скачать книгу бесплатно
– Короче, – говорю, – не знаю, что у вас там было в Риме, но с тех пор ты русским не доверяешь. И я тебя понимаю. Я их вообще на пушечный выстрел.
– Работать на Агентство… – JC качает головой. – Ты просто не представляешь себе уровни бюрократии, проверки биографии…
– Да какая еще бюрократия. Я от нее всю жизнь как от ладана. Давай я буду твоим фриленсом. Спусти меня с цепи на савейских, да просто запусти меня на какой-нить дипприем, я тебе столько секретов нарою, ты год будешь разбираться. А не найду – что ж, приятно было познакомиться, деньги будут – заходи. Но если я что-нить найду, тебя же сразу назад возьмут! Какой там Фридман, ты опять на коне, цельный кабинет в Лэнгли, вид из окна аж до Флориды! А может, ты… того – все, сдался? Ну сам подумай – ну что ты теряешь?
А он уже думает. Он не сказал «нет», он не послал меня подальше. Я уже слышу, как лед ломается на реке, уже повеяло теплым ветерком… «Весна на Заречной улице», не меньше.
Hai! More sake, please? Да подогрей как следует! Банзай, кисо!
EIGHT
Мероприятие
Прием по случаю годовщины государства Бакваттенланд, дата не первой категории важности, но достаточно популярная в календарях посольств и миссий.
– Запущу я тебя, – сказал JC, – так и быть, позвоню, мне кое-кто должен.
– Фрак, смокинг?
– Oh please. Куда тебе еще фрак, нахлебник русский.
«Хуже татарина», – подумал я, но не озвучил. С этими плющелиговскими никогда не знаешь, вдруг в татарофобы запишет.
Справка
Бакваттенланд:
93-я по размеру экономика в мире,
один из изначальных основателей ООН,
рейтинг №11 в списке Amnesty International,
№12 в «За права млекопитающих»,
№1 в «Международной ассамблее пешеходов»,
максимум голов в своей группе на Кубке УЕФА – 2,
самое высокое место, занятое на конкурсе «Евровидение» – 21.
Зато: статус наблюдателя в НАТО и 12 миль границы с СССР. Посольство Бакваттен – истоптанная нейтральная полоса для встреч в обход железного занавеса, с приличным жарким из оленины и водкой на крыжовнике. См. «Секретный протокол США – СССР №299», гриф «Совершенно секретно». На государственных приемах в посольстве Бакваттен скрытое аудиовизуальное наблюдение не допускается.
Посольство расположено в обедневшем, но все еще респектабельном месте возле Посольского ряда, викторианский особняк между «Карибской канцелярией», куда невежи все еще заявляются в день рождения Боба Марли в ожидании бесплатных косяков, и штаб-квартирой «Национального общества сохранения рыбокрысы», когда-то респектабельной эко-организации, которая временно не поддерживается «Гринписом».
Нечего на лимузины тратить, можно взять такси от метро, ближайшая остановка – «Тенлитоун», $2.70 на счетчике, квитанцию сохраняем, пригодится.
Я в списке: Lewis Kauffman, International Peace Analysis, Inc.
Каменнолицые официанты разносят бакваттенское шампанское, которое они называют «sparkling wine», «игристое вино», а то не дай бог виноделы провинции Шампань пожалуются, и Брюссель оштрафует.
А почему советских так легко выделить в толпе? От них исходит чувство неловкости, на них лежит отпечаток стресса, который их выдает безошибочно. Их смех чуть более натянутый, хотя осанка у них лучше, чем у западных, – все служили, все маршировали. Многие из них пришли с партийной работы – хотя нет, тех отправляют в Тананариве, не в Вашингтон, сюда направляют по о-о-очень большому блату. Взять хотя бы этого лысого – лет сорок ему? – он точно прошел от рядового через все чины, какие есть. Черт, мне бы их выучить надо было, от Полномочного до Атташе по Лесу-и-Икре – этот похож на последнего.
Я вслушиваюсь. Он запинается в своем описании Калифорнии: «Очень понравилось, хотя наш Крым не уступает», ищет слово, подзывает:
– Анечка!
Подходит девушка… и я сглатываю. Она же…
– Помоги-ка: как эта хреновина называется, на которой они по волнам?..
– Skiteborrd? – Акцент у нее еще тот.
Я чуть не сказал: «Surfboard», Однако. «Спокойствие, только спокойствие». Откуда Льюису Кауфману такие вещи знать? Но ведь я ее знаю, она выглядит чертовски знакомой, я аж губы кусаю от волнения…
– Так вы имеете в виду surfboard, – говорит его собеседник. Ну конечно, типчик из ЮжКалиф, умиротворенное выражение, прекрасный загар, шестьдесят четыре зуба один к одному… да все у него один к одному, от маникюра до формы яиц.
Девушка Аня бормочет какое-то «сорри». Черт, ну откуда же я ее знаю…
– Ничего страшного, – машет рукой ЮжКалиф.
Дубина, она перед боссом извиняется, а не перед тобой.
Аня обращается к Атташе по Лесоикре:
– Я отойду в туалет на минуточку.
– Ну, раз приперло, – ухмыляется тот.
И она отбывает в направлении женского туалета.
Я врубаю все двигатели и иду наперехват, каждый шаг выверен с точностью ракеты «воздух-воздух». Одобрительно отмечаю, что, как только Аня покинула поле зрения Икролеса, она замедляет ход и корректирует курс. Умница какая. Но мы тоже умеем корректировать, она излучает тепло, и мы умеем наводить на тепло.
Разумеется, я проверил местонахождение туалетов немедленно по прибытии – это первое, что проверяешь везде. Немало моей работы прошло в туалетах. Почему-то люди охотней говорят правду со спущенными штанами.
– Are you Ann? – Я решительно преграждаю дорогу. Давай писай в трусики, мы не сделаем ни шага назад. – I know you, we met in Miami Beach, last February or was it March…
Снаряды ложатся в цель, она ошарашена такой артподготовкой. Теперь я могу рассмотреть ее поближе. Среднего роста, стройная, ни грамма жира – совсем не на русский вкус. То ли она не любит пирожные, то ли у нее обмен веществ как у птички. Ничего в ее чертах лица нет такого: скулы средней высоты, нос средней орлиности, для глянцевой обложки она не готова, но вот этот рой веснушек, все еще алеющих после ошибки с surfboard…
– I’m sorry. – Опустив глаза, как идеальная маленькая гейша. – I don’t remember you and I was never in Miami.
Знаю, солнышко, знаю. Для советских дипломатов в США строгие запреты на передвижение, и кто же это отпустит рядовую секретаршу во Флориду?
– But I do know you, – настаиваю я. – Newport Beach, Rock Steady Club?
Она качает головой. Ее волосы уложены в скромную учительскую «корзинку», как будто ей за пятьдесят; она не совсем рыжая, но в волосах есть рыжинка, которая удачно сочетается с веснушками. Похоже, что боги любят тебя, Анечка, но когда тебя делали, то отвлеклись, как советская парикмахерша, которая одной рукой делает тебе укладку, а другой держит телефон, на котором матюкает своего загулявшего жениха.
Дальше в переводе, чтобы не затруднять.
– Пожалуйста, разрешите мне пройти. – Ее голос подрагивает. Еще бы.
– Но я же не могу просто так вас отпустить. – Я отодвигаюсь чуть-чуть, дать ей больше места, но только в нужном направлении, подальше от Икролеса. – Вы девушка моей мечты, я не могу жить без вас, я не успокоюсь, пока вы не станете моей.
– Что вы такое говорите. Вы крейзи. С ума сошли. Я сейчас позову…
Пауза, в течение которой она убеждается, что звать кого-то себе дороже.
– Дайте я пройду.
– Я пройду с вами вместе.
Все это время я улыбаюсь. Со стороны покажется, что мы ведем светский разговор, делимся сплетнями о последнем сезоне в Марианских Лазнях. Она не устроит сцену. Если устроит, то ее боссы ее же и обвинят: «Что ты такое сделала или сказала, чтобы привлечь внимание этого маньяка?»
– У меня и в мыслях нет ничего не приличного, Анечка, я знаю, что вы приличная девушка, но я немножко экстрасенс, я видел вас во сне, и в этом сне мы были вместе.
При слове «экстрасенс» ее как холодной водой. Под покровом социалистической догмы русские верят в любые приметы; потряси любую комсоргшу – и из нее выйдет все: сглазы, обереги, заговоры, приговоры…
– Вы здесь уже четыре… да нет, три месяца…
Есть.
– Вы из Москвы…
Есть.
– Друзей у вас нет, таких, чтобы потом не надо было отчет писать, от вас же не убудет пойти невинно пригубить чашечку кофе с молодым человеком с достойной репутацией и поболтать о pa-la-shit-elny he-roii в «Войне и мире»?
Я разделываю несчастную русскую фонетику, как барашка на шашлык, по сравнению со мной JC звучит, как Левитан… я даже начинаю потеть, и что может быть более аутентично, чем иностранец, карабкающийся по долинам и по взгорьям приставок и окончаний этого скалистого русского языка?
– Вы говорите по-русски???
– Ошень плохой, и я очень стес-с-сняусь говорить, потому что ошень плохой, но я бы хотел пратиковать с вами, если можно. Анечка, мой жизн такой скучный, мой работ такой скучный-скучный…
– А что вы делаете?
– Я весь день сижу в офисе, перевожу всякие дурацкие тексты для государство. Вы не поверите, как это скушно, и я даже не могу ни с кем поделиться, потому что я подписал двадцать пять форм о неразглашении, но это так скушно, я кричу по ночам…
Нет, Анечка не профессионал. Она совершенно запуталась и не скрывает этого, но этот бред должен осесть в какой-нибудь подкорке, в папке «Разное», и в нужный момент может быть задействован.
Мы спустились по лестнице, мы зашли за угол, мы в метрах от двери с надписью «Ladies», откуда выпархивает крупная мулатка: последний испытывающий взгляд в зеркальце, вежливая улыбочка, ослепительные белые зубы, будем надеяться, что она меня не запомнит. Все, исчезла за поворотом, мы одни – я толкаю дверь, я затаскиваю Анечку вовнутрь и толкаю ее к стене, и мои губы пробегают по ее горящей щеке… ожог.
И обжигаю ее ушко дыханием.
Моя левая рука скользит по ее спине мягко, но настойчиво – тепло – теплее – задержись на шее – тормози, слишком далеко зашел – в этом вся фишка, не заходить далеко…
Стоп.
Правая рука на верхнем бедре – тепло – тормози, мать твою!
Стоп.
На бумаге это звучит, как первый день в школе комбайнеров.
Но на самом деле все наоборот, ее маленькие твердые грудки упираются мне в грудь, искры летят, прикрой глаза, надвинь шлем, но нет, тут и там сварочные дуги приваривают нас друг к другу, и сердца наши бьются, как отбойные молотки.
Я закрываю глаза и вдыхаю ее волосы – слишком сильные духи, ничего страшного, я куплю ей что-нибудь нежнее Гермес Жан Пату whatever.
– I’ll take care of you, – шепчу я, полностью ошарашенный тем, что не могу от нее оторваться вопреки всем правилам безопасности, не можем же мы столько стоять в женском туалете, лишь бы на русский не сбиться. – Я для тебя сделаю все. Позвони мне…
Я креплю клейкую этикетку с номером телефона внутри ее колготок. Порвутся, новые купим.
NINE
– Я бы не квалифицировал происшедшее как насилие, Джош.
Лицо JC перекошено, глаза как тарелки, дышит тяжело, как рыба. Может, таблетки какие дать?
– Тебе вообще сейчас нужно скрыться, исчезнуть, с глаз моих долой, ненормальный русский секс-маньяк! Как тебя с твоей мафией пустили в страну… Он бы не квалифицировал! Полиции будешь рассказывать, когда она подаст на тебя в суд.
– Да никуда она не подаст. Это только в твоей Плющихе это насилие. Во всем остальном мире это считается «оказать знаки внимания».
– В полиции будешь свои дикарские обычаи описывать.
– Ладно, позвони своим дружкам и скажи, чтобы они стерли все упоминания Льюиса Кауфмана.
– Уже стерли. Что ты думал.
– Ну и чего ты расстраиваешься? По мне, так это фифти-фифти. Или она позвонит, или нет.
– Речь идет об обвинениях.
– Не выдумывай. И вообще, хватит ходить туда-сюда. Тоже мне Ленин в камере. – Я выдерживаю паузу. – Давай поговорим о вещах более интересных. А) Она позвонила. Если меня нет дома, то звонок поступит в телефонную службу, так что ей придется оставить свой номер, но она этого НЕ сделает, так что она позвонит снова – или не позвонит. Мы не продумали этот вариант как следует.
– Контакт не был предусмотрен! Ты якобы читаешь мысли, фрик русский! Тебе не полагается насиловать секретарш!
– Ну вот, опять расшумелся. Короче, если она позвонит, то мой друг JC мало-мало помогать, так? Подготовить место встречи…
– Ты совсем ненормальный. Я тебя знать не желаю, чертов русский лунатик. Иди трахай Эдит.
– Пройдет много лет, JC, и ты скажешь себе: «У меня был шанс завербовать советского дипломата – неважно, что она в самом низу табеля о рангах» – и ты почувствуешь себя самым тупым црушником в истории.
Я выдерживаю паузу и пожимаю плечами.
– ОК, как знаешь, но по крайней мере помоги мне советом: кому мне лучше предложить ее, Моссаду или МИ-6? Ты думаешь, они станут разбираться, как я добился ее благосклонности? Я могу добавить твою фамилию под рубрикой «Автор выражает признательность…»
– Дешевый сарказм тебе не поможет, – устало пробормотал JC. – Ты имеешь какое-нибудь представление о том, сколько опыта и знаний требуется для того, чтобы завербовать иностранца? Удвой цифру для советского и утрой для дипломата.
– Я сказал, что я собираюсь ее вербовать?
