Доктор Ланской: Смертельный клинок Троелунья

Вера усмехнулась и, оставив тазик на прикроватной тумбе, уточнила:

– Вам помочь, доктор?

– Пустяки. Справлюсь.

– Уверены?

Многозначительный тон Панкратовой натолкнул Феликса на недобрые мысли: если помощь могла последовать только от Веры, что девушка вполне четко обозначила, значит, с Лидией случилась беда. И дело было не только в прошедшем ночью подселении.

– Лида… где она?

– В соседней комнате. Я оставила ее на господина Цербеха.

При упоминании фамилии Элгара у Ланского дернулся глаз.

И Вера это тоже заметила, улыбнулась и, все – таки подойдя вплотную к доктору, опустила его руки, заметив:

– Давайте уже помогу. Иначе вы так провозитесь до завтрашнего утра.

Феликс никогда не думал, что испытает такое унижение.

Руки Веры прикасались к его рубашке, иногда телу, заправляли ткань в брюки, а иногда поднимающиеся к нему глаза смотрели с веселостью и некоторой наивностью, словно перед ним была не профессор университета и ученая, а обычная гимназистка, увидевшая симпатичного офицера.

А стоило лучу солнца скользнуть по ее глазам, как у Феликса пропал дар речи.

Два голубых омута, глубоких, как море, и мудрых, как у пожившей на этом свете женщины. Губы тонкие, зато смазанные маслом и сияющие на свету медовым блеском, а кожа – словно у фарфоровой куколки: гладкая, чистая, обтягивающая ярко выраженные скулы.

Очки, натянутые на нос больше для строгости и стиля, добавляли Вере того самого шарма, который она прятала от всех вокруг. Феликс вспомнил их встречу в лесу накануне, и ему стало вдвойне стыдно, что ему вынуждена помогать такая девушка.

– Ну вот и все, а споров было, – Вера набросила на плечи доктора жилет и, разгладив его, посмотрела вниз. – Садитесь лучше. Вы почти не опираетесь на ногу. Для правой ступни это вредно.

– Все хорошо, – привычно буркнул Феликс, но все – таки сел.

– Вот вы любите, конечно, мучиться. В чем ваше удовольствие мужчины в этом действии?

– О чем вы? – удивился Феликс. – Если я говорю, что все хорошо, значит…

– Значит, вы любите, чтобы вас жалели.

И тут брови Феликса поползли вверх.

Вера засучила рукава и, не меняя тона, начала по очереди окунать принесенные компрессы в горячую воду. Феликс сразу услышал ароматы аптечных трав, марганцовки, спирта и морской соли. Выходит, Панкратова хотела ему обеззаразить рану на ноге.

– Вы плохо понимаете меня, похоже, – решил сгладить углы Феликс. – Я всегда говорю то, что ощущаю. Если чувствую силы идти – то готов и бежать. А коли ощущаю, что хворь сильнее меня, отлеживаюсь.

– Неужели? – ее ехидство одновременно и нравилось, и начинало бесить Ланского. – И что же вы тогда орали вчера тут как умалишенный? Я всего лишь вам обработала рану солевым раствором, а крику вы подняли, словно я вас на живую резала.

– Я был не в себе, – смягчил свое состояние Феликс. – Но понимаю ваше негодование. Выглядело сие жалко.

– Еще как, – поддержала Вера, вытащив первый напитавшийся компресс. – Давайте ногу. Обработаю, забинтую по – новой, потом пойдете куда пожелает ваша душа.

– Я хотел бы поговорить с вами, – вырвалось само у Феликса.

Его сердце, несмотря на слова Панкратовой и ее тон, продолжало трепетать от счастья. Он смотрел на девушку – и готов был схватить ее, наброситься и вкусить того, о чем сам себе приказал забыть до самой смерти.

Но от Веры шел аромат легкого, но дорогого, парфюма, ее волосы источали запах цветочного шампуня, а от кожи веяло каким – то сочетанием трав вперемешку с… кашей? Нет, какой – то пшеницей, словно девушка долго валялась в стоге, пропиталась запахом соломы, и вернулась в дом.

– Вас не учили, что глазеть так долго на замужнюю девушку – признак дурного тона и невоспитанности.

– А вам не говорили, что с людьми можно говорить поспокойнее?

И в этот момент голубые глаза сверкнули сталью, но и Феликс не смягчился. Он понял, что Вера не знает, что такое нежность, а потому с ней можно не церемониться.

– А вы грубиян…

– Я лишь отвечаю вашим тоном.

И тут Вера, встав и выпрямив спину, странно посмотрела на Феликса, словно он впервые за все разы действительно заинтересовал. Она отложила компресс, поставила напротив доктора стул и, присев, расправила юбку платья.

– Что? – не понимал Феликс. – Вы же вроде хотели обработать рану на ноге.

– Не смейте относиться ко мне как к прислуге, – шикнула Вера, – я не игрушка.

– Но вы сами предложили…

– Потому что хотела помочь! – рявкнула внезапно Панкратова, вскочив и впившись в рубашку Феликса. – Вы, мужчины, не цените ничего! Ни хорошего отношения, ни нашего терпения! Вы все просто сплошь…

– Немедленно прекратите, – приказал Феликс, покрыв своими пальцами горячие кулаки Панкратовой. – И хватит меня оскорблять. Я вам ничего не сделал, Вера Николаевна.

– Не говорите так!

Ее визг уже откровенно начинал напрягать Феликса. Но доктор держался. Он не мог позволить отпустить Панкратову в таком состоянии, тем более, что понял: Вера просто не в себе. У нее сдают нервы из – за отравления мужа, а тут еще принесли ночью раненого врача, за которым нужно также присмотреть. Ибо Цербеху отдали более тяжелую пациентку, а на двоих одному, даже с вампирской кровью, медику было все равно не разорваться.

И вдруг Вера, увидев в лице доктора твердость и некоторую суровость, внезапно позволила чувствам выплеснуться наружу. По ее щекам покатились две слезы, а губы содрогнулись от слов, которые девушка сдержала внутри себя.

– Вера, что с вами? – изумился Феликс, сразу встав и уступив место на кровати девушке. – Вера Нико… Вера, пожалуйста, скажите, что случилось?

– Вы даже не помните… ну да… это же было так давно…

– Не помню? – удивился Феликс. – Прошу вас, скажите, что вас…

– Хватит тараторить одно и то же! – резко снова крикнула Панкратова, одарив Феликса злым взглядом. – Вы не помните ту, ради которой дрались в Золотом Университете?! Вы не помните меня?! Вера Панкратова! Верочка! Леди Вери! Ну?! Включайте свою дырявую мужскую память!

Феликс всматривался в лицо девушки, но никак не мог припомнить. Золотой Университет он окончил около двадцати лет назад, но пять лет назад, после Революции, проходил курсы повышения квалификации, чтобы получить новую лицензию практиковать в Троелунье, ибо земные дипломы нигде в мире нечисти не котировались официально, хоть и признавались в благородных семьях как высшая рекомендация.

Но ни до Революции, ни после нее он не помнил, чтобы был на какой – либо дуэли с кем – то. Тем паче – за такую девушку, как Панкратова. Фамилии он помнил долго, да и лица хорошо запоминал, поэтому сказать, чтобы у него была дырявая память, как выразилась Вера, Феликс не мог.

– Не помните, – Вера прикрыла лицо руками. – А я вас любила… вы были моим… моим кумиром… несмотря даже на ваш статус после войны… Господин Ланской…

– Вы путаете меня с кем – то, – попытался оправдаться Феликс.

– Вас не спутать, – протянула Вера.

Казалось, диалог зашел в тупик, однако Ланской мог поклясться всеми святыми, каких знал, и своей ординатурой, что не помнит никакой Панкратовой. Тем более уже во взрослом возрасте, после Революции, когда ему было не то, что не до женщин, а даже не до себя самого.

Нужно было выжить…

И вдруг Феликса как током прошибло.

А Вере, за пять секунд до этого, выпрямиться, отнять руки от лица и повернуться к окну, тем самым оказавшись к Феликсу своим дворянским точеным профилем.

Ланской сам себе ужаснулся.

И вот ее он не узнал сразу, как увидел?

Веру Панкратову? Ту самую серую мышку, которая помогала ему разбираться вечерами в травах, а на контрольной помогла решить последнюю задачу по ботанике, к которой, даже опытный врач, оказался не подготовлен.

Он не узнал его леди Вери? Не узнал ту, ради которой стрелялся на дуэли в парке? Не узнал Веру Панкратову, которая была тогда еще достаточно тучной девушкой, с пухлыми щеками, но серьезными глазами, хорошим аналитическим умом и выдающимися задатками в химии.

Это ее – то он не узнал?!

– Вера…

– Неужели, – презрительно ощетинилась Панкратова. – А я уж подумала, не припомните. Что, усохла? Или похудела? Стала еще страшнее?

– Вера, стойте…

– Феликс, ты узнал меня?

Она посмотрела ему в глаза, и Феликс тут же все припомнил.

И вновь его прошиб ледяной пот, потекший по спине. Что с ним случилось? Неужели что – то так смогло затуманить его разум?

Он сел на стул, где пару минут назад сидела сама Панкратова, протер руками лицо и, взглянув вновь на девушку, невольно улыбнулся.

Вот почему его сердце так затрепетало. Сознание его обмануло, но тело оказалось сильнее разума: запах, позы, голос – это была его Вера. Которую он некогда полюбил, которая ему понравилась своим умом, своей ловкостью в решение задачек по биологии и, как ни странно, своим рвением войти в ученое сообщество.

Она не мечтала выйти замуж, не желала становиться матерью или же – посвятить себя мужу. Нет, Феликс знал Веру Панкратову как девушку нового времени. Ту, которой семья позволила сделать выбор самой.

– Сбежавший любовник вернулся, – усмехнулась Вера. – Не бойся, порочить не буду. И Лиде не расскажу. Просто было интересно, сколько ты сможешь делать вид, что не помнишь.

– Я правда не помнил, – пояснил Феликс, выдохнув. – Вера, давай поговорим. Я понимаю, что у тебя муж, но…

– Никаких «но» быть не может, – она встала с кровати и отошла к окну, распахнув портьеры и встав против света темным силуэтом. – Спасибо, что хоть не обесчестили. Хватило же ума. Женихов мне не отбили породистых, жаждущих чистого тела.

– Вера, – Феликс встал и подошел к нему, положив руки на предплечья девушки. – Вера…

Внезапно Панкратова развернулась и, коснувшись пальцами лица Феликса, притянула его к себе. Горячие губы, намазанные маслом с клубничным вкусом, атласная кожа, от которой пахло пудрой и дорогими духами – Феликс утопал в этом, целуя каждый сантиметр обнаженной шеи и ключицы Веры, пока она просто обнимала его и прижимала к себе.

Феликс не мог поверить: Панкратова разрешала себя вновь целовать. Позволяла обнимать свое тело, смотреть в глаза и говорить любые слова. А ведь еще пару часов назад он не знал, как к Панкратовой подступиться.

– Вера… Вера…

– Как долго я тебя ждала…

Феликс слегка отстранился, посмотрел в лицо Вере – и еле улыбнулся. Панкратова же, погладив его скулу тонкими пальцами, вновь поцеловала медика в губы, после чего подтолкнула к кровати, начав расстёгивать его рубашку и жилет, как вдруг в комнату постучали.

Вера сразу отскочила, допрыгнув в одно движение до окна, где стала поправлять прическу, а Феликс, быстро застегнув пуговицы, схватил из тазика компресс и, прижив к ране на ноге, демонстративно зашипел: мясо прижгло так, что у Ланского невольно вырвалось ругательство.

– Да! – крикнула Вера, убедившись, что все скрыто.

Дверь распахнулась – и на пороге показался перепуганный Цербех, а следом за ним – дворецкий и Шелохов. Эдгар держал в руке какой – то платок, весь перепачканный кровью, а Шелохов постоянно потирал предплечья, явно чего – то испугавшись.

– Ваше сиятельство, – Цербех посмотрел на Веру со страхом и неверием, – ваш муж…

– Федя? – удивилась Вера, но выражение ее лица переменилось с обычно строго на взволнованное. – Что случилось? Ему хуже?

– Он… мертв…

Несколько секунд в комнате царила гробовая тишина, разрушить которой удалось самой Панкратовой. Ее глаза закатились, а тело обмякло, упав в руки подоспевшего Феликса. Цербех сразу же бросился в соседнюю комнату, где стоял кейс с препаратами, а Шелохов, подойдя к Феликсу, слегка похлопал девушку по щекам.

Но Панкратову смог пробудить лишь нашатырный спирт, быстро принесенный Эдгаром. Она дернулась в руках Феликса, посмотрела по сторонам, словно перепуганная девица, очнувшаяся в мужском общежитии после разгульного вечера, и еле произнесла:

– Федя…

– Господа Панкратова, – Эдгар помог ее усадить на кровать, – прошу вас, успокойтесь.

– Федя… Нет! Где он?! Где?! – крикнула вдруг не своим голосом Вера, схватив Эдгара за лацканы белого халата. – Покажите мне моего мужа! Быстро! Отчего он скончался?! Как?! Когда?!

– Боюсь, эти вопросы должны подождать.

– Да как вы смеете?!

– В комнате вашего супруга распылена какая – то отрава, – вдруг выдал Цербех. – Я попросил всех слуг и гостей покинуть правое крыло, как, впрочем, и левое. Остались лишь вы и… Ланской.

Панкратова хотела было возразить, но тут в игру, неожиданно даже для Феликса, вступил Шелохов.

Александр, взяв Веру за руку и посмотрев ей в глаза, строго заметил:

– Вера Николаевна, искренне сочувствую вашей утрате. Правда, я знаю, что чувствуете сейчас. Но позвольте докторам разобраться. За доктора Ланского я ручаюсь лично, – вдруг сказал Шелохов. – Он найдет убийцу вашего мужа.

– Убийцу? – удивилась Вера, взглянув на Феликса. – Его убили? Как и Арину?

– Возможно, – уклончиво ответил Александр. – Пойдемте. А наши доктора все узнают – и сообщат нам. Верно же, господа? – он обратился к Эдгару и Феликсу.

И оба одновременно кивнули, словно репетировали целую ночь.

Затем, одарив друг друга злыми взглядами, посмотрели кто куда: Эдгар – на уходящего с Верой Александра, а Феликс – в окно, где светило яркое солнце, было чистое ясное небо, украшенное зеленой линией леса внизу и лёгкими перьевыми облаками в самом верху.

– Дождь будет, – вдруг сказал Эдгар, также обратив внимание на облака.

– Надеюсь, что нет, – парировал Феликс. – Так что случилось? Вчера же он еще был жив. Я точно помню, что…

– Я сам не понимаю, – признался Эдгар, потрепав свою шевелюру. – Вчера вечером я не давал ему вообще ничего: ни капельниц не ставил, ни таблетки он у меня не глотал. Да и шел он, как ты и сам помнишь, на поправку. А сейчас… зашел двадцать минут назад в его комнату, а там смог, как в курильне, жара, духота, воняет какими – то травами и… горьким миндалём.

– Цианид, – выдохнул Феликс. – Н ты сказал… травами?

– Да черт поймешь. Но что – то еще есть. Поэтому я и попросил Шелохова помочь увести Веру.

– И присобачить меня, – тихо процедил сквозь зубы Феликса. – Стоп… А Лида? Она где?!

– Да не беспокойся, – махнул рукой Эдгар, – Шелохов ее утащил, как только я поднял шум. Он отвез ее к себе в дом еще полчаса назад. И меня пригласил гостем дорогим, дабы понаблюдать и ее, и тебя.

– Да черт тебе в слуги! – вырвалось у Феликса.

– Не зубоскалься. Надевай маску – и пошли. Ты все равно знаешь больше о земных ядах. А мне почему – то кажется, что именно ваши штучки тут замешаны. Ибо все здешние соединения я помню и на запах, и на вид.

– Ну пошли покажешь, а то интрига сейчас меня прямо тут задушит.

Феликс наскоро перемотал ногу, принял обезболивающее, а после – надел свой белый халат, маску и латексные перчатки. Он не брал респиратора, но этого и не требовалось, так как комнату, как он и ожидал, уже проветрили, чтобы дать докторам работать спокойно, поэтому осмотр спальни Ильшанского прошел быстро.

В комнате присутствовал аромат горького миндаля, у Фернандо была красная кожа, как и у Арины, а на губах застыла выступившая пена. Руки мужчины скрутило судорогой, а взгляд застыл, устремлённый в одну точку на потолке.

– Смерть от удушья, – констатировал Феликс, опустив веки Ильшанского. – И судя по температуре тела покойного – скончался он не более двух часов назад.

– Как раз, когда я ушел к Лидии, – подтвердил Эдгар.

– А примерно, во сколько ты ушел?

– Часов в семь утра, – припомнил Эдгар, – точно в семь утра. Я глянул на циферблат, – доктор указал на стоявшие в углу напольные часы с маятником, до сих пор отмерявшие время.

Только вот у Феликса появились большие сомнения.

Он отошел от кровати покойного, приблизился к мирно тикающим часам и, приподняв рубашку, взглянул на свои наручные. И время не сошлось. И дело было даже не в отставании и разных временных рамках Троелунья и Земли…

– Подойди, – приказал Феликс. – Видишь? – Он указал сначала на свои часы, потом на напольные. – На моих уже двенадцать. Тут же – только десять. А я переводил свои часы на ваше время. Они шли верно всю неделю.

– Погоди, ты хочешь сказать, эти кто – то перевел? – Эдгар кивнул на часы.

– Не знаю. Но идет они явно неверно. Кто заводит часы?

– Это автоматические, фирмы «Лемар», – сразу сказал Эдгар, – работают сами по себе. Заводить их не надо. Всего – то нужно следить, чтобы не запылились, ибо пыль забивается им в шестерни – и все. Механизм ломается.

– Пыль?

Феликс провел пальцами по верхней части часов, после – продемонстрировал перчатку Эдгару. И тот ахнул: латекс на ладони Феликса оказался чистым. Как и вся конструкция часов. Даже внутри на маятнике и на дне шкафа не нашлось ни паутины, ни пыли.

– Ну пыль тут явно не причём, – заметил строго Феликс.

– Выходит, и правда убийство? – изумился Эдгар.

– Нужно найти, чем отравили Ильшанского. Найдем предмет или, хотя бы, остатки яда, сможем понять, как яд попал в организм Фернандо и самое главное – почему им пахнет повсюду?

И в этот момент Феликс впервые кашлянул. У него запершило в горле, отчего Эдгар дернулся, дабы оказать первую помощь, но Ланской остановил его жестом и сказал:

– Порядок.

Они принялись обыскивать комнату, словно сыщики. Однако вместо луп у них было единственное оружие: их собственные глаза.

Эдгар взял себе область около окна и камина, так как там пахло меньше всего, а вот Феликса заинтересовала кровать Ильшанского.

Понятное дело, что она была заправлена кое – как, так как Фернандо лежал почти трое суток в горячке, но рубашку же ему умудрились как – то переодеть. Осмотрев одеяло и простынь с наволочкой, Феликс лишь зло цокнул языком.

Ничего такого.

После этого доктору попались на глаза пузырьки с лекарствами, но все они были назначены верно. Феликс даже похвалил Эдгара, но тот никак не отреагировал: лишь молча продолжил искать на столике у окна какие – то бумаги.

Когда Феликс уже отчаялся, его внимание вдруг привлекли два канделябра, стоявшие на обеих прикроватных тумбах.

И Феликса вдруг привлекло нечто, что совершенно не вписывалось в привычное видение свечей.

– А когда меняют свечи? – уточнил Феликс, вынимая абсолютно целую, не опаленную и не оплавленную, свечу из подсвечника.

– Обычно – по утрам. Когда пробуждаются господа.

– Но Фернандо не пробуждался, – заключил Феликс. – А капли воска тут есть, при этом сами свечи целые. Даже новые, я бы сказал.

Эдгар тут же подошел и сразу понял, о чем говорил Ланской.

На канделябрах, на тумбе, на полу и возле кровати был застывший воск, который накапал ночью с опаленных свечей. Их остатки все еще блестели в лучах солнца на самих подсвечниках и полу, что говорило лишь одном:

– Феликс, это все очень странно, конечно… Кому потребовалось менять свечи? Фернандо бы лучше было без них в целом спать, так дышать легче. Вера ничего не приносила, слуги тоже. И кстати, – Эдгар вдруг повертел подсвечник в руках, – смотри… Феликс! Это же…

Доктор присмотрелся – и сам ахнул, при этом закашляв.

Синий цвет, смещавшийся с молочным.

Врачи переглянулись, после чего подошли к окну и осмотрели подставку на солнце. Так и есть: в стекшем за ночь, а потом застывшем, воске присутствовали какие – то смеси синего цвета.

– Цианид, – констатировал Феликс, – вот тебе и ответ.

Он опять вернулся к кровати Фернандо и, просмотрев пол, почти сразу нашел, что искал.

Феликс увидел на полу застывшие крупные восковые кляксы, в одной из которых, особенно крупной, он увидел отчётливый след подошвы. Феликс сразу притронулся через платок к восковой кляксе, и Эдгар поддержал его вывод:

– Убийца наступил, точно.

– Жаль, что капля была маленькой для полного отпечатка, – хмыкнул Феликс, прокашлявшись.

Глотку начало жечь, словно доктор выпил крепкой водки, а глаза заслезились. Это и дало докторам повод, чтобы убраться из комнаты.

Эдгар прикрыл двери, запретив всем слугам заходить, а после – отвел Феликса в ванную, чтобы тот промыл глаза, ополоснул лицо и прополоскал горло наведенным Цербехом раствором – антидотом.

– Тошнит? – спросил сразу вампир, наблюдая, как через силу пьет Феликс, и как его спину и плечи сгорбило от внутренней судороги.

– Немного, – признался Феликс. – Нужно всех уводить отсюда. Если в той комнате такая концентрация… то…

– То следует спуститься в гостиную и встретиться с князем лично. Он очень зол и испуган одновременно, – сообщил Эдгар, выводя Феликса из ванной. – Он требует объяснений.

– Дай мне пять минут.

Феликс не мог надышаться.

Даже стоя у раскрытого настежь окна в гостиной, куда его заставил спуститься Эдгар, он не чувствовал себя в норме. В груди горело, как при пневмонии, голова была тяжелой, словно по ней били три дня чем – то тяжелым, а в горле стоял то рвотный комок, то нервный, то вообще – смесь чего – то непонятного.

Разуминин же, сидя в своем красном кожаном кресле и смотря на двух докторов, не стал ждать, когда один придет в себя, а второй – соберется с мыслями.

– Потрудитесь ответить: что творится в моем доме? – приказал князь. – Иначе я вас обоих сдам властям. А поверьте, в Кенсионе не лучшая тюрьма.

– А при чем тут мы? – удивился Феликс, прокашлявшись в платок. – Мы наоборот тут в качестве следователей скорее, нежели по своему первейшему назначению.

– Хватит дерзить, доктор Ланской, – сурово рыкнул Виктор, встав с кресле и подойдя к доктору.

Фигурой князь был намного больше атлет, чем Феликс своей, однако Ланской не испугался. Он спокойно выдержал натиск, поднял голову и глаза, посмотрел на нависшего над ним скалой Разуминина и проговорил:

– Дерзить? Только и остается, – выдохнул в сторону Феликс, – но позвольте, ваше благородие, разве вы сами не делаете то же самое?

– Феликс, – Эдгар дернул его за плечо, но Ланской отмахнулся от коллеги, ка кот мухи. – Ваше благородие, сейчас вы сами рискуете тут погибнуть, просто не считая нужным выслушать докторов. Да, мы вам не ровня и не имеем веса в ваших глазах, однако выслушайте.

– Феликс, не надо…

Но Ланского уже было тяжело остановить.

Он сам встал и, оказавшись с Разумининым почти одного роста, стал также наступать на князя, отчего тому пришлось сделать шаг назад, а потом уткнуться в подлокотник кресла. Феликс же, не отводя взгляда, заметил:

– В вашем доме завелся убийца. Причем – довольно искусный. Он знает яды, как мы с вами – вкусы вин, а использует их словно профессиональный художник, мешая меж собой, словно краски, и получая нужные оттенки.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что вам надо срочно убираться отсюда, князь, – последнее слово Феликс выплюнул, – Вы и ваша невестка в опасности. Мы не знаем ни целей преступника, ни его планов, ни его оружия. В цианиде есть что – то еще. И если вскрытое тело Ильшанского покажет то же, что и у Арины, у меня не будет ни малейших сомнений.

– Какой ужас, – буркнул Виктор, но громче заметил: – Вы сможете изготовить антидот? Уезжать я не могу, так как подписал документ Канцелярии. Иначе у меня будет в три раза больше геморроя, чем сейчас.

– Нам нужно время, – сказал уже Эдгар, оттесняя Феликса назад.

Ланской отошел, согнулся от нового приступа кашля, после чего вдруг увидел на лестнице спустившуюся немую графиню. Она смотрела на собравшихся с испугом, прикрывая рот ладонью, а ее ресницы трепетали. С них готовы были сорваться слезы.

– Лена? – удивился Разуминин, ту же подойдя к лестнице и протянув к невесте руку.

Но в ответ она лишь повернула голову, взглянула на откашлявшегося Феликса, который также поднял на нее взгляд, и вдруг сказала:

– Он приходил… и тогда… и сейчас…

– Приходил? – не понял Виктор. – Елена, кто приходил? Ты о чем?

– Чумной доктор. Он приходил в ту ночь, после которой убили Арину… а потом… я видела его сегодня… утром…

– Лена?..

– Я видела чумного доктора у нас в гостиной!

Глава 24

Глава 10

Когда – то Феликс думал, что одно из самых сложных во врачевании – получить диплом, лицензию и заявить о себе о врачебном сообществе, но, попробовал договориться с Разумининым о приватном разговоре с Еленой оказалось выше не только его сил, но и терпения.

Князь, словно заговоренный, не желал слышать ни о каком частном диалоге невесты и малознакомого ему лично доктора. И Феликс так и не понял, что сие было: ревность или же у Разуминина есть свои причины закрыть рот своей пассии.

В итоге, благодаря убеждениям и заверениям Эдгара, а также получив с него расписку о сохранности не только жизни, но и «целости» своей невесты, Разуминин допустил в пустую гостиную Феликса. Специально для разговора прибрались, постелили белую скатерть на стол, а также завязали тяжелые гардины, пустив в помещение солнечные лучи.