скачать книгу бесплатно
– А что ты еще собираешься? Предложить ей руку и сердце?
– Я не так выразился. Ты прав в смысле, что у меня действительно нет ни знаний, ни навыков, ни опыта – я даже ее кошку не смог бы завербовать. Но моя цель – помочь ей завербовать меня.
Расшумелся, расшумелся… какая полиция, какая секс-атака. Вот ведь что Харварды с людьми делают. Или Колумбийский – один хрен.
Если бы он успокоился, я бы мог объяснить ему, что да, я пошел ва-банк. Потому что девочка действительно теперь приплыла. По правилам она должна доложить о нашем контакте в консульскую визовую службу, и ее посадят на первый рейс в Москву.
Так что к прошлому возврата нет. Если она не позвонит, это означает, что она сидит рыдает на папиной даче. Но если она позвонит, это означает, что КГБ решило вступить в игру.
Да знает он все это. Он просто переволновался. Тургеневская девушка. Совсем мужику в этом Колумбийском яйца отбили.
Двадцать пять форм о неразглашении. Господи, не дай ей забыть про них.
TEN
Прошла неделя. У JC нашелся друган, который пустил меня в свой домик (townhouse) в Джорджтауне, пустующий ввиду подготовки к евроремонту: вода только холодная, туалет смывает неуверенно, листок с планом розеток – какие не включать одновременно, чтобы не было замыкания. Короче, менять нужно все, но мне это пофиг. И не на такие картошки совейских студентов посылали. Главное – до центра можно пешком. Хотя метро в Джорджтауне нет, говорят – так задумано. Чтобы всякая шелупонь просто так не ездила.
Аня не звонит. Как там дела в Кратове, Анечка, или где вы там элитно дачуете? Дождь поливает, охота отменяется, папа с расстройства нажирается, ходит взад-вперед по веранде и бурчит о том, как он поедет и разберется с пиндосской сволочью. Брр… баюс, баюс. Мама уже позвонила насчет работы, устроить тебя училкой в местную ШРМ для слесарей-фрезеровщиков? Куда еще?
Или она еще не решила (сь).
Да как она посмела не поддаться на мои уловки опытного соблазнителя (Казановский универ, красный диплом). КГБ испугалась, подумаешь. Ее молчание наносит сокрушительный удар по моей сексуальной самооценке.
Ладно, всех не соблазнишь. Но сдаваться рано. Что-то случилось в женском туалете Факландского посольства. Просто она растеряна. И кто бы на ее месте не растерялся: живешь себе, про скейтборды переводишь, и вдруг ба-бах! Такие паруса, и все алые! И на каждом череп и кости! Мечты и кошмары, все в одном флаконе! (Я в роли Мечты; думаю, вы поняли.)
Пора форсировать события.
Но одному мне не справиться.
Эй, JC: ты можешь хотя бы узнать, где она живет?
Вот же русский дурак, оглушенный своим собственным тестостероном: мог бы и сам разузнать вместо того, чтобы волосы нюхать.
У посольства есть дом на Висконсин-авеню. В конце рабочего дня нижние ранги – секретарши и прочие – загружаются в автобус и отправляются на Висконсин. От двери в дверь.
Ну и жизнь. Даже в секс-шоп не выскочишь, батарейки к фаллоимитатору купить.
ELEVEN
Один в поле воин, выхожу на разведку. На автобус садятся внутри посольства, сходят внутри жилого комплекса.
Беру напрокат «Шеви» («Виза» от JC, скрип зубов слышно во Флориде). Пристраиваюсь в зад автобусу. («Постарайся, чтобы было как минимум две машины между вами» – да ты совсем обалдел, малой? В этом трафике?)
Едем по Благден, Тильден, догоняю слева, беспомощно щурюсь сквозь пелену дождя, слава богу, трафик плотнее не бывает. Не видать Аню! Я пытаюсь чуть-чуть подвинуться вперед – и стукаюсь об машину впереди. Даже не стукнул, скорее прикоснулся – хотя шины скрипнули так, что запросто мог быть инфаркт. Давай вытаскивай лупу, найди хоть полцарапины. Хорошие тормоза у «Дженерал моторс»!
Везет мне: «жертва» оказывается нормальным гражданином, лицензированный бухгалтер, СРА, в здоровенных очках в роговой оправе, опаздывает к ужину домой в Сильвер-Спрингс, жена рассердится – не любит разогревать, у сына завтра контрольная по алгебре.
– Это машина моего дяди, – сознаюсь я, глядя себе под ноги. – Я одолжил на интервью съездить. Министерство лесной промышленности. Теперь убьет.
Нам не нужны законы и постановления, мы два гражданина в демократическом обществе, мы всегда сможем договориться, тем более когда дождь как из ведра. Мы жмем руки, договариваемся пойти на футбол.
Автобус ушел.
Выпадение в осадок. Все что мне остается, – это купить флягу виски и употребить ее на месте. Обвинения в изнасиловании мне мало? Давай еще подышим в полицейский определитель алкоголя.
TWELVE
– Ты можешь хоть за гребаный руль сесть, чтобы я мог как следует вглядеться, там она или нет?
Обосрался малой. Трус с Плющихи. Весь риск – мне, повышение – ему.
Я потягиваюсь, деланно равнодушно:
– Давай про Рим покалякаем. Как ее звали? Стоп: она откуда приехала, Москва-Питер? Или с местечкового Юга?
Есть.
Ну, раз из местечковых, два варианта: Белла или Жанна.
Есть.
Смуглянка-молдаванка, пылкая-страстная, почти цыганка внешне, так? Ты с вашим психологом эту тему прорабатывал? Должен же был он тебя спросить, занимались ли твои родители сексом при тебе? В миссионерской позиции?
– Будешь хамить, назад в Караганду поедешь.
После двухсот ленивых перепалок мы наконец-то вышли в поле. Правый поворот на Гарфилд, левый – на Висконсин. Давай, давай… наконец-то мы поравнялись с автобусом. Солнечный день, это рисунок мальчишки… и тут же вижу ее, третье сидение за водителем, смотрит неподвижно вперед как робот в документальном фильме – как все они, впрочем. Капиталисты за окном автобуса должны видеть немое осуждение, никаких хиханек и тем более хаханек. Надзирательница сзади? Да зачем им надзирательница, они неустанно все друг на друга доносы пишут.
За дело. Надеваю детскую маску с фальшивым носом и усами а-ля Чарли Чаплин, которую я приобрел в Billy’s Toys. Достаю игрушечный телефон, корпус и трубка отдельно оттуда же, плюс пластмассовая роза оттуда же, общая стоимость $5.95 («Вот чек, JC, думаешь, вернут?»). Открываю окно. Подмигиваю девчонкам и начинаю «набирать» номер в самой что ни на есть драматичной манере, типа Чарли Чаплин звонит Эдне Первиэнс.
– Мне его нужно обойти, – JC шипит, – впереди нет никого, нельзя привлекать внимание.
Я выдаю им музкомедию по полной программе: я пою в телефон, я закатываю глаза, я верчу розой, я целую трубку – и девки замечают, хихикают, фыркают, толкают друг друга: «Смотри какой придурок американский! Чо, правда? Да нет, игрушечный! Ты посмотри, что он творит! Обкуренный небось!»
Наконец, она меня замечает. Я приподнимаю маску, чтобы облегчить идентификацию, и помахиваю рукой. Не смеется. Наши взгляды пересекаются. Она тут же отводит глаза, а я, глядя на нее в упор, продолжаю «набирать номер».
Домой, Петрушка. Сооруди-ка мне мартини, да покрепче. Двойной. Да в одну посуду лей, чего там.
Поместил себя под домашний арест. С телефоном на колене – настоящий, коричневый GE на кнопках – поглотил здоровенную пиццу Meat Monster (обрезки от разделки туши) и запил ее парой «Гиннессов». Телефон сохраняет молчание.
Перехожу к кофе и «Джеку Дэниэлсу». Джек тоже молчит. Листаю весьма посредственный романчик о безобразиях, учиненных казаками в Швамбрании в восемнадцатом веке. И в объятья Морфея. Морфей тоже молчит. Неодобрительно.
THIRTEEN
День второго секретаря посольства СССР Дмитрия Игнатьевича Пронина был полон смешанных чувств. С одной стороны, ЦСКА опять врезал Спартачку. «Харламов!» Все утро Пронин орал как сумасшедший: «Фир-сов! Ви-ку-лов! По-лу-па-нов!» И вприпрыжку ходил по кабинету: «Какие ребята! Золотые ребята!»
С другой стороны, на столе лежало дело сопливки по фамилии Чапайкина. Если бы все делать по правилам, она бы уже была на первом рейсе в Москву. Какой идиот притащил ее на этот мудацкий прием? Старый шпак Михайло, якобы торговый атташе, якобы нуждался в переводчике, как будто американцы жаждут услышать его треп о Калифорнии – да какого хрена он там делал? Я одобрил включить его в делегацию? Когда Центр начнет расследование, придется вертеться только так, Дмитрий.
Короче: тупую пизду Аньку пыталось завербовать ЦРУ. Какая-то полная чушь, бред, околесица. Как она попала в посольство, незамужняя? Ей место в консульстве в Нью-Йорке, полицейские штрафы за парковку в папочку собирать. Опять в кадрах бардак!
Что она могла дать противнику? Ноль! И он с самого начала следил за тем, чтобы у нее не было доступа ни к чему, потому что она получила свое место по большому блату. Если бы не ее папаша, старый пердун герой войны Василий Чапайкин, точить бы ей карандаши и считать скрепки на Смоленской до самой пенсии – или до замужества, что более вероятно.
У Пронина с Чапайкиным было о чем поговорить. Например, об Аниной маме, красавице Полине, с большими мечтательными карими глазами и белокурой копной волос; оба приметили ее на танцах в Центральном доме офицеров, оба пригласили ее на тур вальса. И Полина уже была его, она была без пяти минут Полина Пронина; о, когда ее обтянутый крепдешином зад входил в его заскорузлую ладонь – что могло сравниться с этим! Да плевать ему, что Чапайкин затаил на него! Подумаешь…
Оба служили в «Смерше», добросовестно истребляя вышедших из окружения терпил, которых немцы наверняка уже завербовали в диверсанты. А до этого Пронин обратил на себя внимание начальства в качестве командира заградотряда, поливавшего огнем отступавших красноармейцев. И сейчас Пронин задействовал старые связи и проверил Полину по каналам. И все! Сама Полина была из рабочей семьи, все на месте, но ее дядя по матери был, скажем прямо, неустойчивый кадр. Украинский националист! Пять лет в Соловках! Вышел по амнистии в 53-м. И кому какое дело, будь Пронин слесарем в Могилеве, но о карьере в органах с прицелом на дипслужбу с таким родичем пришлось бы забыть.
А что Чапайкину, он на десять лет старше, его карьера уже подходила к концу, он грел место, чтобы удалиться на пенсию и всерьез заняться рыбалкой – и вот так-то Полина и стала гражданкой Чапайкиной, и кровоточащая рана открылась в сердце Дмитрия Пронина. Да нет, со временем она затянулась, время в этом деле профи… но вот теперь дочь Василия и Полины сидела у него в кабинете вся зареванная, и ее судьба была в его, Пронина, руках.
Но прежде следовало разобраться с кадром из ЦРУ. Странный он был. Не вписывался. В списке приглашенных его фамилии не было. Пронин выцыганил одну фотку с ним с камер наблюдения в Бакваттенландском посольстве, и выглядел он… вот что он делает? Входит в кабинку в мужском туалете, достает странного вида самокрутку (неужто на «Мальборо» денег нет?) и запаливает, причем дым пускает в фортку. ЗАЧЕМ он пошел в кабинку? Курение разрешалось везде в здании посольства!
– Как у него изо рта пахло – табаком?
Аня шмыгнула носом.
– Вообще-то нет. Какой-то очень странный запах. Я никогда такого не нюхала.
Неохотно, но Пронин позвал второго зама Владимира Тупкина – он был главным по линии КР, это было по его части. Тупкин пожал плечами и признался, что да, все это выглядело странным. Потом он попросил увеличить кадр с сигаретой и сказал, потупив глаза:
– Похоже, это могла быть сигарета марихуаны. Каннабис.
Пронин ахнул:
– А ты откуда такие вещи знаешь?
– Кино смотрел, – пробормотал Тупкин. – Детектив. Черные курили такие сигареты.
Пронин недоверчиво хмыкнул. Черные были сплошь наркоманы, это все знают. Но и Тупкин запросто мог туфту погнать ради повышения. Хоть это был и рискованный ход – выдвинуться на знании наркотиков.
Голова шла кругом. Ситуация безнадежно запутывалась. От ЦРУ можно было ожидать любой засады, это ясно; но, как любое госагентство, они соблюдали правила и набирали исключительно чистеньких мальчиков из престижных колледжей. Чтобы ЦРУ взяло наркомана – и не на роль второго плана, подставить кого-то или дать показания в полиции, – а для вербовки??? Что может быть важнее в разведработе? Но кто же это будет пытаться завербовать секретаршу, с которой абсолютно нечего взять? А что это была за эстрада перед посольским автобусом? Это из какого-такого учебника шпионажа?
Может, и не стоило отсылать Чапайкину домой. Может, что-то в этом есть такое.
К тому же как это будет выглядеть в Центре? Конечно, Василий будет рвать и метать – его дочку отослали назад после всего лишь трех месяцев, – и это будет музыкой для ушей Пронина, почти как Харламов, забивающий «Спартаку» очередную шайбу. С другой стороны, Чапай был товарищ мстительный и сопли не утрет, и не успокоится – нет, он будет искать козла отпущения, и он, Пронин, будет весьма удобным кандидатом. Разумеется, ничего у Чапая не получится, кто будет слушать старпера с рыбалки; но за каждым срачем остается след – у Чапая были друзья, у Пронина были враги, кто знает, как карта ляжет?
О попытке вербовки надлежало доложить немедленно, ясное дело, и последнее слово в судьбе Анки-секретарши принадлежало Центру, но к мнению Пронина начальство прислушается, резидент все же.
Пронин прокашлялся и выжал из себя отеческую интонацию:
– Давай начнем сначала, Анечка. Попытайся вспомнить каждое слово – и интонации тоже.
Благодарность в лице девушки могла расплавить самый твердый камень. После диких воплей Пронина за пять минут до этого его слова прозвучали как музыка для девичьих ушек.
– Он сказал, что весь день переводит бумаги для государства и что это очень скучно, но он не мог об этом говорить, потому что он подписал тридцать пять форм о неразглашении…
– Да, но как он это сказал? – Пронин воткнул лезвие и повернул его. – Что он делал в это время?
– Я… я… не помню… – Аня судорожно проглотила слюну. – По-моему – я не уверена – по-моему, он меня трогал за… за заднее место. – Она опять всхлипнула.
«Совсем у нее глаза не как у Полины», – подумал Пронин; и тогда он понял, как именно он поквитается с гадом Васькой.
FOURTEEN
У меня позвонил телефон. 9:05 на световом дисплее. Все ясно. Гребаный чекист так возбудился от информации об американском секс-маньяке с двадцатью пятью формами о неразглашении, что уже не мог подождать обеденного перерыва. Мог бы по крайней мере создать видимость, что Аня вышла на улицу и звонит тайком из автомата с глубокими вздохами под тяжелые удары сердца – от страха быть раскрытой. Но данный старпер театральных школ не кончал; он был так нетерпелив, что позвонил мне первым делом поутру, прямо в разгар моего похмелья. Гребаный комуняка.
«Моя голова весит тонну, – повторил я, как мантру, – но зато в моих венах арктический лед».
– Доброе утро, дорогая. Как вы себя чувствуете?
– Мистер Льюис…
Это то, что я написал на карточке.
– …я вам звоню…
«Чего же боле?»
– …с просьбой прекратить ваши выходки. Что вам от меня нужно?
– Да я просто хотел увидеться. Вы что, голливудская звезда? В чем дело-то?
– Но я не хочу видеться с вами. То есть я не могу увидеться с вами.
Только что я издевался над чекистом-кукловодом за отсутствие воображения, но теперь я беру свои слова обратно. Есть у него воображение, но он его неправильно употребляет. Сценарий с красной девицей и американским ловеласом – явный перебор.
– Если бы только вы могли мне сказать это лично.
– И если я на это не пойду?
– Тогда мне придется в окне машины вывесить большой плакат: «Аня, я не могу жить без тебя». Вот уж вашим сослуживицам будет, о чем поболтать. А еще я достану большой пистолет и приставлю его себе к виску.
Пауза. Пиндосская наглость переходит все границы. Без визы и паспорта.
– Вы знаете, что я на это способен.
Пауза. Совещание на высшем уровне? Звонят в Москву: «Что дальше говорить»?
Придется помочь.
– Вы любите итальянскую кухню? Недалеко от посольства есть уютное итальянское кафе под названием «La Bella Ciccia».
– Я не собираюсь с вами обедать. Я увижусь с вами ровно на две минуты. И даже не думайте ни о чем другом.
Господи, как же дрожит ее голосок. «Он ее за муки полюбил». Весь штат КГБ, включая поваров и уборщиц, стоит вокруг нее, внимая каждому ее слову.
– Ладно, обойдемся без макаронников, вы меня убедили. Встретимся в парке? Парк Симона Боливара, ближайший к посольству. Через два дня, в обед. Я сделаю вам замечательный бутерброд – бутерброд с любовью, не считая настоящий jamon из Толедо под вкуснющим перуанским соусом pendejo.
– Я же сказала: никаких обедов!
– Как можно говорить о любви на голодный желудок?
