Авантюрные хроники: английская «политическая машина» против России в XIX веке

Алексей Юдин

Авантюрные хроники: английская «политическая машина» против России в XIX веке

«Теперь, сосредоточившись на девяти описанных мною провалах, дозволяю себе сказать гораздо сильнее, а именно: если бы этих провалов не было, Россия владела бы, на правах полного хозяина, денежным рынком всей Европы, т. е. была бы тем, чем подобает ей быть по ее народонаселению и объему русской земли».

В.А. Кокорев – русский купец

«Экономические провалы»

И реакция, и революция есть, прежде всего, насилие, направленное против органического роста страны.

Иван Солоневич ؘ– русский философ

«Народная монархия»

«По плодам их узнаете их»

Нагорная проповедь

От автора: эпоха упущенных возможностей

История России XIX века вполне обоснованно может считаться столетием упущенных возможностей. Статус великой державы, заработанный дорогой ценой в войнах против Наполеона, вызвал эйфорию в русском обществе, породил великие надежды, но частично потерял свое величие сначала на Сенатской площади в декабре 1825 года, а затем полностью разрушился по итогам Крымской войны. Война со всей очевидностью продемонстрировала глубокую экономическую несостоятельность Российской империи, но главное – выявила отсутствие в России национально ориентированной элиты, продемонстрировала неспособность самодержавия и русского дворянства, наиболее образованного сословия, адекватно воспринимать требования эпохи и тонко подстраивать под них отечественные государственные и общественные институты.

Эта трагическая неспособность понять и осознать себя в рамках существующей системы оказалась характерна для всех русских царствований XIX века. Александр I не решился довести до конца ни одну из начатых им реформ. Николай I тридцать лет руководил империей, исходя из собственных представлений о путях России, и «незапланированное» поражение в Крымской войне стало его личным поражением и драмой его жизни. «Великие реформы» Александра II обернулись великими потрясениями и гибелью царя-реформатора от бомбы террориста. Россия, «подмороженная» и отодвинутая вспять в своем развитии в царствование Александра III, явила всему миру ярчайший пример добровольного отказа государя огромной державы считаться с реалиями. Русский царь из дома Романовых, прозванный в народе «миротворцем», завел империю в роковой тупик и не оставил выбора своему преемнику, а русская элита еще раз доказала свою парадоксальную неспособность понимать и принимать национальные интересы, отказалась выйти за рамки сословных ограничений ради достижения общественного блага, ради будущих поколений великой империи. Последнее романовское царствование оказалось логическим продолжением предыдущего, не унаследовав ни прежней силы, ни прежней воли. Трагический финал архаичной и анемичной династии оказался вполне закономерен. Беда в том, что династия потянула за собой и империю. Читатель вправе не соглашаться со столь жесткими оценками, но лучше это сделать по прочтении книги.

Вместе с тем было бы неправильно возлагать вину за крах Российской империи исключительно на династию Романовых. Велика была роль и внешнего, «британского фактора». Как отмечалось в первой книге1, в начале XIX века приоритеты внешней политики Великобритании начинали трансформироваться. Франция еще оставалась главным противником Британии на европейском театре военных действий, но постепенно приходило понимание, что Россия с ее огромным людским потенциалом, с колоссальной территорией и природными богатствами в недалеком будущем грозит радикальной перенастройкой европейского баланса сил. Нарождающаяся угроза требовала эффективных мер противодействия. На первый план среди приоритетов английской внешней политики выдвигалась задача стратегического сдерживания промышленного развития России, удержания ее на позициях «сырьевого резерва» английской промышленной мощи, а также рынка сбыта английских товаров. Забегая вперед, следует признать, что в главном задача, поставленная английским правящим классом, была решена. Когда работа над книгой близилась к завершению, поиски дополнительных уточняющих материалов дали любопытный результат – статью, написанную С. Бродбери, известным оксфордским экономистом, и историком, и Е. Корчминой, русским историком из университета Копенгагена2. Соавторам удалось подсчитать ВВП России в период между 1690 и 1880 годами. Работа была проделана огромная, о ней и использованной соавторами методике можно прочитать в статье, размещенной на сайте Елены Корчминой. Главный вывод исследования: русский ВВП в расчете на душу населения, основной показатель богатства страны и уровня производительности труда, начиная с восшествия на русский престол Екатерины II и до восьмидесятых годов XIX века загадочным образом стагнировал. В этот период он был существенно меньше одной тысячи международных долларов 1990 года, а отставание от Англии за период увеличилось с 2,5 до 4 раз. Только к 1900 году Россия сумела выйти на уровень абсолютного душевого ВВП, достигнутого во времена Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, что хорошо видно из приведенного ниже графика.

«Все сказанное – не более чем слова, и вряд ли стоит доверять этим иностранным расчетам», – скажут многие. К сожалению, доверять можно – часть графика, относящаяся к советскому периоду достаточно точно передает тенденции развития Советского Союза, руководители и народ которого предприняли титанические усилия для того, чтобы вывести страну в число самых передовых держав мира. И это следует признать историческим приговором: все царствовавшие представители дома Романовых XIX века оказались не в состоянии соответствовать своему высокому предназначению. Это утверждение не противоречит принципу историзма. Русские императоры позапрошлого века действительно жили и действовали в условиях объективной реальности в соответствии с современными им представлениями о благе и прогрессе. Александр II даже само это слово «прогресс» запретил использовать в официальных документах и в печати, однако среди его зарубежных современников можно найти немало примеров вполне адекватных эпохе правителей, государственных и общественных деятелей.

Стоит ли удивляться, что некоторой «несовременностью хозяев земли Русской» вовсю пользовались морально нечистоплотные личности, занимавшие порой, и надо признать, довольно часто, высокие посты в русском правительстве. Они не только грабили Россию, но позволяли делать это откровенным врагам империи. Что более важно, эта связка внутренних коррупционеров и внешних врагов Российской империи превратилась в эффективный механизм торможения общественного и экономического прогресса в России. Невозможно совершенно определенно указать, какой фактор из двух – династический или внешний – оказался решающим в крахе Российской империи, но абсолютно понятно, что действие второго было бы существенным образом ограничено, будь первый чуть более ориентирован на национальные интересы. Стоит, однако, признать, что «внешний фактор» в лице Британской империи с ее матерой монархией, изощренным политическим классом, мощной экономикой и безграничными финансами, представлял собой опасного, если не смертельного, врага.

Промышленная революция в Англии конца XVIII века в силу ряда причин произошла почти на полвека раньше, чем в большинстве европейских стран, и стала мощным ускорителем экономических и социально-политических процессов в этом уникальном королевстве. В итоге Англия получила статус не просто одной из великих держав, но статус государства-гегемона со всеми вытекающими из этого факта преимуществами, привилегиями и обязанностями, главная из которых – поддерживать достигнутый статус и не допустить появления других гегемонов. Собственно, борьба Лондона за удержание обретенного статуса и есть канва европейского исторического процесса XIX века, заслоняемая бесконечной чередой событий, за которой непосредственному, а тем более отдаленному временем наблюдателю, зачастую трудно разгадать логику событий. Что уж говорить о тайных или неявных «пружинах истории». Особенно непросто становится тогда, когда активные исторические субъекты тщательно маскируют свою деятельность, намеренно искажают исторические трактовки, запутывают причинно-следственные связи в попытке вновь и вновь использовать один и тот же оправдавший себя в прошлом прием или инструмент, чтобы устранить соперников-конкурентов. Примечательно, что большинство этих соперников-конкурентов даже не отдают себя отчета в том, что опять наступают на те же грабли – историческая память и общественная рефлексия присутствуют только в высокоорганизованных государствах-нациях.

В первой книге уже было рассказано о том, что в таких случаях традиционные методы исторических исследований необходимо дополнять следственными приемами. Недаром в некоторых западных странах в высших учебных заведениях появилась специальность – историк-расследователь. К историческим событиям трудно применить традиционные методы дознания – допрос и очную ставку. Здесь больше подходит анализ больших документальных массивов, исторических исследований и мемуарной литературы, в том числе с помощью «искусственного интеллекта», поиск и выявление причинно-следственных связей на базе принципа «сui prodest?», поиск противоречий и даже откровенной лжи в трактовках одних и тех же событий различными историческими персонажами в предъявленных мемуарных описаниях, выявление признаков «фирменных приемов» в деятельности политиков, дипломатов, сотрудников специальных служб. Такое исследование-расследование должно носить системный характер, то есть сочетать глубокое погружение в исторический контекст, наполненный конкретно-историческими личностями с их мотивами и установками и дополненный возможно более объективным анализом современных ему экономических и финансовых реалий. Сложность задачи усугубляется необходимостью найти оптимальную форму сопряжения разнородных материалов, фактов, оценок и выводов, чтобы получился многослойный, но удобочитаемый текст. Именно такой подход представляется наиболее эффективным при исследовании англо-русских отношений, запутанных и часто сознательно искаженных официальной историографией, в том числе советской и российской.

Как уже было показано в первой книге, англо-русские отношения с самого начала, то есть со времен Ивана Грозного, представляли собой непрерывную цепь кризисов и коротких периодов ослабления напряжения, но всегда наполненных явной и тайной деятельностью дипломатии и специальных служб. История англо-русских отношений хранит примеры готовности британского правительства идти на крайние меры, не останавливаясь перед физическим устранением неудобных политиков и монархов, но в арсенале британских дипломатических и специальных служб есть и другие, не столь демонстративно жесткие, но не менее эффективные приемы отстаивания британских интересов в острой борьбе с противниками-конкурентами за власть и производное от нее богатство. И некогда бедная Англия, всегда стремившаяся к власти и богатству, применяла их без колебаний и сожалений. «Никто не спросит: «Чье богатство? Где взято и какой ценой?» Война, торговля и пиратство —Три вида сущности одной», – эти слова И.В. Гете очень объемно и точно характеризуют становление и расцвет британской монархии и её правящего класса.

В отношениях с Россией Британия начала XIX век с организации убийства Павла I, дерзнувшего «поднять руку» на Индию, «жемчужину в короне британской империи». Затем Александр I путем ловких интриг и продуманной игры на тщеславии русского монарха был вовлечен в войну с Наполеоном на стороне Британии. Потом Турция под влиянием Англии несколько раз воевала с Россией. Затем британская королева Виктория отвергла попытки Николая I договориться о разделе сфер влияния в Европе с тем, чтобы раз и навсегда решить Восточный вопрос. Когда русский император попытался самостоятельно захватить черноморские проливы, королева не остановилась перед применением военной силы. Русские признали поражение, но и англичане осознали пределы своих возможностей. После Крымской войны на первый план вышли методы экономической и финансовой диверсии, от которых, впрочем, англичане не отказывались никогда. Одновременно в ход было пущено и «династическое оружие». Две внучки королевы Виктории стали супругами двух русских великих князей, одному из которых предстояло стать русским императором. И здесь возникает вопрос о том, не была ли искусственно ускорена смерть здоровяка Александра III, который слышать не хотел о «гессенской мухе» и хотел видеть своей невесткой Елену Орлеанскую? И следом возникает второй вопрос, о том, что двигало королевой Викторией, когда она прикладывала непомерные усилия к тому, чтобы женить русского слабовольного цесаревича на с детства истеричной, физически слабой, страдавшей люмбаго и головными болями, лишенной малейшего чувства юмора, но чрезвычайно волевой и целеустремленной носительнице гена гемофилии? При этом Британия никогда не прерывала усилий заблаговременно, по старинному «французскому рецепту» готовить в России кадры оппозиционеров и агентуру влияния, чтобы поставить это отсталое, но строптивое государство под полный контроль Британской империи. Настоящая книга представляет собой попытку ответить на эти и многие другие вопросы, которые с неизбежностью возникают в процессе погружения в историю крайне непростых отношений между Британской и Российской империями, а также показать, если не удастся доказать, что предъявленные жесткие оценки представителей условно русской династии Романовых имеют под собой некоторые, в общем достаточно серьезные, основания.

Однако прежде чем приступить к этим попыткам следует хотя бы в самом общем виде разобраться в том, насколько опасного противника Россия встретила в XIX веке в лице Британской империи. Первая часть настоящей книги, посвященная этим вопросам, получилась довольно объемная, хотя тема, несомненно, заслуживает гораздо более подробного исследования3. Автору показалось важным проанализировать процессы, происходившие в Британии в течение XVIII века, которые завершились формированием предельно эффективного государственного аппарата, встроенного в сложнейшую систему британских общественных отношений и институтов, породивших самую передовую экономику и непревзойденную военно-морскую мощь Британской империи XIX века. Именно этот сложноустроенный механизм государственной власти Британии сокрушил Францию, вывел Соединенное Королевство на позиции государства-гегемона и начал смертельную схватку с Российской империей.

Часть первая: Начало британской имперской истории

Империей Англия стала в 1707 году, объединившись с Шотландией, очень бедной и малонаселенной страной, жители которой с завистью наблюдали за тем, как богатеет их южная соседка на колониальной торговле. Следует, однако, отметить, что богатство англичан создавалось не только торговлей. Значительный вклад вносили сельское хозяйство, промышленность и строительство, а также банки и страховые компании. Примечательно, что за XVIII век валовый внутренний продукт Британии вырос в 5,2 раза, с 68,8 до 358,0 миллионов фунтов в текущих ценах. Рост этот происходил далеко не равномерно. ВВП страны стагнировал всю первую половину века на уровне не выше 100 миллионов фунтов. Причин негативной динамики британского ВВП можно привести много, но главная, как представляется, состояла в том, что в стране просто не хватало инвестиционных ресурсов. Положение начало меняться по мере расширения колониальных завоеваний Британии, из которых потекли товарные и финансовые потоки, и с 1750-х годов ВВП начал стремительно расти4. По этому показателю Великобритания еще уступала своему основному конкуренту Франции, на долю которой приходилось 5,5 мирового ВВП или 38,4 миллионов долларов5. Британская доля была скромнее – 5,2 мирового ВВП или 36,2 миллиона долларов, но по уровню производительности труда англичане оставили французов далеко позади: 3,62 доллара на душу населения против 1,38 доллара соответственно. По уровню технического развития Англия превзошла всех конкурентов, ее флот был самым мощным в мире, но вести длительные войны на суше ей было сложно. По численности населения она уступала Франции, своему главному противнику, более чем в три раза: 9,5 миллионов англичан против почти 30 миллионов французов.

Обычно при сопоставлении промышленного потенциала Британии и Франции указывают на то, что доля мануфактурного производства в ВВП обеих стран примерно одинакова – около трети. При этом упускают из виду важное обстоятельство. К началу XIX века Британия располагала достаточно развитым машинным производством, использующим в качестве приводов станочного оборудования паровые машины. Франция только начинала экспериментировать с силой пара, а большинство французской промышленной продукции, главным образом предметов роскоши, производились ремесленными мастерскими. Кроме того, Британия в течение всего XVIII столетия была единственной страной в мире, ВВП которой формировали не только сельское хозяйство и промышленность, но и услуги. Причем на протяжении всего века соотношение составляющих ВВП Британии практически не менялось: 31,3 процента – сельское хозяйство, 32,7 процента – промышленность и строительство, 36 процентов – услуги6. При этом в каждом хозяйственном сегменте произошли глубокие изменения, которые превратили Британскую империю в самое развитое и могущественное государство мира.

Сельское хозяйство в Англии XVIII века

В течение ста с лишним лет в английском сельском хозяйстве произошла настоящая революция. Рост спроса на шерсть и продовольствие при ограниченных земельных ресурсах вынуждал неуклонно повышать производительность труда в аграрном секторе. Мелкие йоменские хозяйства в отсутствие доступного кредита разорялись, йомены продавали землю крупным землевладельцам, становились батраками, либо уходили в город на заработки. Во второй половине XVIII века значительно ускорились темпы огораживания. С 1760 по 1780 годы парламент принял более тысячи биллей об огораживаниях. Завершению этого процесса содействовало принятие в 1800 году английским парламентом билля о всеобщем огораживании. В итоге к концу века свободные крестьяне в английской деревне практически исчезли, а на покинутых землях образовались большие хозяйства. Крупные и средние землевладельцы как правило сдавали в аренду приобретенные правдами и неправдами земли состоятельным фермерам, на которых работали немногие оставшиеся на селе батраки. К концу XVIII века в результате насильственной экспроприации английское крестьянство почти исчезло как класс.

Производительность труда в сельском хозяйстве неуклонно росла. Землевладельцы и фермеры были вынуждены искать способы интенсификации работ, отказались от деления земель на мелкие участки, стали применять новые методы обработки пашни, многие помещики занимались выведением новых сортов растений и продуктивных пород скота. В XVIII веке начался переход от устаревшего трехполья к улучшенному плодопеременному севообороту7, травосеянию, широко использовались дренажные системы, искусственно повышалось качество почвы путем известкования. Существенным образом был усовершенствован плуг, получивший единую кованную режущую плоскость. Это позволило резко сократить тяговое усилие и использовать вместо быков пару лошадей. Появились новые типы сеялок, молотилок, веялок, соломорезок и других орудий, облегчавших фермерский труд. Быстро росло животноводство, особенно овцеводство: промышленность требовала все больше шерсти. Товарность и доходность фермерских хозяйств непрерывно увеличивались, рос спрос со стороны крупных фермеров и лендлордов на сельскохозяйственные орудия и другие товары, что способствовало расширению внутреннего рынка, вызывало потребность в налаживании массового производства необходимых изделий, в снижении их себестоимости, повышении доступности.

Промышленность

Требования села вполне отвечали интересам британского предпринимательского сообщества, которое при поддержке со стороны двора, правительства и парламента во все большей мере ощущало свою общественную полезность и политическую силу. Со времени «славной революции» 1688 года, когда ливрейные компании Сити8 возвели на английский трон Вильгельма Оранского9, развитие мануфактурного производства заметно ускорилось, а во второй половине XVIII века Британия первой из всех европейских государств вступила в эпоху промышленной революции. Британские инженеры создали работоспособную паровую машину, которая позволила строить промышленные предприятия в любой местности, где имелось достаточное количество рабочих рук. Широко использовались паровые машины в горном деле, резко выросла добыча каменного угля, который научились применять при выплавке чугуна и стали. Повышение качества чугуна и стали дало возможность заменить деревянные ткацкие станки и прядильные машины металлическими, повысить их надежность и производительность. Именно тогда в Британии возникла совершенно новая отрасль – машиностроение. Прежний лидер английской промышленности – сукноделие – стал уступать производству хлопчатобумажных тканей из колониального хлопка.

Технические новшества позволили за вторую половину XVIII века наладить массовое, серийное производство самых разнообразных английских товаров, которые в силу их массовости оказались значительно дешевле товаров конкурентов, производимых ремесленниками и примитивными европейскими мануфактурами. Всю эту массу товаров, даже с учетом их дешевизны внутренний рынок поглотить не мог, Англия остро нуждалась в рынках сбыта – альтернативной были кризисы перепроизводства. Много в этом направлении английскому правительству уже удалось добиться: Великобритания владела обширными колониями на территории современной Канады, в Вест Индии, в Австралии и Новой Зеландии, многочисленными островами в Тихом, Индийском и Атлантическом океанах. Британцы практически вытеснили Францию из Индии, прибавив к своим владениям Бенгалию, Бихар и Ориссу. Неисчислимые богатства текли в метрополию из всех частей света, способствуя новым успехам в промышленности и торговле, а также производя в обществе важные перемены. Именно тогда были заложены основы того особого стиля и образа жизни англичан, которые позднее войдут в историю как «викторианская эпоха», «викторианский стиль»10. Даже потерю колоний в Северной Америке в результате Войны за независимость (1775–1783) английские стратеги попытались превратить в приобретение (на месте 13 бывших английских колоний возникли Североамериканские Соединенные Штаты с населением в 5,3 миллиона человек), испытав на американцах влияние либеральных концепций фритредерства. Большим спросом английские товары пользовались в Европе, где шли бесконечные войны, постоянно требовались пушки, порох, ружья, а также другие качественные изделия английских фабрик.

Финансовая система Британии

На фоне успехов английского сельского хозяйства и промышленности английская финансовая система выглядела откровенно слабым звеном. Более того, английское правительство своими не совсем законными манипуляциями с государственным долгом в первые десятилетия XVIII века едва не сорвало промышленную революцию.

Основными источниками государственных доходов оставались три вида налогов: пошлины на импортные товары, акцизные сборы, земельный налог. На протяжении XVII века королевские доходы были относительно небольшими с точки зрения нагрузки на основных плательщиков и колебались около 4–5 процентов ВВП. С приходом к власти Вильгельма III в 1688 году налоги были повышены до 6–7 процентов ВВП и продержались на этом уровне вплоть до прихода к власти правительства Пита-младшего в 1784 году. С этого года налоги стали плавно, но неуклонно расти достигнув к концу века в среднем 9–10 процентов ВВП. В абсолютном выражении доходы короны выросли с 4,2 миллиона фунтов в 1700 году до 31,6 миллиона фунтов в 1800 году, а за столетие суммарно составили 973,1 миллиона фунтов. Расходы английской казны росли гораздо более высокими темпами: с 3,3 до 51,0 миллиона фунтов стерлингов за столетие, достигая временами, главным образом во время войн, пятой части ВВП. Совокупные расходы казны за столетие составили 1313,7 миллионов фунтов. Таким образом, за XVIII век было истрачено на 340,6 миллионов фунтов больше полученных доходов. Не следует принимать эту цифру за сумму государственного долга Великобритании. На начало 1800 года официальный долг британского правительства составлял 445,6 миллиона фунтов. Разница в 105 миллионов фунтов, по всей видимости, объясняется накопленными процентными платежами, которые легли огромной нагрузкой на бюджет Великобритании. Всего за XVIII столетие британскому правительству пришлось выплатить в виде процентных платежей 455,4 миллиона фунтов11, несколько больше суммы основного долга12. Кажется невероятным, что британское правительство было в состоянии нести такую нагрузку при в целом сравнительно слабой налоговой системе и не объявить себя банкротом. Следует напомнить, что проблема государственного долга носила отнюдь не академический характер – в 1707 году в результате государственного банкротства Шотландии пришлось согласиться на объединение с Англией.