скачать книгу бесплатно
– Именно, – улыбнулся Кукушкин. – К счастью, ждать осталось недолго. Мне скоро позвонят…
– Когда? Через два месяца?
– Думаю, пораньше: я им понравился, – сказал, посмеиваясь, профессор.
– Вот так фокус! Чем же вы очаровали непоколебимых догматиков?
– Искренностью, – елейно улыбнулся Валерий Степанович.
– И скромностью, – ехидно добавил Седых.
– Естественно, – ещё слаще ощерился Кукушкин. – Но мы всё равно должны дождаться их решения.
Сергей Павлович подумал и произнёс:
– Ну что ж, подождём… Занимайтесь пока текущими делами, профессор. И зайдите в бухгалтерию. Вы не возражаете, если я проштудирую ещё раз сей дивный документ? – Седых кивнул на постановление.
– Да ради бога! – улыбнулся Кукушкин, суетливо снимая очки и чуть не кладя их мимо кармана пиджака.
– Что с вами? – пристально посмотрел на коллегу директор. – Вы не здоровы?
– С чего вы взяли?
– У вас усталый вид.
– Это с дороги, наверно… Я могу идти?
– Конечно.
Покинув кабинет директора, Кукушкин жаждал только одного – чтобы в лаборатории, куда он войдёт через пару минут, не начались расспросы о московской трагедии: Валерий Степанович не хотел ворошить пережитое и надеялся, что его коллеги, преимущественно молодые люди, не в курсе случившегося, поскольку интернета в Ленинске, как вы знаете, нет, а телевизора многие из них не смотрели с начала второго срока Кнутина. Валерий Степанович как огня боялся этой темы, хотя и догадывался, что когда-нибудь она всё же всплывет. И Кукушкину повезло: снова вокруг него зажурчал Чайкин, заалела в углу скромница Синичкина… Конечно, стали расспрашивать о поездке, и Кукушкин честно признался, что проект теперь «в руках Божьих» и, стало быть, надо подождать решения священников. Учёные воззрились на него, как на пациента Кащенко, и Валерию Степановичу пришлось долго и нудно объяснить, что он имел в виду…
Вечером, возвращаясь из института, Кукушкин вспомнил, что за всей этой суетой забыл утром купить «Ленинские известия». Это была старая профессорская привычка – читать свежие газеты и смотреть программу «Время». Во-первых, Валерий Степанович доверял отечественным СМИ, а во-вторых, он таким образом подчёркивал свою принадлежность к интеллигенции.
Газеты за стеклом сладострастно харкали в вечность леденящими кровь заголовками: «Бабушка-сексуальный маньяк», «Комсомолец-потрошитель» и «Оппозиционер Чагин: яд для бунтаря». Кукушкин вспомнил эту фамилию – о Чагине он пару раз слышал от студентов, обсуждавших острые политические моменты в курилке. Подойдя ближе, Кукушкин сразу заметил свежий номер «Известий» – он стоял в центре. На обложке была большая фотография какого-то ребёнка с магнетическим, непостижимо-синим взглядом. Профессор встал как вкопанный – сквозь мутное стекло киоска ему улыбался… погибший в московской давке мальчик! Тихо и светло глядел он, как живой, с того света в этот… Дрожащей рукой Валерий Степанович выгреб потные металлические десятки и, не считая, высыпал продавщице, попросив номер «…известий». Напялил очки. Развернул. Погрузился… То, что Кукушкин прочитал в статье, посвящённой московской трагедии, мягко говоря, повергло профессора в исступление, грубо говоря, прибило. Автором сего перла с кричащим заглавием «Очередная провокация Госдепа закончилась гибелью ребёнка!» выступал некий аноним из отдела журналистских расследований. Суть написанного сводилась к следующему: произошедшая у резиденции патриарха трагедия – чётко спланированная Госдепом США акция, призванная доказать, на сколько русский народ дремуч и сер и на что он способен ради поповских подачек… Валерий Степанович читал и не верил собственным глазам: «Гнусная провокация американских наймитов, создавших давку, в которой погиб пятилетний Алёша Никифоров, ярко демонстрирует беспомощность спецслужб США, утративших все рычаги воздействия на российскую власть и, видимо, в отчаяние совершающих подобные дикие телодвижения. Полностью деморализовавшиеся в тщетной борьбе за место под солнцем агенты Белого дома были вынуждены пойти на крайние меры…» Кукушкин протёр очки, снова открыл обложку, чтобы взглянуть на дату издания. Газета, естественно, была утренней, хотя… патетическая жёлчь автора напомнила учёному риторику пропагандистов тридцатых годов – тот же зубовный скрежет в каждой строке, та же слепая ярость к незримому «кольцу врагов», стремящихся всеми правдами и неправдами расколоть общество и уничтожить российскую государственность. Кукушкин продолжил читать: «…Конечно, – писал автор, – хочется верить, что шпионы не собирались направлять свою агрессию именно на этого мальчика, но ведь должны же они были отдавать себе отчёт, какие могут быть жертвы в столь многолюдном месте, если прокричать (на ломаном русском): „Сувениры раздают“?..» В Кукушкине вскипало негодование. Строчки запрыгали перед глазами, словно расстреливая профессора дробью букв в упор. Валерий Степанович стиснул зубы. «…И вот я хочу спросить: кто ответит за эту трагедию? Кто заплатит за жизнь ребёнка? Кто, в конце концов, пожалеет мать Алёши, оказавшуюся в психиатрической клинике? Кто поможет её старой матери, оставшейся без попечения дочери? Кто восстановит сломанные судьбы? Кто объяснит поджигателям и провокаторам, что Россия – мирная держава, не собирающаяся даже после таких инцидентов внедрять санкции против кровавого Вашингтона, хотя отдельных персонажей истории и следовало бы призвать к ответу? Кто скажет нам правду? Кто?..» – сыпал вопросами разгневанный автор. Валерий Степанович чувствовал, что у него начинает пошаливать давление и не худо бы принять таблетку. «…А в завершение, – писал аноним, – хочу пообещать, что ни я, ни мои коллеги из отдела журналистских расследований не бросим этого дела и будем неустанно следить за дальнейшим развитием событий вокруг московской трагедии. Зло должно быть наказано. Продолжение следует…»
«Вот сучий потрох!» – думал Кукушкин, в ярости комкая газету. И тут Валерий Степанович вдруг встал как вкопанный. «Минутку! Он сказал, что Алёшина мама попала в психиатрическую больницу? Не может быть!.. – учёного прошиб холодный пот. – Но ведь я видел это во сне!.. Я что, начал видеть вещие сны?!.. Да нет, чушь! Обычное совпадение, – успокаивал себя Кукушкин. – А вот в редакцию „…известий“ я завтра обязательно позвоню!»
Всю ночь Валерию Степановичу снились толпы озверевших бабушек-маньяков и комсомольцев-потрошителей с рычащими бензопилами. Проснулся он совершенно разбитый, но данное себе слово решил сдержать и в обед позвонил в газету.
– Редакция «Ленинских известий». Слушаю вас, – раздался в трубке нежный женский голосок.
– Здравствуйте! Я бы хотел с кем-нибудь поговорить по поводу опубликованной вчера статьи. Я могу обсудить это с вашим руководством?
– А что случилось?
– Изложенная в статье история, скажем так, не соответствует действительности.
– Хм… Но шеф сейчас на совещании, а зам в командировке… А кто автор и как статья называется?
– Автор, видимо, по причине природной скромности не указал своей фамилии. А статья – про давку у резиденции патриарха, где ребёнок погиб…
В трубке на мгновение образовалась напряжённая тишина.
– А из какого отдела?
– Из отдела журналистских расследований.
– Тогда я вас сейчас с их начальником свяжу, – сказала барышня. – Секундочку!..
Зазвучала усыпляющая босанова, и томный голос туземки страстно исполнил профессору что-то до смущения интимное. Слушая обволакивающие переливы португальской шепелявости, Валерий Степанович автоматически забарабанил в такт мелодии пальцами по столу. Продолжался концерт минуты две, потом раздался щелчок и прежний девичий голосок спросил:
– Аллё, вы ещё там?..
– Естественно.
– Вы знаете, – начала барышня извиняющимся тоном, – они сейчас работают над новым сенсационным материалом.
«Ага, – подумал Кукушкин, – над очередной бабушкой-маньяком…»
– Они что, всем отделом работают?
– Ну да. Вы не могли бы завтра перезвонить?
– Завтра? Ну, хорошо. Когда?
– Давайте часиков в пять, ладно? Они как раз закончат, думаю…
– Стахановцы прямо, – чуть слышно хмыкнул Кукушкин.
– Что?
– Хорошо, в пять так в пять.
– Тогда до свидания, – сказала девушка и повесила трубку.
Через сутки история повторилась, но на том конце провода была уже другая девица – обладательница дежурного, шероховатого и немного прокуренного голоса работницы ЖЭКа либо другой казённой организации, где, как известно, приходится работать не с людьми, а с населением, отчего и появляется в голосе некоторая грубость.
– «Ленинские известия». Слушаю! – проворчала девушка.
Кукушкин представился и попросил соединить с начальником отдела журналистских расследований. Девица что-то буркнула, но просьбу профессора выполнила. Зашелестела морской волной тёплая босанова, зашептала непристойности португалка… Через минуту трубка закашляла густым и крепко простуженным баритоном.
– Кхе-кхе… Отдел журналистских расследований. Я вас слушаю.
– Здравствуйте! Моя фамилия Кукушкин. На всякий случай добавлю: доктор наук, профессор. Я бы хотел поговорить с начальником отдела по поводу позавчерашней статьи о трагедии у Храма Христа Спасителя…
– Я… кхе-кхе… замначальника Печерский. А что, собственно, случилось?.. кхе-кхе-кхе…
– Да ничего особенного, ваш сотрудник написал глупость…
– Глупость? – спросил Печерский и громко высморкался.
– Вопиющая и к тому же крайне опасная, разобщающая и вносящая смуту в умы…
– Крайне опасная, говорите?
– Не то слово.
– Поконкретнее можно?
– Пожалуйста! Ваш журналист…
– Имя-то у него, надеюсь, есть? – перебил замначальника.
– Навряд ли, – парировал Кукушкин. – Люди, подобные этому борзописцу, давно утратили всё человеческое, начиная с облика и кончая именем. Так вот. Журналист ваш позволил себе извратить действительность до такой степени, что приплёл к трагедии теорию заговора…
– А-а, я, кажется, понял, о ком речь! – радостно воскликнул Печерский. – Простите. Продолжайте, пожалуйста.
– Чего продолжать-то? Ваш коллега придумал какой-то Госдеп США, чьи агенты якобы устроили давку, в которой погиб мальчик!
– То есть это неправда?
– Ахинея высшей пробы!
– Откуда вы знаете?
– Я – очевидец, – не задумываясь, выпалил Кукушкин и тотчас пожалел об этом, но было поздно.
– Ах, вот одо чдо! – прогнусавил Печерский и снова, как слон, затрубил в платок. – Понятно.
– Что вам понятно?
– То, что вы не совсем по адресу, господин… мнэ-э… как вас?..
– Валерий Степанович.
– Валерий Степанович? Ага. Ну, в общем, это не к нам…
– А к кому??
– Объясняю… кхе-кхе… Московская трагедия – дело первостатейной важности, вопрос политический, а такие дела находятся… кхе-кхе-кхе… полностью в ведении шефа. Так что, Валерий Степанович, вам лучше с ним поговорить.
Кукушкин чуть не проглотил трубку.
– Погодите! Вы что, хотите сказать, что этот пасквиль был инициирован вашим руководством?!
Печерский в ответ смачно чихнул.
– Будьте здоровы!
– Збазиба, – снова густо загнусавил замначальника, – ужасдно простужен… Дело это политическое, поскольку там фигурируют иностранцы…
– Иностранцы много где фигурируют, это ничего не значит! Вы мне докажите, что там были агенты Госдепа – тогда поговорим о политике…
– А чего тут доказывать! – усмехнулся Печерский. – Сейчас напряжённость по всем фронтам…
– Допустим. И что?
– Вы, профессор, как маленький, в самом деле! Политики последние лет десять, наверно, только в Думе нет. Звоните главному – вам всё объяснят.
– Минуточку! Но состряпали-то статью ваши сотрудники!
– Извините, меня начальник отдела вызывает, – и Печерский повесил трубку.
– Какого чёрта! – в сердцах воскликнул Кукушкин. Перезвонить он не решился, хотя и был зол. Поразмыслив немного, Валерий Степанович успокоился и решил продолжить свои попытки разобраться в произошедшем завтра. Однако тревожное предчувствие, только что поселившееся в нём, намекало, что эти его поползновения не сулят ничего хорошего. Почему – Кукушкин и сам не знал. Но отступать не желал. И не потому, что был отчаянным правдорубом, отнюдь нет, и вы, дорогой читатель, полагаю, в этом уже убедились, но политическая вакханалия на костях Алёши Никифорова была настолько кощунственна и аморальна, что профессор не мог молчать. Вся его гражданская сознательность впервые за сорок пять лет земной жизни отчаянно взбунтовалась против омерзительной газетной лжи. И ярость благородная вскипала всё жарче… К тому же Кукушкин был невероятно упрямым. И если говорил, что берётся за какое-то дело, это означило, что он обязательно доведёт его до конца; а если он надумал узнать, зачем журналистам из главной региональной газеты потребовалось врать, – будьте покойны, он выяснит и это. В достижении цели Кукушкин был очень упорным, даже мог иногда пойти на принцип, что совершенно не монтировалось с таким диаметрально противоположным его качеством, как тихий конформизм. Словом, Валерий Степанович был фигурой противоречивой, а такие, как правило, на определённом жизненном этапе чаще всего подвергаются душевному томлению и длительному самокопанию со всеми вытекающими из этого последствиями.
Спустя сутки учёный снова позвонил в редакцию «Ленинских известий». В трубке зажурчал голосок первой барышни, и Валерий Степанович немного воспрянул духом. Он напомнил о себе и снова попросил соединить с главным.
– Ой, он на пресс-конференции у мэра, – прощебетала барышня.
– А когда вернётся?
– Ну, потом фуршет будет…
– Сударыня, – устало вздохнул Кукушкин, – я третий день пытаюсь получить хоть какие-то комментарии от ваших сотрудников, и всё без толку!..
– Подождите, я вас сейчас с замом его соединю, он вроде на месте был…
Снова всплески босановы, жаркий шёпот португалки и всякие пикантности… Наконец в трубке раздался деловой мужской голос:
– Замглавного редактора Горкин. Слушаю вас.
Профессор представился и уже начал посвящать собеседника в суть дела, как тот вдруг его остановил:
– Нет-нет, это вам к шефу. Политика – его стезя. А я только кадрами занимаюсь да рубрику веду экономическую. Так что пардон!..
– Опять двадцать пять! – воскликнул Кукушкин. – Что же вы меня третьи сутки мурыжите? Почему сразу не могли сказать?
– Простите, лично я вам ничего не говорил. Поговорите с секретарём. Кстати, можете у неё на приём записаться. Я вас переведу, окей? – в трубке щёлкнуло, опять запахло морем и развратом.
– Ну что, поговорили? – спросила девушка.
– Не совсем. Опять к вам отфутболили…
– Странно… А я решила, что…
– Милая барышня, – прервал её закипающий Кукушкин, – если вы наивно полагаете, что мне, доктору наук, больше нечем заняться, кроме как сутки напролёт обрывать телефоны редакций, вы жестоко заблуждаетесь. Этот ваш Горкин сказал, что вы можете записать меня на аудиенцию к его императорскому величеству главному редактору…
Девушка проигнорировала ёрничание.
