скачать книгу бесплатно
– Не один ты трудишься, не возгорждайся. Так что молись, крепни… из кельи в мир и не думай, в мире тебя теперь разорвёт, лопнешь, что пузырь. Узилище – славное для великих дел место, особенно тёмное, из тёмного узилища любой малый светляк различим, и звёзды среди бела дня. Иных мудрецов из темницы за уши не вытащить было, а тех, которые не понимают, хороший правитель должен бы силой в узилища упаковывать… для пользы дела.
– Как же странники, калики?
– Бедолаги, пустозоры… хотя если кто из ник поднялся до понимания, что весь явленый мир – узилище, тогда что ж…
– А ведь я ходил!
– То – урок! Без начального урока и в узилище толку не будет. Да и с ним непросто. Ты думаешь, разрешили тебе устраивать бегущие впереди события по своей воле, и этого достанет, чтобы мир переволить? Да ты знаешь, сколько таких мудриков в ближние небеса свои прожекты отправляют? Какая каша там варится из молитв, просьб и просто сильных желаний? А свершается срединное – почти ничьё, лишь случайно с каким-то чаяньем согласное, и счастливчика, буде он своё чаянье огласил, сразу вознесут в городские пророки, а на другой, уже неудачный раз, забросают камнями. В этой каше ты утонешь со своим уменьем, а уменье твоё и правда редкое, важное, иначе б не нарекли… – бес осёкся. – Тебя, видишь, по Золотой Цепи чуть не с почётом отправили, с уведомлением всех держателей… готовили… а придёт время, когда нужных людей чуть не силком на этот путь ставить придётся… но – устроится. Ведь если не наглотаться земным духом в этих местах, откуда и сила. Потому и открыли, что воевать нам не в ближних небесах, а в следующих, где битва идёт настоящая. Туда простые, одинокие молитвы не долетают, на тех небесах малюют только собранные в мощные кисти прозрения. Поповская кисть, царская, боярская, там же латинская и лютеранская.
– А народная?
– Народная… Да, была бы самая широкая кисточка, да беда: всё она по волоскам растреплена, каждый волосок, говорил же тебе, только на первом небе и оставит малую, никому не заметную риску. Ныне их собирают в снопы да веники те же попы да цари, метут ими в поповские да царские закрома. У народа своей нет… пока – попробовал вот наш воронёнок связать, да её на земле уже разметали. Народные пока в царских да поповских – боги их руками кисти держат.
– Боги… или бесы?
– Эк ты запутанный какой! Если Чернобог, по-твоему, просто бес – зови бесом, но не прогадай умалением. Беса ты вон знамением гонишь, а Чернобога знамением даже не рассмешишь. Бесов попы в ваших головах наплодили, чтоб вы не то что леса за деревьями, чтоб и дерева за сучками не видели.
– Всегда ли так будет? Всегда царям и попам верх?
– Нет… но лучше ли будет?
– Как? Разве не того чаем?
– Придёт время, когда и цари с попами без надобности будут, сейчас-то твои бесы через них волят, а как только научатся не царями лишь понукать, а сразу народ сгребать, тогда может начаться настоящая потеха, сметут бесовским воем и держателей.
– Но зачем же держателей? Как же Земля-матушка?
Полкан грустно засмеялся:
– Земля… Тут уж четвёртого неба битва. Кто-то землю – и она сама в главную голову – сохранить тщится, а кто-то и полакомиться ею… больно вкусная да сытная.
– И на четвёртом небе битва?
– Ещё какая! Там земные боги с неземными ратятся. И (понимаешь уже!) не только за человеческое, за саму Землю дерутся. И у наших держателей, у Орла там главная вахта, раньше это была всех людей забота, но теперь они опустились ниже: решают своё, о Земле не думают, потому любая волна может им обернуться потопом, и камень с неба, и лёд полуночный, и сушь пустынная – всё им будет гибель.
– А выше?
– Выше, на пятом – боги солнечные, боги Белого пути, молочной дороги, на шестом – вселенские, на седьмом – сам Вседержитель.
– И что, на всех небесах – битва? А где же… рай?
– Это и есть рай. Он же – ад. Смотря за кого бьёшься. Твою картинку держатели рисовать помогут, четырьмя лучами, и шестью, и семью… не зря ты странствовал. Всего письма не написать никому, но красные буквы в нужных местах поставить по силам.
Он хотел задать еще один вопрос, но боялся. Боялся получить на него страшный ответ… Незаданность и неотвеченность тяжелили воздух.
– Спрашивай, спрашивай, чего уж.
– А Вседержитель, Б… – хотел добавить «Бог», но, чтоб не сбиться в небесах, не добавил, – Вседержитель за кого?
Похоже, вопрос и для Полкана был безответным, должно быть, он сам терзался им и доставал своих старших – впервые за всю беседу появилась на его лице тень сомнения. Но не на долго: словно что-то вспомнив, он шумно вдохнул и, вместо всей душой ожидаемого «за нас», выдохнул:
– За сильного.
– Всё у них в небесах. А на земле ничего не происходит, что ли?
– На земле дела сегодняшние. Здесь же речь о будущем. На земле что может произойти? Вася Пете в морду может дать, и всё. А завтра произойдёт то, что Петя после этого замыслит, и что ещё такого агрессивного придумает Вася. Вот этой кашей пете-васиных планов и полно ближнее небо, что-то осуществляется, что-то нет. На втором небе, видишь, дерутся уже эгрегоры, от исхода их драки зависит среднесрочная человеческая история, может быть, и до тысячи лет. Выше – уже планетарные энергии регулируют балансы планеты – магнитные поля, течения, подвижки материков, ледники, похолодания, моры, засухи… и отбиваются от равномасштабных им внешних угроз: экранируют солнечные вспышки, отводят метеориты, фильтруют космическую пыль на предмет смертоносных спор… И оказывается – с помощью держателей. Вот где их настоящая вахта! Разные уровни: с каким бы счётом попы у царей не выиграли, если держатели метеорит пропустят – кирдык и тем, и другим. Поэтому и убеждают странника, что делом надо заниматься.
– Как же они на такие верхотуры взбираются?
– Никуда они не взбираются, они отсюда работают, точно так же, как бактерии в твоей толстой кишке работают на твоё самочувствие прямо из жопы – куда ты без них?
– Почему именно в толстой?
– И в тонкой, и в желудке, и под языком… а может, и в мозгу, и в крови… Говорят же окские старики: наше дело река. А чьё-то – горы. Что за дело? Не склоки междусобойные, а регуляция в макроорганизме и оборона от всякого вирусного хлама.
– А выше?
– Энергетика солнечной системы, галактические дела, потом – вселенские, и на последнем, я так полагаю, открытом вовне небе – Закон. Бог.
Уже потом, оставшись с собой наедине, он пытался осмыслить это последнее слово, оно не находило места в его христианской душе, где главным и, казалось, вечным постулатом было слово другое. Он вдруг ощутил в груди такое великое сиротство, какое бывает только при живых, но отринувших тебя родителях. «Как!? – тысячный раз убивал он себя вопросом. – Он не за нас? Как же жить?». Ведь то, что Он не за нас, означало, что Он не с нами – и это рушило казавшееся неприкосновенным основание не просто его жизни, жизни его соотечественников и единоверцев, а основание самого мира, тысячелетиями стоявшего на этом камне: С НАМИ БОГ! И не за слабого – это тоже была опора тысячам и тысячам, да что там – миллионам и миллионам людей, белым, чёрным, жёлтым, красным… всем, кого придавил к праху земному насущный ветер, кого сломил, искорёжил, измолол неостановимый жернов юдоли: Он – заступник, Он всегда за слабого, Он за нас… Он с нами!
Да не морочит ли Полкан? Всё-таки бес. Не искушение ли, не очередная ли препона на его и без того заовраженном пути? Нет, на этот раз душа не пускала по этой лёгкой думке: бес – и дело с концом… не давала спрятаться от приоткрывшейся страшной и великой в своей простоте истины. В чём она – не ускользай, не прячься, откройся! Не в том ли, что за Бога мы принимали бьющегося за нас – воистину за нас, за нас слабых и несчастных! – Воина всего лишь с Третьего неба, который перед Вседержителем так же мал, слаб и беспомощен, как и мы перед ним, Воином. Но он – Воин, он бьётся, он не имеет права уйти с поля… сойти со своего неба битвы, стать слабым, он перед всеми защищаемыми им тремя небесами обязан быть сильным… потому что знает единственную в этом подлунном… тьфу, какое – подлунным?! – вселенском, больше – надвселенском, открытым за седьмым небом в бесконечность Мире Истину: Он – за сильного. Он за нас, Он за нас, но и мы должны быть за Него, а быть за Него – значит только одно: быть сильным. Обратным прельстили черти, утешительная ложь ведомой на заклание овцы: Он за тебя, за слабенькую, Он с тобой, несчастной… где тут твоя аорта?
Бог – за сильного! Быть с Богом – быть сильным. Быть слабым – предать Бога, быть недостойным даже взгляда Его в твою сторону…
– За сильного, – повторил ещё раз Полкан и будто бы стал ещё выше и шире, словно испугался, что кто-то из врагов сочтёт его малым, а значит, и слабым, – с этой колокольни… прости, Господи… тьфу, заговорился! Так мы и смотрим: способствует державности – Бог в помощь, вредит – пожалуйте на правёж. Хоть ты псарь, хоть ты царь. А правёж разный может быть. И инструменты для правежа тоже разные. На этот раз выбрали тебя. Подготовили – провели по Пути, дали потрогать Цепь золотую, подышать русскими небесами – теперь надежда есть, что не ошибёшься. Бить будешь больно, но по делу, с пониманием будущего, раньше срока не переломишь, дольше не потерпишь, не зря тебя по всей Цепи в круг держателей пускали. Держава – это не царский шарик с крестиком, запомни: держать – это наша работа на этой земле. Так что будущее не угадывать надо и подсматривать… ты ещё сон-траву под подушку положи… Будущее нужно делать, сработать, Гамаюн не поможет: Гамаюн, спору нет, знает всё, да не расскажет, а расскажет – не поймёшь. Я-то, если хочешь, могу и брюсовы книги Сивилл из Сухарёвой башни принести, прорицание воли богов и предсказание будущего, двенадцать тысяч листов полууставного письма – как? Могу и редкую liber vaticinatiinem достать, а толку? Могу и что-нибудь из ещё незнаемого людьми, по мелочи, что поторопило бы ваше движение вперёд, открыть-подсказать, но знаешь, впереди-то у вас пропасть, и сначала нужно мост наладить через неё, а потом уже объяснять, как устроены сапоги-скороходы. Лукавцы ныне мудрее, кипящая смола и раскалённые сковородки не их методы, они теперь умникам вашим подсказчики, прогрессоры, подсказывают, как вам быстрей до пропасти доскакать, расскажут из чего порох состоит, растолкуют какому-нибудь «гению», пока он молод и бестолков, как великая сила в пылинку запакована да как её распаковать… но тебе же этого не нужно? Я бы мог поторопить события и даже открыть тебе, как, не выходя из вот этой кельи, смастерить какую-нибудь смертоносную игрушку… одного-то царя за версту жизни лишить можно, а уж прославиться на века – пожалуйста. Как ты насчёт славы? Понятно… у нас, русских с этим плохо… в смысле – хорошо: откроешь нашему Левше какой-нибудь секрет, так он не в патентное бюро бежит, как все нормальные шведские немцы, а к соседу по даче – похвастаться, а уже сосед-швед и в бюро сбегает, и денег со славой заодно заработает. Эх, ты бы знал, сколько вам открытий чудных готовит, будь он неладен, просвещенья дух! Цари ещё наплачутся… но нам-то с тобой не гремучий студень нужен… Нам даже неинтересно знать, ни из каких зёрнышек прах земной слеплен, ни как звёзды по небу ходят. Нам сразу подай от этих небес вожжи, порулить. Так? Что ж, по-русски, по-русски… Да, просто подглядеть будущее любой травник после белены и любой грибник после тонкой поганки сможет, нам не подглядеть, нам направить его нужно. Помнишь ведь щурово: пророчествовать – не угадывать, а сотворять. И чтоб не задумываться, чтоб только душой… прости, Господи… тьфу ты, чёрт, запутался с тобой! Твоя работа главная, что и говорить, но без меня ей грош цена. Не на соседа порчу насылаешь – мировую оглоблю повернуть дерзнул, тут тишком не проедешь. Чтобы по-твоему случилось, чтобы тебя после первого же твоего престрашного прозрения не удавили в монастырском подвале, мне не меньше твоего поработать придётся. Кого обольстить, кого попугать, кого заблудить. До царей и лестное слово донести непросто, про бранное и думать нечего, а уж такое, которое их же и погубить должно, да чтоб они сами ещё за это слово перед Ним порадели – только с моей помощью. Нет, много я тебе отмерил, не такая твоя работа и главная – золотник в пуде, напророчить и дурак напророчит.
– Всего-то золотник в пуде?
– Ну, не в пуде – в лоте золотник, третья доля.
– А другие две трети?
– Это уже иная работа, – постучал по кости между отсутствующими рогами, – ума! Душой только напортишь, обязательно напортишь, с душой к этим двум третям близко подходить нельзя.
– Да что ж это за работа?
– Я уж говорил: второй золотник – уберечь тебя от ямы монастырской, ведь не думаешь же, что с таким процарским откровением тебя в палаты на смотрины пригласят? В яму, и то в лучшем случае, а в обычном – сразу к праотцам, сколько таких пророков колья задницами примеряли… о-ох, много! А последний золотник, третья, стало быть, доля, – ещё важнее первых двух: запустить твоей души работу на такие верхние круги, где она работой только и станет. Как до Бога высоко, так и до царя далеко. Без меня твоим писулям путь только до печки в келье настоятеля, и сколько ещё печек будет по дороге в Петербург! А царей облукавить, чтоб вняли? Пока в эти круги твою фантазию не всучишь, толку от неё – пшик.
– Так ты, выходит, за тем и явился…
– За тем, за тем… за тем Он нас, нелюбимых, и пестует: самим творить не даёт, но подельничать с вами, творцами, не мешает… Короче, давай, давай, бухайся на коленки да отключи свой котелок, – постучал жёсткими костяшками по шишковатому лбу, – и так он у тебя перегрелся уже, пригорят мозги… и про кровь, про кровь не забудь, я к тому далёкому часу ждать буду… где-нибудь, скажем, в Тамбове. Смотри – уговор.
Бес исчез – да и был ли он? – и началось трясение тела…
– Ну и накрутили… – вздохнул Семён, закладывая тетрадку черёмуховой веточкой. – Скажи, Николаич, с точки зрения физики, как это возможно – предсказывать будущее?
– Ну, во-первых, – поправил очки умник, – может иметь место простая экстраполяция событийного ряда: на коротких расстояниях она очень хорошо работает, но вероятность убывает обратно пропорционально расстоянию от исходного события.
– То есть?
– То есть: если ты утром в рабочий день пошёл за водкой, то не стоит труда стопроцентно предсказать, что к обеду ты будешь пьян; с меньшей вероятностью – вечерний синяк под глазом; ещё с меньшей – увольнение через месяц по 33-й статье; и уж тем более – смерть от цирроза через три года.
– Горшков вон уже пятнадцать со своим циррозом живёт, и ничего.
– Он рыбак, – объяснил феномен Горшкова Аркадий.
– Только это не физика, – возразил Семён, – тем более, что через триста лет твоя вероятность шмякнется в нуль, а мы имеем фактики… А может быть, они всё-таки подсматривают через время, и говорят всем, что там происходит? Может же быть кротовая нора не только в пространстве, но и во времени?
– Может, только с одной поправкой. Не подсматривать надо, а предвидеть. Забыл дедово? Подсмотреть можно только то, что есть, а чтобы вытянуть событие из нети, надо видеть.
– Увидеть то, чего нет? Это ж русская сказка: поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что!
– Именно! Смотреть на то, что уже есть, умения не надо. В неть заглянуть – вот фокус.
– Ты нам не про фокусы, ты научно объясни, как работает.
В этом месте крякнул Поручик: он, похоже, знал, как работает, но не знал, как объяснить.
– Научно? – переспросил Николаич и с интонацией «сами просили, я не хотел» замонотонил: – Будущее – это такая глобальная квантовая система, которая находится в суперпозиции нескольких состояний, и только после проведения измерения, в нашем случае – наблюдения, подсматривания, происходит так называемый коллапс волновой функции, и система фиксируется уже только в одном из состояний.
– О-о! Залепите мне уши… – застонал Виночерпий и начал откручивать фляжку.
– А в каком из? От личности наблюдателя это зависит?
– Больше, пожалуй, и не от чего.
– То есть если предсказатель чёрт, – начал рассуждать Семён, – жди ада, если ангел…
– …то бесплатная водка, – мечтательно заключил Аркадий.
– Это как раз, если чёрт!
– Нет, ангел!
– Чёрт!
– Сам ты чёрт! Если в магазине брать, всего пять бутылок – и аванса как не бывало. Как жить? Если бесплатная, то ангел!
– Так передохнем же, какой ангел!?
– Когда будет много и бесплатной, до беспамятства пить никто не будет. Вон, бесплатного воздуха целое небо – ты же не надышиваешься до смерти!
– Ну, ты, Аркадий, и сказанул…
– А чего он: суперпозиция, коллапс, – перевёл Аркадий стрелки на Николаича, – пусть по-русски скажет.
– Вам, рыбакам, не угодишь: то по-научному, то по-русски.
– Нельзя разве на русском языке по-научному? – не унимался лиофилолог. – Как Сергей Иванович вчера.
– Сущь, вещь? – рассмеялся Николаич.
– Именно! – воскликнул Аркадий и приготовил ребро ладони для стучания в грудь. – Загляни туда – не знаю куда, увидь то – не знаю что. Никакие это не сказки, это нам, дуракам, русским языком объяснили про твой коллапс волновой функции, про всю вашу… нашу квантовую физику. И – сущь! И – вещь! Сущи, то есть вариантов будущего, – несметно, вещью же, реальным событием, становится лишь то из сущи, что удостоилось наблюдателя – увидения. Вот и вся твоя суперпозиция. И вопрос только один: как в эту безмерную сущь заглянуть, чтоб оявить не какую-нибудь инфузорию, а рыбу настоящую.
– Тьфу!
– А я на что? – выдвинулся вперёд Виночерпий.
Первого, как уж повелось, градус зацепил Николаича.
– Да-а… Мир устроен… уму непостижимо, как просто! – начал он дирижировать тощей рукой. – И не при чём тут скорость света. Мир мгновенен, мы мгновенны. Ты знаешь, Винч, что есть поля, которым плевать на квадрат расстояния?
– Знаю. Например, капустное.
– Отсюда вытекает принцип универсальной суперпозиции: мир – един, мы, ты, я, любой задрипанный фотон – и есть целиком мир.
– И никакой иерархии?
– Я же говорю: универсальной, а не абсолютной. Это абсолютная суперпозиция – Ничто, изотропность, всего лишь стопроцентный потенциал, а универсальная – это не просто наличие, но торжество иерархий. И прямых, и обратных.
– Обратных – это как? – пытался сообразить Семён.
– Как… «Ты проживёшь без королей? – Солдат сказал: – Изволь! – А ты без армии своей? – Ну, нет! – сказал король». Вот так, поэт.
Лилит в милиции
Аппетитная приходит во время еды.
Вен. Ерофеев, «Москва – Петушки»
Тяжёлый день – понедельник!
Лейтенант милиции Сергей Рыбаков был в серьёзном раздумье: идти домой, на пару часов закончить пораньше и выпить дома (это же лучше, чем пить на службе, того и гляди кто-нибудь капнет… чёртова антиалкогольная кампания, выпить на родной работе боишься…) или всё-таки выпить прямо сейчас – больную голову до дома ещё надо донести, а свинец уже расплавился и с гулкой болью переливается от лба к затылку при каждом не то что шевелении, при каждой мысли!.. К тому же и дома толком не выпить, у него всего-то чекушка, а батю уважить?.. а жена на хвоста усядется, останови её потом… Здесь!
Непростой, но весьма предсказуемый выбор был сделан. Здесь и сейчас.
Бутылку лейтенант пил за три раза, а чекушку ни туда, ни сюда – за два, с небольшим перерывом, регламентируемым самим организмом: как только кровь от первой осьмухи ударит в лицо, отсчитай двадцать ровных дыхов – и вторую. После первой закусывать было нельзя, то есть можно, но не полезет, а вот вторая осьмуха сама на зуб просит. Двадцать дыхов на то и расходуются, чтобы отделить от вяленого лещового бока рёберные косточки и свернуть – ну, любил он так! – прозрачную жирную мякоть в трубочку. Вторая осьмуха пролетела соколом – вдогон, вдогон, торопись, родная… шумно занюхал лещовым рулетиком, возложив его на усы, и только переправил с усов в рот и пару раз чавкнул… как заявилась эта толстушка.
Откуда её принесло… хотя что ж, понедельник на то и понедельник, чтоб разгребать воскресные дела. Понедельник потому и грустный, что выходные весёлые – даже у них, где ни выходных, ни проходных, особенно в мае. И ведь как только ему на выходные дежурить, обязательно что-то происходит. Ну, субботняя драка около клуба, на танцах, – это почти плановое мероприятие: кто-то кого-то задел, кто-то кого-то послал, тут же съезжаются со всей округи сельские и начинается… Вообще-то местные смирные, но уж больно их москвичи раздражают. Сколько лет уже ему интересно: почему обязательная субботняя драка у клуба называется танцами? Вальс, танго, летка-енка и новый советский – драка у клуба. Разняли, электричество отключили и, последнее па, – подождали, пока все разойдутся. Драка пусть, понятное дело, но ведь сколько непонятных: какой должен быть крен у парома, чтобы шесть машин, по две с каждого ряда, стоявшие на ручниках, сползли в воду? Почему не попадали в воду люди? Или они не стояли на ручниках? Поднять и проверить, но ни одной машины за двести метров вниз по течению не нащупали, а должны бы они кучкой лежать в одном месте, нет – песочек, песочек… шутили, что русалки с водяными поехали на них в Белоомут за портвейном… Если б не полсотни свидетелей, уместно было бы спросить: а были ли машины? Вот именно, что были, а теперь нет. Ока их языком слизнула. Едва улеглась паника на пароме, сообщили про те две баржи. Сроду тут такого не было, ведь не просто не разошлись, а такими галсами пошли, что одна протаранила водокачку, а вторая пригладила далеко за красным бакеном четыре лодки с рыбаками. Или три? Поперечное течение. Мозги к вечеру в субботу стали поперечными. Как тут было не напиться? И в воскресенье продолжали снимать стресс…
Вот и болела (гудела, трещала – жидкий свинец был залит в черепушку) голова, целый день терпел, а после обеда головная беда достала. Если б не чекушка… Теперь хотя бы минут десять расслабухи, так нет же!
Одно примиряло с ситуацией: толстушечка была аппетитная. Как заметил ещё сам Иван Ефремов, мужчины только притворяются, что любят тонких девушек. Толстушка оказалась старшей у люберецких командированных, с Малеевского, отделения «Овощное»… у неё пропали три девушки.
«Час от часу…»
– Как они пропали? – говорить было ещё тяжело, от каждого звука стремительно остывающий свинец норовил-таки ткнуться в лоб, а любое открывание рта всё ещё напоминало о помойке… нужно, нужно бы минут десять умиротворительного покоя.
