скачать книгу бесплатно
– Какой же ты ангел? – у тебя копыто!
– Копыто, – крякнул бес. – По стерне-то сподручней на копытах. Ты, наверное, когда бежал до дальней Волги, о таких-то мечтал? – И расхохотался (заржал). – Вообще-то, стоило бы тебе рассказать об этом походе, всё ли ты понял? Признайся, даже после Пути посещали тебя вопросы: и на кой ляд? А ума сопоставить не нажил.
– Ты умный – скажи.
– Отправили тебя… познакомить с самым древним человеком, который теперь – земля. Подружить, больше – породнить, хоть вы и так родня.
– А вы, бесы? Или вы всё-таки…
– Пойми, садовая голова, дело не во мне, а в тебе: кого ты во мне видишь, тот я и есть.
– Во мне… а где я? На свету или в тени?
– Когда родиться-то угадал, вспомни? День был равен ночи, редкое для земли время, когда свет с тьмою в согласии, когда одному нет власти над другим, и потому они словно одной заботой полнятся. Так что равно будешь окружён и агнцами, и демонами… Да не горюй ты… не знаешь разве, что все нынешние бесы – бывшие боги? Даже хуже: не просто бывшие, а преданные вами, людьми, боги. Понятно, обстоятельства! Один умник даже открытым текстом сказал, что все языческие боги – бесы. Ну, и довольно об этом, а то ведь легко тебе выведу, что истинные бесы – это вы, предающие своих богов люди, и, поверь, крыть тебе будет нечем. Или хочешь ещё о добре и зле порассуждать? За последнюю соломинку зацепиться? Даже не тщись – разочарую, да так, что эта соломинка, как бревно, тебя раздавит. Был бы ты хоть какой-никакой немец, я бы ещё попытался тебе объяснить, как этот чёрно-белый слоёный пирог добра и зла испечён. Тебе же, дураку, Бог специально дал такую редкую вещицу, которая без всяких рассуждений указывает, где добро, а где зло. Мне вот не дал, видишь, рассуждать приходится, а тебе-то зачем? Счастливчик, баловень господень, загляни в душу – там ответ уже исчислен с такой точностью, до которой всяким Гей-Люссакам за биллион лет не дойти. И за дело давай, за дело, мне ещё к немцу успеть, для поэмки позировать. Правильно ли я тебя понял, что прозревать будущее тебе мало: вдруг там да не окажется того, чего нужно? Детей забавлять таким даром?
– Подслушивал!
– Вот тебе раз… Какое же подслушивал, когда сам ко мне обращался?
– Я ко Господу обращался!
– А Он мне перепоручил.
– Не лги!
– И ответить поручил, и я тебе ангельским голосом пропел, что буду сказывать тебе вся тайная и безвестная, и что будет тебе и что будет всему миру; и прочая таковая многая и множество! Но ведь какое дело: мало знать, что будет, так? Та-ак!
– Тебе-то что за дело? И кто ты, в конце концов? Какое имя тебе?
– Ты спрашиваешь у меня? Мне весело, когда об имени спрашивают люди, те самые люди, которые эти имена и дают и, главное, их же меняют, причём меняют быстрее, чем мы успеваем к их именам привыкнуть… как говорится, был волхв – стал волк. Может, сначала в себе разберись – кто ты? Впрочем, если бы не алексинский ваш дворовый пёс, мог бы называть меня Полканом…
– Полкан…Что за слово, Аркадий?
– Пол-коня.
– Кентавр, если по-русски?
– По-русски… по-русски как раз Полкан. А кентавр буквально – «бьющий быков», то есть пастух-наездник, ковбой. Дикие греки ездить верхом не умели, а когда видели пастухов-скифов на конях, думали, что это полубоги, уж если даже быки от них шарахаются.
– Почему ж мы имечко не слямзили? Красиво же – кентавр.
– Слямзили, только позже.
– Как это?
– Полкана ещё называли Китоврасом. Послушай слово: «Китоврас».
– Ну и?..
– Вот ты глухня! Это же «кентаврас».
– А почему позже? Слямзили кентавраса и дали ему понятное русское имя – «полуконь».
– Нет, все средиземноморские легенды – это переделанные под южный климат наши северные сказки, даром что ли все боги и герои – гиперборейцы?
– И Полкан?
– Особенно Полкан, он у них пьяница, развратник, вояка-драчун и… учитель – классический набор для чужака с севера. Сами-то они ничего не умели, а кентавры их подтягивали по всем предметам. Хирон воспитал самого Аполлона, Ясону про руны рассказал…
– Про руно?
– Это одно и то же, только бестолковые греки не понимали ни черта, думали, что это шкура золотая… или зашифровали, признаться не хотели, что знания у каких-то скифов стырили… Орфея петь учил, был отчимом Ахилла, медицину им поставил, слышал про Асклепия? Тоже полканский студент.
– Но скифы-то про себя, всадников, не думали, что они полубоги! Наверное, всё-таки Полкан – это вернувшийся к ним кентавр, о самих себе из чужих уст сказка.
– Может быть, и так… давай дальше.
…не самый главный в небесех, но службу знаю… Я у Орла-отца перо в крыле, могу на небеса отнести, могу божий свет закрыть.
– Если ты и в правду у Орла-отца… почему же явился в таком виде?
– Опять он за своё… Придёт время, явлюсь к тебе архимандритом, а чтоб ты не сомневался, что это я, имя твоё фамильное возьму.
– Когда?
– Не спеши… в другой жизни, в следующей, пока с бесом побеседуй, а то больно доброта из тебя свищет, того и гляди не осилишь… Так что остынь-ка. Не было бы мне дела, подумай, ждал бы десять лет, пока ты заговорить соизволишь, и правда твоя силу возьмёт, а сила – правду? Не перебивай теперь, и без того непросто вместить в твою голову невмещаемое. – Бес вздохнул, явно затрудняясь, с чего начать трудное объяснение: не сказку же ему рассказать про Емелю со щукой, конечно, просто и понятно, но ведь не сработает. – Скажи, подумал ты, что коли открывает Он тебе будущее, то оно именно таковое уже и существует в мире, Он только вроде как занавесочку отодвигает, посмотри, мол, милый… Подумал?
– Что ж тут думать, коли так и есть?
– Что ж тут думать… – передразнил Полкан. – Думать никогда не мешает. А если б подумал, то понял бы, что никакого будущего у Него за занавеской нет.
– Как нет? А что же я вижу?
– Вот и подумай, не всё же на душу полагаться.
– Подскажи.
– Я уж подсказал: нет за занавеской одного готового будущего.
– А-а! Будущее у него не одно? Не одно, а несколько, может, и целый куст… так и это невелика тайна.
– Невелика… Как же тогда ты видишь из всего куста только ту одну ветку, которая и зацветёт? Такой ты везунок? А Бог твой сидит в сторонке и умильно хлопает тебе в ладоши: угадал, угадал! Ха-ха-ха.
– А как же?
– Ты ж говоришь, что думать легко, подумай, как?
– Хм… Остаётся одно: Он по молитве моей великодушно…
– Бр-р-р-р… не поминай…
– … по молитве моей овеществляет тот из своих вариантов, на который взор мой обратился.
– Холоднее… в смысле – правильней, уже лучше, лучше, но от истины всё равно в семи верстах.
– Не так?
– Так, да не так.
– Уволь тогда, я и без этого сверх меры дерзнул.
– То есть признаёшь границу свою, человек? Признаёшь, что даже понять не можешь, как Его мир устроен, какими нитками он к одному дню другой пришивает и из какого сундука лоскутки достаёт?
– Да не брызгай словами, говори, если есть что говорить.
– Есть, есть… Но уж уговор: когда открою – заднюю не давать, потому как мысли твои знаю, покажу, как им сбыться, но ты сам не испугайся, не повороти.
– Эх, из огня да в полымя…
– Что такое?
– Да из одного уговора в другой.
– Решай.
– Ладно, ладно – уговор.
– Тайна простая. Нет у Батюшки нашего за занавеской никакого куста, там вообще ничего нет. Ни-че-го!..
– А как же пророки?
– Пророки? Да, пророков в человеческой истории было достаточно, но, как отметил один знаменитый астроном и астролог, в основном это просто меньшая часть азартных игроков в «угадай»: кому повезло угадать, тот и пророк, а уж кому повезло угадать дважды или того больше, – великий пророк.
– А библейские…
– Тп-ру-у… Пророки библейские – даже не игроки, они благие проповедники, обличали пороки и предсказывали кары за них, чему не мудрено было сбываться, воспитатели, пугачи… что ж, была в них израильскому народу нужда, твой Илья – из них первый. Да и их всех задним числом раввины сочинили, или не знал?
– Лжёшь, собака!
– Не собака, это ваш дворовый Полкан собака, и не лгу, но ты успокойся… хорошо сочинённое получше настоящего былого бывает, и не так редко, даже редко наоборот… но не об этом. Так вот, были, конечно, и настоящие ведуны, которым удавалось подняться на горку и подсмотреть с неё, что за дорога впереди. Лучше видели слепцы, им не мешала картинка уже явленного мира, сегодняшнего, видимого глазами. Ты же помнишь своих борятских друзей-шаманов? Обязательно сначала нажраться мухоморов, чтоб зрачки вывернулись наизнанку, а потом пророчить. Или, если не слеп по природе и мухоморам не пора, – в темницу, в пещеру, в келью, чтоб не рябил в глазах сей час, ведь когда рябит, глубины не разглядеть. Потому самый знаменитый грек-ясновидец Тиресий – слепец, а уродица Шиптон жила в пещере. Примерам таким несть числа, пусть их подсматривают… Не они нам с тобой интересны. А вот был такой маг и пророк Мерлин…
– Это который жил навстречу, из будущего в прошлое?
– Глупости, к «встречным» он отношения не имеет… ну, не больше, чем все мы, «встречные» мгновенны и безымянны, с ними сталкивается всякий, дурные или счастливые предчувствия, вспыхивающие иногда в тебе, это перехлёст с ними, живущими навстречу. Но не Мерлин. Мерлин был пророком-работником, он не подглядывал будущее, он его устраивал. Не он один, был у них ещё боян Мирдин и поп Амброзий, без устали они выделывали небесную шкуру Британии под господство в христианском мире и великую славу… Н-да…
– Из чего?
– А вот из этого самого «ничего». Что оно такое, это «ничего», я тебе, хоть ты и не вместишь, открою.
– Забавно.
– Ещё как. Ничего – это и есть всё. Не одно будущее за занавеской, не два, не сто, не много, и не очень-очень много. Там их, – чёрт поднял вдруг покривевший и обросший белёсыми волосами палец к потолку, – там их бесконечно много. Там абсолютно всё, что только может прийти в голову. В том, конечно, числе, – опять сделал многозначительную паузу, – и то, которое пришло в твою голову. То есть ничего ты не угадывал, ничего Он тебе не подсовывал… Не Он тебе, а ты Ему… вот и вся тайна. Ты изъял из нети, а Он только отвердил.
– А что ж ты сам из нети не изымаешь тебе нужное?
– Издеваешься, брат… Мне творить нечем, образ создать – душа нужна. Да не простая, а к земле и небесам одинаково притёртая, вроде твоей, видели мы, сколько молельщиков по всей Цепи за неё хлопочут, иначе зачем было за тридевять земель и ходить.
– Да вы тоже столько их нахапетили!
– Это так. Но – чужие души-то. Иногда, знаешь, лучше совсем без души городить, чем с чужою. Слаще, спору нет, так сладко, как вам… – не буду, не буду… но на том ведь и край.
– Так что ж ты тут? Зачем? Какой твой интерес в моём образе?
Полкан вздохнул: ну, не объяснить ему за один раз устройство мира и его часть работы по поддержанию этого устройства, ещё двинется с глузду, бедолага, легче доигрывать беса.
– Есть интерес. Много крови видишь на краешке его, миллионы душ вразлёт, славная охота. Нам ведь тоже пища нужна.
– А если я задумаю без крови?
– Задумает он… Нет, брат, ничего ты безкровного не задумаешь, потому что крепче меня знаешь: лучше пусть течёт, чем гниёт – это во-первых. Но главное-то – во-вторых!.. То есть, оно бы должно быть, во-первых, но уж ладно, оговорился. Так вот, во-вторых, оттуда, – опять ткнул волосатым пальцем в потолок, – оттуда, из этого самого переполненного кипящего ничего задуманным, то есть от одного ума рождённым, ни единой козявочки не вытащишь. Сколько тебе повторять: одним умом небо не отворяется, если б умом было можно, то уж, поверь, ни один бы бесёнок, ни один самый запропащий бес тебя бы не беспокоил, зачем ты нам – нам, которые по части ума не чета вам, доки. Как говорит мой немчишка, «где нет нутра, там не поможешь потом».
– Да уж вижу.
– Вот и славно! То есть, только ты начнёшь задумывать, из мыслей своих, из гнилых этих щепок отмычечку сооружать, ты не только нам, ты и Ему станешь без надобности.
– Погоди, погоди, но ты сам же говорил, что там всего бессчётно, и всё, что бы в голову не пришло, там есть.
– Ну, есть, – поморщился бес, – есть, но что с того? Какие же вы, люди, тяжёлые, когда думать начинаете! Есть, да нельзя съесть. Не подходит к небесам головной ключик, сколько раз тебе повторять, не под-хо-дит! От ума ключик как будто только нарисованный. Рассмешить Бога своего захотели? И это не получится, не умеет Он смеяться, да и мне уже не до смеха. Царскую династию укоротить – не порчу на соседа навести. Одно дело – малый человек да под низким небом, этот перед любым сглазом без защиты, ровно голый червячок под сапогом, цыганка косо взглянет – и на другой день его сухотка возьмёт; а над царями трое небес, и все с замками, и на каждом небе войско: на первом простые молельщики, истые и корыстные, одни других твёрже; на втором свои родовые ангелы, берегини и стерегини; рать чужих бесов – у тех свой интерес, но злее их по всему занебью не сыскать; духи-приживалы, кормятся с любого царского слова, будь то хвала и хула, без разницы; демоны, те, что от горькой слезы жиреют: мужик от беспросветья запил, дети с голоду помирают, мать от детей продали на общую беду – всё им кормёжка, не замай кормильца! А пуще всех бесов – сам народ, он ведь в царя-батюшку верит! Верит, что тот богопомазан, оттого ведь только так и есть, самому-то Богу что царь, что псарь, у всех по одной душе, и с этим светлым войском, тебе, будь ты хоть трижды пресветел, ратиться будет трудней всего – народ в такой дали беды не видит, а от близких бед на царя-батюшку только и уповает….
– Чего он вдруг на русских царей ополчился? – вступился Африка, тоже заслушавшийся от нечего делать.
– Да с того, что не считал их за русских. Скажи, с какой стати Александр Первый Романов русский, если родился от двух чистокровных немцев, родившихся от четырёх чистокровных немцев? Это имплантация в русское тело не жучка, а целого семейства жуков! У Александра от русского Романова 1/16 часть, да ещё сомнительно, что она от настоящего русского…
– Александр Второй, значит, только на 1/32 русский?
– А Александр третий – на 1/64, а уж у Николая русскость вообще гемеопатическая! И как же тут не быть рабству? Русь, конечно, их переваривала, но не без последствий же! Капля камень точит, а тут не капля, зубило. Так что Авель ещё тот хват! Ну, скорее всего не сам, грамотно его подвели к этому старики, по цепочке-Цепи да на дело! Вот и тетрадочка об этом. Какой бы славный царь Александр Третий не был, а кухаркиных детей в школу не пустил… Вот оселок – отношение к народу.
– И к языку! – вставил своё Аркадий. – Что только твои Романовы с ним не творили: сплошное иноязычье – немецкое, французское… они, эти ленгвичи, по отношению к русскому младшие, дочерние, ни при каком раскладе не имеющие приоритета для пользования, паразиты, словно белые омелы, не способные самостоятельно черпать ресурсы из почв, прорастают на ветвях большого дерева и, в конце концов, его губят. Прорастают на ветвях, наиболее удалённых от почвы, – на элите. А эти уроды даже похваляются своей раковой красотой. Дерево и гибнет. Свои цари разве бы допустили?
– Так что мы бы с тобой Женечка, не только при Гитлере посудомоями работали бы, но и при благословенном Александре Третьем в школу бы не пошли, не то что в энстетуд. И все, кто против Сталина, только этого и хотят, чтоб ты им служил, как завещали великие Пётр и Павел… Вот и Полкан дальше объясняет, как для тебя:
– На третьем – планетные боги.
– Что ж они, боги, сами не вмешаются?
– Вот, вмешиваемся, – в упор посмотрел на монашка, так что тот выпустил испарину. – До третьего неба у всех инструмент один – человек.
– Да что моё малое усилие стоит?
