скачать книгу бесплатно
– Ну, па-ап…
– И не папкай мне! Теперь каждый день буду тебя встречать…
– Да меня ребята засмеют! Ты меня это… дискредитируешь…
– Чего-чего я делаю??
– Дискредитируешь, говорю, в глазах ребят – вот чего!
«Вот засранец, – не без доли восхищения подумал Валерий Степанович. – Смотри, какие слова знает!» Но вслух произнёс другое:
– Толик, не пререкайся с отцом! Лучше бы математику подтянул. Всё, в четыре подойду. Дождись меня!
Когда Люба узнала о злодее, она так перепугалась за сына, что попросила мужа вообще никуда не пускать Толика, пока бандит не будет пойман. Но Валерий Степанович её успокоил, пообещав каждый день сопровождать сына в школу и обратно. Толик поначалу жутко смущался, но потом привык. Легенда о беглом злодее прижилась… Кукушкину, однако, легче не стало. Он был почти на сто процентов уверен, что зловещий визитёр прибыл из так называемой «конторы». Профессор мало что знал о спецслужбах и не имел к ним ни малейшего отношения, но какое-то смутное ощущение замыкающегося пространства и медленно наползающий страх, ранее совершенно чуждый Валерию Степановичу, подсказывали ему, что незнакомец с гипнотическими глазами не какой-нибудь актёр погорелого театра, нанятый газетчиками, чтобы запугать учёного, а самый что ни на есть настоящий сотрудник той самой структуры, которую многие боятся и ненавидят. Таких тяжёлых ледяных глаз Кукушкину ещё не доводилось видеть.
После той беседы, если, конечно, её можно таковой считать, у профессора ухудшился аппетит. По ночам он то и дело вскакивал в поту и крался на кухню, чтобы заглушить тревогу пятьюдесятью граммами «беленькой». Днём Кукушкину всюду мерещились два зорких глаза незнакомца – то за тонированным стеклом чьей-то машины у подъезда, то за мусорным баком, то за водосточной трубой. Он шарахался от каждой тени. Он стал нервным и раздражительным. Испугавшись за самочувствие мужа, Люба чуть ли не силком потащила его к психиатру. Им оказался молодой армянин с грустными глазами и мягким акцентом. Внимательно выслушав Любу, он задал пару вопросов Кукушкину, установил лёгкую астению, назначил адаптогены и посоветовал отдохнуть где-нибудь на юге, например в Крыму. Но профессор был слишком загружен работой, и об отдыхе не могло быть и речи. Понятно, что о суде с газетой Кукушкин теперь и не помышлял. Главное сейчас – прийти в себя. Как страшный сон вспоминал Валерий Степанович ту злосчастную встречу с незнакомцем. Впрочем, безликий так и не появился, и профессор понемногу успокоился. Более того, пошёл дальше, дав наконец Толику «вольную». Сей акт невиданного либерализма отец семейства прокомментировал незатейливо: преступника поймали. «Слава богу», – перекрестилась Люба, хотя верующей не была. Дома всё устроилось, но вот в душе Кукушкина начиналась какая-то странная химическая реакция, проверить которую формулами было, скорее всего, невозможно. Смутное недоверие и к сильным мира сего, и к СМИ вселило в учёного если и не глубочайшее разочарование, то бледную его тень. Как выяснилось, этого было достаточно, чтобы задуматься о том, как всё здесь устроено на самом деле. Логика включала цепную реакцию аналитического процесса; одна опасная мысль тянула за собой другую, та – третью и так далее… Валерий Степанович рассуждал: «Про Алёшу врали? Бесспорно! Но если лгут охранители святынь в низах, то почему бы ни солгать и тем, кто…» Но дальше Кукушкин думать боялся и гнал от себя химеру сомнений и все эмоциональные умозаключения.
Профессор с головой ушёл в работу. Только в ней находил он покой и осмысленность. Это было что-то вроде внутренней эмиграции человека, понявшего, что стена лжи крепче учёной лысины и правду найти не просто, а порой и опасно.
Газеты Кукушкин читать перестал, программу «Время» не включал – боялся. Валерий Степанович снова погружался в удивительный и таинственный мир цепочек ДНК и наследственных признаков. Он допоздна засиживался в лаборатории, вёл факультативы для студентов или устраивал научные беседы допоздна, пока вахтёрша не начинала с раздражением греметь ключами в коридоре, давая тем самым понять, что она в гробу видала всех этих тимирязевых.
26 января Кукушкин выступал перед студентами особенно горячо – это был день памяти академика Николая Вавилова – кумира Валерия Степановича. Тут, дорогой читатель, следует отметить, что Кукушкин был педагогом, как говорится, от бога. Уж чего-чего, а искусства подать материал так, чтобы это было по-настоящему интересно даже человеку, далёкому от науки, Валерию Степановичу было не занимать. Его глубочайшие познания в биологии, физиологии и генетике удачным образом сочетались с непревзойдённым талантом рассказчика. Любую даже самую унылую лекцию профессор умудрялся оживить уместными примерами из личной жизни или малоизвестными фактами биографий выдающихся учёных. Помнится, одно из первых своих занятий Кукушкин начал так:
– Итак, господа студенты, тема нашей сегодняшней лекции – «Законы Менделя» – родоначальника современной генетики и основоположника учения о наследственности (менделизма) … Кстати, известно ли вам, друзья, что Грегор Мендель, написавший труд принципиального значения о закономерностях моногенных признаков, происходил из небогатой семьи австрийских крестьян и был обычным монахом, чьи работы, к сожалению, так и не были оценены при жизни?..
Кукушкин был кладезем полезной информации. Не чурался он и дискуссий со студентами. Был, в частности, такой случай. Как-то профессор выговаривал одному непутёвому учащемуся за частые опоздания. Валерий Степанович ставил в пример старосту группы Маргариту Гвоздёву – отличницу и ударницу ГТО. Студент вяло оправдывался, что никак не может проснуться утром. Потому что он сова – и всё в таком духе. «Люди разные», – деловито подвёл базу студент.
– А вот тут позвольте с вами не согласиться, – подхватил профессор.
– В каком смысле? – не понял парень.
– В прямом. Когда идеалисты начинают размышлять о всеобщем равенстве и братстве, они не так уж далеки от истины.
– О равенстве? Типа как при коммунизме?
– Некоторым образом.
Студент презрительно хмыкнул:
– Ну, не знаю…
– Вы так считаете? А вы, к примеру, знаете, что два совершенно случайных человека, вне зависимости от пола, расы и вероисповедания, разделяют между собой 99,9% одинакового генетического материала и отличаются друг от друга лишь на 0,1%?
Студент задумался. Словом, у профессора на лекциях было интересно. Кто-то даже пошутил, что на выступления Валерия Степановича следовало бы продавать билеты. И это была чистая правда – народ валил на Кукушкина, как на концерт заезжей рок-звезды, с той лишь разницей, что на кафедре Валерия Степановича никто не визжал и не жёг файеры… Вот и в этот раз, несмотря на то что длился доклад больше часа, рассказ о судьбе прославленного генетика вышел далеко за рамки обычной лекции и углубился в повествование о ранних годах учёного, о его пути и о взаимоотношениях с советской властью. Лекция вышла живой и крайне увлекательной. Потом студенты долго задавали вопросы преподавателю, и Валерий Степанович с удовольствием на них отвечал. Все были в восторге… А после, погружённый в свои мысли, уставший, но счастливый, профессор возвращался домой по тёмным улицам Ленинска. Теперь голова его была занята исключительно проектом. Валерий Степанович мечтал поскорее воплотить дерзкий замысел в жизнь и заткнуть всех скептиков за пояс. О да! Он уже видел это убитое, окаменевшее лицо Смелянского, растоптанного известием о благополучном завершении Проекта «О»! Профессор витал в эмпиреях. Боже, какое же это было блаженство – парить!.. «Мимо ристалищ, капищ, мимо шикарных кладбищ…» – в такт шагам бубнил себе под нос профессор, когда чья-то тень метнулась вдоль стены, что-то тяжёлое опустилось на затылок Валерия Степановича, и учёный, охнув, растянулся на заледеневшем асфальте…
Глава VII. «Орлёнок, орлёнок, мой верный товарищ…»
Мороз крепчал, а народ всё прибывал и прибывал. Глухая непрерывная река, впадающая в тревожное людское море, густое, чёрное море, разбавленное вспышками заиндевелых гвоздик. Давка на Большой Дмитровке, толпы народа на Кузнецком мосту; Театральный проезд забит до Лубянской площади. Нервное топтание. Всхлипывания и пар. У Колонного зала Дома Союзов бойцы ФСО с пустыми, как тара, лицами, звонко лязгая затворами в морозной тиши, мягко, но настойчиво придерживают людей. Рота почётного караула синхронно, как на Олимпиаде, железно, как на параде, гулко вбивает каблуки в заледенелую, остановившуюся планету. Общественники хмуро несут цветы и речи. Народ, вытягивая шеи, медленно просачивается к эпицентру главного события. В каждом робком шаге граждан сквозят тревога и надлом. Их вытянутые лица белее зимы, а истоптанный снег под ногами – чернее солдатской кирзы. И горят глаза, и неумолим поток, и пылают гвоздики…
Начинается прощание. Внутри, в голове процессии – чета Кукушкиных с погасшими лицами; за ними бледный Седых, рыдающий в голос Смелянский с супругой, закусившая губу лаборантка Синичкина, пара членов правительства, мэр Москвы с супругой, несколько растерянных сотрудников РАЕН, трое генералов, в такт тяжёлой поступи покачивающих опавшими щеками. Изображая скорбь, премьер Мишуткин украдкой делает задумчивое «селфи» на фоне всхлипывающей толпы. Все ждут президента, но он, как обычно, задерживается и просит начинать без него…
Кого только нет в этой печальной процессии! Вот маститые биологи, вот директоры федеральных телеканалов!.. А вот гуттаперчевые и бойкие представители Общества йогов России, спортсмены-разрядники, дышащие здоровьем, патриоты, отдающие перегаром, бородатые славянофилы и несколько облысевших либералов. Ковыляют инвалиды и ветераны, ползут чахлые стайки интеллигенции с перхотью и диоптриями, идут делегаты съезда партии «Великая Россия», не по сезону одетые врачи и учителя с куцыми букетиками подмёрзших цветов, байкеры с хоругвями наперевес, дальнобойщики со щетиной и каменной усталостью в глазах, профсоюз работников ЖКХ и их запуганная среднеазиатская рабсила в комбинезонах цвета пожара в джунглях, оперативно согнанная со строек и свалок страны под страхом депортации. Гордо пестреют «георгиевками» «молотовцы», тихо плачут заупокойную верующие старушечки в чёрных треугольниках платков, им на пятки наступают организованные группы школьников – пионеров-ленинцев с портретами Кнутина, Кукушкина и Сталина – вереница детских скучающих физий цвета жёваной туалетной бумаги с застывшим вопросом: что мы делаем здесь?.. И, конечно, простые люди, взволнованные и подавленные… Много людей. Гигантское море, разбитое на потоки, текущие по серой онемевшей Москве…
ФСО уже начала пропускать народ к телу. Суровые шеренги Нацгвардии блюдут порядок. У длинноногого солдата почётного караула, пафосно, как на фотоснимке, замершего на месте и устремившего бессмысленно-казённый взор в холодное небо столицы, на бархатной подушечке трогательно сияют знаки и награды усопшего. Дежурные речи премьер-министра, директора института и академика Смелянского уже закончились. Народ стал просачиваться сквозь рамки металлодетекторов, не дыша огибал утопающий в цветах гроб и тёк к выходу…
Кукушкин отошёл в сторону и почему-то долго мешкал, не решаясь подойти к покойному. Что-то его останавливало, и он, потея, подпирал колонну в углу, пока, наконец, какой-то «молотовец», шагая мимо, не задел его плечом, вытолкнув Валерия Степановича на линию огня телекамер. Всё разом смолкло. Погасли горделиво реющие волны «георгиевок», утихли плач и молитвы чёрных косынок. Люди стали оборачиваться на Валерия Степановича. Сотни глаз жгли профессора испытующими взорами. Кукушкин шумно сглотнул и приблизился к гробу. Но когда он наклонился над усопшим, то увидел себя…
Валерий Степанович, вскрикнув, подпрыгнул на больничной койке как ошпаренный. Соседи, к счастью, продолжали спать сном праведников, только старый инженер-строитель, а ныне простой пенсионер Виктор Саныч, попавший в больницу с переломом шейки бедра, закряхтел во сне. Подушка профессора была мокрой от пота. Третьи сутки лежал он в старой областной больнице. Третьи сутки вскакивал от возобновившихся ночных кошмаров. Это тревожило профессора. Он взбил подушку и лёг на спину, подслеповато уставившись в потолок. Сон не шёл, и Валерий Степанович по обыкновению своему погрузился в воспоминания. Ночной автомобилист, пронёсшийся за окном по пустынной улице, на миг озарил спящую палату бледно-лунным светом фар, вырвав из небытия два тополя за окном, что тенями тянулись по полу к самой шее профессора, будто грозя задушить его. Но вот гонщик скрылся, свет погас, и ожившие чудища вновь канули в бездонный мрак ночи.
Пытаясь уснуть, Кукушкин стал вспоминать, как оказался в больнице. Говорят, на него напала шпана в переулке, огрели по затылку и сняли часы – Любин подарок. Профессор упал и потерял сознание, а дворник-китаец увидел его и вызвал скорую. Врачи нашли документы и связались с женой… Ближе к утру Люба влетела в палату, бледная и напуганная, и Кукушкин всё утешал её, извиняясь за часы, а она только плакала да причитала…
Когда жена ушла, в палату, ударившись о тумбочку, вошёл ужасно неуклюжий, суетливый юнец с пушком над верхней губой. Представился следователем из ОВД. «Выпускник», – подумал Кукушкин. Паренёк начал расспрашивать профессора о нападавших, но Валерий Степанович, естественно, ничего не мог сказать. Следователь приуныл. Профессор виновато улыбнулся и развёл руками: дескать, ничем не могу. Паренёк тяжело вздохнул, оставил на всякий случай свою визитку и, стукнувшись о спинку койки, пожелал всем скорейшего выздоровления и покинул палату. «Приятный малый», – подумал профессор.
Ближе к полудню к профессору прибыла целая делегация из пяти студентов во главе со старостой группы – Маргаритой Гвоздевой. Несли цветы и фрукты. Переживали. Валерий Степанович, признаться, начал понемногу уставать от посетителей. Но после полудня навестить руководителя пришли взволнованные коллеги по НИИ. Предводительствовал активно клубящийся МНС Петя Чайкин. Его было слишком много. Он охал и ахал. Он вскакивал и садился. Он заламывал руки и восклицал: «Что с вами сделали эти негодяи!» Его товарищ – кандидат наук Фима Орлов, грузный и медлительный молодой человек, скупой на жесты и привыкший взвешивать каждое слово, – уравнивал баланс сил, аккуратно беря коллегу за полу больничного халата, когда тот в очередной раз взмывал к небу в порыве эмоций. А в уголку, опустив очи долу, скромно алела красавица-лаборантка Света Синичкина. Сосед Кукушкина по палате – двадцатитрёхлетний фанат тевтонцев и прочей древнегерманской тематики, студент Макс, попавший в аварию по дороге в Ленинск, – сразу заёрзал под гипсом всем своим существом.
– Это кто ж такая, а, Валерий Степанович? – нарочито громко вопрошал он из-за плеча профессора, не обращая ни малейшего внимания на немного растерявшихся спутников девушки. – Майн готт! Я ослеплён! Как вы аристократично бледны! А знаете, мы могли бы создать неплохой тандем – я ведь тоже голубых кровей. Да-да, не смейтесь! И не судите, прошу, по внешнему виду… Холод, голод и лишения довели меня до столь плачевного состояния, милая фройляйн…
– Я бы сказал, превышение скорости во время гололёда, – вставил Кукушкин.
– Не соглашусь! – ринулся в полемику юноша. – Вожу я как бог. Но тут, видимо, сама стихия вынуждена была вмешаться, дабы проверить меня на выносливость…
– Болтун! – отмахнулся Валерий Степанович. Света же, застенчиво улыбаясь, с большим интересом слушала трепотню Макса, и тот, заметив, как горят её глазки, распушил перья.
– Но неисповедимы пути Господа, милая фройляйн – не попади я в эту чёртову аварию, я бы не встретил вас, – и юноша, томно глянув на девушку, вогнал её в краску.
– Не смущайте мою студентку, лордскнехт Самарский, – шутя пригрозил Кукушкин.
– Боже упаси! Просто я к тому, что любая борьба, друзья мои, должна быть чем-то оправдана и вознаграждена. Ибо, как говаривал мой прапрапрадед, что был конюхом у одного герцога и даже получил от него за добрую службу дворянский титул: «Nur der verdient sich Freiheit wie das Leben, der t?glich sie erobern muss», что в переводе на мокшанский означает: «Дорогу осилит непьющий!»
Присутствующие добродушно рассмеялись, а Валерий Степанович в меру ехидно напомнил:
– Не соблаговолите ли представиться, ваша светлость?
– Ах да! – опомнился Макс, приглаживая свои всклокоченные русые пряди и слегка кланяясь. – Entschuldigung! Честь имею – Максимилиан Отто Фон Дуденгоффен, или просто Макс. А вас как величать, фройляйн?
– Светлана, – потупила взор девушка и вдруг тихо, но внятно добавила: – Вы что-то говорили про тандем? Идея прекрасная, но, по-моему, один в России уже есть. Ваша светлость.
Пока Макс соображал, как бы пооригинальнее ответить, профессор сказал, посмеиваясь:
– Видите, господин студент, какая у меня интересная молодёжь! Кстати, Светлана, – повернулся он к девушке, – знакомьтесь: этого фантазёра зовут Максим Дуденков. Студент-филолог, начинающий германист и трепач, каких поискать. Вот, приехал из Самары маму навестить, – Валерий Степанович кивнул на загипсованную правую ногу парня. – Поспешил, называется…
– Искренне сочувствую, – тихо сказала Синичкина.
Макс зарделся, а Кукушкин по-отечески похлопал парня по плечу.
– На вот, майн фройнд, погрызи, – и протянул студенту яблоко.
– Данке, – улыбнулся Дуденков и, наклонившись к самой ладони профессора, широко раскрыл рот, зажал челюстями фрукт и поковылял на костылях к своей койке и приземлился на неё, поя пружинами.
– Балагур! – с долей некоторого восторга заметил Валерий Степанович. Как бы в подтверждение этой характеристики и для усиления эффекта Дуденков снова поднялся и, опираясь на костыли, поклонился почтенной «публике». Всё это настроило гостей Кукушкина на весёлый лад, а Чайкин даже выдал пару недурных анекдотов. Максим в течение вечера посылал из своего угла пылкие взгляды Светлане, одновременно смачно грызя яблоко и улыбаясь.
Ближе к вечеру зашёл академик Смелянский. Передавал наилучшие пожелания от директора, был крайне взволнован и желал профессору скорейшего выздоровления. Его слова показались Валерию Степановичу искренними. Кукушкин был удивлён и растроган.
На другой день снова прибыл парнишка-следователь. Но Валерию Степановичу нечем было его порадовать, и молодой Пинкертон ушёл ни с чем, столкнувшись в дверях с медсестрой.
А ещё через сутки в палату ворвалась какая-то нахрапистая рыжая девица с пирсингом и самомнением. Кукушкин почему-то сразу почуял неладное. Макс и Виктор Саныч были поглощены игрой в шахматы, но и они оторвались от своих многоходовых комбинаций и тайком наблюдали за очередным странным посетителем профессора.
– Корреспондент Татьяна Троллина, газета «Самарская губерния», – с порога выпалила девушка. – Как вы себя чувствуете, профессор?
– Терпимо, спасибо. А кто вас…
– Вопросы позже.
Троллина полезла в сумочку и достала диктофон.
– Это ещё зачем? – встревожился Кукушкин.
– Для статьи. Валерий Степанович, расскажите, как произошло нападение? На вас ведь напали, да?
– Не буду я вам ничего говорить!
– Почему?
– Я не сотрудничаю с прессой, – заявил профессор.
– И давно? По какой причине?
– Не важно, – отмахнулся Валерий Степанович. – Не сотрудничаю, и всё.
Троллина пожала плечами.
– Но, профессор, читатели хотят знать…
– Читатели? – Кукушкин презрительно хмыкнул. – Не смешите меня, барышня! Интеллекту ваших доморощенных аналитиков можно доверить разве что оценку сплетен у подъезда…
– Зря вы так, – обидчиво произнесла журналистка. – Мы о многом пишем, в том числе о региональной политике, о разных ЧП. Вообще, у нас богатая тематика и широкая палитра мнений. Вчера, кстати, вышла большая статья о подготовке к празднованию юбилея президента.
– Вот и славно! О нём и пишите…
– Но у меня редакционное задание – написать про вас!
– Простите, ничем не могу помочь…
– Почему вы упрямитесь, не пойму! Мы могли бы создать необходимый общественный резонанс, ускорить процесс поимки преступников.
– Не надо никакого резонанса, я не хочу, – занервничал Кукушкин. У него начала болеть голова.
– Вы что, не хотите, чтобы полиция их нашла? Или, может, догадываетесь, кто это был? А, Валерий Степанович?
«Вот заноза, – с раздражением подумал Кукушкин. – Как бы от неё избавиться поскорее?»
– А, может, вас кто-то запугал? – щёлкает диктофоном нахальная девица.
– Да прекратите вы!
– Да на вас лица нет! Нет, кто-то вам всё-таки угрожал, я же вижу, – Троллина лукаво прищурилась. – Кто? Бандиты? Полиция? ФСБ?
Услышав зловещую аббревиатуру, Кукушкин побелел.
– Ага, угадала?! – обрадовалась журналистка. Голова у Кукушкина уже гудела, как огромный медный колокол. Ему стало дурно.
– Девушка, уйдите, я прошу…
– И не подумаю! – последовал дерзкий ответ. – Раз тут спецы замешаны – это «бомба»!..
– Да какие ещё спецы! Я не буду разговаривать! Мне плохо!
– Ну, Вале-е-ерий Степанович…
– Сударыня, – подал возмущённый голос Виктор Саныч, – вас же попросили уйти. Будьте любезны, покиньте палату.
– Фирштейн, фройляйн? – подключился Максим, приподнимаясь на одном костыле, а второй угрожающе беря за ножку.
– Так, вот только без этого! – вскочила Троллина. – Всё, я ухожу…
Девушка нервно запихнула диктофон в сумочку и быстрым шагом покинула палату, фыркнув:
– Психи…
– А вы популярны, профессор! – съязвил Макс. – Вон какими толпами ходят. Как к Ленину…
– Типун вам на язык! – отозвался Кукушкин.
– Простите, я не это имел в виду… А девица – стерва. Хотя фигурка ничего себе… Но характерец… А ещё говорят: женись. Ага, щас! Вот попадётся такая вердаммтер шуфт – и вся жизнь под откос!..
– Тоже мне знаток дамских струн, – хмыкнул Виктор Саныч. – А как же любовь? Полюбишь – по-другому запоёшь. Вот я со своей Томкой тридцать лет бок о бок прожил. А, между прочим, характер у неё был, мягко говоря, тоже не сахар: у неё бабка по материнской линии казачкой была, мать – татарка, а отец – юрист… В общем, трудно было, а друг без друга всё равно не могли. Я ей из командировок не письма – романы писал, а она мне – стихи. Вот так.
– Ого! А почему – была? Ушла?
– Ушла, – глухо проговорил Виктор Саныч.
Максим осёкся и покраснел.
– Простите, я не понял…
– Ничего.
– И всё-таки… – подбирался к понравившейся теме Дуденков. – А если это привычка?
