скачать книгу бесплатно
– Так, посмотрим… Подъезжайте-ка в среду. В среду вас устроит?
– Вполне.
– На семнадцать запишу?
– На семнадцать? Минутку, – профессор полез в ежедневник. – Угу… ага… Хорошо, давайте.
– Договорились. Что-то ещё?
– Вроде нет…
– Тогда до среды, – и секретарша попрощалась с Кукушкиным.
В среду вечером лекций у профессора не было, а в НИИ он удачно отпросился, прикрываясь легендой о внезапной хвори жены. Это была ещё одна маленькая ложь во спасение большой правды, за которую Кукушкин бился, не щадя живота своего. Открыть людям глаза на истинную подоплёку гибели Алёши Никифорова – вот была цель нашего героя.
Без пятнадцати пять Кукушкин был в редакции. Вежливо отказавшись от кофе, предложенного кареглазой прелестницей-секретаршей, обладательницей того самого медового голоска, Валерий Степанович нервно листал старые выпуски «…известий», то и дело поглядывая на часы. В десять минут шестого главред снизошёл и профессора пригласили в кабинет – просторное помещение с маленькими иконками в каждом углу, с большим столом и огромным портретом президента над креслом редактора. Кукушкин уже ничему не удивлялся.
Главред оказался полноватым мужчиной лет пятидесяти с мутно-серым взглядом пёсьих глаз и приятным ровным баритоном. Фамилия его была под стать рангу и облику – Круглов. Он был опрятен и вежлив; располагал к себе, но улыбался одними только по-детски припухшими розовыми губами, оставляя глаза в задумчивой неподвижности и какой-то загадочной поволоке, что указывало на некий диссонанс.
Редактор усталым взглядом указал Валерию Степановичу на кресло, сел за стол и, мягко улыбнувшись, спросил, по какому поводу Кукушкин пожаловал в редакцию. Профессор представился и снова всё обстоятельно объяснил, не преминув добавить, что «бастионы данного печатного органа осаждает уже несколько дней кряду».
– И причиной тому – статья вашего журналиста! – подытожил учёный. – Кстати, как его зовут?
– Это конфиденциальная информация.
– Почему? Он что, агент ГПУ?
Круглов внимательно посмотрел на собеседника.
– Простите, вы верующий?
– А какое это имеет значение?
Редактор, будто в трансе, прикрыл веки и произнёс нараспев:
– «Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже…»
Кукушкин хмыкнул:
– Что за аллюзии у вас? Какой Ирод? Там ребёнок погиб трагически. Причём тут библейские младенцы?..
– Секунду, пожалуйста! Я не случайно процитировал от Матфея, и, когда я приведу некоторые примеры, вы это поймёте. Суть происходящего, Валерий Степанович, в том, что западный мир, этот кровавый Ирод современности, покусился на самое святое, что у нас есть, – на наших детей, – голос главреда дрожал в волнении. – И убивает он их особо изощрённым образом – чужими руками! Вот оно, служение кровавому культу в белых перчатках! Чистоплюйство изуверов! Эстетство циников! А всё почему? Боятся нас, – туман в глазах Круглова таял, в них уже плясали костры инквизиции. – Чуют, чуют дух наш непобедимый да силу могучую, понимают, откуда великое возрождение рода человеческого пойдёт…
– Неужто из Ленинска? – подкусил Кукушкин.
Главред вспыхнул очами и, встав из-за стола, нервно заходил по кабинету, заложив руки за спину. Профессор с любопытством следил за ним, пытаясь понять, валяет ли он дурака или просто повредился рассудком.
– Раз уж мы заговорили на столь тяжёлую тему, прошу отнестись к моим словам крайне внимательно или хотя бы с пониманием, – предупредил Круглов. – Сперва в это трудно поверить, но… посудите сами: сначала они пытались отравить наше сознание посредством аморальной поп-культуры – мы смеялись; потом хотели погубить продовольственными санкциями – мы выжили на подножном корме. И вот теперь, когда все возможности исчерпаны, они решились на крайние меры…
Кукушкин был в ужасе.
– Простите, но то, что вы говорите, не выдерживает никакой критики!
– Это почему?
– Да хотя бы потому, что случай с Алёшей – единичный…
– Вы так считаете? – ухмыльнулся Круглов. – А как насчёт других фактов?
– Каких ещё фактов?
– Да вот… – Круглов покопался в бумагах на столе, достал какой-то листок и прочитал:
– «Семиклассница Лена Морозова из Тулы покончила с собой». Всего неделю назад, между прочим. Вы, конечно, не в курсе, да? Ну, разумеется! Девочка утопилась в пруду! Подружки сказали: слишком болезненно восприняла гибель главной героини молодёжного сериала.
– Ужас какой! Бедные родители, – покачал головой Кукушкин. – Но где связь с «душегубами в белых перчатках»?
– Так сериал-то американский! А знаете, сколько подобных случаев по стране? Десятки! И это только за последние пару лет! Детей просто зомбируют через интернет! А как вам трагедия в Гатчине, где месяц назад целый детсад отравили испорченным молоком из Финляндии? Хорошо ещё, никто не умер. Турмалаи потом оправдывались, что-де у них новые технологии и всё свежайшее, а это наши таможенники задержали в Торфяновке цистерну, и молоко прокисло! Чушь! Мы провели собственное расследование и выяснили у одного нашего предпринимателя, сбежавшего от финских налогов, что молоко уже было испорчено!
– Хотите сказать, что они нам так за Зимнюю войну мстят?
– А почему нет?
– То есть финны тоже враги? – не отставал профессор.
– А вы как думали! – воскликнул Круглов. – А поп-культура эта идиотская с игрульками компьютерными, с фильмами про супергероев?
– Ну и что? – удивился Кукушкин. – Ими много кто увлекается…
– Да как вы не понимаете?! – подпрыгнул Круглов. – Всё это разрушает генофонд!..
– Вот только генофонд оставьте в покое! – взвился Кукушкин. – Вы вряд ли сможете привнести в него что-то стоящее…
– А вот хамить не надо! – обиженно произнёс Круглов. – Наш специалист, работающий, между прочим, в одном уважаемом НИИ, доказал, что видеоряд многих американских блокбастеров содержит скрытый код, действующий на подкорку восприимчивого подростка по принципу двадцать пятого кадра и вызывающий острое чувство апатии ко всему вокруг! По статистике это больше 90% их кинопродукции! Да это настоящая ментальная экспансия! Новый виток холодной войны!
– Почему бы вам в таком случае не обратиться в органы?
– Мы с ними сотрудничаем, – вздохнул Круглов. – А как иначе? Но дети всё равно гибнут!.. И вот теперь эта жуткая история в Москве!.. Наш журналист уверен: там не обошлось без наймитов Госдепа. Люди слышали английскую речь в толпе…
Профессор нервно рассмеялся.
– Знаете, я недавно прилетел из Пекина. Так вот, вы не поверите, я слышал там идиш!.. Не иначе как агенты «Моссада»…
– При чём тут «Моссад»? Какой Пекин? – заморгал Круглов. – Я ж объясняю: есть очевидцы…
– Да где они – эти ваши очевидцы? – возопил, не выдержав, Кукушкин. – Кто они? Назовите! Только не говорите, что это конфиденциальная информация…
– Разумеется! А вы как хотели? Идёт доследственная проверка, и я просто не имею права разглашать имеющуюся у нас информацию. Следите за нашими публикациями…
– Нет уж, увольте! – отмахнулся Кукушкин. – По горло сыт вашими теориями заговора и враньём.
– Да с чего вы взяли, что вам лгали? Приведённых мной примеров недостаточно?
– Примеров чего, пардон?! Историй про прокисшее молоко? Не смешите меня, мсье Круглов! Я – очевидец московской трагедии. Я!
Главред поперхнулся воздухом.
– То есть как?
– А вот так! Мимо проходил, – бесхитростно ответил Кукушкин.
– Вы шутите?
– Ага! Специально с работы отпрашивался, чтобы шутки тут с вами шутить! – сдерзил Кукушкин. – Да выслушайте меня наконец! Мальчик действительно погиб на моих глазах. В давке. Да, это так и – да, кто-то там говорил по-английски. Но, чёрт возьми, почему вам не приходит в голову, что это были просто туристы?! Ту-рис-ты! В Москве их, знаете ли, немало!
Круглов сел за стол, поправляя галстук:
– Вы повторяетесь, профессор. Тема исчерпана.
– А что, если я подам на вашу газету в суд? – неожиданно для самого себя риторически спросил Кукушкин.
– На каком основании? – издевательски мило улыбнулся Круглов.
– За публичную клевету, – расплылся в ответ Валерий Степанович.
Круглов ухмыльнулся.
– Вижу, моя аргументация на вас не действует?
– Неважнецкая у вас аргументация, мсье редактор, доводы слабоваты, – сказал Валерий Степанович.
– Я повторяю: у нас есть информация, которую органы попросили пока не обнародовать…
– А вы обнародуйте, – сказал Кукушкин, поднимаясь с кресла, – и все вопросы будут сняты. Но если вы не сделаете этого в ближайшем номере, то…
– Ближайший выйдет теперь только в январе, – предупредил Круглов.
– Ну и прекрасно! У вас масса времени, чтобы всё подготовить. В противном случае мне придётся обратиться в суд. Буду ждать статьи. Всего наилучшего.
И профессор, не дожидаясь реакции Круглова, гордо покинул его кабинет…
Кукушкин был вне себя. Он снова и снова прокручивал в голове разговор с редактором – этим борцом с мировой закулисой. Как, оказывается, просто стать героем! Не переламываясь, не намочив ног под дождём, даже не выходя на улицу, такие вот мистификаторы – «властители дум» от сохи – творят подлинные чудеса на бумаге! Вот ещё один выдумал новый заговор, затеял «расследование века», привлёк внимание общественности и утроил тиражи, а когда начали обвинять в злонамеренной клевете, сослался на «конфиденциальную информацию», которую, видите ли, нельзя разглашать. Поди проверь! Шито-крыто и концы в воду! Жидкие доводы Круглова, ссылающегося на шпионов Госдепа и страшную статистику, должного эффекта не возымели. Они не только не убедили профессора, но ужасно его оскорбили. «Сектант чёртов! – думал Кукушкин. – Какого лешего он целый час пудрил мне мозги своими небылицами?» Валерий Степанович понял, что в «Ленинских известиях» правду искать бессмысленно. Сама политика редакции диктовала моду на высасывание из пальца, разоблачение ложных заговоров и поиск несуществующих врагов, причём даже ценой собственной репутации… Но будучи человеком упрямым, Кукушкин стремился во что бы то ни стало покончить со всеми этими интригами и недосказанностью. Он был готов судиться с газетой, хотя в глубине души всё ещё уповал на ответ Круглова, который, как ему казалось, должен был что-то объяснить… Валерий Степанович не любил дрязг и ссор. Он не хотел вражды… Но вот навалились предпраздничные хлопоты – приём экзаменов у студентов, статья для новогоднего номера «Генетики и православия», покупка подарков, – и разговор с редактором понемногу забылся, поблёк, отошёл на второй план…
Новый 2022-й страна встречала с невиданным воодушевлением – грядущий юбилей главы государства подгонял массы к победе капитализма «с человеческим лицом». Перестав роптать на дефицит гречки и мяса, в едином порыве сплотившись вокруг президента, народ усиленно лепил образ вождя-созидателя и спасителя, а власть, идя навстречу населению, спешила накормить его новыми обещаниями и отблагодарить своевременной уборкой снега. В Ленинске, например, до брусчатки вылизали Вокзальную площадь, свезя на окраину кашу из свалявшегося мусора, заплёванного снега и уснувших до лета бомжей. Помойки предусмотрительно закрыли билбордами с рекламой отдыха в Крыму. В центре города буйно расцвела новогодняя ярмарка. Резные домики-пряники, запах свежеструганных досок и море огней… Словом, не хуже, чем у людей, не гаже, чем в столице!..
На Новый год Люба сделала мужу царский презент – дорогие часы, купленные на сэкономленные за несколько лет деньги. А вот Валерий Степанович решил сделать своим необычный подарок и свозил семью в Питер. Вдосталь нагулявшись по городу «трёх революций», посетив Исаакий, Эрмитаж и «Аврору», Кукушкины захотели увидеть родные места нынешнего президента. В Петербурге таковых оказалось немало, и предприимчивые дельцы, оседлав волну патриотизма, уже давно устраивали экскурсии по этим хлебным маршрутам. Но автобус, на котором чета Кукушкиных собиралась окунуться в молодость «гаранта», в самый последний момент был оккупирован бойкими туристами из Вышнего Волочка. Пришлось уступить… Обиды ни у кого не было, отдых удался! Зато заехали в музей Кнутина в Стрельне. Понравилось.
Вернувшись в Ленинск, Люба первым делом зашла к соседке – пенсионерке, присматривавшей за котом, поблагодарила её, справилась о здоровье, отдала денежку и забрала ключи. Дома всё мгновенно вернулось на круги своя. Праздники закончились. Превратившись из светской дамы в скромную домохозяйку, Люба вновь надела старый халатик и встала к плите; Толик засел за PlayStation, а отец семейства, как Бог, чинно восседал в центре сотворённого им уюта и листал журнал о кино…
На другой день Ленинск начал вяло воскресать, поднимая остатки лиц и самосознания граждан из прокисших телевизоров и недоеденных салатов. Глухо ворча и роясь в снежной каше, медленно и мрачно выползал он на свет божий, заполняя заиндевевшее пространство звуком, смыслом и ритмом.
В НИИ Кукушкин, как обычно, прибыл за пятнадцать минут до начала рабочего дня. У дверей лаборатории его уже поджидали младший научный сотрудник Чайкин и лаборантка Синичкина.
– Привет ранним пташкам! – бойко поприветствовал молодёжь профессор. – Что, не терпится приступить к работе?
– Здравствуйте, Валерий Степанович! Да уж, соскучились… С Новым годом вас, кстати! – запрыгал Петя. – Как отдохнули? Как настрой?
– Прекрасно, Петя. А вы как?
– О-о, великолепно! Ездили к тестю под Кемерово. А у него там банька дивная! Ох, и отходил же он меня веничком! Давно так не парился! Обожаю русскую баню! А вы любите баню, Валерий Степанович?
– Баня – это прекрасно, но я, Петечка, для этих трюков уже староват…
– Да бог с вами! – взвился Чайкин. – Наговариваете вы на себя. Вы у нас молодцом! Верно я говорю? – и легонько толкнул локтем застенчивую Свету.
– Конечно-конечно, – защебетала девушка, – вы ещё ого-го…
Валерий Степанович криво ухмыльнулся и зазвенел ключами.
– Предлагаю, коллеги, перейти к чему-то более конструктивному. Петя, включайте компьютеры…
– Есть! – козырнул Чайкин и принялся жать на кнопки.
«Прыткий малый», – снова подумал Кукушкин.
В обед профессор вышел за свежим номером «Ленинских известий», надеясь обнаружить там реакцию Круглова. Но наивность профессора простиралась дальше его неосведомлённости в области политических реалий и положений дел в стране. Валерий Степанович до последнего момента надеялся, что редакция как минимум попытается объяснить свою позицию, внятно и аргументированно. Но в новой статье всё тот же, судя по стилистике, неизвестный пасквилянт, распаляясь, продолжал гнуть свою линию про агентов США, к которым теперь добавились ещё и «моссадовцы»! Кукушкин лишился дара речи: автор призывал православную общественность обратиться с открытым письмом к президенту Кнутину и потребовать у него взять расследование трагедии под личный контроль. Валерию Степановичу стало дурно, он потёр виски. Такой наглости он не ожидал даже от патриотической прессы. Профессор позвонил в редакцию, представился и, еле сдерживая себя, чтобы не наорать на секретаршу, попросил соединить с Кругловым. До боли знакомый тонкий, как волос, голосок в трубке сообщил, что главный в Москве и будет через пару дней, но есть возможность поговорить с его замом – Горкиным. Кукушкин согласился. Раздалась поднадоевшая босанова, португалка зашептала свои сальности, щелчок – и на том конце из небытия выплыл строгий баритон. Кукушкин напомнил о себе и предупредил зама, что подаёт на редакцию в суд. Возникла пауза, баритон дрогнул, теряя деловитость. Горкин попытался что-то возразить, но лишь окончательно утратил лицо, и профессор вежливо с ним попрощался. «Теперь всем придётся рассказать о случившемся, – размышлял Кукушкин. – Но так даже лучше. И вообще, чего я боюсь? Это им надо бояться! Им нужно, чтобы я молчал, а мне нужна публичность! Об этом надо в голос кричать! В голос!» Кукушкин злобно ликовал, да так, будто уже выиграл процесс, хотя на самом деле даже и не представлял ещё, на чём будет строить свою позицию в суде.
Глава VI. Человек без лица
В течение следующих суток профессор тщательно продумывал свою тактику на предстоящем суде. Надо было разобраться, как себя вести и что говорить. Ни коллег, ни родных в то, что случилось с ним в Москве, Валерий Степанович пока не посвятил – ждал удобного момента.
День, однако, снова выдался морозный и ясный. Воздух был свеж и прозрачен; снег вкусно хрустел под ботинками, зазывно искрясь и маня. Хотелось жить и творить, поэтому мысли о неотвратимом процессе незаметно отошли в сторону. Идя на работу под остекленевшими берёзами, печально склонившимися над дорожкой, профессор повеселел и стал на мотив «Крыши дома» Антонова напевать такие строчки:
«Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь;
Его лошадка, снег почуя,
Плетётся рысью как-нибудь,
Плетётся рысью как-нибудь…»
Во время обеденного перерыва Кукушкин отправился в столовую, снова что-то мурлыча себе под нос.
Встав в очередь к кассе, Валерий Степанович взял оливье и рассольник, но не на шутку задумался над вторым. Мясо с луком он не любил, а котлеты на сей раз были какие-то странные. В конце концов, из двух зол было выбрано меньшее, и Кукушкин уже хотел попросить повариху – хорошо знакомую ему дородную розовощёкую добрую женщину Зину – положить ему «котлетку с пюрешкой», как вдруг за спиной чей-то негромкий, но внятный и твёрдый голос произнёс:
– Не рекомендую…
Профессор вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял строгий молодой человек лет тридцати в сером пальто и с такой же внешностью. Особых примет, кроме острого лица, неестественно тонких губ и холодного взгляда, твёрдого, как решение партии, незнакомец не имел. Это был человек из толпы, плоть от плоти людского потока, воплощение усреднённости – средний рост, средний вид, да и образование, должно быть, тоже среднее. Его пустое, как нетронутый лист, лицо совершенно ничего не выражало и не отражало, не давая возможности понять или хотя бы предположить, чего хочет этот странный гражданин, от которого за километр сквозило чем-то казённым, дежурным и неуютным. Кукушкин невольно поёжился.
– Вы что, пробовали? – спросил он.
