Театральная баллада

– Я не стесняюсь… – начала Вешнева, и видно было, что недоумение её нарастает. – Я просто… Спасибо, но… как-то…

Она вконец смутилась и замолчала.

– А где вы оставляете вашего ребёнка? – вдруг и немного резко спросил Лавронов.

Его вопрос застал Вешневу врасплох.

– Оставляю ребёнка?.. Когда?..

– Как когда? – когда уходите на репетицию? С кем оставляете ребёнка?

– Вообще-то он у меня ходит в садик… но иногда оставляю у подруги.

– А подруги у вас надёжные?

– Надёжные в каком смысле, не поняла?..

– В прямом. Есть люди, которым нельзя доверять детей. Категорически. Нельзя.

– Нет, у меня хорошие подруги.

– Они из театра?

– Н-не только… – запнулась Вешнева.

– А ещё откуда, позвольте спросить?

Молодая актриса вдруг ярко покраснела.

– Я не понимаю, к чему такой разговор, Вадим Валерьевич?..

Лавронов, в свою очередь, сжав губы, побледнел.

– Я всё-таки выпишу вам материальную помощь…

– Нет!.. – Ольга Вешнева вскочила со стула и выставила вперёд обе руки, словно защищаясь от Лавронова. – Не надо!.. – Затем, устыдившись своего порыва, сменила тон и тихо, искренне сказала: – Не нужно, Вадим Валерьевич. Спасибо вам большое, но… не стоит. Мне неудобно. Мне, в самом деле, неудобно. Поэтому, не надо. Ещё раз благодарю.

Лавронова остудила просительная, жалобная интонация её голоса. Он опустил глаза и замолчал. Вешнева некоторое время смотрела на него, потом робко спросила:

– Вадим Валерьевич… что с вами?

– Мне плохо, – не сразу ответил он.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Уже нет.

Она подошла к двери.

– До свиданья, Вадим Валерьевич.

– Всего доброго, – не глядя на неё, ответил он.

Когда она вышла из кабинета, он рывком поднялся с кресла, замер и долго так стоял, раздумывая. Затем начал что-то суетливо искать в карманах своего пиджака. Нашёл хрущёвскую визитку, всмотрелся в неё. Не присаживаясь в кресло, стоя на негнущихся ногах, набрал по телефону номер. Подождал, когда на том конце связи абонент возьмёт трубку.

– Алло?.. Геныч, это Лавронов, привет… Гена, помнишь наш разговор в субботу, там, в кабаке?.. Помнишь?.. Так вот, мне нужна твоя девочка… Нет, не любая. Мне нужна конкретная девочка, на сегодня… Мадлена. Ты назвал её Мадлена… Да, понравилась. Так вот – Мадлена… Нет, Геныч, я плачу, это условие… Так надо… Сегодня в десять. В смысле в двадцать два ноль ноль… Нет, не у меня. Не у меня. На нейтральной территории… Хорошо, я подожду. Запиши мой номер… А-а, с определителем?.. Отлично. Жду.

Лавронов уронил трубку на место. Расслабившись, упал в кресло, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Через пару минут грохнул звонок телефона.

– Вадя, слушай меня внимательно, – затараторил в трубке голос Хруща. – Всё в порядке, в это время она свободна. Раз хочешь платить – плати: пистолет не наставляю, никого не заставляю. Любой каприз за ваши деньги. В двадцать один пятьдесят за тобой заедет машина. Тебя отвезут на адрес. Встреча в однокомнатной квартире. Расчёт «до» и в машине. Оплата девочки почасовая. Захочешь дольше – не возбраняется. Адрес?..

Лавронов назвал свой домашний адрес.

* * *

Ровно в двадцать два часа Вадим Валерьевич поднимался на второй этаж по заплёванной лестнице старой пятиэтажки. Стены обшарпаны, во многих местах до кирпича – подъезд, видимо, ремонтировался ещё в прошлой жизни. Сердце, оглушая, колотилось невозможно громко. На одной из дверей площадки второго этажа Лавронов увидел номер нужной квартиры. Ноги остановились сами, будто отказываясь вести дальше. Тускло горела лампочка, не прикрытая плафоном, освещая маленькое неуютное пространство бетонной площадки с тремя нумерованными дверями. Лавронов малодушно пожалел о собственном отчаянном поступке и сейчас, у самой цели, на несколько мучительных мгновений, замер в нерешительности. Но идти на попятную было уже поздно, и Вадим Валерьевич, собравшись с силами, сделал несколько последних шагов к железной, крашенной в тёмно-коричневый цвет двери. От волнения Лавронову казалось, что он не отдаёт себе отчёта в том, что делает, и всё происходит уже помимо его воли. Настолько сильно, как сейчас, он не волновался со случая в молодости, когда однажды его с девушкой остановили вечером на улице несколько подвыпивших мужиков, и он понимал, что придётся принимать неравный бой. Сердце, вопреки физиологии, колотилось где-то в горле и тогда, и сейчас.

Лавронов поднял руку и нажал на кнопку звонка. Услышал грубое электрическое тарахтенье по ту сторону двери.

Почти сразу же щёлкнул замок и дверь отворилась. Сердце Лавронова ухнуло вниз, в невероятную глубину.

В первое мгновение Вадим Валерьевич не понял, что произошло. В девушке, открывшей дверь, он не узнал ту, ради которой пришёл сюда: затянутая пояском в короткий шёлковый халатик, с длинными голыми ногами, с распущенными по плечам, как у русалки, волосами и, самое главное, с незнакомым взглядом и чужим выражением лица. И только когда это чужое лицо, при виде Лавронова, вдруг начало меняться, словно живая маска, а в глазах появились растерянность и страх, только тогда вечерний гость, наконец, узнал в ожидавшей его девушке свою Ольгу Вешневу.

Оба стояли оглушённые: она – невообразимой встречей, он – той правдой, в которой желал убедиться, и вот, теперь убедился. Драматическая пауза была прожита обоими персонажами в полной мере, глубоко и совсем не театрально.

– Вадим Валерьевич?.. – знакомым и робким голосом спросила запахнутая в халатик девушка. – Вы… сюда?

– Да, – непослушным языком еле выговорил Лавронов.

– Вы… точно сюда?.. – не могла или не хотела верить Вешнева.

– Я… я к женщине по имени Мадлена, – голос Лавронова стал чуть уверенней.

– А-а… – разочарованно протянула всё ещё не пришедшая в себя Вешнева. – Ну… тогда проходите.

Она посторонилась, и Лавронов перешагнул порог квартиры.

Из комнаты негромко доносилась магнитофонная запись закатывающегося хита «Счастливая нация» в исполнении группы «Эйс оф бейс». Хозяйка прикрыла за гостем дверь.

Здесь, в тесном коридорчике, зажатые стенами убогой «хрущовки», он и она оказались очень близко друг к другу – их разделял всего лишь шаг. От неё исходил знакомый запах духов – тех самых, когда, возбуждённый их одуряющим ароматом, на банкете за закрытыми дверями приёмной он попытался поцеловать молодую красивую актрису. И сейчас волна опять ударила в голову Лавронову, и он сразу вспомнил этот запах.

– Раздевайтесь, – упавшим голосом произнесла Ольга.

Лавронов снял с себя дублёнку, шапку, повесил их на крючки креплённой к стене вешалки.

– Проходите, – предложила она и первой прошла в комнату.

Войдя вслед за ней, он увидел свежую заправленную кровать с зазывающе откинутым углом одеяла. Это распутно откинутое одеяло острой иглой садануло его в самое сердце. Он смотрел на неё, стоявшую в растерянности у кровати, опустившую плечи и глаза, и понимал, насколько ей сейчас стыдно и больно. Но от этой женской боли и стыда оскорблённый в своём чувстве мужчина в эту минуту испытывал мерзкое, гадкое удовлетворение.

– Не ожидали, Ольга Александровна?

– Не ожидала, – всё так же с опущенной головой, как провинившаяся школьница, призналась она. – Хотя… после сегодняшнего утреннего разговора в вашем кабинете должна была догадаться… но не догадалась. – Она подняла на Лавронова вопросительно-виноватый взгляд, и её лицо приобрело свойственную ему детскую простоту и наивность. – Как вы вышли на меня?

– Вы ведь не разведчик, чтобы на вас выходить.

– Да, но… всё-таки?.. Случайно?

– Узнал случайно. А пришёл сюда… не случайно.

Он присел на стул, стоявший рядом.

– Я поняла, – сказала она. – Я принимала душ за несколько минут до вашего прихода… но если вы хотите… я ещё раз…

Он промолчал. Потом произнёс:

– Не хочу.

Теперь помолчала она. Нервный полужест левой рукой выдал крайнюю степень её неуверенности.

– Что будем делать, Вадим Валерьевич?

– Не знаю.

– Тогда зачем вы пришли?

– Не знаю.

– Вы пришли, чтобы… чтобы сделать мне больно?

– Да.

– Вы добились своего. Какие-то ещё желания будут?

– Будут.

– Какие?

– Любой каприз за мои деньги.

– Что?

– Любой каприз за мои деньги, – чуть громче повторил Лавронов. – Так сказал Гена.

– Какой Гена?

– Генка Хрущ. Ваш главный сутенёр, Ольга Александровна.

– Вы знакомы с ним?

– Это мой одноклассник.

– Ясно… – понимающе-горько усмехнулась Вешнева. – Теперь всё ясно… Ну, что же, – будто встрепенулась она, – раз уж вы пришли, я должна отработать ваши деньги.

– Отработать?..

– Да. Ведь вы заплатили?

– Заплатил.

– Ну, вот. Час пролетит быстро и…

В эту минуту на кассете магнитофона, стоявшего в углу комнаты на стуле, сменилась песня. Резанув, словно лезвием по живому и проникая глубоко в кишки, зазвучал такой знакомый голос Валерия Меладзе: «Она была актрисою, и даже за кулисами играла роль, а зрителем был я. В душе её таинственной мирились ложь и истина…»

История этой песенной баллады, словно вырванная с кровью из реальной жизни, ворвавшаяся сейчас сюда жестоко и не к месту, вдруг привела Лавронова в состояние бешенства.

– Выключите её! – изменившись в лице и вскочив со стула, закричал он. – Немедленно выключите эту!.. – Он в бессилии вскинул напряжённо дрожавшие пальцы рук, и даже при слабом свете настенного светильника было видно, как от гнева покраснели белки его глаз.

– Хорошо, хорошо… – Вешнева поспешила к стулу, на котором стоял магнитофон, и щёлкнула клавишей. Песня оборвалась на полуслове. – Что ещё не так?

– Скажите… – сдерживал себя Лавронов. – Скажите… я могу спросить?.. И как давно вы так… подрабатываете?

– Не так давно, – несколько с вызовом ответила Ольга и тут же поправила себя. – Недавно.

– Уже после того, как я выписал вам ту материальную помощь?

– Конечно. Иначе я к вам тогда бы не пришла.

– Понятно.

Лавронов тяжело опустился на стул.

– Ещё вопросы будут, Вадим Валерьевич?..

– Почему – «Мадлена»?.. – Он коротко и нервно усмехнулся. – Просто любопытство.

Ольга Вешнева пожала плечами.

– У меня подружка в школе была – Лена Мадян. Её в классе звали Мадлена.

– И что… денег вам хватает? Я имею в виду, здесь хорошо платят?

Вешнева недовольно вздохнула:

– Вадим Валерьевич, время работает против вас.

– Время?.. Какое время?

– Уже прошло двадцать минут. Мы можем не успеть.

– Мы?..

– Да. Мы оба можем не успеть получить то, зачем сюда пришли. Вы – одно, я – другое. Если я беру деньги, я честно расплачиваюсь за них.

Теперь уже Вешнева не узнала взгляда Лавронова, когда он, после её слов, неприязненно посмотрел на неё.

– Честно?.. Вы, кажется, сказали слово – честно?..

– Я понимаю вашу иронию, Вадим Валерьевич…

– Это не ирония, – грубо перебил он её, – это другое качество моего состояния и моего отношения…

– Если вы хотите оскорбить меня, Вадим Валерьевич, то, думаю, не нужно так стараться. Я и так наказана… вашим приходом сюда… очень наказана, поверьте. Не нужно пытаться ударить меня сильнее. Это… не по-мужски, Вадим Валерьевич.

– Не по-мужски?.. – поразился Лавронов, от удивления опять поднявшись со стула. – Значит, не по-мужски?.. А вы поступили по-женски?.. То, что вы делаете, это как называется?.. – Он повысил голос. – Как я должен для себя это назвать?!..

– Вам-то что? – в ответ огрызнулась Вешнева. – Вам какое до этого дело?! Это моя жизнь, и я пользуюсь ею так, как сама считаю нужным, и лично вас это, Вадим Валерьевич, ну никак не касается!

Лавронов немного растерялся уверенности её выпада.

– Вы – актриса нашего театра!

– И что?.. Я не принадлежу ни лично вам, ни нашему театру, я не крепостная актриса, а вы мне не барин!

– Вы смеете ещё оправдывать себя?.. – Лавронова даже затрясло от гнева. – Вы смеете?!..

– Да, смею! А что? Вы мне можете запретить?.. Запрещаете?.. А ребёнка моего кто кормить будет?.. Вы?.. Пушкин?.. Господь Бог?.. Те копейки, которыми вы мне помогли, они же и есть копейки, это одноразовая акция, а ребёнок есть хочет три раза в день! Мне тоже желательно бы не загнуться, а с такой зарплатой и такими задержками – очень даже запросто! Кто мне поможет выжить в это мерзкое время, кто?!.. Мне и моему ребёнку?.. Кто?!.. Никто! Если я сама не позабочусь об этом. И вот я забочусь так, как умею! Извините, что вам не понравилось! Предложите что-нибудь другое, более достойное – с удовольствием!.. Ну, давайте!.. Так нет же, вы ничего не сможете предложить кроме убогой театральной копейки! А раз так… – Ольга Вешнева в своём гневном монологе распалилась как загнанный зверёк, в отчаянии оскаливший свои маленькие острые зубки. – А раз так…

Она рванула пояс, стягивающий её в талии, и движением плеч сбросила халатик на пол. Молодая актриса Ольга Вешнева в полутёмной комнате свиданий предстала перед директором театра совершенно обнажённой.

Лавронов, не ожидавший решительного поступка с её стороны, окаменел на месте. Словно после оглушающего взрыва наступил момент жуткой тишины. Она вызывающе смотрела на него, а он растерянно – на неё.

– Ну?.. – вкрадчиво произнесла очаровательная обнажённая Ольга. – Вы мужчина или нет?

– Ольга Александровна… – слабым шёпотом выговорил Лавронов, – что вы делаете?..

– Пока ещё ничего. Но обещаю, что вы останетесь довольны.

– Побойтесь Бога.

– Я не верю в него.

Они стояли так, в нескольких шагах друг от друга. Лимит бездействия истекал. Мужчине нужно было принимать решение.

– Ольга Александровна… – заговорил Лавронов, когда это решение принял. – Знаете, зачем я пришёл сюда, к вам?

– Знаю. Вы сами об этом сказали. Вы хотели добить меня.

– Нет. Это не так. Это неправда.

– Тогда зачем вы здесь?

– А здесь я для того, чтобы сказать вам одну вещь…

– Ну, уж хоть скажите, раз сделать ничего не можете, – вызывающе усмехнулась Вешнева. – А то я уже замёрзла просто так стоять.

– Ольга Александровна… Я хотел вам сказать… Я хотел сказать, что вы мне нравились. Очень нравились.

Раздражённая Ольга намеревавшаяся ответить чем-то колким, вдруг запнулась, смутилась. В её взгляде сразу погас огонёк вызова, она подняла халатик, лежавший на полу, торопливо надела его и глубоко, будто даже стыдливо, запахнулась.

– Мне очень жаль, – едва слышно произнесла она.

– Мне тоже, – также тихо на это ответил Лавронов.

Он сорвался с места, в несколько шагов достиг входной двери, схватил свою дублёнку, шапку, щёлкнул механизмом замка и, рванув дверь, не вышел, а вывалился из этой квартиры. Ему не хватало воздуха и хотелось дышать…

* * *

– Дедушка, наша остановка следующая, – напомнила девочка-подросток сидевшему у окна деду.

Пожилой, немного располневший Вадим Валерьевич Лавронов поднялся с сиденья вместе с двенадцатилетней внучкой Таней. Народа в троллейбусе было немного и они, не толкаясь и не протискиваясь, свободно прошли к передней двери. Притормозивший на светофоре троллейбус, электрически щёлкнув и дёрнувшись, опять набрал скорость. Голос по радиосвязи неторопливо и внятно повторил название следующей остановки. Троллейбус, остановившись, открыл двери и выпустил сходящих пассажиров. Вадим Валерьевич с Таней вышли в солнечное, но ещё прохладное апрельское утро.

– Нам туда, – махнула рукой девочка, показав на другую сторону дороги, где блестел золотыми куполами белоснежный православный собор.

На светофоре, пока их пережидали нетерпеливо урчащие легковые автомобили, они перешли улицу.

– Ну, веди меня. Я ведь в первый раз, – улыбнулся Лавронов внучке. – Ты здесь командир, давай, командуй.

– Вон туда, – указала пальчиком Таня немного влево от собора. – Школа там.

Они подошли к старинному свежевыбеленному одноэтажному зданию, на блестящей металлической вывеске которого крупными буквами было выгравировано: «Воскресная школа». Чуть выше – буквами помельче: «Русская православная церковь Московский патриархат (такая-то) епархия»

– Мне с тобой, Танюша, или здесь подождать? – спросил дедушка у входа в школу. – Может, я на улице?

– Бабушка всегда там ждёт, на диванчике. – Она взяла деда за руку. – Пойдём.

– Ну, пойдём, – согласился Вадим Валерьевич и вслед за внучкой вошёл в помещение Воскресной школы.

– Сколько вы будете репетировать? – тихонько спросил он, когда они раздевались в гардеробе.

– Не знаю. Недолго. Час. Или два.

– Ладно. Посижу, подожду.

На диванах и креслах, стоявших вдоль стен коридора, сидели родители, бабушки, дедушки, ожидающие своих чад. В одном из классов детские голоса хором пели пасхальную песню под аккомпанемент фортепиано.

Лавронов, отправив внучку в класс, присел на свободное кресло и осмотрелся.

Само здание Воскресной школы, построенное, вероятно, ещё в девятнадцатом веке, сохранило свою первоначальную планировку, несмотря на проведённый здесь ремонт. Войдя сюда, посетителю казалось, что он попал не только в другое время, но и в другой мир. Мир, имеющий свой особый, только ему одному присущий, дух.

Лавронов вспомнил, что ещё в 2000-ом, когда он сошёлся со своей бежавшей, а потом раскаявшейся супругой, и они переехали жить сюда, в краевой центр, в сегодняшнем здании Воскресной школы располагалась медицинская лаборатория. Здесь тогда принимались биоматериалы и производились анализы. Лавронов сам обращался сюда, он это хорошо помнит. После череды жизненных коллизий, пережитых им в девяностые, врачи выявили у него снижение иммунитета и, как следствие этого, ослабление здоровья. Потом эту лабораторию, видимо, переселили, а старое здание отдали Собору, которому оно и принадлежало изначально.

Вот вскоре из класса вышли дети младшей группы и родители, их ожидавшие, увели своих ребятишек по домам. Теперь подходили мальчики и девочки постарше, кто с родителями, кто самостоятельно, и уже в классе репетировала пасхальное представление старшая группа ребят. Они тоже что-то пели под фортепиано и произносили заученный текст.

Вадим Валерьевич, слушая в коридоре репетицию юных артистов, среди голосов которых узнавал и голос внучки Тани, конечно же, вспомнил и свои два года работы в театре в качестве директора. Этот период навсегда остался в его памяти как психологически тяжёлое время. Тяжёлое и неподъёмное, как бетонная плита.

После истории с Ольгой Вешневой Лавронов возненавидел театр, хоть театр был здесь и ни при чём. Вешнева тогда сразу же подала заявление об уходе, и директор подписал его, никому ничего не объясняя. Уволившись из театра, молодая актриса уехала из города, след её затерялся, и никто не знал, где она и что с ней.

Потом к Вадиму Валерьевичу вернулась супруга, плакала, просила прощения, искренне раскаиваясь в совершённой ошибке. Лавронов, всё хорошо обдумав, согласился на примирение.

Летом 99-го продали недвижимость, сложили деньги. Он без сожаления оставил своё театральное директорство, и воссоединённая семья Лавроновых перебралась в краевой центр. Здесь по возможностям купили квартиру. Он, имея техническое образование, устроился на завод, она, ветеринар по профессии – в частную клинику, лечить кошечек и собачек. В новом городе зажили новой жизнью.

Сын, окончив школу, поступил в институт, женился и завёл семью. В марте 2007 года родилась внучка Таня, в которой дедушка и бабушка нашли своё общее счастье.

Когда внучке исполнилось десять лет, и она начала немножечко проявлять характер, бабушка стала водить её в Воскресную школу. Она желала направить подрастающую девочку на верный жизненный путь и уберечь от соблазнов грешного мира. Сама бабушка уже много лет читала утренние молитвы вместе со священниками телеканала «Союз», смотрела православный канал «Спас», старалась соблюдать пост и главными праздниками в году считала Рождество Христово и Пасху. В Рождественскую ночь ходила в церковь и потом стояла там в огромной очереди за Святой водой.

Вадим Валерьевич в этом отношении был более сдержанным, церковь не посещал и не причислял себя к верующим. Он считал, что Высший Разум, если таковой существует, и так всё знает, всё видит и воздаёт каждому по заслугам. И это воздаяние не выпрашивают, а зарабатывают – своею жизнью.

Походами в Воскресную школу с внучкой всегда занималась супруга Вадима Валерьевича. Сегодня же она его попросила отвести Танечку на занятия, потому что сама неожиданно слегла с запоздалой вирусной инфекцией. Вот именно поэтому Лавронов здесь и в таком качестве оказался впервые.

Супруга пообещала, что занятий, как таковых, сегодня в школе не будет, директор готовит с учениками небольшую пасхальную сценку, повествующую о воскресении Христа. Она же, то есть директор школы, с детьми разучивает песню, подыгрывая им на фортепиано. Сегодняшнее занятие в виде репетиции не будет продолжительным и часа через два, включая время на дорогу, они уже окажутся дома.

Шестидесятичетырёхлетний Вадим Валерьевич в свои годы превосходно себя чувствовал и, хотя находился на заслуженном отдыхе, подрабатывал вахтёром на родном заводе. Да ещё вовсю помогал сыну: и на даче, и купленный гараж обустраивать. Сегодня, в выходной день, они как раз собирались заниматься гаражом с самого утра, но теперь отложили это дело на после обеда.

Просидев полчаса в кресле, Лавронов поднялся, походил по коридору школы, разминая ноги. Рассмотрел висевшие на стенах фотопортреты иерархов Русской православной церкви во главе с патриархом Кириллом, после чего вновь присел, теперь уже на свободное место дивана.

Вышла из класса, мелькнув длинной чёрной юбкой и повязанным на голове шёлковым цветным платком женщина. Вероятно, она и была директором Воскресной школы, которая проводила репетицию и аккомпанировала на фортепиано. Прервав игру на инструменте, она прошла в соседнее помещение, что-то там поискала в столе и сразу же вернулась обратно. Проделала она всё это стремительно, и Лавронов не успел её рассмотреть. Потом она опять заиграла, дети запели, заговорили заученным текстом, и репетиция продолжилась.

Лавронов то и дело посматривал на часы, висевшие на стене. Стрелки двигались до безобразия медленно.

Наконец, к облегчению Вадима Валерьевича, репетиция закончилась, и дети начали выходить из класса в коридор. Директор, занимавшаяся с ними, через открытую дверь громко напомнила о чём-то ребятам, и потом, вместе с Таней Лавроновой, также вышла в коридор. Наклонившись к девочке, она что-то живо объясняла ей. Таня внимательно слушала учительницу и кивала головой.

С детской курточкой в руках, к ним подошёл Вадим Валерьевич.

Учительница, завершив разговор с Таней, ласково погладила её по голове и выпрямилась навстречу подошедшему к ним мужчине.

Вадим Валерьевич собирался сказать ей что-то вежливое, что полагается в случаях знакомства с педагогом ребёнка, но, заметив, как вдруг изменилось лицо учительницы, мгновенно оторопел сам. В её удивлении, даже испуге, в претерпевших изменения чертах немолодого, но всё ещё миловидного лица, Лавронов, в этой учительнице, не веря самому себе, узнал Ольгу Вешневу.

Она несколько секунд не могла произнести ни слова.

Молчали оба, поражённые внезапной неожиданной встречей, как тогда, много лет назад, в той, недоброй памяти, квартире.

Первой пришла в себя директор Воскресной школы.

– Здравствуйте, Вадим Валерьевич, – спокойно, просто и вместе с тем с достоинством произнесла она.

– Здравствуйте, Ольга Александровна, – не в силах оторвать от неё взгляда, ответил Лавронов.

Она посмотрела на Таню:

– Это ваша внучка?

– Да. Это моя внучка. Таня Лавронова.

– Боже мой… – виновато улыбнулась Ольга Александровна. – А я ведь вас больше по имени-отчеству помню. Да, да… только сейчас поняла: Лавронова Танюша… Какими судьбами, Вадим Валерьевич?

– Я живу здесь, в этом городе уже двадцать лет.

– Удивительно, Вадим Валерьевич, потому что я живу в этом городе уже двадцать два года.

– Так вы уехали сюда?.. тогда?..

– Да. Сюда. – Она вздохнула и словно обмякла, сбросив первоначальное напряжение неожиданной встречи.

Ей было уже около пятидесяти. Конечно, за эти годы она постарела, что и говорить, но в ней всё ещё можно было признать ту молодую, очаровательную актрису, ту Ольгу Вешневу.

– Вы, значит, ушли из театра? – скорее догадалась, чем спросила она.

– Да, я недолго директорствовал. Не хотел. Не моё.

– Я тоже больше не работала в театре. Здесь – не приняли, перебивалась, как могла. Сначала пела в ресторанах, потом в музыкальной школе преподавала вокал, во Дворце культуры работала. Теперь вот, в Воскресной школе при Соборе. Личная жизнь не сложилась, но я не жалею: пути неисповедимые привели меня ко Господу, а это самая большая радость и самая большая удача, которая только может выпасть человеку в жизни.