Троичность вокруг нас

Итак, слушатель под влиянием музыки должен воссоздать в конечном счёте не только образ, но и мысль. В какой же последовательности? На мой взгляд, первичным должен быть образ. Мысль же в данном случае – вторична, как реакция на этот образ.

Плакать под музыку или, наоборот, пребывать в состоянии экстаза можно и без воображаемого образа, для этого, как уже говорилось, вполне достаточно лишь сильных эмоций. Но размышлять под музыку значит размышлять об образе, вызванном этой музыкой. Мысль человека способна «обработать» или увиденное, или представленное им в своём видении. Услышанное же (и прочитанное), прежде чем стать объектом для размышления, переводится в видимое, в образ – конкретный или абстрактный. Следовательно, если, в силу тех или иных причин, конкретная музыка не проходит на духовный план конкретного человека, где она должна породить образ, то, естественно, такая музыка никогда не породит и мысль.

«Формула» Н.А. Римского-Корсакова подтверждает этот вывод. Она является обобщённой формой задания музыкальному слушателю (ключевое слово в ней – «надобно»), выполнение которого становится реальным, если «музыка даёт настроение», т.е. способна разбудить душевный план, который в свою очередь и настроит на «воссоздание мысли и образа» духовный план человека.

В этой «музыкальной лесенке» первая её ступень – восприятие музыки душою, является не только фундаментом образного и мыслительного восприятия музыкального материала, но и необходимым условием нравственного совершенствования личности.

В древнегреческой эстетике существовало понятие «катарсис» (очищение), означающее облагораживание чувств человека под воздействием искусства и в частности музыки. «Пифагорейцы разработали теорию очищения души от вредных страстей (страха, вожделения, гнева, ревности и т.д.) путём воздействия на неё специально подобранной музыки» [17], с. 140. Но облагораживание душевного плана происходит не только за счёт очищения его от эмоций отрицательных, но и путём возбуждения в душе человека эмоций положительных, жизненно необходимых (сочувствие, всепрощение, энтузиазм, решимость и т.д.). Во истину, «нам песня строить и жить помогает».

Триада человека-слушателя выполняет более сложную работу, нежели триада человека-зрителя. Так, при встрече с картиной физически видимый образ «чего-то», находящийся непосредственно перед нами, переводится чувственной энергией души непосредственно в мысль (ассоциации, размышления, анализ и т.д.).

При восприятии же музыки на духовном плане первоначально формируется зримый образ, который затем уже становится объектом мысли. Иными словами, слышимое предварительно трансформируется в видимое; музыкальный образ – в мыслеобраз. Так что воспринимать непрограммную музыку во всей её полноте – в соответствии с «формулой» Н.А. Римского-Корсакова – гораздо сложнее, нежели живопись или скульптуру.

И ещё об одной отличительной особенности, касающейся теперь уже состава и структуры троичностей: «художник – произведение – зритель» и «композитор – сочинение – слушатель».

Если зритель и картина, независимо от возраста последней, способны общаться друг с другом напрямую, то музыка и её слушатель без посредника, т.е. музыканта-исполнителя, общаться не могут.

С одной стороны, исполнитель соединяет слушателя с музыкальным сочинением. Он является своеобразным переводчиком музыки с языка нотного стана на живой, доступный слушателю язык человеческого голоса или инструмента. Качество этого перевода должно быть высоким, ибо от того, как прозвучит сочинение, во многом будет зависеть и эмоциональное воздействие музыки на слушателя, и воспроизведение им образа и мысли.

С другой стороны, исполнитель является полномочным представителем композитора, ибо последний, в силу понятных причин, не всегда может представить слушателю своё произведение непосредственно. Естественно, это становится вообще невозможным после физической смерти композитора. Так что присутствие исполнителя в музыкальной троичности неизбежно. Но, несмотря на это, он всё же не является её самостоятельным звеном (что следует уже из самого понятия «исполнитель»), хотя благодаря ему, и только ему, все звенья музыкальной троичности соединяются в единую гармоничную систему.

Каковы же, с точки зрения троичности, общие выводы из этих рассуждений?

– Любой вид искусства базируется в принципе на единой троичной структуре «автор – произведение – потребитель духовных ценностей».

– Художественное произведение содержит в себе компоненты, которые человек гармонично воспринимает на всех уровнях своей триады. Следовательно, художественное произведение по сути своей троично.

– Эффект восприятия произведения (особенно музыкального) на одном из планов триады активно влияет на работу смежного плана (эмоция трансформируется в мысль, но и мысль способна породить эмоции).

Поскольку музыка является наиболее сложным для восприятия видом искусства, то ей, естественно, отведено в данной работе значительно больше места, нежели изобразительному искусству.

Вероятно, нет смысла анализировать в подобном ключе примеры из литературных произведений, где слишком очевидны и троичная структура, и уж тем более троичное их восприятие читателем.

Другие проявления троичности

Троичность «вокруг нас» может быть вполне очевидной, причём настолько, что человек воспринимает её, не замечая, как нечто вполне естественное и привычное, например трёхмерность пространства или троичность времени. Но подчас троичность выступает не в столь откровенной форме, маскируясь за внешней стороной явления.

***

Для человека, в силу его троичной структуры, внутреннее желание найти и зафиксировать середину того, что имеет начало и конец, представляется вполне естественным. Это устремление рождает целый ряд интересных триад, одной из которых является «зеркальная» симметрия.

Такая скромная в своём элементарном виде троичная структура становится одним из принципов гармонизации художественных произведений в изобразительном, декоративно-прикладном искусстве и архитектуре. «Симметрия связывается с представлением о гармонии и эстетическим совершенством форм, начиная с эстетики Древней Греции. На основе симметрии строятся все формы орнаментов; в архитектуре помимо конструктивных качеств она даёт композиционное тождество элементов; в живописи определяет взаимную уравновешенность частей» [17], с. 314.

И хотя этот основополагающий принцип не всегда столь очевиден в произведениях, основанных на нём, тем не менее симметрия (как троичная структура) сравнительно легко просматривается при внимательном обозрении произведений прикладного искусства и архитектуры.

***

Другим интереснейшим видом троичности, сокрытой в творениях рук человеческих, является золотое сечение (правило золотого деления). Понятие это математическое и в общем виде представляет соотношение пропорций, при котором меньшая часть делимого (например, отрезка прямой) так относится к большей, как большая к целому.

«Всякое тело, предмет, вещь, геометрическая фигура, отношение частей которых соответствует такому делению, отличаются строгой пропорциональностью и производят наиболее приятное зрительное впечатление. Наиболее простой вид золотого сечения представлен в человеческом теле: пропорциональное, совершенное тело должно поясом делиться в отношении золотого сечения» [17], с. 94. (Конечно, понятие «совершенное тело» помимо соответствия золотой пропорции предполагает соответствие его и другим параметрам.) Как видим, наше физическое тело «сконструировано» по троичному принципу, т.к. соотношение трёх параметров определяет степень его совершенства. Так что мы сами есть зримый образ нерукотворной троичности, что и гармонизирует наши взаимоотношения с внешним миром, с троичностью «вокруг нас».

Да простит меня читатель, но я должен сделать ещё одну ссылку на используемую литературу. Автор книги, из которой мною взят цитируемый ниже фрагмент, является специалистом-метрологом с 40-летним стажем. Уж он-то, конечно, не понаслышке знает и чувствует троичность! «В эпоху возрождения утверждали, что «золотое сечение» – это «объединение совершенного разума и абсолютной красоты». Нас и наших потомков всегда будут восхищать… русские храмы Севера и на владимирской речке Нерли, скрипки Страдивари и пропорции храма Василия Блаженного… Все они сделаны руками человека с соблюдением золотой пропорции. Но долгие годы объясняли люди своё чувство прекрасного, вызываемое этими памятниками культуры, «божественным единством и святым триединством» [18], с. 547.

Святое триединство – вот что такое золотая пропорция в представлении многих поколений людей. Но эта троичность непосредственно, в «чистом виде» сокрыта от глаз человека. Мы не столько видим (даже зная о ней), сколько чувствуем её присутствие в порождённых ею же совершенных формах. Точнее – не в отдельных формах, а в их соотношениях.

Симметрия и золотое сечение присутствуют не только в искусстве и архитектуре, но и в созданиях природы. Так, симметричны, например, левая и правая половины человеческого тела и тела животных, семена и листья растений, кристаллы и снежинки. Примером золотого сечения в природной среде, как уже говорилось, является человеческий торс. Из других «живых примеров» следует назвать в первую очередь иглокожую морскую звезду, имеющую форму пентаграммы, т.е. правильного пятиугольника. Этот природный объект с полным правом можно назвать шедевром, ибо «пятиконечная звезда с древних времён символ совершенства…, пример золотого сечения…, любимая геометрическая фигура человечества и реальный эталон красоты» [18], с. 546–547. К тому же она симметрична относительно всех пяти осей.

Золотая пропорция «зашифрована» и в других естественных формах. Например, в форме отрывающейся капли, в контуре кленового листа или очертаниях симметричной раковины морского моллюска. В этих примерах золотое сечение содержится в соотношениях не только линейных размеров, но и площадей. (Отношение золотого сечения – величина постоянная, численно Ф=1,62.)

***

Обратимся ещё раз к звёздам, но не морским, а рукотворным – звёздам московского Кремля, взметнувшимся над столицей (страной) в 1934 году. Это воплощение в материю высокой (в прямом и переносном смысле слова) троичности «над нами», гармонизирующей троичность внизу, т.е. «вокруг нас».

Более полувека венок из пяти пятиконечных звёзд, светящихся в ночи, защищал территориальную целостность, политическую и экономическую независимость «необъятной Родины моей». Это рукотворное созвездие по призванию своему подобно эгиде (щиту) верховного олимпийского бога Зевса.

Двуглавый орёл, сменивший на высоком посту рубиновую звезду, внешне, на мой взгляд, менее оригинален, хотя и более «историчен» как государственный символ. Но главное, т.е. функциональное, отличие состоит в том, что орёл, правда одноглавый, будучи атрибутом того же Зевса, олицетворяет совершенно противоположное начало – карательное (по крайней мере – в отношении Прометея, давшего людям частицу божественного огня).

И совершенно неважно, сколько уже кремлёвских звёзд физически столкнули со шпилей башен двуглавые орлы. Важно другое – намерение, желание такой замены. Ведь далеко не новость, что мысль энергетична, материальна, однако в это, к сожалению, верят немногие – в основном люди с развитым интуитивно-континуальным мышлением.

***

В повседневной жизни мы часто сталкиваемся с ситуациями, когда, казалось бы, вполне очевидная (по форме) троичность воспринимается как двоичность (по сути). Точнее – как троичность, в которой функция одного из компонентов явно недооценивается, не учитывается как реальность. При таком подходе, естественно, во внимание принимаются роли только двух активно действующих сторон и оцениваются только их возможности.

Весьма опрометчивый подход! Ведь именно этот практически неучтённый фактор может стать неожиданно решающим при подведении итогов противодействия сторон.

Прогноз результатов любого единоборства обычно сводится к ответу на простой и привычный вопрос: «Кто победит?» А правильнее было бы ставить вопрос в несколько иной форме: «Кто будет назван победителем?» Несмотря на внешнее сходство, формулировки эти далеко не идентичны. Так, применительно к спортивным играм и видам спорта, где результат определяется не объективными показаниями секундомера или рулетки, а субъективным «человеческим фактором», сильнейшим станет тот, кого назовёт судья. Понятно, что от квалификации, объективности и внимательности последнего во многом зависит судьба пальмы первенства.

В спортивной триаде, состоящей из двух соперников и судьи, последний является фактором, регламентирующим отношения сторон во время их встречи. При этом считается само собой разумеющимся, что он просто обязан всё знать (в компетенции судьи), всё замечать, правильно и незамедлительно реагировать. Более того, предполагается, что именно так он будет поступать во всех без исключения случаях. Ещё более того – что исполнять всё это он будет автоматически, как робот с заложенной в него программой (в данном случае – официальными правилами спортивного поединка), без личных симпатий и антипатий к участникам. Обезличивание судьи, изъятие из него «человеческого фактора» (права на ошибку) приводит к недооценке его роли в расстановке приоритетов.

***

В рассмотренной выше спортивной триаде соперники стремятся к званию «победитель», полагаясь только на собственное мастерство. Влияние судьи-человека на итог соревнования, как уже отмечалось, учитывается слабо. Фактически ему отводится функция регистратора всех «плюсов» и «минусов» в единоборстве соперников. Победитель же должен определиться в результате механического сопоставления того и другого. На этом самом важном этапе судья-человек как бы исключается из процесса судейства.

Но значение судьи как особого компонента триады резко меняется в критических ситуациях, сходных по смыслу (не по сюжету!) с судом библейского царя Соломона. Любознательный читатель, не знакомый с этой историей, может прочитать о ней в Третьей книге Царств (3, 16–28).

Я же только хочу заметить, что обе женщины, оспаривавшие свои права на одного и того же ребёнка, абсолютно не надеялись на силу личных доводов, которые у обеих сторон зеркально аналогичны. Их надежды и чаянья обращены только к судье, мудрому Соломону. Он и впрямь выносит оригинальное и психологически сильное решение (приказывает: «рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной и половину другой»), чем и выявляет подлинную мать оспариваемого ребёнка. В рассмотренной триаде роль среднего звена (судьи) является доминирующей, судьбоносной.

В главе, посвященной компромиссу, говорилось о том, что в тупиковой конфликтной ситуации люди прибегают подчас к помощи посредника-миротворца, доверенного лица обеих сторон. Насколько будет успешной миссия этого третейского судьи, не знает никто. Но нас в данном случае интересует не конечный результат, а изначальный мотив. По сути, это пример того, как неустойчивая конфликтная диада, стремясь к стабильности, прибегает к третьему звену. В шатких жизненных ситуациях люди устремляются к троичности, интуитивно чувствуя в этом возможность хоть что-то и как-то уладить, обрести третью точку опоры.

***

В исторически сложившейся троичности «народ – власть (государство) – христианская Церковь» последняя является доверенным лицом обеих сторон, ибо это верующий народ и верующая власть (хотя бы формально). А все верующие, независимо от их социального и материального положения, теоретически уравниваются под эгидой Церкви. Для них существует «один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, который над всеми, и чрез всех, и во всех нас» (Еф. 4, 5–6). Церковь стирает национальные и иные различия между верующими. В ней «нет ни Еллина, ни Иудея…, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3, 11). Иными словами, для церкви все её члены – просто христиане.

Это и создаёт некую иллюзию взаимной христианской любви, равноправного союза власть имущих, малоимущих и неимущих людей. По крайней мере, в храмах по большим христианским праздникам с зажжёнными свечами в руках, осеняя себя крестным знамением, стоят рядом и те, и другие, и третьи как единоверцы.

Крупномасштабная триада «народ – Церковь – власть» в контексте данного параграфа является только одним из примеров, иллюстрирующих троичность «вокруг нас» и не более того. Но я хотел бы обратить внимание на то, что основной фактор «все и во всем Христос» связует звенья этой триады «по горизонтали». Ведь Церковь объединяет, собирает (отсюда – прекрасное русское слово «собор») вокруг себя людей и, в силу этого, является посредником между человеком и человеком, но во имя Бога.

Однако Церковь (точнее церковные иерархи) претендует одновременно с этим и на роль посредника между Богом и человеком. Она не только отводит себе функцию ходатая за человека перед Богом, но зачастую и действует от Его имени.

Разбираться в том, насколько обоснованы эти и им подобные претензии, довольно сложно, ибо здесь есть доводы и «за», и «против». Тем не менее, триада «по вертикали» «Бог – Церковь – человек» существует (по крайней мере в православии и католицизме), и Церковь узурпирует в ней право на посредничество между безгрешным Христом и грешным человеком. (Интересно, что в составе полного титула главы католической Церкви, папы римского, есть звание, которое с латинского дословно переводится, как «наместник Сына Божьего».)

Приведённый пример говорит о том, что у нескольких триад (по крайней мере у двух) может быть общее звено. Разве не могут, например, у наших друзей, помимо нас, быть ещё друзья, причём не менее любимые, чем мы? Конечно, могут. Естественно, что эти общие друзья будут при необходимости призваны в «третейские судьи» не только нами.

***

Троичные структуры (как и всё, что вокруг нас), независимо от их природы, живут не только в пространстве, но и во времени. Более того – многие из них раскрывают себя, становясь очевидными, только по прошествии какого-то временно̀го интервала. К примеру – триада в Любви.

Троичности подобного рода представляют собой процессы. Например, процесс восприятия музыкального произведения: от воздействия музыки на физическом плане – к эмоциональному состоянию, а от него – к образу и мысли. В процессе развития любой системы видоизменяются в определенной последовательности (т.е. во времени) её конкретные «сиюминутные» состояния. Но что считать таким состоянием? В течение какого времени оно существует, не изменяясь? И есть ли такой интервал вообще?

Время воспринимается нами в трёх условных формах: прошедшего, настоящего, будущего. Но условностей этих мы практически не замечаем, считая троичность времени объективной реальностью. К тому ж и грамматика узаконила три временные формы глагола – части речи, связанной с действием, с процессом.

Если прошедшее или будущее можно представить в своём воображении, то о настоящем следует говорить как о явлении условном и вполне реальном одновременно. Ибо, существуя, как «миг между прошлым и будущим», т.е. как нечто неуловимое, настоящее воспринимается, как миг бесконечный: «Именно он называется – жизнь!» Однако эти же фразы, сведённые вместе (песня из кинофильма «Земля Санникова»), подводят к парадоксальному выводу о том, что настоящего не существует вовсе, т.к. оно являет собой лишь граничную линию между прошлым и будущим (теоретически же линия не имеет толщины).

Действительно, начальная фаза любых, даже самых кратких мыслей, слов или действий при достижении ими завершающей фазы уже отойдёт к прошедшему. И наоборот – «что-то», начатое сейчас (например, самое короткое восклицание!), завершится в будущем. Но к этому моменту будущее уже станет прошедшим, а точнее соприкоснётся с последним. И, тем не менее, пребываем мы всё-таки в настоящем, в этом тончайшем пограничном слое времени, хотя живём при этом прошлым (благодаря памяти) и будущим (благодаря опыту и воображению).

Интересна в этом плане позиция восточной философской школы, в частности дзэн-буддизма: «Ничего, кроме настоящего, не существует, и если человек не умеет жить в настоящем, он вообще не умеет жить… Это не значит, что следует шагать по жизни, не задумываясь, но вопрос о том, куда шагать, не должен становиться настолько важнее вопроса о том, где ты стоишь, чтобы и шагать уже не имело смысла» [19], с. 115.

Однако, чтобы настоящее воспринималось, как нечто реальное и жизнеспособное, а не как условная линия между «уже» и «ещё», необходимо раздвинуть временны̀е рамки, в которых оно могло бы себя реализовать. Это возможно только за счёт «отторжения» доли времени, принадлежащего прошедшему и будущему, и присоединения её (как бы с двух сторон) к настоящему.

В действительности мы так и поступаем: искусственно разрезаем непрерывную нить времени на фиксированные отрезки, в пределах которых настоящее обозначается узаконенными единицами времени, соединёнными со словами типа: сей (час), сию (минуту), настоящий (год, век) и т.д. Эту же роль играют и временные интервалы, границы которых определены весьма приблизительно (например, эпоха, эра и т.д.) или вообще размыты. Более того, само словосочетание «настоящее время» существует не только как понятие наряду со временем прошедшим или будущим, но и как своеобразная (аморфная) «единица времени»: «В настоящее время в стране царит полнейший беспредел» (из выступления депутата Государственной Думы).

Желание утвердить «что-либо» в настоящем, отделить его от прошлого или грядущего заключается, например, в другом, не менее интересном словосочетании – «сегодняшний день». Мы так привыкли к нему, что даже не замечаем в нём «масла масляного»: ведь слово «сегодня» (сего дня) уже само по себе означает сей, настоящий день. Условность настоящего, его весьма относительная связь с реальным временем заключена, например, в выражениях типа: «в эту радостную минуту», «в сей скорбный час» и т.д. Ясно, что это образ, а не отрезок времени.

Рассматривая выше некоторые троичности, я прибегал для наглядности к помощи отвлечённых символов (весы – выбор, звезда Соломона – Любовь и т.д.). В данном же случае такой необходимости нет, ибо существует прямой символ – часы, наглядно демонстрирующие троичность времени, которое они же измеряют.

Проследим за дискретным ходом секундной стрелки: все секунды впереди неё находятся ещё в будущем; те, что позади – уже в прошлом. И только небольшая пауза, кратковременное замирание стрелки на каждом секундном делении – и есть настоящее. Кстати, это же несложное наблюдение позволяет не только увидеть «миг между прошлым и будущим», но и сделать, хотя и не новый, но очень полезный вывод: прошлое, настоящее и будущее существуют совместно всегда, в каждый момент времени, образуя нерасторжимую троичность.

И ещё о символе времени. Существуют, как известно, электронные часы с цифровой индикацией минут. Не имея стрелок, они, естественно, не способны демонстрировать единство временной триады. Но зато эти часы создают убедительную иллюзию остановки настоящего времени и растяжения его действия на целую минуту. Такая иллюзия в течение столь длительного временного интервала (особенно в конце его!) может дорого обойтись: например, успокоенные ложным настоящим, мы опоздали на транспорт, время отправления которого, оказывается, неожиданно для нас уже отошло к прошлому. Да, «не думай о секундах свысока», ибо они суммировались в данном случае в целую минуту, «но бывает, что минута всё меняет очень круто». (До чего же поучительны эти песни из кинофильмов!)

Если провести аналогию между человеческой триадой и временной троичностью, то, на мой взгляд, следует уподобить физическую ипостась человека прошедшему времени, душевную – настоящему и духовную – будущему. Конечно, данный вывод в значительной степени интуитивен, но есть и доводы разума, к которым я обращусь несколько позже.

***

Во многих русских народных сказках речь идёт о некотором «тридевятом царстве и тридесятом государстве». Трудно сказать, чем они отличаются от иных царств и государств, с другими «порядковыми номерами».

Интересно другое: почему в сказках «тридевятым» является именно царство, а «тридесятым» государство? Почему не наоборот? Вероятно, потому, что понятие «царство», в отличие от «государства», подразумевает в целом устойчивую, статичную схему: состав и структуру какого-либо владения, ареала, среды и т.д. Например, С. Ожегов трактует «царство» (вариант), как «область действительности, средоточие каких-нибудь предметов, явлений» [4]. В качестве примеров он приводит «царство льда», «животное царство», «тёмное царство» (некультурная, отсталая среда). Понятие «тридевятое», в основе которого лежит тройка и триада из троек, т.е. девятка, также символизирует стабильность, надёжную основу (трёхточечная механическая опора, например, будет устойчива на любой поверхности). Поэтому слово «тридевятое» в русских народных сказках прилагается к «царству», как подобное к подобному, по основной характеристике.