скачать книгу бесплатно
– Имел несчастье, – ниточки бледных губ незнакомца слегка выгнулись в дугу полуулыбки. – Не уделите мне пару минут, профессор? Нам надо поговорить.
Валерий Степанович почувствовал смутную тревогу.
– Простите, с кем имею честь? – спросил он.
– Неважно.
– Вы наш новый сотрудник?
– Сотрудник, – кивнул незнакомец, – да не ваш. Давайте сядем вон за тот столик у окна.
– Подождите, но…
– Не задерживайте очередь, Валерий Степанович, – мягко, но настойчиво порекомендовал незнакомец, кивнув на прибывающих коллег Кукушкина, которые из вежливости терпеливо ждали, пока профессор закончит беседу. – Я вас жду, – сказал незнакомец.
Кукушкин рассеянно кивнул, взял стакан компота и поспешил рассчитаться с кассиршей. Нехорошее предчувствие посетило Валерия Степановича. Заплатив, профессор поспешил к столику у окна, где его поджидал таинственный гражданин.
– Извините, – начал он, присаживаясь, – вы так и не представились…
– Боюсь, моё имя вам ни о чём не скажет. Так что не будем терять времени.
– Но я могу хотя бы…
– Сядьте, – в голосе незнакомца зазвенел металл. По спине у Валерия Степановича пронеслась ватага мурашек. Он решил подчиниться.
– Вот и славно, – снова ледяная полуулыбка гнёт губы незнакомца в дугу; змеиный взгляд его пригвождает профессора к стулу. Кукушкин шумно сглатывает.
– Скажите, Валерий Степанович, вы любите фильмы про шпионов?
– Что, простите? – у Кукушкина вытянулось лицо.
– Любите, знаю. А вы за кого? За шпиёнов, небось, а? Ну, признайтесь, – хитро прищурился безликий.
– Я не понимаю…
– За шпионов, – отмахнулся незнакомец. – Все вы – за шпионов.
– Извините, я бы хотел…
– А я вот всю жизнь по ту сторону баррикад, – продолжал свой чудной монолог собеседник. – Всю жизнь…
– Сочувствую, но…
– Всю жизнь, профессор! А всё почему, спрашивается? А потому, что я с детства не терплю врагов и предателей…
– Я вас понимаю, – участливо пролепетал Кукушкин, – но всё же…
– …и борюсь с ними, – продолжал незнакомец, – по мере своих скромных сил и возможностей. Вы, кстати, знаете разницу между врагом и предателем?
Голос зловещего гражданина постепенно твердел, взор холодел. У Кукушкина на лбу робкой росой выступил горячий пот. Он пожал плечами.
– Я объясню. Ну, например, кто-то ещё вчера был паинькой, а сегодня уже корчит из себя буревестника новой революции. Как некий господин Чагин, о котором вы, наверно, слыхали…
– Чагин? Что-то слышал, но…
– …А кто-то мнит себя носителем высшей истины, мессией и возносится в такие выси, где простому смертному делать нечего. И если первый – предатель, продавший родину за тридцать сребреников, то второй – просто враг…
Валерий Степанович заёрзал. Эта риторика и интонация показались ему страшно знакомыми. Немного покопавшись в памяти, он вспомнил, что именно такой была стилистика статей про Алёшу Никифорова!
– Что-то не соображу, к чему вы клоните? – осторожно спросил Кукушкин.
– Как? Неужели не ясно?
– Не совсем…
– Ну, я же сказал: враги и предатели, – голос, леденея, впивался Кукушкину в уши. – Предатели – это отступники, а враги… – незнакомец задумался. – …а враги – это… это просто враги.
– То есть?
– Жидомасоны, либерасты, подрывные элементы и, конечно, говнонации, – безликий вдруг ощерился, и тусклые нити бескровных губ вытянулись в подобие улыбки, а взгляд напоминал два дремучих сверла, что с безжалостным упорством сантиметр за сантиметром ввинчиваются в Кукушкина.
– Кто?! – не понял профессор.
– Дед Пихто! – сверкнул глазами незнакомец. – Интеллигентская вошь, вроде тебя. Чё вылупился?
Валерий Степанович поперхнулся слюной.
– Что, чмо, сопля не в то горло попала? – ухмыльнулся собеседник и, побагровев, снова устремил свои лютые свёрла вглубь Кукушкина. – Ну-ка, в глаза смотреть! В глаза, я сказал!
Белее салфетки, профессор, мелко позвякивая, как старый польский сервант, тупо уставился на незнакомца, пытаясь исторгнуть из себя хотя бы звук, но, пуча ошалевшие глаза, лишь беспомощно хватал густой воздух столовой перекошенным ртом.
– Так. Отвечать на вопросы, – продолжал ментальную экзекуцию безликий, – зачем устраивал провокационные звонки в редакцию «Ленинских известий»?
– Кхе-кхе… Провокационные звонки?? Я… кхе… я просто хотел, чтобы люди узнали правду…
– Чё ты лепишь, падла? Какую правду?
– Про Алёшу Никифорова, – пробормотал Кукушкин.
– Какого, на хер, Алёшу? Куда ты лезешь, дятел сельский? Это же политика!
Валерий Степанович глупо моргал в ответ.
– По роже вижу – не понял ни хрена. Объясняю для тупых, слабослышащих и шибко борзых…
Придвинувшись поближе к столу и понизив голос, незнакомец начал медленно и внятно объяснять, что к чему, окончательно пригвоздив Кукушкина взглядом к спинке стула. Профессор всё больше напоминал кролика, загипнотизированного удавом. На лицо зловещего гражданина легла косая тень. Он стал говорить не громко, но чётко и твёрдо, с медитационной монотонностью держась на одной ноте, так, чтобы каждое слово отпечатывалось в сердце Кукушкина, вонзалось в память, впивалось в самый изнурённый мозг профессора, и без того готовый разлететься на атомы.
– Давка у храма была спровоцирована агентами Госдепа под контролем Израиля, о чём журналист «Ленинских известий», проведший специальное расследование и, кстати, награждённый недавно орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени, честно поведал читателям. И наша организация не позволит подстрекателям вроде тебя очернять нашу прессу, внося смуту в умы россиян. Ущучил, профессор?
Кукушкин послушно кивнул, а безликий вдруг уставился в окно, и серость каменного его лица едва заметно тронула жизнь. На губах чуть заискрилась улыбка.
– А денёк-то сегодня какой! Сказка, а не денёк, а, профессор?
Валерий Степанович машинально глянул в окно на сверкающий снег, бегущих прохожих и залитую солнцем улицу. Много бы он сейчас дал, чтобы оказаться там, за стеклом, где можно кануть в толпе, скрыться из виду, выпасть из реальности, исчезнуть и больше не сталкиваться с этим ужасным человеком, если он, конечно, человек.
– Обожаю русскую зиму! Просто обожаю! – театрально заходился безликий. – Этот размах, этот простор!.. Как там у классика нашего?.. «Зима! Крестьянин, торжествуя…» Как дальше-то, не помнишь? – Кукушкин онемел. – И я забыл! Ну, не важно… Глянь, профессор, сколько нынче снега навалило! «Мороз и солнце, день чудесный…» М-да… Красотища! А ребятишкам-то какое раздолье теперь! Хошь в снежки играй, хошь – с горок сигай… Я вот тоже иной раз думаю, а не тряхнуть ли стариной? Серьёзно! Так и подмывает. Бывает, иду домой из управления и страсть как хочется вместе с ребятнёй да с горочки – э-э-эх!.. Но тут вспоминаешь про заботы, про работу, про грехи наши тяжкие – и уже как-то не до веселья… Но душой я молод и юн. Мне как-то одна цыганка на вокзале нагадала вечную душевную юность. И вечную радость. И вечный бой! – и безликий опять искупал Кукушкина в ледяной белизне своей предательской улыбки. И по серой плоскости лица заелозили узкие нити губ, вяло рождая гримасу деланной радости. Внутри у Кукушкина всё похолодело. Он сидел без слов и движения, как истукан.
– Н-да, о чём это я?.. Ах да! Ребятишки, цветы жизни!.. – в который раз заработали упрямые свёрла глаз, и мёртвая тень легла на лицо визитёра. – Когда там твой ублюдок из школы возвращается? Через пару часов, да? Ага. А домой как пойдёт – через сквер, как обычно, или к комбинату свернёт? Ну, конечно, к комбинату! Там же горка есть! Сейчас там вся детвора соберётся. Правильно! Грех в такую погоду дома сидеть!
У профессора потемнело в глазах. Он почувствовал, как земля уходит из-под ног. А экзекутор продолжал свою медленную пытку.
– Горка – это прекрасно! Просто замечательно! Вот под горочкой я, пожалуй, его и подожду. И башку откручу, ладненько? – безликий запредельно нежно улыбнулся Валерию Степановичу. Весь мир погас, превратившись в непролазно-густую серую кашу, сквозь которую страшно и жадно глядели на несчастного профессора два глаза, два смертоносных сверла. И ещё губы, омерзительно тонкие, змеистые, жестокие, танцующие дьявольский танец, живые и лживые губы, смеющиеся надо всем вокруг, уверовавшие в свою власть и безнаказанность. Скольких сгубили они одним коротким приказом!.. Профессор почувствовал, что теряет сознание. Неимоверным усилием воли он взял себя в руки и надломленным, не своим голосом прошептал:
– Не надо… я прошу…
– Чё ты там гундосишь? Не слышу ни хрена…
– Не трогайте сына, умоляю!
Жуя зубочистку, безликий вальяжно откинулся на спинку стула.
– Оба-на! Гляди, какие слова вспомнил! «Умоляю»… Этак к концу беседы на французский перейдём. Ву компро ме, ле профессор? Ну, умоляй меня, Кукушкин!
– Только не сын!.. – трясся бедный Валерий Степанович. – Пожалуйста… Всё что угодно…
– Прямо-таки всё? – оживился истязатель. – Гм… Дай подумать… Слушай, а давай ты на колени встанешь прямо посреди этой сраной столовой, а? Должны же враги родины платить за свои преступления!..
– Что?
– То! Искупить, говорю, готов?
– Как?
– Кровью! Как…
Профессор поднял на безликого полные муки глаза.
– Зачем вы это делаете?
– На колени.
– Не надо…
– На колени, гнида!
Кукушкин начал медленно, как тесто, оседать на пол.
– Хватит! – незнакомец подхватил Валерия Степановича под локоть. – Сядь на место, дятел. Люди оглядываются…
Профессор без сил шлёпнулся на стул, опустив глаза. Слова незнакомца отдавались в голове гулким эхом. Что-то жгло щёки Кукушкина. Он провёл дрожащей ладонью по лицу и понял, что это слёзы.
– Хочешь, спасти своего засранца? – спросил безликий.
– Умоляю…
– Хорош ныть! Значит так, ты прекращаешь своё расследование и больше никуда не названиваешь. Никаких судов, понял? Сиди в своём НИИ, скрещивай полудохлых кур и молчи в тряпочку. Ты меня услышал, профэссор?
Кукушкин молча кивнул.
– Вот и чудно, – ощерился незнакомец, вставая. – Да, пока не забыл… О нашем разговоре никто не должен знать. Если коллеги поинтересуются, кто приходил, скажешь, мол, старый приятель… Не заставляй меня возвращаться – плохо кончится. Да подбери ты сопли, пока они в тарелку не упали!
С этими словами безликий взял компот профессора, смачно причмокивая змеящимися губами, сделал большой глоток и шумно выдохнул.
– Хху-у… Так… Считаю проведённую с тобой профилактическую беседу законченной. Надеюсь, стороны пришли к консенсусу?
Валерий Степанович опять кивнул, глядя в пол.
– Замечательно! Не провожай меня, не надо, – усмехнулся безликий, вытирая рот бумажной салфеткой. Когда Кукушкин, набравшись храбрости, поднял многострадальную свою плешь, стерпевшую за один сегодняшний день унижений и ужаса больше, чем за всю прежнюю жизнь, то, к удивлению своему, заметил, что мучителя и след простыл! Валерий Степанович помотал головой. Перевёл дыхание. Пытаясь собраться с мыслями, пожевал кусок хлеба без выражения лица… Гипноз незнакомца понемногу таял, но дрожь в членах всё ещё жила. И тут его словно молнией ударило – Толик! Валерий Степанович принялся звонить сыну на мобильный. Тот был на уроке, и потому звонок отца ввёл его в лёгкое замешательство: в трубке было слышно, как сын просит учительницу разрешить ему выйти в коридор.
– Пап, у меня ж урок! – раздался недовольный голос сына.
– Так, слушай внимательно! После занятий сразу домой, слышишь? Никаких горок!
– Да я и не собирался…
– Это почему? – удивился отец.
– Так у меня ж факультатив сегодня. По истории, забыл?
– Ах да!.. Чёрт, – воскликнул Валерий Степанович. – И когда закончите?
– Часа в четыре, думаю. А что?
– Ничего. Потом домой без всяких-яких, понял?
– Но…
– Хотя… лучше будет, если я сам тебя встречу.
– Зачем?
Отец замешкался.
– Зачем, зачем… Затем! Преступник сбежал особо опасный!
– Да ладно! – с восторгом взвизгнул Толик. – Серьёзно? А что он натворил?
– Вопросы глупые задавал! Чему ты радуешься, не пойму? Значит так, к четырём подойду – чтобы ждал!..
