Доктор Ланской: Смертельный клинок Троелунья

– Фернандо тоже отравили, – Киприан погрузился в свои рассуждения, смотря в одну точку. – Плюс, он говорит, что Арина пахла иначе. Что бы это значило?

– Вряд ли он учуял цианид, – Феликс подошел к столу, на котором стояла баночка с поддельным кремом. – А вот аромат крема – вполне.

– О чем вы? – удивился Киприан, переняв у Феликса подделку.

– Внутри ядовитая взвесь черти чего, – заметил Ланской. – Этой гадостью Арина отравила Лиду.

– Как?! Когда?! – изумился Киприан.

– Накануне вашего приезда. И как раз за два дня до собственной кончины.

– Но зачем?!

Вместо ответа Феликс поднял рукав рубашки – и показал царапины, оставленные Лидией. И Киприану не потребовалось много времени, чтобы с удивлением взглянуть сначала на доктора, а потом осмотреть с головы до ног его ассистентку.

– Ничего себе у вас способности, мисс Лидия.

– У меня не было выбора. Она могла убить господина Феликса своими приворотами. Сегодня как раз последняя ночь цикла ее приворота, – заметила девушка, – поэтому ничего страшного не случится. Если она не явилась до сих пор за господином Феликсом, значит, ее и не будет. Она отступила. Или не может прорваться сквозь защиту. Мне неведомо.

– Или ждет, – коварно протянул Киприан. – Призраков не стоит недооценивать. Они убивали сотни лет назад, а сейчас научились делать это бесследно. И вы, мисс Лидия, не можете быть столь самоуверенной. Уж увольте, но ваша ведьмовская кровь уже сокрыта временем. А ваши личные способности – капля в море.

– Прекратите, – приказал строго Феликс. – Если бы не Лидия в ту ночь, я бы уже валялся где – то в овраге.

Лидия же вдруг встала и, не оставив ни одного комментария, вышла из комнаты. Феликс понял, что девушка осталась в гостиной, так как входные створки не грохнули, а несмазанные петли не звякнули при открывании.

Киприан же, запустив пятерню в шевелюру, потрепал приглаженные ранее волосы. Феликс не мог сказать, что он был огорчен данной ситуацией, но некий дискомфорт все ранво отразился на лице Драгоновского в виде сдвинувшихся к переносице бровей и потемневших радужек.

Феликс сел на место Лидии, слегка поежился, так как на мгновение ему показалось, что его что – то пощекотало по шее. Но доктор списал это на проникавший сквозь щели прохладный ветер.

– Перегнули, – заметил спокойно Феликс.

– Знаю, – почти шепотом проговорил Киприан. – Но тем не менее, хотя бы вы не отрицайте, что я прав.

– Я не разбираюсь в магии от слова совсем, – пожал плечами Феликс, – ибо являюсь сторонником науки и фактов.

– И при этом не отрицаете магию своей ассистентки?

– Зачем это делать? Лидия не раз демонстрировала свои силы. И на обычные совпадения это уже не похоже. – Феликс вновь встал и подойдя к окну, приоткрыл створки, чтобы проветрить комнату. – И в конце концов, я привык, что у Лидии есть какие – то знания, помогающие мне не умереть. А у нее, взамен, есть прекрасная поддержка и тот, кто ей не помешает.

– И вы готовы так рисковать? Ничего не знать о слуге? – удивился Киприан, также встав и подойдя к доктору. – Это опасный ход, хоть и верный, если вы абсолютно в ней уверены.

– Поверьте, то, что прошел и я, и она во время войны не сравниться ни с какой иной ситуацией. Она не предала меня тогда, на передовой, когда меня легко могли прикончить свои же под шумок. Так зачем же ей это делать сейчас?

Феликс посмотрел в глаза Драгоновскому, дабы дать духу возможность заглянуть в глубины его сознания и души. Киприан воспользовался предоставленным шансом, но не увидел ничего, чего бы ему не рассказал Феликс.

Доктор не соврал. Но при этом Киприан увидел в подсознании что – то такое, что его заставило быстро начать моргать, а затем – собираться уходить.

– Что такое? – удивился Феликс. – Мы же не закончили…

– На сегодня достаточно, – тон Драгоновского стал каким – то безжизненным. – Завтра до вечера я вернусь от Горских, а ваш крем передам с курьером в Дельбург, в Университет. Для экспертизы.

– Хорошо.

– Осмотрите, пожалуйста, графиню, – вдруг попросил Драгоновский, обернувшись уже у дверей к Феликсу. – Ваши услуги оплатит Канцелярия, но мне лично нужно самое подробное заключение о состоянии здоровья этой нимфочки.

– В какой именно области? – уточнил Феликс.

– Во всех возможных.

– Простите, я не понимаю.

– По Парламенту не так давно пошел слушок, что Разуминин свел каким – то чертом с ума Елену Федоровну, бывшую графиню Доминскую, внебрачную дочь графа Доминского.

– И зачем она ему в таком состоянии? – удивился Феликс.

– Вот и мне интересно, зачем, – протянул Киприан. – Что ж, я вас задержал. Время уже позднее. Отдыхайте.

– А вы где остановились?

Феликс и Киприан вышли в гостиную, что доктор не увидел ассистентку. Зато уловил тонкую полоску света, идущего из – под закрытой двери в ванную. Звуки воды были приглушенными, зато ароматы мыла и геля – отчетливыми.

И Феликс выдохнул: Лидия, если и плачет, делает это не на виду. Он не боялся ее слез и криков, он их видел на фронте, но вот при высокопоставленном лице ни одна дворянка не могла обнажать свою истинную натуру.

Это было дурным тоном.

– У самого Разуминина, – вдруг сказал Киприан. – Так мне проще. И выезжать оттуда ближе к Горским, и князь у меня под наблюдением почти двадцать четыре часа в сутки.

– Тогда можно просьбу? Так сказать, ответную.

– Разумеется.

Киприан повернулся всем корпусом к доктору и, держа на скрещенных пальцах свое пальто, смотрел в упор на Ланского. Но Феликсу было не зазорно попросить о таком канцелярского главу:

– Сможете ли вы как – то проверить, нет ли в одеждах Ильшанского костюма чумного доктора?

– Кого – кого? – лицо Киприан вытянулось от удивления, но потом вспомнил о рассказе Феликса и тут же кивнул. – Хорошо, я понял.

Он взглянул напоследок в окно, и Феликс, обернувшись, увидел усилившийся ливень. За окнами почти ничего не было видно, кроме часто освещающих небо белых вспышек.

– Ночь темна, а сумрак – прямо шепчет, – протянул тихо Киприан, непринужденно улыбнувшись. – Честь имею, доктор Ланской.

Киприан вынырнул в темноту коридора, и вскоре его шаги гулким эхом стихли в глубине дома. Сквозь дождь и шипевшую от ветра листву, Феликс услышал, как от ворот усадьбы отъехала карета Драгоновского и как дворецкий Шелохова закрыл ворота на железные засовы.

Заперев предварительно входную дверь, Феликс сразу подошел к дверям в ванную. Он осторожно прижался ухом, чтобы понять, как дальше вести диалог с ассистенткой, но не услышал кроме всплесков воды ничего.

Поэтому, решив выждать, сел на диван у камина и, смотря на огонь, задумался.

Чумной доктор не такой уж и редкий костюм в Троелунье. У многих докторов он сохранился после позапрошлой войны, когда Восточные страны впервые применили химическое оружие, а затем, в Шестую войну, усовершенствовали свои наработки и заразили три города оспой.

Феликс помнил, что тогда чуть сам богу душу не отдал, но чудом выкарабкался. Но напоминанием и ему, и его почившей супруге от той инфекции остались рубцы на спине и на лице. Но если во втором случае им помогла Жизель с ее косметикой, то вот с первым не справилось ничего.

Феликс невольно обхватил предплечья руками и сжал ткань рубашки. Воспоминания об оспе и звонившем по каждому почившему от инфекции колокольном звоне стояли в его сознании непроницаемой стеной, смотря на которую хотелось отсечь себе голову, лишь бы не видеть и слышать отголосков тех окаянных дней.

– Мой… только мой…

Феликс сразу подскочил на диване и, оглядев комнату, обнаружил у окна Арину.

Она стояла в непривычном ему белоснежном платье, позади нее стелился шлейф истерзанной фаты, а в руках девушка держала букет завядших лилий.

Доктор осторожно встал, чтобы не делать резких движений, но Арина, в одно мгновение оказавшись рядом с ним, посмотрела своими мутными глазами в его лицо и процедила сквозь зубы:

– Пришло наше время. Пошли.

– Нет… уходи… прочь! – рявкнул Феликс, упершись спиной в ледяную стену.

– Не Федя, так ты станешь мне женихом. Идем же!

– Прочь! Нет! Не жених я тебе!

– Что случилось?

– Лида, я…

И в этот момент свет в комнате погас.

Огонь в камине затух, словно на него вылили воду, угли зашипели, а ставни окон отворились, впустив в комнату и ливень, и ледяной ветер, и крупицы града, забарабанившие по паркету.

Феликс попытался найти в темноте силуэт выскользнувшей из ванной пару секунд назад Лидии, но обнаружил иное.

В углу комнаты, одетая в белоснежную ночную рубашку, украшенную на плечах красным вышитым узором, стояла Лидия. Ее голову покрыл сорванный кем – то тюль от шторы, а рука оказалась протянута к Феликсу.

– Лида… нет…

– Нет никакой Лиды, – заговорили два голоса одновременно. – Есть лишь я. Твоя.

Лида открыла глаза, и из – под фаты на Феликса посмотрели два желтых глаза с узкими прожилками.

Тело вновь окаменело, потеряв волю, а разум отказался управлять организмом.

Лидия же, точнее Арины, которая вселилась в тело девушки, подошла к Феликсу и, привстав на цыпочки, коснулась ледяными губами щеки доктора.

И он не мог даже гаркнуть в ответ на Лидию.

Губы его также не слушались, как и язык в рту. Сознание также металось от двух противоположных желаний: с одной стороны, нечто заставляло Феликса ответить на поцелуй, но с другой – он не желал. И даже Арина не могла его заставить.

Пусть тело и было подчинено полностью, но не его сознание.

– Мой… мой… только мой!..

[1] Bastardo – итал. «сволочь».

[2]В Троелунье существует три Гимназии: Сапфировая– гуманитарные предметы, такие как литература, история, обществознание, этикет, музыку и живопись, Рубиновая – общеобразовательная, но с уклоном на языки, и Изумрудная – с уклоном на биологию, химию и физику. Изумрудная Гимназия считается самой «низшей» из трех, так как первой начала принимать на обучение детей купцов, помещиков и, в редких исключениях, крестьянских детей. Плюс, в Троелунье долго не были востребованы естественные науки, поэтому Изумрудная Гимназия считалась школой для бедных и глупых.

[3] Svasso – итал. «поганец»

Глава 23

Глава 9

Феликс не помнил, как именно они покинули с Лидией дом Шелохова, но отчетливо запечатлел в памяти, как девушка, держа его за руку, потащила под проливным дождем сначала в сторону калитки, а затем, выйдя на дорогу, к лесу.

Ледяные капли отрезвили Феликса настолько, что он почувствовал первые силы.

Словно дождь оказался способен разорвать невидимые нити, тащившие двоих не пойми куда в три ночи.

Через пару минут пути Феликс уже смог сам идти, чтобы не потерять Лидию из виду и не отдать на откуп Арине, однако его душа все еще металась в грудной клетке, так как Арина буквально заставляла его самого хотеть идти за ней.

И Феликс, на пару минут отключившись от реальности, начал думать.

Он не идет, но чувствует мышцы ног, значит, его разум отчасти вернул себе контроль над телом, однако руки и верхняя часть туловища все еще под властью чар Арины.

И тут ему на ум почему – то пришли воспоминания недельной давности. Как он прыгнул в воду за дочерью своего графа, вытащил ее из воды и за это получил новый шрам на ноге. А потом его сознание само добавило воспоминание о горчичнике, который Лидия насильно водрузила ему на грудь.

От этого стало тяжелее дышать, в нос попала вода, но Феликс внезапно понял: ему легче. Он ощущает кончики пальцев рук, и чувствует, как Лидия несильно сжимает их, ведя доктора по лесной дороге в сторону болот.

Феликс лихорадочно попытался вспомнить еще что – то, и мозг, словно услышав верные команды, начал накидывать картины из прошлого одну за другой: вот они с Лидией идут по дороге, у девушки в руках какая – то корзинка, а он почему – то хромает и просит подождать. А вот они уже сидят в саду графского замка в Альпах и поедают отданную с кухни малину…

Малина!

Феликса как громом поразило. Он припомнил их зимнее дело. Вспомнил Лурино, где его ранили, вспомнил больницу, ночь и Лидию, которая сидела с ним до утра, а потом уснула на руке.

Он вспомнил подаренную девушке муфту, а белый цвет ему сразу напомнил их совместную работу в госпитале на войне, где у Лидии был самый чистый белоснежный халат, на котором постоянно красовались брошки в форме зверьков.

Цепляясь за детали каждого воспоминания, Феликс сам удивился, насколько много смог вспомнить фрагментов, где рядом с ним была Лидия.

И вскоре Феликс осознал: Лидия его не держит за руку, а сама чуть ли не цепляется, дабы не выпустить.

Арина, вселившаяся в тело Ильинской, что – то почувствовав, резко обернулась – и в этот момент Феликс, рванув вперед, повалил девушку на мокрую траву.

Но как же ему не повезло: ступня соскользнула в овражек – Феликс покатился по пригорку к берегу болот, куда не так давно спускался за травами и где хотел нарвать ирисов.

– Хватит!.. Он мо – о – ой!– заорали два голоса, искривив жуткой гримасой лицо Лидии. – Не вспоминай ее! Ты мой!

Феликс поднялся и, ощутив жар в правой икре, тихо выругался.

Его мысли вновь оказались при нем, а язык мог ворочаться в угоду мозгу. Что ж, даже, если Арина и имеет над ним власть, то теперь незначительную.

Феликс взглянул на царапины, оставленные Лидой на своем запястье, после чего взглянул на застывшую в непонимании Лидию. Она смотрела одновременно со злобой, перекошенным от отчаяния лицом, дрожащими губами, с которых готовы были сорваться слова, и с текущими по щекам слезами.

– Нет… как так?.. Почему?.. Ты же…

– Есть вещи сильнее принуждения. – Феликс набрал воздуха в грудь и подойдя к Лидии вплотную, взял ее за талию и прижал к своему телу. – И они тебе неведомы.

И в следующую секунду добровольно и ничем не принуждаемый, словно сошедший с ума, Феликс притронулся к подбородку Лидии двумя пальцами – и склонился, коснувшись губами ее губ.

Несколько секунд девушка потратила в безуспешных попытках вырваться из объятий Феликса, потом отстраниться, заменить воспоминания о Лидии на себя, но Ланской понимал: с Лидой его связывает намного больше, чем с Ариной. Ильинская была для него своего рода маяком, который Феликсу никто бы не помешал увидеть в кромешной тьме.

Когда же Феликс отстранился от Лидии, дабы посмотреть на результат, он с ужасом увидел золотые глаза с узкими прожилками. Но потом осознал: Арина больше не нападает. Она молча наблюдает, пытаясь для себя что – то понять.

– Так вы… вы оказывается… вы любите…

– Прочь, – рыкнул Феликс, отвесив ассистентке легкую пощечину.

И как только тело Лидии обмякло у него в руках, он упал вместе с ней в мокрую траву и, выдохнув, запрокинул голову, посмотрев в черное от туч небо.

Лидия лежала рядом недвижимая, и Феликс, схватив ее за запястье, держал так до тех пор, пока не почувствовал первые силы встать, взять на руки ассистентку и, не взирая на боль в икре, пойти к дороге, ведущей на пригорок.

До дома Шелохова было далеко, но Феликс поверил, что сможет дойти. Точнее, он подумал о том, что должен это сделать ради Лидии, которая уже насквозь промокла. Ее худое тело облепила ночная рубашка, а тюль они потеряли где – то по дороге.

Нога начала заметно отзываться болью, как только дорога начала уходить в пригорок, однако Феликс не сдавался. Шипя и проклиная Арину последними бранными словами, какие он знал из трех выученных языков, Ланской пытался подняться, но постоянно то скатывался из – за грязевых комков, уходивших при надавливании вниз, то сам падал на одно колено от колющей боли в икре.

В очередной раз, когда Ланской упал на колено, он вдруг ощутил, что его схватили сначала за рубашку, а затем ударили чем – то тяжелым в грудь.

Феликс крякнул, скатился вновь к берегу болота и, отплевывая песок и мокру землю, с ужасом увидел Лидию. Точнее ту, что сидела внутри ее тела.

Арина, схватив Феликса за волосы на затылке, со всей силы, какую могла приложить, ударила доктора в переносицу лбом, отчего Ланской вскрикнул, а затем, взяв его за запястье правой руки, поволокла как безвольную куклу к болоту.

Порыв ветра ударил в лицо Феликсу, а над головой небо разрезала вспышка очередной молнии, на мгновение выхватив из тьмы две фигуры, приближающиеся к заболоченной воде.

Феликс попытался вырвать руку, но это оказалось крайне проблематично, так как пальцы Лидии сомкнулись мертвой хваткой, а сознание девушки оказалось настолько глухо к крикам доктора, что в какой – то момент Ланской, ощутив мокрое под спиной, ужаснулся.

Вода! Болото! Он утонет!

Феликс, даже не ожидая сам от себя, быстро выкрутился, ощутил боль в зажатом запястье, но встал на колени и, приложив силы, смог остановить Лидию. Хоть Арина и подчинила себе тело ассистентки, добавить ей мускулатуры не догадалась.

Ланской потянул Лидию на берег, однако девушка, оставаясь на месте, повернула к нему голову и, широко распахнув глаза, прошипела:

– Мой…

И Феликс, на мгновение опешив от той злости, какая плескалась в золотых омутах Лидии, потерял контроль – и все – таки рухнул в воду, оказавшись через пару секунд по пояс в болоте.

В нос ударил аромат торфяника, взгляд заметался вокруг, ища хоть какое – то спасение. Феликс до последнего упирался ногами, пытался остановить Лидию, но видел, как тело девушки плавно уходит в глубину болота, а он стоит, как агнец на закланье, и просто смотрит, как Арина убивает не его одного, а тащит в ад еще и его ассистентку.

Феликс огляделся вновь по сторонам – и вдруг сам вскрикнул, когда увидел спасение.

На выступающем песчаном островке произрастало то, что пару дней назад было для Феликса проблемой, а теперь – оказалось настоящим кладезем.

Потянувшись к белоснежному цветку, Феликс смог ухватиться сразу за несколько, сорвать и, посмотрев в спину ушедшей по плечи в болото Лидии, крикнул:

– Аришка!

Голвоа ассистентки тут же повернулась, а тело выскользнуло из воды, начав приближаться к Феликсу.

– Ты вроде как у меня невестушка?

– Конечно… мой любимый…

– Тогда негоже моей невесте без букета щеголять!

Феликс понимал, насколько грубо поступает, но иного пути просто не видел.

Он ткнул букетом багульника в лицо Лидии, и почти сразу увидел, как по щекам ассистентки потекли слезы, как покраснел нос и как Ильинская начала чихать.

Арина пыталась закрыть руками Лидии лицо, но уже Феликс, высвободив руку, схватил освободившейся ассистентку за предплечье и держал букет у лица девушки, пока вдруг не увидел потемневшие радужки Ильинской.

Лидии приоткрыла рот, пытаясь вдохнуть, так как слизь забила ей носовые проходы, но и в этот момент Феликс, держа букет на расстоянии, не позволял Арине вернуть контроль над телом ее жертвы.

Не взирая на жгучую боль в ноге, не обращая внимания на ноющее вывернутое запястье, Феликс смог вытащить Лидию на берег и с радостью увидеть на пригорке спускающие к болотам фонарики.

Оттащив Лидию как можно дальше от воды, Феликс упал вновь в траву и, сжимая руку Ильинской, не выпустил, пока не увидел рядом с собой освещенное дорожным фонарем лицо Шелохова, а рядом с ним – Киприана и Панкратову.

– Живой! – выдохнула облегченно Вера, сразу скинув свой плащ и отдав его промокшей до нитки Лидии. – Господин Ланской… вы как? Ранены?

Киприан сбросил свое пальто и, отдав его Феликсу, помог медику подняться.

Шелохов же, взяв на руки Лидию, передал свой дождевик Вере, чтобы та не простыла по дороге до дома Разуминина, а сам, прижав к себе Ильинскую, поспешил скорее взобраться на пригорок.

Киприан, перебросив поврежденную руку Феликса через плечо и легонько сжав ее чуть выше запястья, вовремя увидел, что доктор начал хромать при подъеме, поэтому крикнув Веру, которая шла как – то в середине процессии, попросил:

– Одолжите ваш платок, госпожа Панкратова?

– Конечно! – Вера Николаевна тут же выудила из кармашка платья белоснежный платок и, приложив к ноге Феликса, услышала шипение. Но быстро сориентировалась и, взяв у Киприана шарф, перемотала икру Ланского, закрепив импровизированную повязку. – Боже, что с вами случилось? Кто это сделал?

– Долго объяснять, – устало протянул Феликс.

– Я готов послушать, но уже в тепле, – сурово заметил Киприан.

– А я готов поведать. Но только после бокала портвейна.

– Не жирно будет? – не выдержал Драгоновский.

– В самый раз. Тем более – есть повод.

– Да неужели? Какой? – елейно уточнил Киприан.

– Я, кажется, уверовал в призраков до конца…

***

Разуминин не был рад поздним гостям, но и отказывать не стал. Его дом позволял вместить около десятка господ с женами и отпрысками, а потому он без особых усилий выдал Феликсу и Лидии покои в господском крыле, где было теплее и где комнаты были посвободнее.

Лидией занялся приглашенный Эдгар, а Феликсу досталась скромная рюмка то самой наливки и фраза от Панкратовой:

– Потерпите, будет больно.

– Не пытайте меня, – приказал Феликс. – У меня в доме Шелохова есть…

– Я не буду шить. Я не хирург.

– Тогда что…

И в следующую секунду Феликс заорал так, словно его без наркоза разрезали пополам. Он тут же прикрыл рот рукой, стиснув до боли челюсти, но в какой – то момент осознал: он сжимает зубами рукав рубашки, смотрит в потолок и пытается не кричать, лишь бы не позориться перед Панкратовой.

– Я же говорила, потерпите. Неужели вам так тяжело? Что ха мужчины пошли… Сплошь неженки. Аж противно.

Она взяла несколько склянок, заранее подготовленных слугами, смешала их содержимое в миске и, получив густую субстанцию, похожую на мазь, стала аккуратно наносить на разошедшуюся кожу.

Сначала Феликсу хотелось закричать еще громче, так как мазь, как ему показалось, выжгла остатки мяса, но потом наступил резко противоположный эффект: кожа охладилась, онемела и податливой, отчего Панкратова наскоро ее забинтовала, положив под марлю компресс с каким – то снадобьем из трав.

– Полихорадит ночь, потом все пройдет. – она начала собирать пузырьки, а потом, увидев, что Феликс опустил руку и расслабил челюсти, осторожно притронулась к посиневшему запястью. – Так больно?

Она еле повернула кисть, но Феликс сморщился и рефлекторно попытался отдернуть руку, но Панкратова не дала. Вместо завершения процедур, она крикнула служанкам и те принесли ей так с ледяной водой.

– Тут тоже кричать будете? – она еле улыбнулась.

Но Феликс уже не мог отвечать.

Он очень устал, у него гудела голова, а в горле горело от настойки багульника. Феликс отвернулся от Веры и, какое – то время смотря на керосиновую лампу на прикроватной тумбе, сам не заметил, как провалился в беспамятство.

А очнулся, когда его руку обожгло лучом солнца, проникшего сквозь неплотно занавешенные шторы.

Он убрал руку, после чего осмотрелся: гостевая комната в доме Разуминина оказалась в персиковых тонах, с минимальной мебелью для удобства, выходом в санузел и на длинный балкон, к которому имели доступ еще из трех комнат особняка.

Дверь была приоткрыта, и в комнату проникали ароматы сырости, мокрой травы, сырой земли и водоемов из сада Разуминина.

Феликс попытался встать, но почувствовал странную слабость. Его тело словно прогнали через бетономешалку, а затем еще проехались асфальтирующим катком. Несмотря на долгий сон, Феликс не чувствовал сил, как будто из него выкачали всю жизнь.

Приложив руку ко лбу, он ощутил жар кожи, а потом увидел на запястье фиксирующую повязку. Согнуть запястье Феликс не смог: не позволила шина и боль, которая сразу пронзила сустав.

Проклиная Арину и припоминая события прошедшей ночи, Феликс все – таки сел в кровати и, ощутив еще и ноющую боль в левой икре, невольно завыл. Почему все его поездки в Троелунье кончаются больничным? Ну что ему, делать было нечего в Альпах? Да лучше бы он взял отпуск и уехал с Лидой в Россию или куда – нибудь на Восток. Он давно хотел посмотреть именно восточную культуру, а не лежать где – то в пригороде Кенсиона с повреждёнными рукой и ногой.

– Отпуск, конечно, лучше не придумаешь, – шикнул доктор.

Отбросив одеяло, Феликс обнаружил, что брюки с него благополучно стянули, повесив их на спинку стула, стоявшего у кровати, как и жилет, на лацканах которого остались белые соцветия багульника.

Сплюнув, Феликс встал и, взяв брюки, быстро натянул их, после чего услышал за дверью комнаты легкие шаги, которые приближались именно к его комнате.

Доктор сразу попытался выпрямиться и максимально привести себя в порядок, но так и не успел: Вера Панкратова, войдя в комнату без стука и с тазиком горячей воды, в которой явно уже растворила травы, столкнулась с довольно смешной картиной.

Феликс стоял около кровати, пытаясь одной рукой заправить рубашку, а другой – опираться на стул, чтобы таким образом стоять ровно, ибо на левую ногу опираться было проблематично.