Авантюрные хроники: английская «политическая машина» против России в XIX веке

Двойственная позиция Неккера, которая воспринималась как сознательное торможение «революционного процесса», спровоцировала нападки на него радикальной прессы, доставалось и королевской семье. В прессу начали просачиваться данные из «красной книги» генерального контролера финансов, в которой фиксировались секретные траты на королевскую семью. Как это могло происходить помимо воли министра – непонятно. Но это не смущало Неккера, хотя бросало тень и на него самого. Не страшась возмущения и дальнейшего ущерба своей репутации «министра-патриота», он продолжал гнуть свою линию и предложил парижанам изыскать 60 миллионов ливров, чтобы возместить убытки пострадавшим от беспорядков. Но Учредительное собрание уже забирало в свои руки властные полномочия. Депутаты начали серьезно рассматривать проект конфискации и продажи церковных земель. Один из проектов предусматривал продажу церковных земель и недвижимого имущества исключительно при помощи ассигнатов – переходным инструментом от процентной ценной бумаги к полноценным бумажным деньгам. Предполагалось, что все желающие могли приобрести ассигнаты, чтобы оплатить приобретаемые церковные имущества. Привлеченные таким образом средства населения предполагалось направить на погашение государственного долга и финансирование текущих расходов, но в первые месяцы 1790 года дело двигалось медленно, финансовый кризис обострялся.

В марте Неккер снова предложил традиционные методы: он рассчитывал на кредит Учетной кассы, на авансы генеральных откупщиков, на патриотический взнос, который, по его оптимистической оценке, был в состоянии принести до 30 миллионов ливров, новый заем тоже на 30 миллионов ливров и столько же предполагал сэкономить на расходах. Критики министра указывали на то, что патриотический взнос не дал ожидаемых результатов, предыдущий заем провалился, а рассчитывать на сокращение расходов вообще не имеет смысла. В мае Неккер проинформировал депутатов о том, что население не платит старые налоги в ожидании новых, которых еще никто не предложил, выступил категорически против отмены крайне непопулярных в обществе акцизов и предложил сохранить пошлины за перевозку товаров внутри страны, хотя прекрасно сознавал, что его предложения будут отвергнуты и только озлобят депутатов. В Учредительном собрании под влиянием Мирабо уже был готов план широкого использования бумажных денег при распродаже церковных имуществ. В августе Мирабо предложил напечатать ассигнатов на один миллиард ливров и рассматривать их как просто бумажные деньги. Неккер не стал затягивать с отставкой и 8 сентября отправился в свое имение в Швейцарию, где продолжил свою публицистическую деятельность. Теперь его главной темой стала Французская революция и его собственная роль в революционных событиях.

Была ли Французская революция неизбежна?

В последнюю четверть XVIII века Франция вступила, будучи одной из самых богатых и многолюдных европейских стран. По численности населения (27 млн. человек в 1775 году) она лишь относительно немного уступала России (30 млн.), находилась в более или менее равном положении с Австрией и значительно превосходила Испанию (чуть более 10 млн.), Англию (около 10 млн.) и Пруссию (6 млн.). Продолжавшийся во Франции на протяжении всего столетия демографический подъем в значительной степени был обусловлен устойчивым экономическим ростом с 1720-х по 1780-е годы и ростом доходов населения. Особенно быстро развивались сектора экономики, связанные с колониальной торговлей. По ее общему объему, выросшему за этот период в 4 раза, Франция вышла на второе место в мире после Англии. Причем, разрыв между двумя странами в данной сфере постепенно сокращался, поскольку французская внешняя торговля росла более высокими темпами.

Сотни французских судов курсировали в «атлантическом треугольнике»: из Франции они везли в Африку ром и ткани, там наполняли трюмы чернокожими рабами для плантаций Вест-Индии, откуда возвращались в метрополию груженые сахаром-сырцом, кофе, индиго и хлопком. Колониальное сырье перерабатывалось на многочисленных предприятиях, окружавших морские порты, после чего готовые продукты частично потреблялись в самой стране, частично продавались за рубеж.

Атлантическая торговля стимулировала развитие французского судостроения, текстильной и пищевой промышленности. Больших успехов в XVIII веке добилась тяжелая индустрия Франции. Богатые дворянские семьи охотно вкладывали в нее средства. В 1780-е годы более 50 процентов металлургических предприятий принадлежали дворянам, более 9 процентов – церкви. Именно в этот период дворянская семья Венделей основала знаменитый металлургический завод в Крезо, где в 1787 году была проведена первая во Франции плавка с использованием кокса. В 1780-е годы на промышленных предприятиях стали внедряться паровые машины.

Заметный прогресс имел место и в такой достаточно консервативной отрасли экономики Франции, как сельское хозяйство. Интенсивная пропаганда новейших методов агрокультуры, которую при активной поддержке властей осуществляли просветительские сельскохозяйственные общества, начинала приносить плоды. Передовые достижения агрономической науки, животноводства постепенно воспринимались крестьянской средой, получая все более широкое применение. Особенно же восприимчивы к ним оказались ориентированные на рынок крупные дворянские и фермерские хозяйства. В целом валовый продукт сельского хозяйства с 1709 по 1780 год вырос на примерно 40 процентов.

Развернутое государством строительство дорог, мостов и каналов способствовало расширению внутренней торговли и специализации различных регионов на производстве определенных видов продукции для рынка. Однако государство в этой богатой, экономически процветающей стране переживало острый финансовый кризис. Огромный государственный долг, на обслуживание которого уходило более половины бюджета, стал непосильной ношей для устаревшей финансовой системы. Выходом из нелегкой ситуации могла стать лишь реформа налогообложения, предполагавшая отмену фискальных привилегий дворянства и духовенства и введение общего для всех поземельного налога124. Все описанные выше попытки королевских министров модернизировать налоговую систему Франции наталкивались на упорное сопротивление привилегированных сословий и традиционных судебных учреждений, которые свою борьбу за узкокорпоративные интересы прикрывали демагогическими лозунгами, созвучными модным идеям философии Просвещения. Эта борьба, в которой королевская власть неизбежно терпела поражения и отступала, исподволь подрывала прочность государственной конструкции, сакральность и авторитет монархии незаметно таяли, особенно среди городского населения. Впрочем, до поры до времени участие «низов» в политической борьбе сводилось, в основном, к моральной поддержке оппозиции и лишь изредка принимало форму уличных беспорядков, непродолжительных и спорадических.

Ситуация изменилась во второй половине 1780-х годов, когда ухудшение условий жизни из-за начавшегося экономического кризиса вызвало резкий всплеск активности «низов». При этом следует иметь в виду, что экономический кризис во Франции 1780-х годов не носил системного характера, т. е. ни в коей мере не свидетельствовал о нежизнеспособности системы в целом. Кризисные явления в различных отраслях хозяйства были вызваны разными факторами, напрямую не связанными между собой, но впервые они совпали во времени. На просчеты правительства наложился переход долговременного тренда цен на зерно в понижательную фазу. На протяжении большей части XVIII века цены на зерно постепенно росли, но в 1776 году эта фаза цикла закончилась, и они пошли вниз. Вскоре стали падать и цены на вино, важнейший продукт французского экспорта. Снижение доходов производителей сопровождалось сокращением найма ими рабочей силы и, соответственно, ростом безработицы в сельской местности. Дабы поднять спрос на сельскохозяйственную продукцию и стимулировать ее производство, правительство предприняло ряд мер, направленных на расширение ее экспорта. Как уже отмечалось, в 1786 году оно заключило торговый договор с Англией, который открывал британский рынок для французских зерна и вин. Взамен французский рынок открывался для продукции английских фабрик. В 1787 году был разрешен свободный вывоз зерна за рубеж и заключен торговый договор с Россией, также позволявший рассчитывать на рост экспорта французских вин. Требовалось только время, чтобы принятые меры принесли желаемые результаты, но его уже не было.

Торговый договор с Англией сулил французским земледельцам в перспективе немалую выгоду, однако промышленники Франции немедленно ощутили его издержки. Передовые английские текстильные мануфактуры заполнили своей дешевой продукцией французский рынок, вытесняя с него местных производителей. Вдобавок во Франции возникли серьезные проблемы с сырьем. Несмотря на настойчивые призывы французских мануфактуристов ограничить экспорт хлопка-сырца из Вест-Индии, правительство Людовика XVI освободило английских торговцев от последних ограничений во французских колониях125. В 1787 году сбор шелка-сырца был крайне низким, а неурожай 1788 года спровоцировал забой овец и, соответственно, резкое сокращение их поголовья, что вызвало еще и дефицит шерсти. Французская текстильная промышленность оказалась в глубоком кризисе: сотни предприятий закрылись, тысячи работников оказались на улице. В результате упадка промышленности работу потеряло до 30 процентов горожан, которые пополнили и без того не малую армию городского люмпена. Достаточно сказать, что экономический кризис 1787–88 годов пережила только одна хлопкопрядильная фабрика в городе Лувье, на которой применялись ручные многоверетенные хлопкопрядильные станки. Наметилось общее замедление в промышленности. Правительство, вопреки громким декларациям Тюрго, Калонна, Неккера о важности государственного вмешательства в экономику, не имело для этого соответствующих возможностей: более половины государственного бюджета уходило на уплату процентов по долгам, все остальное тратилось на роскошную жизнь королевского двора.

В силу всех перечисленных причин экономический кризис середины 1780-х годов оказался особенно глубоким и тяжелым. Он до предела обострил социальное недовольство «низов». Разрешение экспортировать пшеницу привело к тому, что значительная часть запасов зерна ушла за рубеж. Лето же 1788 года выдалось неурожайным. Цены на рынках взлетели. Стали распространяться панические настроения: люди боялись голода, что сделало их весьма восприимчивыми к демагогическим лозунгам анти-правительственной оппозиции. Правительство не имело сил ни для купирования последствий кризиса, ни для проталкивания остро необходимых преобразований в налоговой сфере. К тому же оно не пользовалось в обществе ни высоким авторитетом, ни доверием, а слабый, нерешительный король по своим личным качествам совершенно не отвечал тем требованиям, которым должен был соответствовать глава государства в столь критической ситуации. Финансовый дефицит, падение цен, неурожаи, фронда знати и парламентов, голодные бунты, слабость центральной власти вошли в резонанс, который взорвал Старый порядок126.

Такая точка зрения на причины Великой французской революции является преобладающей среди современных русских и зарубежных историков. Другие историки, среди которых выделяется Саймон Шама127, утверждают, что расхожее мнение о чрезмерности расходов французской казны и огромных правительственных займах как основной причине финансового кризиса, который усугубил последствия экономического спада, вызвал голод, массовую безработицу, и спровоцировал социальный взрыв, не выдерживает критики. Если сравнить, как он замечает, состояние финансов Франции и её соперников, прежде всего Англии, то отличия будут незначительные. В известной мере это утверждение верно: налоговые системы во всех европейских государствах были достаточно примитивны и неэффективны, и их постоянно приходилось донастраивать путем введения новых налогов или скрытого государственного банкротства128. В большинстве стран доходы казны едва покрывали обыкновенные расходы, а в случае войны все страны без исключения не могли обойтись без внутренних или внешних займов, в результате большая часть бюджетных доходов и в Британии, и во Франции направлялось на обслуживание долга. Более того, Шама утверждает, что британское налоговое бремя в пересчете на одного жителя было в три раза больше, чем французское, и что в начале 1780-х годов доля государственных доходов, съедаемых погашением долгов, колебалась около 70 процентов, опять-таки существенно выше, чем во Франции.

Утверждения британского историка нуждаются в проверке. По официальным данным Банка Англии, английский государственный долг в 1787 году достиг 234 миллиона фунтов, что в пересчете на душу населения составляло 24,8 фунта. Государственный долг Франции в это же время превышал, как уже указывалось, 2,8 миллиарда ливров, что по курсу того времени129 соответствовало 163.7 миллиона фунтов, и таким образом на одного француза приходилось 6,06 фунта стерлингов государственного долга, то есть в 4 раза меньше, чем на одного англичанина. При этом налоговое бремя в Британии было гораздо выше, чем во Франции. По данным Организации экономического сотрудничества и развития, ВВП Франции в 1789 году составлял 28 505 миллионов международных долларов 1990 года, а Британии – 26 872 миллионов тех же долларов130. При этом объем собираемых налогов во Франции и в Британии был сопоставим: 9,8 и 9,3 процента от объема ВВП, или 2 802 и 2 507 миллиона международных долларов 1990 года соответственно131. Иными словами, в пересчете на душу населения французы платили 103,5 международных доллара в год, а британцы – 250,7 международного доллара 1990 года, и никаких социальных потрясений в Англии не наблюдалось, хотя в полосу экономического кризиса британцы вступили одновременно с французами.

Таким образом, следует признать, что Саймон Шама достаточно обоснованно отказывается рассматривать совпадение во времени экономических факторов кризиса во Франции как «идеальный шторм», выходом из которого могла стать исключительно революция. Причину, по мнению британского историка, следует искать в политике и в психологии восприятия большинством французов финансовых и экономических трудностей. Французское общество к началу 1789 года было взвинчено до высочайшей степени. Неурожай, ожидание голода, полунищенское существование большей части сельского и городского населения, растущая безработица, слухи о намерении правительства ввести новые налоги несомненно сыграли в этом определенную роль и могли привести к стихийному бунту. Как правило, подобные бунты правительство с тем или иным напряжением было способно подавить. Такое случалось во Франции и прежде, и прежде возникали стихийные крестьянские волнения, бунты городской черни, но дело обычно заканчивалось усмирением недовольных, и все возвращалось к прежнему порядку. Отличие предреволюционной ситуации во Франции от прежних состояло в том, что французская оппозиция, несмотря на наличие в ней различных течений, выступала как организованная сила. Эпоха Просвещения не прошла для французов даром. Почти треть населения умела читать и писать, люди с жадным интересом вчитывались в сочинения памфлетистов, среди которых было немало откровенно подстрекательских и провокационных изданий. По большей части они печатались в Англии. Прилежно трудились 282 масонские ложи «древнего шотландского обряда»132 Великого Востока Франции во главе с герцогом Орлеанским. С конца апреля 1788 года практически открыто на улицах Парижа действовали иностранцы-подстрекатели, раздавали деньги, призывали к неповиновению властям, силовому сопротивлению133. Требование перемен стало всеобщим, хотя мало кто понимал, какими они должны быть. Общее недовольство было направлено в сторону королевской власти и правительства, которые в глазах большинства несли ответственность за катастрофическое ухудшение жизни. Однако даже это всеобщее недовольство не позволяет говорить о том, что французская революция была неизбежна.

Как полагает историк А.И. Фурсов, революция отличается от бунта тем, что «это есть предприятие, главным образом финансовое и организационно-политическое»134. Иными словами, революция и стихия не имеют ничего общего. С точки зрения финансов все было готово. Неккер давным-давно получил от англичан деньги через чрезвычайно странную операцию по размещению облигаций его парижского банкирского дома, которые выкупили англичане, а потом сами же и погасили долг. Наготове был и «гугенотский интернационал», который мог по своим каналам предоставить любую сумму135. Окончательную «цену» операции назвал, как известно, английский премьер Уильям Питт Младший – 24 миллиона фунтов стерлингов, но когда именно были потрачены эти деньги неизвестно. Скорее всего, это оценочная цифра британских расходов на Французскую революцию за весь XVIII век.

Организационно тоже все было готово. По некоторым данным, еще в мае-июне 1788 года в доме герцога Ларошфуко состоялось секретное совещание мастеров ведущих масонских лож Франции. На совещании присутствовал и Мирабо. Перед собравшимися выступил Адриен Дюпор, советник Парижского парламента, признанный интеллектуал и теоретик, выражаясь современным языком, «цветных революций». В литературе можно встретить информацию о том, что он посещал клуб на улице Гран-Шантье136, где встречались почитатели английской модели государственного устройства. Скорее всего, именно в том клубе Дюпор осваивал теорию революции. На совещании ему задали прямой вопрос: «Как наилучшим образом начать революцию, чтобы она оказалась скоординированным действием внешне не связанных сил и групп?». Ответ Дюпора был лаконичен. По его мнению, наилучшим, не внушающим подозрений по поводу будущих планов способом начать революцию стал бы созыв средневекового, а потому не способного вызвать подозрения института, а именно Генеральных штатов. При этом максимальное число избранных депутатов, по словам Дюпора, должны привезти идентичные или очень похожие наказы, чтобы ударить в одну точку137. На том совещании, как утверждают, был создан «комитет восстания», а в июле Дюпор выступил с призывом созвать Генеральные штаты, который был с жаром поддержан Неккером, а затем и Ассамблеей нотаблей. Выборы депутатов контролировались местными масонскими ложами, а накануне открытия первого заседания Генеральных штатов 5 мая 1789 года был создан «штаб революции» под руководством Мирабо, известный как Бретонский клуб. В клубе заседали Сийес, герцог д’Эгийон, Робеспьер, аббат Грегуар, Барнав и Петийон. Именно здесь намечались тактические цели заседаний, вырабатывалась тактика навязывания большинству депутатов нужной повестки заседаний, манипулирования общественным мнением, нагнетания напряжения. Именно здесь было принято решение о преобразовании Генеральных штатов в Национальное, а затем и Учредительное собрание. После переезда короля и Учредительного собрания в Париж клуб был переименован в «Общество друзей конституции», а роялисты называли его членов «якобинцами» по названию монастыря Св. Якова, в котором они собирались

Уже упоминавшийся советник Парижского парламента Адриен Дюпор взял на себя важнейшую миссию: он создал общенациональную газету «Логограф», в которой публиковались подробнейшие отчеты о выступлениях депутатов, для чего была разработана уникальная технология записи выступлений, комментариев, передачи атмосферы, царившей в зале138. В разгар террора Дюпору пришлось бежать из Парижа, сначала он скрывался в поместье Мирабо, а потом пробрался в… Лондон. Дальнейшее хорошо известно из обширной исторической литературы, посвященной Французской революции. Стоит лишь добавить, что рассчитывать на силовой вариант пресечения революции Людовик XVI был просто не в состоянии и совсем не из-за врожденного миролюбия: 69 военных лож по сути парализовали репрессивные возможности власти в самом начале восстания139.

По всей видимости, следует согласиться с рассказом А.И. Фурсова о роли масонских лож во Французской революции, однако «миф о Дюпоре», скорее всего призван показать «самостоятельность» французских революционеров, замаскировать главный организационный центр революции.

«Французский проект»

Существует мнение, что Уильям Питт Младший не был как его отец Уильям Питт Старший инстинктивным ненавистником Франции. Его адресованные французам примирительные заявления в палате общин, депутатом которой он стал в возрасте 21 года, вызывали упреки со стороны некоторых коллег в забвении памяти отца. Питт Младший не имел ничего против французов, но Франция была великой державой и уже по этой причине была противником и конкурентом британской империи. Когда Питт Младший в декабре 1783 года в возрасте 24 лет занял пост первого министра английского правительства ему представилась возможность продолжить традицию своих предшественников: делать максимум возможного для ослабления наиболее близкого и опасного противника Британии, но воевать он не хотел и не мог.

Британия находилась в состоянии тяжелейшего долгового кризиса. На момент его вступления в должность госдолг Британии превышал 230 миллионов фунтов, а расходы и доходы бюджета составляли 24,2 и 13,2 миллиона фунтов соответственно140. Положение было безвыходное, все сходились во мнении, что «самонадеянный мальчишка» долго не продержится. Питт, однако, хорошо знал историю и закономерности общественного развития. Он вспомнил, что Роберт Уолпол в схожих обстоятельствах выступил с планом создания амортизационного фонда (Sinking Fund). Фонд был создан, из него начались незначительные выплаты по государственному долгу, принципиально не менявшие положение, но общество успокоилось. Питт решил повторить опыт Уолпола, он выступил с планом, который был предельно прост. Он предложил ежеквартально списывать со счетов правительственных департаментов, которые имели право расходования бюджетных средств, все неизрасходованные остатки и направлять их в амортизационный фонд. Из этого фонда он предлагал ежегодно погашать не менее одного миллиона фунтов государственного долга. Только красноречие Питта и его невероятная энергетика и харизма могут объяснить то обстоятельство, что даже его противники в парламенте поверили в возможность выделять ежегодно более одного миллиона фунтов бюджетных средств, а главное – поверили в достаточность таких сумм, чтобы решить проблему объемом в 230 миллионов фунтов. Следует признать, что только в 1792 году госдолг удалось снизить до 228,1 миллиона фунтов. Но тогда дело было сделано. За Питтом закрепилась слава мудрого финансиста, хотя находились люди, которых не обманули трюки премьера. Университетский приятель Питта, драматург и крупный политический деятель Р. Шеридан считал план Питта удачной уловкой. По его словам, план премьера напомнил ему фразу персонажа одной комедии: «Если ты не хочешь дать мне денег взаймы, то как же я смогу расплатиться с тобой?»141

Следует тем не менее признать неоспоримый факт – финансовая система Британии после победы Питта в парламенте стабилизировалась, более того в стране начался бурный экономический рост. Для этого были вполне объективные причины. По всей видимости, к этому времени начал сказываться эффект от массированного импорта капиталов из британских колоний, и прежде всего из Индии, которые запустили на полные обороты британскую промышленную революцию. Косвенно, эту гипотезу подтверждает состоянии английской торговли с США в тот же период. В результате победы американцев Британия потеряла свои основные колонии в Западном Полушарии. Это не могло не сказаться на ее американской торговле: она сократилась. Правда, это сокращение носило отнюдь не катастрофический характер. Экспорт английских товаров в США в довоенный период 1768 -1774 годы в среднем составлял более 2,7 миллионов фунтов в год, из которых на долю промышленной продукции приходилось чуть больше 0,5 миллиона. После американской революции, в период 1783–1789 годов, ввоз в США из Англии в среднем составлял 2,3 млн. фунтов, в том числе непромышленной продукции – 0,2 миллиона фунтов. Таким образом, британский экспорт промышленной продукции вырос в 4,2 раза. При этом импорт в Великобританию американских товаров за этот же период сократился с 1,7 до 0,9 миллиона фунтов142. Британия таким образом не только не потеряла американский рынок, о чем так сильно сокрушались противники Питта и лорда Шелбёрна в британском парламенте, но сохранила и увеличила активное сальдо в торговле с США. Это наглядный пример того, как в британской политике могут причудливо сочетаться принципы свободы торговли Адама Смита и меркантиский подход к накоплению национального богатства.

Кстати, стоит, вероятно, напомнить, что лорду Шелбёрну, который летом 1782 года пригласил Питта в состав своего кабинета, в правительстве Питта, составленном осенью 1783 года, места не нашлось. Он получил от короля титул маркиза Лэнсдауна, а также много свободного времени. Впрочем, вряд ли можно говорить о свободном времени у столь занятого человека. Глава Венецианской партии – де-факто Великий дож Британии – глава Тайного совета Ост-Индской компании и негласный руководитель созданной в 1780-х годах Форин Интеллидженс Сервис был очень занятым человеком. Как утверждает Линдон Ларуш143, удалившись в свое имение Бовуд Хаус, Шелбёрн вплотную занялся «французским проектом», которым он затеял уже за несколько лет до этого, примерно с 1776 года.