скачать книгу бесплатно
Я все запоминаю на слух. Мне достаточно было зачитать несколько раз вслух стихотворение – или послушать на уроке отвечающих, – и я мог ответить на пятерку хоть Тютчева, хоть Гессе.
Я поставил оценку наобум в произвольную строку – и она растворилась черной кляксой на белой разлинованной бумаге – похожей на нотный стан.
Это и была нотная бумага. Почему нельзя было сделать так, чтобы приснился урок сольфеджио – а не этот сюр?!
– Кто следующий. Да, пожалуйста. С того места, где остановился предыдущий.
Как же, вспомнит он… Дети были мне незнакомы, это не были мои одноклассники. По виду – средняя школа, класс седьмой. Мальчик был низкого роста, коренастый, в больших очках.
Он набрал воздуха в грудь.
– …И дрожит мир в лихорадке, и борьба кипит, и дивный возникает лад. И хором Вселенная творцу хвалу поет…
– Достаточно, спасибо, садись пять.
Его не нужно было просить дважды, он недоумевал, но вернулся на место, за первую парту. Я продолжил:
– У меня идея. Выходите парами – и читайте парами. Не спорьте, тем, кто выйдет, уже зачту.
Алхимики творят парами… Напарника – партнера – они называют партроном. У них общая система символов, общий язык, они понимают друг друга с полуслова, без слов, на расстоянии, сквозь время и пространство.
Какая глупость… Когда я вообразил однажды, что могу общаться с Рэем Брэдбери, мне стало еще тоскливей – от понимания, что если это правда, то тоскливо было и ему – когда он писал, например, свои визионерские «Марсианские хроники».
Дети читали и читали «По поводу одной токкаты Баха», я пытался вслушаться в слова, но они сливались в белый шум отрывистых звуков, без смыслов, без возможности восстановить потерянную информацию. Может, это пытка какая-то? Что я должен услышать, что я должен еще понять?
Голос девочки был другим, он отличался от предыдущих, он был знакомым. Я не смотрел на учеников, я не скрывал скуки, хмурился, кривлялся, когда они спотыкались – но тут повернул голову, чтобы разглядеть тех, кто стоял у доски.
Каштановый хвост, вздернутый нос, длинные ресницы и бледное лицо. Она стояла в профиль, она не смотрела на меня, она смотрела на портрет Рублева.
Потом она посмотрела на напарника – высокого, сутулого мальчишку с заячьей губой. Я таращился на них – потому что, увы, не мог таращиться на голос…
– …И тянется опять к отцу творенье, – говорила она, и голос был вовсе не детский, она говорила так, будто знала, о чем говорит, – и к божеству и духу рвется снова, и этой тяги полон мир всегда…
– …Она и боль, и радость, и беда, и счастье, и борьба, и вдохновенье, и храм, и песня, и любовь, и слово, – закончил за нее мальчик бубнящим баритоном.
Прозвенел звонок. Я проснулся от будильника.
8. Контракт
[Германия, Берлин, Митте]
[Германия, Берлин, Фридрихсвердер]
[Германия, Берлин, Сименсштадт]
Я отвез Норберту все свои пиджаки и образцы срезов ножниц. Я чувствовал себя полным идиотом, пытающимся собрать компромат на себя же самого – а не чтобы исключить лишние улики.
На одном из бумажных квадратов были частицы ткани кармана оставленного мной пиджака. Я думал, Норберт шутит… Я был уверен, что в кармане листок никогда не бывал без пакета.
Я жалел, что не пометил каждый – и теперь не было никакого представления, чем один квадрат отличается от другого, в какой очередности они появлялись.
На обратном пути – уже ближе к одиннадцати вечера – я, будто бы случайно, пошел ужинать в стейк-хаус неподалеку от Министерства иностранных дел, чтобы, будто бы случайно, заметить за соседним столиком двух дипломатов.
Томас Науман, начальник юридического отдела, уничтожал двойную порцию картофеля фри и усмехался, слушая Маркуса Штойбера, руководителя отдела переводов. Тот, откинувшись назад, положив локоть на спинку соседнего стула, рассказывал, как они с женой отдыхали на Ибице, щеки у него были с красными пятнами румянца от вина.
– Герр Бер! – окликнул Штойбер меня. – Тебе не скучно ужинать в одиночестве?
В одиночестве мне никогда не было скучно.
– Если вы будете говорить о работе, я отсяду подальше от вас, – ответил я.
Но я уже поднимался с места и кивнул официанту, подавая знак, что я присоединюсь к другому столику.
– Даже зубоскальство это работа, – отозвался Науман.
Я сел с торца стола – чтобы видеть их рожи и чтобы мешать официанту проходить мимо меня.
– Я как раз рассказывал, как моя жена достала всех своими ядовитыми шутками так, что даже массажистка от нее сбежала. Я завидую тебе, Мориц, ты не женат, тебе никто дома не мозолит глаза.
Чаще меня спрашивают, как я живу, если меня дома никто не ждет, а я отвечаю, что когда этого захочу, я заведу собаку.
– У тебя огромный дом с пятнадцатью комнатами, – возразил я.
– Семнадцатью.
– Тебе есть куда спрятаться.
– Все проще, – хмыкнул Науман. – Есть вторая квартира.
– В которой ты тоже не бываешь, – покачал головой я. – Не нойте, у вас есть на кого оформлять имущество и бизнесы.
– Я для этого заставил жену родить ребенка. Инвестиции в будущее.
– Сколько ему?
– Семь… восемь… или десять, – Штойбер расхохотался. – Я не помню, сколько мне лет, а ты такие вопросы задаешь.
Штойберу было сорок восемь, его сыну было десять. Я помнил все и обо всех.
– Моему пятнадцать, и он не собирается поступать в университет после окончания школы. Ведет какой-то блог и жалуется, как его права ущемляют.
– Пусть самовыражается, – пожал плечами я.
– Он тупой. Я все время жду, когда он вляпается в какую-нибудь историю.
– Весь в тебя.
– Весь в мать.
– Ты один никогда не жалуешься, – Штойбер повернулся ко мне. – Счастливчик?
– Мне просто нечего рассказывать.
– У него все по контракту, – Науман отпил пива из бокала и вытер рот салфеткой. – За закрытыми дверями.
– Ты даже никого публично не выгуливаешь, – добавил Штойбер.
Я усмехнулся.
– Я же не дипломат.
– Выкрутился.
– Я не та особь, которая должна гнездиться и плодиться.
Пока официант подавал бутылку шпетбургундера, министерские дипломаты наблюдали, как презентуют, откупоривают и наливают в бокал вино – на пробу.
В компаниях, подобных им, никто всерьез не высмеивал чужие пристрастия – потому что у каждого были специфические способы снять напряжение. Я не делился подробностями личной жизни, потому что у меня ее уже много лет не было, а когда была, она укладывалась в рамки договоренностей. Сессия, сценарий, два человека, которые понимают, что они делают – за закрытыми дверями.
От того, что у меня не было партнерши, я вовсе не переживал – и тем более не планировал никого выгуливать для вида.
Я пробовал – правда, давно. Я ходил на свидания, это было забавно – но на это нужно выделять время и ко всему подходить вдумчиво. Люди не привыкли думать…
Когда Штойбер и Науман выпили всю бутылку, а я уже заканчивал с блюдом, в кармане коротким сигналом ожил телефон.
В сообщении Норберт утверждал, что все квадраты побывали в моих пиджаках – которые я для удобства пронумеровал – и были отрезаны канцелярскими ножницами с моего рабочего стола в кабинете.
Выглядело так, словно я каждый день отрезал кусок бумаги, засовывал в карман рабочего костюма, потом клал себе на стол на видное место.
После ужина я поехал не домой, а в офис – чтобы перерыть все в кабинете и найти бумагу, если она там есть… Я был настолько взбудоражен, что не мог дождаться утра.
Офис был безжизненной декорацией фильма ужасов или видеоигры-квеста, где из-под стола может вылезти зомби, а красные диоды пожарной сигнализации в коридорах похожи на красные светящиеся в темноте глаза.
Я вытаскивал каждый ящик и лез в каждый шкаф; урны проверять было бесполезно, но я на всякий случай даже заглянул под стол, надеясь найти обрезки бумаги, ускользнувшие от пылесоса. Если бы я не был таким уставшим, я бы разбросал вещи и устроил беспорядок – потому что от досады мне хотелось расшвырять все и перевернуть кабинет вверх дном.
Я спятил. Я не мог сделать это сам и не мог забыть об этом. Я спятил. Если я поверю в это, я точно спятил.
Я уснул прямо за столом уже на рассвете, уткнувшись лицом в сложенные на столешнице руки, меня разбудила уборщица и звук включаемого в розетку пылесоса.
9. Отчет
[Германия, Берлин, Сименсштадт]
[Германия, Берлин, Шарлоттенбург]
Когда я уходил из офиса, навстречу мне попалась Герда – которая приходила всегда за четверть часа до начала рабочего дня. Я уже успел умыться и пригладить волосы, но вид у меня был такой, словно я всю ночь провел в клубе и теперь от похмелья не могу прийти в себя.
Я вызвал такси и поехал домой. Со стороны было похоже, что я просто отдыхаю, развалившись на заднем сиденье и уставившись в потолок – но я продолжал усиленно соображать.
Я ничего не понимал.
Я проверил даже накладные со склада с канцелярией на цветную бумагу – и две пачки, в которых могли быть черные листы, оказались новыми и не вскрывались. Я спрошу Герду о бумаге – но надо привести себя в порядок, иначе все начнут думать, что у меня едет крыша.
Нога в такси сама начинала отстукивать шестнадцатые, а когда я тянулся к двери в квартиру, чтобы засунуть ключ в замочную скважину, руки дрожали.
Еще эта дурацкая съемка вечером! Второе германское телевидение, Циммерманн и ток-шоу, где мне по сценарию нужно сперва отвечать на вопросы и разыгрывать комедию о том, какой я очаровательный, а затем подраться с плюшевым медведем – в которого нарядится какой-нибудь несчастный стажер.
Медведь скажет, что это он Мориц Бер, а я самозванец… Я не стану отрывать ему башку – потому что это не по сценарию, – а лишь поваляю его по полу. С чувством юмора у этих телевизионщиков не очень.
Я успокаивал себя тем, что ничего не происходит – и все происходит как обычно. Это чья-то офисная дурацкая шутка, мне не стоит уделять этому внимание и уж тем более не стоит вовлекать в это своих людей.
Норберт обычно мне сам никогда ничего не пишет, я с ним связывался только лично – когда посещал его в его берлоге… На этот раз он счел обстоятельства важными – потому что я до этого чересчур сильно отреагировал на нестыковки и странности.
Пиджаки я оставил у него. Три костюма – и еще один сейчас на мне… Еще нужно во что-то переодеться и взять на съемку. У меня не так много одежды, она вся одинаковая, я готов поспорить, что никто не отличит один серый костюм от другого, одну белую рубашку от другой, один узкий галстук от другого… Я отличал их не только по оттенку, но и по фактуре и по рисунку плетения ткани, по пуговицам.
Но я привык, что люди невнимательные – и злился, когда вдруг находил опровержение этому – потому что так я мог сам себя подставить своей самонадеянностью.
Я вернулся на работу посвежевшим, я даже успел позавтракать по пути, захватив в кафе навынос кофе и сэндвич. Костюм на смену в чехле я оставил в машине – потому что все равно водитель за него отвечает головой.
В середине дня я, наконец, созвонился с Вогтом – который организовывал вечеринку для Деннерляйн и партнеров в выставочном центре офиса на Потсдамской площади. У него свои цели, у меня свои – и если там будут новые лица, мне это на руку.
Я пообещал Вогту, что шепну кому надо о предстоящем мероприятии – и к нему придут те, кто предложат свою помощь и содействие – потому что в числе гостей и логотипов спонсоров будут имена конкурентов.
Я подозревал, что подобный трюк проделывали и со мной – но всегда есть риски, а выбирать приходится меньшее из зол. Приятельские отношения с конкурентами – в состязательном спорте – позволяют заметить отклонения от курса и подглядеть полезные приемчики.
Когда-то мне все было интересно… Сейчас мне было тошно от скуки.
Впрочем, тошно мне от голода и от третьей подряд порции американо из офисной кофемашины. Я намеренно не поднимал взгляда на сотрудников от бумаг, когда читал что-то на ходу, уткнув нос в кружку.
Я пытался занять мысли работой, я хотел переделать все, что я откладывал за неделю, бегая как белка в колесе по цирковым аренам и показываясь на глаза, где нужно быть на виду.
Иногда день пролетал мимо так, что я не успевал оглянуться – потому что мне, помимо всей этой клоунады, нужно было регулярно отвечать в соцсетях, что-то комментировать и не забывать выкладывать что-нибудь умное – или не очень.
Я не писал контент-план и не продумывал заранее – потому что на это тоже бы требовалось время. Я просто в определенный момент ловил мгновение тишины и выдавал то, что актуально – случайный факт про фармацевтику, совет про бизнес или воспоминание.
– Ты тупой?! – возмущался Кох в диалоге с кем-то по телефону. – Не будет быстро! Не может быть быстро! Сложность – эн в кубе! В кубе!
Он ненадолго замолчал, но затем вновь завопил:
– Не я сказал, математика так сказала! Оценка сложности так сказала! Представь, что тебе надо покрасить пол, потолок и стены у комнаты метр на метр на метр! Мне плевать, что таких комнат не бывает – представь!..
Примеры Коха всегда были оторванными от реальности – но мне было жаль, что его никто не понимает, кроме меня. Если ширина, длина и высота комнаты будет не метр на метр на метр, а десять на десять на десять, красить придется очень долго…
– Герр Бер!
Я уже шел по коридору к лифтам, направляясь на выход, но меня окликнули. То, что голос незнакомый, я просто принял к сведению – потому что мыслями я был уже не в офисе.
Я обернулся, и на моей физиономии по обыкновению была дежурная улыбка.
Девушка, с короткой стрижкой, широкими плечами, как у пловцов или баскетболисток, с узкой талией и бедрами. Рукава рубашки плотно облегают рельеф мышц, деловой стиль одежды на ней смотрелся гротескно.
