабочке с латексными крыльями и металлическим каркасом приземлиться на подоконник спальни Феликса, чумной доктор лишь кивнул – и через секунду удалился во мрак сада, где его уже было не рассмотреть.

И в ту же секунду, когда бабочка села на подоконник, черное небо разрезала белая молния, после которой прогрохотало так, что даже Шелохов вздрогнул, а из соседней комнаты раздались писк и плач: дети проснулись от громкого звука, испугавшись вспышки за занавесками.

– Рита…

Александр сразу ринулся в детскую, а Эдгар и Лидия, продолжая смотреть на застывшую бабочку, смотрели то друг на друга, то на Феликса, то на улицу.

Никто не решался трогать механизм.

Тем более посланный чумным доктором…

– Либо у нас коллективная шизофрения, либо…

– Либо он прислал нам спасение, – высказала предположение Лидия.

Она первая приблизилась к подоконнику, присела на стул рядом с бабочкой и, придвинув ближе керосиновую лампу, усилила огонек в пузатом плафоне.

Бабочка была настоящим произведением искусства инженерной мысли: ножки состояли из скрученных между собой отдельных металлических палочек, скрепленных «суставами», благодаря которым бабочка могла убирать «лапки» в полете и выпрямлять их при приземлении, а тельце представляло собой полый сосуд, внутри которого что – то сверкало.

И Лидия, попросив у Эдгара лупу, почти сразу отыскала и небольшой рычажок, который поддела ноготком, и подобрала выпавшую крохотную ампулу, в то время как Эдгар успел схватить вылетевший из брюшка бабочки клочок бумажки, свернутый в крохотную бумажку.

И, развернув ее, чуть не крикнул от радости.

Он показал Лидии формулу, выведенную тонким пером, и Ильинская, узнав ингредиенты, чуть не заплакала от счастья.

– Формула… господи… но… почему? – не понял Эдгар, уже подготавливая компоненты.

– Может, чумной доктор никакой нам не враг, а друг? – предположила Лидия, надев маску и перчатки, чтобы помогать.

– Может быть… Ну что, готова? – уточнил Цербех, – Работа будет долгой. Уабанин не так – то просто вывести, но думаю, у нас получится. Раз Феликс еще жив, значит, концентрация самого яда не так велика. А цианид мы обезвредили.

Лидия лишь кивнула – и принялась выполнять указания Цербеха.

Периодически взгляд девушки обращался к лежавшему неподвижно Феликсу, однако ее быстро отвлекал Эдгар, требуя то что – то дать, то принести, то и вовсе – вычислить. И Лидия сама удивилась, как быстро втянулась в процесс, как с интересом наблюдала за реакциями препаратов, а потом как с воодушевлением смотрела на полученный антидот.

– Все, страдания кончились, – сказал ближе к шести утра Цербех, набирая в шприц охлажденный раствор. – Лида, вес будет хорошо. Я же обещал.

Но Ильинская промолчала.

Она не желала говорить колкостей Цербеху, который просидел всю ночь над антидотом, хотя мог бы просто бросить Феликса умирать, спасая свою шкуру, однако никакой заслуги именно Эдгара в получении лекарства не было.

Но свои мысли и чувства она оставила глубоко внутри. На кону стояла жизнь Феликса, а для нее не было выше приоритета, чем сохранность доктора.

Когда Эдгар вколол в вену иглу и начал опускать поршень, Лида невольно взмолилась про себя. Она просила у высших сил только одного: пощады для Феликса.