скачать книгу бесплатно
– Пошли в гости и не вернулись.
– Когда пошли? – Чтобы просто её выгнать, слов и телодвижений потребовалось бы больше. Тихо спрашивал.
– Вчера.
«Ну, не дура?»
Толстушке было лет тридцать пять.
А ведь странно устроен организм: только что был чуть жив, говорить и то непросто, а похоть в рост, как будто чресла другой кровью омываются, не отравленной бормотой и брагой. Оглядел толстушку попристальней, похмельно-профессионально. Не замужем и давно без мужика, взгляд ядовито-презрительный: «что ж вы такие гады! во мне столько ждущего тела, а вы…». И заигрывать с такими нельзя: они, зная, что дальше трёпа обычно не идёт, заранее, дуры, отшивают – итог тот же, но зато отшили не их, а они. А так бы… за ляжку подержаться и в кость не упереться, о-о! Есть такое: мужей толстушек тянет на худышек, мужей худышек – на толстушек. А те, которые вчера ушли «в гости», наверняка стройные, красивые, разбитные, не столько за них переживает, сколько под благовиднейшим предлогом заботы – отомстить. За что? А за всё. За то, что стройные, за то, что её с собой не взяли, что зависают, сучки, где-то вместо работы, наплевав и на неё, старшую, и на проблемы, какие могут возникнуть, и на эту капусту… а она даже этого не может.
– Вчера… ну, если завтра не объявятся, то… послезавтра приходите.
«И зачем на послезавтра отправил? Приходила бы завтра, он бы оживел и что-нибудь придумал… насчёт следственного эксперимента».
– Почему послезавтра? Они же вчера пропали. Ушли и не вернулись!
«Толстенькая, азартная… и правда, почему послезавтра?»
Представил её обширные телеса в своих жадных руках… – «ух!..» Кровь побежала, побежала по жилкам, по самым тонюсеньким, по толстусеньким…
– Недопили, значит, за вчера, или наоборот: допили и не могут вернуться… обычное дело.
– Да вы что!
«Хорошая, хорошая толстушечка, бойкая. Поехать с ней на место… происшествия, осмотреть, то да сё, по дороге договориться… эх, хороши ляжки!.. под трико, наверное, белые, мягкие, как будто груди по всему телу…»
– Да мы-то как раз ничего…
– Они не ночевали!
«Завидует, завидует… давно мужика не было…»
– Охо-хо… Вас тут сотни, и все друг к другу в гости ходят, и половина просыпается не там, где ложилась. Как вы представляете наши действия?
– Я понимаю, понимаю… у нас тоже так бывало… но утром-то все находились, а эти – не нашлись.
– А вы что, искали?
– Конечно! Ходили к ним на берег…
– Стоп, по порядку…
Берег в Малеевском… баржи как раз напротив этого Малеевского не смогли разойтись, это в самом широком месте на всей реке! – причём оба капитана трезвые, но несли несусветную чушь о сильном поперечном течении, на тихоне-то Оке, где и обычное течение не бог весть какое. Водокачку на правом берегу чинят… но это пусть речники с совхозными занимаются, а вот то, что не нашли двух рыбаков с подмятых лодок, на русалок не спишешь – следак коломенский уже приезжал, теперь ждут водолазов… а водолазы, наверное, ждут, пока рыбаки всплывут сами. В Малеевском, правда, Ока резко уходит вправо, но створные знаки стоят, бакены, как и положено, болтаются… но чтобы сразу две баржи пошли поперёк?..
– Они не купались?
– Не знаю…
– Рассказывай тогда, что знаешь… – «пусть поговорит… толстенькая, а шея без складок».
– Я и рассказываю: пошли к НИИПовским в гости, на берег, и не вернулись.
«Опять НИИП, умники грёбаные… Да, ещё был неприятный слух, дядя Ваня-бухгалтер попусту молоть не станет, что кто-то там в Малеевском или рядом, хотя где рядом? – умер от побоев… или задавили. Два дня ждал заявления – никого. Значит, не умер, или…»
Додумывать нежелательный сюжет не стал, вернулся к прослушиванию и просматриванию.
– Они, НИИПовские, и накануне приезжали со своим самогоном, на «запорожце»…
– «Запорожец» голубенький такой?
– Голубоватый… – уточнила толстушка. – Его у них угнали в тот же вечер.
«Вот те на! А заявления нет…»
– На берегу у НИИПовских был пикник?
– Нет, они там живут… ну и пикник.
«НИИП же в бараке около правления… хотя видел, когда за оргией в пятницу наблюдал, как от автобуса две машины и мотоцикл уехали в другую сторону, ещё позавидовал – хороший мотоцикл, «Урал» новенький, с задним ходом, по сравнению с его двадцатилетним 650-м «Днепром» – сказка. Да, «Урал», голубенький «запор» и «копейка».
– …там коса около водокачки, бакен ещё рядом привязан.
– Белый такой? – уже издевался.
– Белый.
– Ну, и…
– Ну, и всё. Ночевать не пришли, мы их утром в автобусе ждали-ждали, потом пошли к ним на косу, искать.
– Не нашли.
– Нет.
– Что сказали НИИПовские?
– Да врут! Сказали, что пришли и ушли. А один, пьяненький, проговорился – утопили, говорит, ваших подруг, русалок из них сделали.
– Русалок – это хорошо… – Спохватился: – А в палатках… они же в палатках живут?.. не смотрели?
– И в палатках, и лесочек, который по берегу, обшарили – нет нигде.
– Опиши, как они выглядели.
– По-разному…
– Ясно, что не близнецы.
– Таня высокая такая блондинка, в джинсах была, Надя рыжая, она в зелёном спортивном костюме ходила, и ещё Ира, маленькая… ну, в сравнении с Таней, тёмная, канареечная кофточка у неё с капюшоном.
Снова подступила тошнота. «Сладкая толстушка, но потом, потом…»
– Заявление я у вас не приму: позвоните им домой, на работу к себе, тут дезертиров с капустного фронта хватает… Если завтра… если завтра не объявятся, то… послезавтра приходите. – Фраза была в страду привычная. Как правило, все объявлялись.
На тот берег!
А на том берегу незабудки цветут…
Ю. Рыбчинский
– Кэп, а почему бабам на косу хода нет? – спросил Поручик.
– Почему нет? Ход есть, только…
– Что – только? – насторожился Африка.
– Просто так нельзя.
– А как?
– Привёл – женись, – оторвался Виночерпий от колдования над ёмкостями.
– Только разженились… – синхронно вздохнули ловеласы.
– То есть, без большого чувства нельзя. Только по любви, и только зачать, и осчастливить.
– Это, конечно, можно бы, но…
– В другой раз.
– Точно, не пойдём, Поручик, никуда. Ну их, этих баб, к лешему.
– Конечно, какие бабы, когда водка не допита? – приветствовал решение Винч.
Ну и пили…
Идея макнуть Орликова пришла Виночерпию, безуспешно пытавшемуся читать ничего уже не соображающему Орлу нотацию – тот пил со всеми наравне, не отказывался, но пьянел по отношению к остальным параболически.
– Ты, Михаил Васильевич, до беспамятства пить прекращай, тут так нельзя, ты у нас как дырка в мыльном пузыре, понимаешь?
Орёл, конечно, не понимал. Тогда Винч и предложил:
– Давайте макнём предобтра! Может, очухается, а заодно и прополощем: уж больно воняет, мимо не пройти.
Сказано – сделано. Стащили с Орликова штаны и поволокли к реке.
В воде Орёл замычал, если б были силы – заревел бы, а так только шумно хватал воздух ртом. Хотел уползти, взяли на руки, раскачали и бросили. Тут же побросали и друг друга, потом выстроились против волны и спели «Связанные одной цепью!». Здорово!
Выскочили – и к кружкам. Выпили, попрыгали около костра, разогрелись, возбудились.
Тут и река, словно подхватив кураж, взъярилась не по-речному!
– Кто сказал, что в раю тишина да штиль? – голосил Африка. – Вот это рай! По-честности, Арканя?
– Конечно! Рай – это и есть река, и хоронили в древности, то есть отправляли в рай, пуская лодку с умершим по реке, слышал? А покойника называли райником. – Аркадий с трудом перекрикивал волны. – И Харон отсюда приплыл в древнюю Грецию, и река у них сначала называлась не Стикс, а Ахерон или Ахарон, А-харон, может, от «похорон», а может, и Аха-рон, потому что река – Аха, то есть Ока, по-честности! И мост через эту реку – изначально райдуга. Потом уже пошли варианты, что рай не сама река, а только другой берег реки, потому и город такой на окском Осетре – какой там голавль клюёт! – так и называется: «За-райск». Рай – это река и берег, который она от тебя отделяет.
– Значит, для того чудика, что на том берегу живёт, рай, выходит, у нас?
– Конечно. На другом берегу всегда клюёт лучше. И это не предрассудок, это древность, изначальное понимание мироустройства, оно попрочней марксизма-ленинизма будет, оно у русского человека не в голове, как истмат, а в печёнке, где кровь родится. Потому и умирали легко. Другой берег. Другая жизнь. Другой мир. Загадка.
– Вот и беда, что в печёнке. Теперь у нас твой Ахерон – это западная граница, и всем за ней рай чудится, никому уже и родина не мила: там, конечно, клюёт лучше! – повернул Семён.
– Плыть надо! – рубанул вдруг Капитан.
– На Запад? – удивился Семён.
– На тот берег!
Волна, гладко сливаясь с левым глубоководьем, рушилась на правую отмель с какой-то почти разумной отчаянностью, кидалась на косу, будто сомневаясь в её праве быть на этом месте и мешать ей, так славно разогнавшейся, точить и рушить спрятавшийся за отмелью глинистый обрыв. Капитан двинул рукой ей навстречу:
– На тот берег!
– В рай!
С криками «Ура!», тонущими в рёве ветра и в шлёпанье волн, ребята бросились в Оку… Чуть задержался Поручик, заставив, не приближаясь к машине, заорать на полную мощь «Связанные одной цепью!..» ещё и жигулёвские динамики, да неожиданно заметался Виночерпий, как дворецкий на пожаре. Через минуту все плыли поперёк волны и, захлёбываясь, пытались орать в унисон с Бутусовым…
Другой берег! Там не только клюёт лучше… На том берегу зеленее трава, на клеверах больше лепестков… да что говорить, там есть то, чего не хватает на этом, там, может быть, есть даже то, чего вообще нигде нет, там – тайна… на другом берегу. Кто не бывал на другом берегу, тот не знает реки. Тот не знает Реки.
Берега, берега, берега…
Для чего вы бушующим рекам?
Может, вы для реки, берега,
Как рожденье и смерть человеку?
– пелось в одной из Семёновых песен…
Доплыли чуть живые. И недалеко вроде этот другой берег, не будет и полукилометра, но не на велосипеде, даже не пешочком по асфальту, а против волны и течения в холодной майской воде… Николаич дотянул, только держась за Африканские плавки; первыми вышедшие на берег Капитан и Поручик, не отдышавшись, услышали жалкий крик Аркадия метров за сто ниже по течению: «Ребяты, танкисты!», а потом уже, когда они убежали спасать Дуремара, Семён, приплывший третьим, увидел метрах в пятидесяти от берега ныряющую голову Виночерпия – он конкретно тонул! Успел, а когда выволакивал бедного Винча на чавкающий ил, понял и причину отставания: к поясу Виночерпия была привязана – когда успел? – шнурком за пробку и вокруг пояса фляжка, та самая, на литр двести…
– По коленям, сволочь… – только и выговорил Виночерпий. Колени и ноги выше колен были в синяках и ссадинах.
Поднявшись на пятиметровый обрыв, обнаружили брошенный бивуак. Раскрытая палатка, полуспущенная лодка, в костерке прощальной струйкой чуть дымила сырая головёшка, на раскладном столике открытая, но непочатая плоская банка венгерской ветчины. А хозяев не было.
– Эге-гей! – прокричал призывно Африка. Никто, конечно, не отозвался.
– Рыбачит, наверное, – предположил Поручик.
– А лодка? – кивнул Аркадий на грустную резиновую калошу.
