banner banner banner
Папа. Мозаика прямого набора
Папа. Мозаика прямого набора
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Папа. Мозаика прямого набора

скачать книгу бесплатно


Дальше работали в шесть рук, и уже к обеду бо?льшая часть сена в валках была перевёрнута. Те из них, которые вышли из под вил первыми, просохли, и Николай Данилович с Семёном принялись копнить.

Когда солнце минуло зенит, сосед воткнул вилы в одну из копёнок и присел отдохнуть в её тени. Из-за сена его было не видать. Мальчик нашёл это достаточным поводом, чтобы и самому полениться в тени грузовика.

Там, из-под плюшки сена, он достал уже тёплую воду, упал на землю и с жадностью влил в себя полбутылки. Вставать не хотелось. Но, глядя на своего дедушку, не останавливающегося ни на минуту, ребёнок испытал угрызения совести и через силу поднялся с земли, взял вилы и двинулся на другой конец луга – там оставались несколько валков, которые он начал и не закончил.

Снова втягивался в работу нехотя.

Вместе с тем к машине направился и Николай Данилович – взмокший, пыльный. Облокотил вилы о борт грузовика, открыл двери со стороны водителя и пролез по пояс в кабину. Оттуда просыпалась знакомая Данилу брань. Дед со снедью, завёрнутою в клетчатый утиральник, вылез из кабины и разложил на траве хлеб с молоком. Мальчик, завидев это всё, с радостью бросил инструмент и побежал обратно к машине.

– Хватай, народ, что Бог послал! Ужин не нужен, – был бы обед дружен.

– Дай Бог здоровья твоей хозяйке, Николай Данилович! – поблагодарил Семён, присаживаясь поближе к мальчику. Тут же отломил краюху пшеничного хлеба и отправил его в рот.

– Да что ты, Семён!? Хозяйка и знать не знает, что я харчи дома забыл. Кабы увидала б, чем я тут внука кормлю – о то б прошлась по старым ушам всеми бранными именами существительными и прилагательными в совокупности.

– Да фто ф так, Данилыш?, – сосед уже забил рот хлебом, прожёвывая с трудом.

– Да вот спроси! Пока овец выгнал с утра, пока управился с остальной тварью, да и забыл, что Люба наготовила нам с внуком целый куль. То-то мне хозяйка сегодня попеняет…

Тут мальчик подавился и закашлял.

– Да что ж ты… жевать разучился, что ли?! – разозлился старик, – Не спеши! Ведь удушишься! – и протянул внуку трёхлитровый баллон молока.

Так они и пообедали хлебом, который вчера на зорьке спекла Любовь Сергеевна, и запили вечерним молоком. Банка была одна на троих, поэтому пили по очереди. На стекле у горловины, с внутренней стороны баллона, обильно насели сливки. Молоко проливалось с уголков рта по щекам, шее и грязной коже на груди, оставляя белые бороздки.

Довольные, отдохнувшие едоки ленно поднимались от родительницы-земли и расходились в разные стороны яра. Семён в пути что-то насвистывал, а затем и вовсе запел, видимо, подбадривая свои силы:

– Ой, з-за гори камяноi голуби лiтають. Не зазна-а-ала розкошоньки, – вже лiта-а-а мина-ааю-уть…

Так, или почти так, день отходил, уступая место вечеру. Мальчика радовало, что оставалось совсем немного – он продолжал переворачивать сено, иногда отвлекаясь на землянику, которая росла на лугу в изобилии и хорошо просматривалась в скошенной траве. Чем менее оставалось работы, тем явственнее он чувствовал необъяснимую радость и прилив сил. В конце концов, Данил ощутил необъяснимый подъём и сделал больше, чем от него ожидали взрослые: покончив с валками, он сменил вилы на косу и принялся за траву, которая росла у подножия.

На обратном пути небо стало заволакивать тучами, а далеко на востоке вообще чернело что-то страшное. Неожиданно и смачно распластались по лобовому стеклу первые, крупные капли.

– Глянь, Николай Данилович, никак снова дождь! – сказал Семён, показывая в сторону тёмного неба.

– Видать, не миновать Божьей милости, – ответил дед, отмечая огромные и пыльные кляксы, расползающиеся пауками по стеклу.

– Что ж, оно и хорошо, что успели скопнить. Николай Данилович, а и возьмите меня завтра с собой на покос! За один день справимся, а дня через три и копните, а?

– Отчего же не взять? Поедем, если хочешь.

Въехали в село уже затемно. У ворот своего дома Семён поблагодарил Николая Даниловича и Данила, сказав каждому по отдельности «спасибо» и крепко пожав руки, захлопнул двери кабины и развернулся уходить.

– Семён? – окликнул его Николай Данилович через спущенное стекло, – а, Семён?

– Да?

– Мне-то за что?! Уж не смеёшься ли ты?

– Кабы не за что, так не просил бы у Господа спасения для тебя и для твоего молодца, Николай Данилович. А раз прошу, – значит, оно есть, за что.

– Ну, спасибо и тебе на добром слове. Бывай! – и дед тронул машину в сторону дома.

– Деда, мешок! – испугано вспомнил мальчик.

– Семён! Семён!!! Мешок в кузове забыл! – кричал дед, одновременно останавливая машину и открывая дверь со своей стороны, чтобы успеть подать соседу забытые им травы…

Николай Данилович, подъезжая к дому, заметил всё, что нужно было заметить опытному глазу. С лёгким недовольством он размышлял вслух, как бы делясь с внуком своими наблюдениями:

– Что-то во дворе темно… никак бабушка до сих пор коров не подоила? Небось, Азаматовна в гостях засиделась. Или сама куда ходила…

Женщина так обрадовалась возвращению мужчин, что в суматохе накрыла на стол все приготовленные за день блюда без разбору на первое-второе.

Николай Данилович ел горячий суп-харчо, закусывая его сладкими блинами с творогом. Данил насел на жареного петуха и запивал ароматное мясо сладким молоком.

– Коль, – спросила бабушка, как только Николай Данилович утолил первое чувство голода – как курица получилась? Не суховатая?

– В самый раз. Похоже, в печи запекала?

– А то как же! – обрадовалась Любовь Сергеевна тому, что угодила, и просияла улыбкой.

В самых уголках глаз её резвились «гусиные лапки» ювелирных морщинок.

– Овцы не заблудили сегодня? – спросил у жены Николай Данилович, допивая сладкий чай с шахматным печеньем вприкуску.

– Вернулись вместе с коровами. Сергей пригнал! Засвистел на задах. Ваши, Любовь Сергеевна? – спрашивает. Наши, – говорю. Да как, скажи, уследил за ними!? – удивлялась бабушка.

«Так вот она, – цена молока! – восхищался про себя мальчик, очень довольный и собой, и находчивым дедушкой, и заботливой бабушкой, и тороватым Семёном, и жарким, но уже отошедшим в прошлое днём со всеми его трудностями, и особенно довольный этим уютным, поздним вечером, – так вот чего сто?ит этот вкус!».

Николай Данилович поблагодарил хозяйку за ужин, поднялся из-за стола и прошёл к себе в комнату. Данил улизнул следом; воровато пробрался в прихожую, взял позабытый дедом узелок с курицей и, спрятав его под рубашку, отнёс в кабину «полуторки».

Завтра покос.

И в коровнике, и в доме Яловых до поздней ночи не выключали свет: Любовь Сергеевна, сегодня действительно очень поздно, доила коров. Николай Данилович, передохнув с полчаса, управлялся со скотиной. Мальчик крутился рядом, – да всё рыскал по яслям. То тут, то там найдёт одно, два яичка: иное чистое, будто с картинки; иное – в помёте.

Куры с самых сумерек ушли на насест. В темноте овчарни блестели недвижные глаза вечно напуганных овец, а коровы продолжали спокойно пережёвывать свою жвачку, ожидая, пока хозяйка закончит доить и смажет смальцем порожние вымя.

Как тогда

Три погорельца в одном доме. Каштанидзе из следаков. Вызвали труповозку. Пока дожидались медиков, сбагрил дело на меня. Взял в работу. Пожилая женщина в голос: «Мой сыночек!».

Год назад я так же стоял в вестибюле городской больницы и не смел поднять глаз. Женщина беззвучно рыдала, сурово молчал мужчина. Супруги.

– Ты убил моего Серёженьку! – и – Мой сыночек! Мой единственный сыночек!

Так же, как теперь и эта вот старушка. Будто придавили железобетонной плитой: невозможно продохнуть. Развернуться и уйти тоже нельзя.

Так же, как и тогда.

Есть только один способ не сойти с ума от запаха жареной человечины. Пока же я всё пропускаю через себя. В конце лета сменил фамилию. «А почему Яловой? Взял бы сразу Одер», – шеф пошутил.

– Сюда! – прервал мои размышления майор.

Вся следственная группа разместилась в соседнем доме. Забор остался забором только местами; штакетник прогнил, осунулся. Окна прихожей без стёкол, заколочены досками. С потолка единственной комнаты, меж матиц прорастая некогда белым проводом в оклеенный обоями потолок, свисала лампа накаливания ватт на шестьдесят. Несмотря на утро, внутри было мрачно. При всём при этом было видно, что жильё обитаемое.

– Дай точный адрес.

– Без адреса. Пиши: Водораздел, улица… За кладбищем сразу направо, короче, и первый поворот налево. Э! Как тебя?

– Куцый.

– Зовут как, грёб твою мать!?

– Куцым зовут. Но вообще на Василия именины пришлись.

– Что это за улица?

– Да чёрт её знает, начальник. Я этих улиц не различаю.

– Поругайся мне тут. Ты? хозяин?

– Не. Хозяина нету. В Казинке он.

– Ты? тогда какого беса тут околачиваешься?

– Так это… кореш мой, Саня, попросил поглядеть за домом, пока его не будет.

– Документы давай. И позови остальных. Скажи, представление началось.

– Кого звать-то? Они все там, во дворе.

– Всех зови. С кем бухали, с кем хату выставили и товарищей угореть оставили – всех зови.

– Что вы, гражданин начальник! Никто не употреблял, да мы же просто. Мы ни-ни. Да я чист, командир!

– Попизди? мне тут! Живо!

– Костя, слыхал?

– Слыхал. Миш, возьми Сержа, сгоняйте в магаз. Купи какой-нибудь сивухи, этого заберём с собой. Короче, приготовь Василия… щас, ага – Григорьевича, мать его, выблядка поганого.

– Кто нам её продаст? Дай мне этого гаврика, его зашлю.

– Иди тогда, догоняй! Он во дворе должен быть. И успокой женщину! А вообще – пригласи её сюда, я её первой опрошу. Яловой, Нестеренко, с вас протокол осмотра. Миша, пиздуй, говорю! Сейчас налетят все, а у тебя клиент языком, что помелом. Обработай до прибытия. Этот, как тебя там… Григорий!

– А?

– Пошли кого-нибудь за главой. Пускай полюбуется; справку пускай подготовит.

– Что думаешь делать?

– А разве не понятно? Не наш случай. Пускай Писаренко разбирается со своими алкашами. У меня без того чёртова туча на выходе. Слышал? Неделю назад девку изнасиловали?

– Тоже тебе отдали?

– А кому!? Я же, как выяснилось, пекусь о каждой дырке. Сама пришла, – кто её туда тащил!? Сама пришла, говорю. Ни шуму, ни хрена не было, – соседей опросили всех до единого. А через три дня заява: изнасиловали. Твою-то мать! И куда, думаешь, заявилась? Прямо к Кропяну!

– А чё не к Гризогрудскому? Сразу бы к прокурору и шла бы.

– Ещё и эта дрянь теперь. Минус три дня из жизни. А… проходите. Гриша! Табурет!

– Вот.

– Ответите на вопросы и можете быть свободной. Если потребуется, позовём врача, чтобы осмотрел вас и оказал помощь. Если потребуется.

– Да бог с вами. Делайте, что хотите.

– Яловой, почему ещё здесь? Мухой, мухой! Нестер уже там.

– Михаил уехал с моим чемоданом.

– А какого!.. простите. Чем ты думал, пока он был здесь? Иди отсюда! Во дворе поскучай, – скоро будут.

Гранко

– Деда, расскажи мне сказку.

– Какую, внучек, сказку тебе рассказать?

– Про генерала Топтыгина.

– Мы же вчера с тобой её слушали. Может, что-нибудь другое? Одно и то же не интересно слушать каждый день.

– Интересно.

– Выбери другую.

– Какую?

– Хорошую. Знаешь, где находится Антарктида?

– Нет.

– Тогда укладывайся. Я тебе поведаю. Всё?

– Да.

– Выключаю?