Звездолет бунтаря

Ведь никто, кроме меня этого сделать не сможет!

Глава 9. Отчисление из Академии – Арест отца

– Эдгар Рей? Вас вызывает ректор.

Голос Майнарда Ферона, секретаря Бауна, звучал чётко, но сухо, без эмоций. Невысокий, немолодой мужчина с вечно сонным взглядом, будто спал на ходу, остановил меня в коридоре. Но зачем ему это сообщать? Я и так получил уведомление на нейроинтерфейс. И прекрасно знал, что скажет ректор.

Я шагал по коридору так, словно он вёл на эшафот. На пути попадались курсанты, кто-то даже числился у меня в приятелях, но все они теперь отводили глаза, чтобы не встречаться взглядом со мной. Некоторые так просто шарахались к стене, будто я заразился какой-то страшной болезнью.

Я дошёл до дверей, ведущих в коридор к ректору и, к сильнейшей досаде, увидел, что неподалёку, около окна, стоит сложив руки на груди Кельси Хов со своими подхалимами. Его торжествующая улыбка победителя добавила невыносимой горечи.

У дверей в кабинет ректора было пустынно и тихо. Бархатный бордовый диванчик для ожидающих пустовал. Напротив – голографические портреты лучших лекторов и курсантов. С заносчивой гордостью смотрел на меня Кельси Хов. И теперь рядом с ним висел портрет неизвестного мне курсанта. Вместо моего. Они быстро его сняли.

Широкая спина ректора, обтянутая тёмно-синей тканью, загородила половину окна. Баун покачивался с пяток на носки, заложив руки за спину. Вид за окном ничем не изменился за все годы, что я учился в Академии.

Повисла тишина, прерываемая лишь тихим нарастающим шипением пронёсшегося скоростного поезда. Магнитная лента направляющей проходила чуть выше окна здания Академии. Флаер выскочил из туннеля, и унёсся в стратосферу, чтобы через буквально мгновение оказаться где-то у горизонта.

Наконец, Баун соизволил обернуться, дошёл до стола. Развернул массивное кресло и медленно присел, словно у него был геморрой. Сцепил пальцы перед собой на столе. Из-под мохнатых бровей – тяжёлый взгляд.

– Эдгар Рей, вы отчислены из Академии, – изрёк он фразу, которую хоть я и знал заранее, но упала она, словно свинцовая плита, раздавив своей тяжестью мою сущность. – Причина изложена в уведомлении. Вы прочли?

– Да, я прочёл. Но я не взламывал систему тестирования. Я лишь разблокировал последнее задание.

– Это задание составил ваш отец, маршал Рей.

Он сделал долгую паузу. Видимо, чтобы я осознал до конца важность сказанных слов.

– Отец не передавал мне никаких кодов. Я понятия не имел, кто составил это задание.

– Ваш отец – предатель нации! – внезапно взорвался Баун. – Он изменщик, заговорщик! Он нанёс нашей нации огромный ущерб своими проектами! Вы понимаете, что сын предателя не может учиться в нашей Академии?! – в конце голос Бауна сорвался на визг.

Всегда такой флегматичный, Баун вскочил, лицо побагровело, распухло. Схватил толстые папки, всегда своей солидностью украшавшие стол, и швырнул. Они распахнулись, высыпались пожелтевшие листы. Абсолютно без текста. Папки служили лишь декорацией, как и высокие шкафы из полированного красного дерева и фолианты с тиснёнными золотом корешками.

– Тот факт, что в нашей Академии учился сын предателя нации оставил позорный след на ею истории!

Баун продолжал высокопарно орать куда-то в пустоту, словно старался для камер, которые передали бы его негодование тем, кто уничтожил моего отца.

Злость, досада, боль утраты обрушилась на меня, как цунами. Я едва сдержался, чтобы не перепрыгнуть через стол ректора и вцепиться ему в горло.

Но я лишь сжал до хруста зубы и наблюдал молча все это светопреставление.

Наконец Баун решил, что выполнил полностью свою миссию по размазыванию бывшего курсанта на кварки. Замер, как столб. И рухнул обратно в кресло.

– Забирайте свои вещи и проваливайте, Рей. И чтобы я никогда больше не слышал название вашей династии. Никогда!

Я вышел из дверей академии, оставив за своей спиной и форму курсанта, и годы учёбы, и Оланду.

И перед глазами, вызывая жгучую боль, всплыли воспоминания о недавнем аресте отца.

Они пришли за ним рано утром. Я готовился к занятиям. Плавал в бассейне. Двадцать пять кругов, как всегда. Прохлада прозрачной лазурной воды обтекала моё тело, бодрила, вызывала страстное желание побороть её сильными гребками и ударами ног. Апельсек лишь показался над голубой дымкой горизонта, ещё не вошёл в свою стадию невыносимого жара. А бледный диск Окрольта виднелся, как призрак с другой стороны.

Я отдыхал у бортика, когда зловещей чёрной тучей накрыла тень флаера, который совершенно бесцеремонно плюхнулся на цветник рядом с бассейном. Я выскочил из воды, чтобы показать нарушителям, куда они вообще попали. Но тут ноги примёрзли у меня к кафельным плиткам.

Из флаера выскочила группа спецназа, все в тёмных лёгких скафандрах, на шлемах из непроницаемого стекла играли яркие блики. Все, как на подбор плечистые, высокие. Не замечая меня, заняли позицию перед нашим домом. Присев на одно колено, скрестили на цели светло-серые плазмаганы. И с нарастающим удивлением, переходящим в ужас, я наблюдал, как из флаера вышел приземистый с покатыми плечами мужчина. Бледное с большими мешками под глазами лицо кабинетного генерала. Одна бровь приподнята, будто в удивлении. Вытянутые глаза почти без ресниц. Мильтон Холт, главный противник моего отца. Его идей, разработок. И в первую очередь, двигателей на экзотической темной материи.

Холт медленно переставляя непропорционально длинные ноги, прошествовал мимо, будто меня не существовало. Поднялся на крыльцо, оправил мундир, и сделал знак рослым парням без лиц. Их командир привстал, указал энергичным жестом на дверь. И вся группа пришла в движение. Они перебрались ближе к дому. Окружили.

Выбили лёгкую деревянную дверь, будто отец прятался в доме. Хотя я прекрасно знал, что он в своём кабинете на втором этаже. Он засиживался допоздна. И дверь у нас никогда не запиралась.

Отца вывели, словно он беглец от правосудия. На руках блестели звенья цепи – в чистом виде пошлая декорация. На глазах повязка. На скуле расплывался огромный синяк. Странно было видеть его в каких-то лохмотьях, вместо элегантного мундира маршала. Он не сопротивлялся, шёл спокойно. А эти подонки обращались с ним так, будто он сейчас сделает жест. Налетят сюда космолёты, нападут, чтобы спасти своего командира. Но отец не командовал войсками. Был лишь экспертом.

Я не выдержал, кинулся к нему. Мощный джеб одного из парней отбросил меня на кафельную плитку. Острая боль пронзила затылок.

Перед флаером отец остановился, по движению головы я понял, он что-то сказал Холту. Тот едва заметно кивнул.

– Сын, прощай. Теперь ты будешь выживать в одиночку.

Последние слова, которые я услышал от него. Один из парней толкнул отца в спину. Он наклонил голову, чтобы пройти в люк флаера. За ним быстро-быстро, словно тёмная волна, вкатилась группа. Флаер медленно поднялся, завис над цветником, сжигая ослепительно-оранжевым огнём движков смятые астролябии, которые так любила моя мать. Развернулся и мгновенно исчез. Оставив резкую вонь отработанного топлива. А я сидел потерянный и убитый горем рядом с бассейном. И слёзы туманили взор.

Из серебристой дымки шагнул высокий мужчина в светло-сером скафандре. Протянул мне руку, помогая подняться. Туман начал расползаться, унося с собой двухэтажную виллу из белого камня на фоне лазурного неба, голубую рябь бассейна.

И я обнаружил, что сижу у стены. А надо мной навис Ковалёв. Рожа его явно побывала в сильной переделке. Из носа тянулись две полоски крови. Под глазом расплывался синяк.

– Ты охренел, Рей, мать твою? – его голос гулко прозвучал в моей голове. – Знаешь, что бывает за нападение на офицера НКГБ? У нас за это полагается смертная казнь.

Меня повело, когда я с трудом поднялся, пришлось опереться о стену. В голове шумело, в висках жгло, будто проткнули нагретой спицей. Зрение сфокусировалось не сразу. Когда голубоватая дымка расползлась, я огляделся.

Этаж казался совершенно заброшенным. Пузатые, поражавшие своей старостью мониторы с выбитыми экранами, офисные стулья с оторванными спинками, светло-серые ящики компьютерных корпусов с уныло торчащими красно-зелёными проводами, разбитые, погасшие светильники, встроенные в стены рядом с потолком. Ковалёв сказал: «Палуба номер 17». Но мой нейроинтерфейс не мог разобрать символы, которые расплывались за стеклянным цилиндром лифта. Земляне использовали их для обозначения цифр, похожие на те, что были у нас. Но все-таки они отличались.

От площадки лифта во тьму уходил узкий коридор, обшарпанный пластик стен украшали старые плакаты.

Дарлин оказалась рядом, обняла меня. Осмотревшись, я взглянул на полковника, который с подозрением посматривал на меня.

– А что случилось? – решился спросить я.

– Ты не помнишь, Рей? Мы ехали в лифте. Ты вдруг спятил, набросился на меня, стал душить. Выкрикивал какие-то слова. Я не смог понять. Лифт остановился. Мы вылетели с тобой наружу. И начали драться. Я едва смог тебя утихомирить.

– Наверно, опять какая-то тварь влезла в мозги. Теперь в мои.

– Может быть, – полковник задумался, в голосе совсем не ощущалось злости. – Но, если эта мразь тебя загипнотизировала, как ты смог с ней справиться? Где ты был? Что ты видел?

– Ничего особенного. Так, картинки из прошлого. А что такое НКГБ?

– Новый комитет госбезопасности.

– Почему новый?

– У нас сейчас все новое. Правительство, комитеты, министерства. Великий Вождь все создал с нуля.

– Великий Вождь? А имя у него есть?

– Вот он.

Ковалёв вытащил фонарик, его яркий конус высветил плакат на стене. Опять кричаще-красный цвет. На его фоне две фигуры. На заднем плане лысоватый мужчина с бородкой. Протянул вперёд ладонь, словно указывая кому-то дорогу. Перед ним усатый мужчина в белом кителе с жёлтой пятиконечной звездой на груди. Тоже протянул вперёд руку с указательным пальцем. В низу плаката художник изобразил сосредоточенные лица людей, обращённые к этим, двоим. Один из парней держал толстую книгу с короткими надписями. Фонарик светил тускло, мой интерфейс перевести не смог.

Зато крупными буквами шёл лозунг: «Под знаменем Ленина. Под водительством Сталина. Вперёд к победе коммунизма!».

– А кто из них Великий Вождь? Их же вроде двое тут. На трибуне.

– Ну ты тупой, Рей, – Ковалёв не рассердился, лишь по-детски радостная улыбка осветила его суровое лицо. – Вот этот, конечно, – показал на усатого. Сталин Иосиф Виссарионович. Видишь на книге написано – Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин.

Плакат выглядел очень старым, совсем не вязался с космической станцией, скафандрами, челноками, трёхмерным принтером, который смог воспроизвести мой дезинтегратор.

– Сколько же лет вашему Вождю?

– Он умер больше ста лет назад. А сейчас его воскресили. Понятно?

– Конечно, понятно. А сознание его где взяли?

– Сознание? – Ковалёв моргнул, судя по всему, мой вопрос поставил его в тупик. – А почему ты спрашиваешь?

– У нас эта технология тоже есть. Но сознание, вся информация сохраняется в базе данных. От живущего человека. Если информация будет стёрта, то получится пустышка. Пустая оболочка без всего.

– Я в таких тонкостях не разбираюсь. Наши учёные лет тридцать назад объявили, что могут теперь воспроизводить любых исторических деятелей. Ну, провели референдум. Все честь по чести.

– Не понимаю, – я пожал плечами. – У вас что вообще никаких руководителей страны не было? Или они все плохие были? Почему нужно было воспроизводить деятеля столетней давности?

– Это лучший был во все времена! – как-то слишком горячо воскликнул полковник. – Ну были кое-какие хорошие. Но с этим наша страна была самой могучей, самой сильной в мире. Под руководством этого деятеля мы построили великую державу. Победили в войне страшного врага…

– Ага, а потом эта держава, такая сильная, развалилась, – вспомнил я рассказ Зайцева.

Полковник замолчал, заходили желваки, глаза сузились, он будто обдумывал дать мне в рожу или нет. Опёрся рядом со мной о стену, приблизил лицо, отчеканил:

– Дурак ты, Рей. Создал державу он. А развалилась она по вине предателей гораздо позже. Пошли, ладно. А то разболтались тут. Пойдёмте, Дарлин. Не будем время терять.

Развернулся и направился в конец коридора. Я смотрел на его спину, туго обтянутую скафандром, и ощущал всей своей сущностью, как Ковалёв рассержен. Что-то в моих словах его задело. Но вот что?

Облицованные серым пластиком стены со встроенными тусклыми светильниками, закончились тупиком. Ни двери, ни ворот, ни щели. Но только я открыл рот, чтобы поинтересоваться, куда нас привёл полковник, как он остановился около стены, провёл ладонью на уровне своего плеча, и краска с панели будто слезла, обнажив полупрозрачный прямоугольный экран с неярким голубоватым свечением. Пальцы полковника быстро пробежали по кнопкам, и я уж думал, что дверь, наконец, распахнётся, впустит нас в святая святых.

Повыше экрана выехала выпуклая панель. Из двух частей. Справа экрана я разглядел панель для ладони. Она так и была изображена – пять пальцев. Ковалёв приложил руку, проскользнула тонкая красная линия. Придвинул лицо к левой части панели. Сверкнул ярко-голубой огонёк.

Да, твою ж сингулярность! Зачем столько уровней защиты? От кого они тут все закрыли?

Наконец, тестирование нашего проводника завершилось. И стена разъехалась в стороны, пропустив нас внутрь.

– Уфф, ну и сложности у вас, – вырвалось у меня. – Прямо, как в лучшем банке Вселенной. Ещё бы взяли генетический маркер.

– Маркер тоже взяли, – усмехнулся Ковалёв. – Значит, так. Дарлин, направо раздевалка для вас. А мы с вашим спутником зайдём сюда. Вам там нужно будет переодеться. Там все есть. Автоматически. Если что – кричите, придём на помощь.

Узкий коридор, из которого шли двери в раздевалки. В конце – две плотно закрытые массивные створки. Слева от них на стене – панель с небольшим экранчиком. Насколько я понял, это воздушный шлюз, из которого шел выход в открытый космос. Без полковника мы бы, разумеется, не смогли бы его просто так открыть.

Дарлин развернулась и проскользнула в дверь направо. А я последовал за Ковалёвым.

Помещение, похожее на раздевалку в бассейне, за исключением того, что справа от меня шли ниши с белеющими там громоздкими скафандрами.

– Ладно, братан, я пошёл в душ, – объявил Ковалёв. – Не хочешь?

Я отрицательно мотнул головой. В моём скафандре мне было комфортно и безопасно.

Ковалёв быстро разделся, хлопнув дверью, ушёл в душ. Лёгкое шипенье сменилось звуком падающей воды.

Я плюхнулся на скамейку, и задумался. Вновь перед глазами всплыл мой недавний кошмар – жуткая тварь вместо полковника. Подождите? А что если, Ковалёв на самом деле не гуманоид, не человек, а членистоногое, только с помощью фильтра восприятия (знал я о таком давно, видел на одной из планет) скрывает свою сущность, делает себя похожим на человека?

Но нет. Вот он сейчас разделся, я вижу его тело, вполне обычное. Неплохие рельефные бицепсы, и мускулы ног развиты. Где он мог спрятать прибор для того, чтобы я видел его обычным человеком? Внутри по-прежнему копошился червячок тревоги. Да, он привёл нас сюда, открыл двери с такой сложной защитой, будто там находилось все богатство Вселенной.

Дверь распахнулась, вышел Ковалёв, вытирая полотенцем разлохмаченные волосы. Весь в каплях воды. Из выдвижного ящика около одного из скафандров вытащил что-то сложенное стопкой. Начал надевать белье.

– Уфф, такое удовольствие получил. А ты, Рей, сидишь, как бирюк, вцепился в свой скафандр, как будто у тебя его украдут.

Я промолчал, лишь оперся о стену, стараясь не показать вида, что включил биосканер для проверки сущности полковника.

Ковалёв уселся на скамейку напротив меня.

– Слушай, Рей. А вот твоя Дарлин, – как-то очень осторожно начал, даже смущённо. – Она твоя хозяйка?

– Хозяйка? Это что?

– Жена, подруга, ну что у вас там бывает?

– Она просто член моей команды. Эксперт по инопланетным расам.

– Да? – в голосе Ковалёва зазвучали радостные нотки, что удивило меня.

Ковалёв пересел ко мне и уже совсем доверительно спросил:

– Ну, если я за ней поухаживаю, ты возражать не будешь?

Я потерял дар речи от изумления. Этот солдафон вдруг оказался таким романтиком. Спрашивает у меня, может ли он приударить за девушкой, которая ему понравилась? С точки зрения физиологии мы совпадали. Хотя, как земляне занимаются любовью, я не знал. И согласится ли Дарлин на близость с мужчиной другой расы?

– Она абсолютно самостоятельная. И я ей не указываю. Только захочет ли она, не знаю.

– Строптивая? – ухмыльнулся полковник. – Я таких люблю, – шлёпнул меня по колену.

Мой нейроинтерфейс привлёк моё внимание. И я отключился, буквально на мгновение.

«Раса – «человек разумный» по классификации планеты, на которой они возникли. Самый многочисленный и широко распространённый вид приматов. Принадлежит роду люди (Homo) семейства гоминид (надсемейство – человекообразные), и выделяется прямохождением, использованием речи для коммуникации с другими представителями вида, использованием орудий труда, а также исключительно развитыми когнитивными способностями, которыми он обязан большому размеру и особенностям строения своего головного мозга…»

Ничего нового я не узнал. Биосканер, встроенный в мой нейроинтерфейс, не показал никакого отклонения от человеческой сущности полковника, не обнаружил фильтра восприятия. Но ведь я точно видел эту мерзотину! Вновь передёрнуло от отвращения, когда вспомнил эти лезущие в мои мозги тонкие нити.

–А-а-а! – дикий вопль заставил меня подскочить на месте. – Эдгар, помоги! – голос перешёл в хрипы.

Ковалёв вскочил, краска отлила от лица:

– Это Дарлин!

Мы оба кинулись к выходу, едва не столкнувшись в дверях. Ковалёв опередил меня, оттолкнул. В один прыжок оказался у проёма в женскую раздевалку, распахнул. И ринулся внутрь.

Заскочив за ним, я растерялся. Раздевалка была пуста. Никого.

– Дарлин! – закричал я.

– Ах ты, сука! – злой, но приглушённый голос полковника раздался откуда-то слева.

Бросился туда. И ноги ослабели, подкосились.

Душевая, несколько кабинок из дымчатого пластика с закрытыми дверцами. Влажно и сыро. А в самом углу, рядом со свисающей панелью, восседал мохнатый паук. Огромный, размером с хорошего кабана. Услышав шум, монстр живо развернулся ко мне. Вылетела липкая сетка. Но я успел отпрыгнуть. И едва не столкнулся с Ковалёвым.

Кинулся к кобуре с бластером. Зараза! Я же оставил его в раздевалке!

Тихий стон заставил машинально мотнуть головой.

С потолка свисал серо-седой плотный кокон, в котором билось тело, закрытое с головой. Дарлин извивалась, пытаясь выбраться, задыхалась, но лишь всё больше запутывалась.

А мохнатое чудище, резво переставляя конечности, так, что прогибался несчастный пластик, пробежало по потолку. Прыжок. Тварь оказалась прямо надо мной. Плевок. Липкая паутина накрыла с головой. Потащила вверх. А оттуда, с потолка, на меня смотрели два черных немигающих глаза монстра, и ротовое отверстие его раздвигалось в торжествующей улыбке.

Глава 10. Предложение, от которого нельзя отказаться

Припекало. Голову жгло невыносимо, кожа на лице горела, будто я попал в печь крематория. Я бросил взгляд на небо, закрыв глаза светофильтром. Апельсек не поднялся в зенит. Откуда же такая жара? Может быть, жгла изнутри острая несправедливость, которая так внезапно разрушила мою жизнь?

Куда мне теперь идти? Всё наше имущество, дом, транспорт – всё конфисковали. Вывезли вплоть до старого потемневшего от времени серебряного кофейника бабушки и семян астролябий. Все счета заблокировали – отца, матери, мой. И наш общий семейный счет. В карманах гремела горсть серебряной мелочи. Но расплатиться этим я нигде не мог.

Особенно для полёта на этих прекрасных серебристых птичках с блестящими красными стрелами на фюзеляже, что бесшумно прибывали к остановкам – прозрачным павильонам, где на стенах вспыхивали и гасли многоцветные видеопанно. И люди скапливались под крышами, пока не прибывал очередной флаер.

Как я любил раньше летать на самых быстроходных флаерах! Тех, которые уносили в стратосферу, и потом плыли, как горные орлы, над планетой. Открывая из иллюминаторов ошеломляющий вид – высоченные горы, укрытые пухлыми снеговыми шапками, глубокие океаны, вся поверхность которых скрывала бирюзовая рябь. Огромные проплешины из красно-жёлтого песка на полюсах.

А вокруг простиралась бархатная бездна космоса, залитая равнодушным светом Апельсека и Окрольта.

Когда отец подарил мне спейсфайтер, я уже летал самостоятельно. Мощный движок моей «птички» давал невероятную свободу кружить по всей планетарной системе – облетать все двенадцать наших небесных тел: пять газовых гигантов, пять скалистых. И два планетоида, вся поверхность которых была изрыта астероидами, кометами. Они принимали главный удар.

Все наши родственники – дальние, близкие отвернулись от нас. Все знакомые и те, кто назывался нашими друзьями, исчезли, растворились в небытие. Я просматривал базу контактов – все заблокировано. Некоторые из них перед тем, как уничтожить связь со мной присылали злую оскорбительную фразу: «Ты и твой отец – подонки! Ваше место в Башне Смерти!» Я помнил, как отец помогал этим людям, пробивал сквозь бюрократические преграды их идеи, проекты, давал возможность раскрыть талант. Никогда я не замечал в нём зависти, злобы к тем, кто мог быть лучше него. Как они лебезили перед ним, как пресмыкались. Мерзавцы, подонки! А теперь они плевали в своего покровителя, изрыгали оскорбления и проклятья в адрес нашей семьи.

Почему так несправедливо обошлась жизнь со мной?

В животе заурчало – я же целые сутки не ел. Ни крошки. Не мог проглотить ни кусочка. Но теперь желудок напомнил о себе. Но куда же пойти? Вокруг призывно вспыхивали вывески ресторанов, кафе. Зазывали на все лады – зайди, зайди к нам! У нас самая вкусная еда, самые лучшие повара. Очень вежливые официанты! Тебе плохо и одиноко? Зайди сюда, в таверну «Хрустящая корочка»! Нет-Нет! Лучше к нам! Ресторан «Сырные уголки от Луизы»

Но я не мог зайти ни в один ресторан, ни в одно кафе. Меня бы не пропустила охранная система. Неплатёжеспособен. А значит, вор, мошенник, нищая рвань.

Только один шанс. Единственный. Но связанный с опасностью. Добраться до гетто на краю города. Пешком. На своих двоих. Без возможности хоть как-то ускорить скорбный путь. А там, в этих кварталах, селятся самые отъявленные негодяи – мошенники, воры, хитмены. Все те, кто стал изгоем, кого за борт прекрасного корабля выбросила жизнь.

Как меня теперь.

Стараясь прятаться в тени платанов, высаженных вдоль тротуаров, я поплёлся на другой конец города. Иногда пешеходные дорожки обрывались, приходилось перебегать по проезжей части, рискуя попасть под колёса скоростных болидов, на которых гоняли смельчаки, не признававшие летательных аппаратов, презиравшие всех, кто умел летать. Ну а сами сорвиголовы летали на своих болидах, только низко-низко. И хспшники (Хранители спокойствия дорог) иногда гонялись за ними, чтобы оштрафовать. Конечно, если могли поймать.

Протыкающие небеса серебристые высотки сменились на добротные дома в пять-шесть этажей. На улицу выходил глухой фасад из красного кирпича с высокими и узкими окнами-бойницами. Все входы только из дворов, перекрытые экраном-шлагбаумом, пропускавшим только своих.

Путь перегородил высокий забор из тяжёлых металлических панелей, бугристые сварные швы словно кричали – никто не осмелится разорвать связь между нами. Из будки выкатился охранник – приземистый дядька с голой волосатой грудью, квадратным подбородком, перепачканным чем-то коричневым. Мрачно пробуравил меня круглыми глазками.

Я вытащил из кармана мелочь, перебрал и подбросил на ладони серебряный цитин, сувенирный, выпущенный к юбилею создания Космофлота нации.

Сонные глазки охранника вспыхнули интересом. Почесал волосатую грудь.

– Пройти хочешь? – толстые губы раздвинула ухмылка, обнажив зеленоватые зубы с обломанным клыком. – А ещё есть? Нужно две? Понимаешь? – показал два толстых пальца-обрубка.

– Нет двух, – бросил я. – Ещё есть вот такая, – вытащил из кармана маленькую золотистого сплава монетку с квадратной дыркой в центре.

Монетка с планеты Чилия. Ценная, потому что редкая. Наша нация вела с расой этой планеты торговые отношения, но потом там вспыхнуло восстание. Кто-то из сумасшедших правителей нажал большую красную кнопку. Планетку разорвало на осколки, рассыпало в прах.

– Хорошо, – схватив обе монеты, пузан убежал в будку.

Через пару мгновений металлические панели со скрипом разошлись, образовав невысокий прямоугольный проём. Не дожидаясь пинка охранника, я шмыгнул внутрь.

И едва не вляпался в огромную кучу мусора, откуда прыснула серым фонтаном стая огромных крыс. Но убежали они недалеко. Остановились. Начали изучать меня выпуклыми чёрными глазками.