Зло обязано быть великолепным

Братья, после того как я передала им послание от Люциуса Мора, понимающе держались от святого на расстоянии и откровенно напивались, радуясь возвращению в мир аристократии. Лично для меня это было неприемлемым, но среди аристократов – особенно под конец вечера – людей, способных мыслить рационально, почти не осталось. Так что тут уж трезвенники воспринимались как белые вороны.

На моменте, когда глава уже сидел с влажными от слёз глазами, с печалью глядя в сторону Хельги, уходящей в сопровождении братьев и Люциуса, я поняла, что пора сматывать удочки и возвращаться в поместье. По непонятному мычанию главы стало окончательно ясно: он со мной полностью согласен. Габриэлю, находящемуся неподалёку от нас, долго объяснять расклад дел не пришлось, так что он тоже моментально вознамерился отправиться домой.

Вместе со слугами усадив никакущего Михаэля в карету, я направилась искать младшенького, затерявшегося в процессе транспортировки. Мне повезло: он быстро нашёлся. Стоял на четвереньках за густыми кустами и филигранно выворачивал желудок, подкармливая местную флору непереваренным алкоголем.

Сначала я подержала ему волосы, а затем помогла встать и повела теперь уже его в сторону кареты, но тот вдруг воспротивился.

– Давай я глотну воды и посижу немного, потом поедем. Иначе меня укачает.

Кивнув брату, я оставила его сидеть на лестнице, а сама метнулась за водой. Вернувшись, присела рядом, протянув ему бокал. Прополоскав рот и, что удивительно, окончательно протрезвев, Габри тяжело вздохнул.

Мы недолго сидели в тишине, наблюдая, как изредка уезжают гости, утомлённые вечером, а после брат заговорил:

– Знаешь, Ольгерт, я всегда тебе завидовал.

– …Что?

Я так удивилась этому признанию, что аж вытянулась как струна и во все глаза уставилась на подростка. Тот поймал мой шокированный взгляд, грустно улыбнулся и сказал:

– Сколько я себя помню, ты был свободен. Сам выбирал, что тебе интересно; совершал самые неожиданные поступки, о которых я даже не мог предположить. Нет, я не оправдываю тот ужас, что ты устроил, не подумай! Тот кошмар, который ты так легко обрушил на эти земли, был чудовищным и непростительным. Но тебя никто не сдерживал, это была целиком твоя воля.

«Нет, он совершенно точно не протрезвел…»

– Я не… Я не думаю, что это было исключительно волей Оль… Исключительно моей волей, – покачала головой я. – И всё ещё не понимаю, о какой свободе вы говорите.

Ольгерт был несчастным, покинутым ребёнком, на которого давили рамки общества так же, как и на всех, а родители не возвращали ни капли любви в ответ на его старания. Он был заперт в роли нелюбимого сына, голодного по человеческой любви. И сошёл с ума из-за нехватки этой самой любви.

– С самого рождения я воспитывался матерью. Ты знаешь, какой она человек. Ну или хотя бы догадываешься… – видимо, вспомнив, что у меня есть некоторые проблемы с памятью, добавил он. – И мой мир по понятным причинам был и остаётся сильно ограниченным ей. Будто бы личная собачонка, я должен всё время заглядывать ей в рот и делать всё, что она пожелает. Прости, но наша мать – невыносимый человек, одно нахождение с которым сводит с ума. Когда у неё были приступы «болезни», мне приходилось притворяться девочкой, ведь матушка всегда желала иметь дочку. Иначе её истерики не заканчивались. При этом личный врач заверял, что с ней всё в порядке. Все остальные члены семьи были обособлены от нас с ней, и потому я не мог получить ни поддержки, ни толики внимания. А если и пытался – матушка обращалась в фурию и сажала меня на «оздоровительную» диету, состоящую из воды (если везло, были ещё украденные мной с кухни объедки). Я был обижен и на тебя, и на старшего брата: вы не замечали моих печалей. Да и на отца, чего греха таить. Тогда, когда я доходил до самого пика отчаяния, мне казалось, что я голыми руками придушу матушку и сбегу в монастырь.

Признание подростка осело тяжёлым камнем на моём сердце. Мурашки пробежали по коже, и внутри всё похолодело. Однако я спросила чуть дрогнувшим голосом:

– Тогда почему вы сейчас так хорошо с нами ладите?

Габриэль посмотрел на меня с удивлением, но ответил:

– Я думал, ты спросишь про жажду убийства… Всё изменила трагедия, которую ты учинил. Пусть она и принесла миру много плохого, но для нашей семьи, нет, для меня и для Михаэля это обернулось лишь пользой. Я не могу и не буду говорить за главу, какой жизнью он жил, но ты ведь видел эти жуткие шрамы на его спине?

Я кивнула.

– Новые больше не появятся. Пойдём.

Габриэль поднялся со ступеней и двинулся в сторону кареты. Я помедлила, проглатывая глубокую пугающую боль, всё никак не растворяющуюся в воздухе.

– За время твоего заключения мы с братом пришли к союзу: смогли наконец-то поговорить и стать друг другу не просто сожителями одной крови, а братьями. – Подросток улыбнулся. – Мы даже дошли до интересной мысли: «Почему из нас троих сошёл с ума Ольгерт? Ведь мы тоже были близки к тому, чтобы натворить дел». Знаешь, что поняли?

Я отрицательно покачала головой.

– Мы осознали, что у нас с ним просто кишка тонка, хотя признавать это довольно неприятно.

Подросток хохотнул. Хлопок по спине приободрил меня, подгоняя вперёд. Я робко улыбнулась, хотя мне стало слегка страшно за себя: вдруг однажды им хватит на такое духу?

«Как не стыдно, Оль, сама столько раз плакала и думала о расправе над дядей, а теперь… Стыдись!»

* * *

Мы дошли до кареты. Внутри уже мирно спал Михаэль. Я подсела к нему, позволяя его тяжёлому телу навалиться на моё плечо. Так, под тихое сопение, запах перегара и топот копыт, мы незаметно добрались до особняка.

Вместе со слугой, взгромоздив нелёгкое тело Михаэля на плечи, дружно занесли мужчину в его покои. Габриэль ушёл в свои сам, на прощанье попросив уложить брата со всеми почестями и на утро принести каждому в комнату по графину с водой на случай, если нагрянет похмелье.

Положив главу семьи на кровать, я отослала слугу. На удивление меня послушали, оставляя наедине с пьяным телом. До последнего в голове была мысль, что, стоит Габриэлю скрыться, слуга не повременит сделать мне какую-нибудь гадость. Но, к счастью, обошлось.

Стащив с главы обувь, стянула с него верхнюю одежду – и перед моим взором вновь предстали длинные полосы шрамов. Осторожно коснувшись их пальцами и рассмотрев чуть ближе, я не без сожаления констатировала: плеть. Его безжалостно стегали плетью.

Сжав челюсть, устроила Михаэля поудобнее; сняла с него очки, убрав их на тумбочку; и накрыла одеялом. Тяжело вздохнув, ненароком бросила взгляд на перстень. Он так и манил просто снять его с пальца и бежать, куда глаза глядят, чтобы никогда более не тревожить этих людей.

«Свою роль в этой семье я уже сыграла, так зачем мне оставаться? Но я такая жадная… Они мне слишком понравились, чтобы просто взять и уйти. Под их крылом можно было бы спокойно прожить, почти не вспоминая о рабском клейме на своём лице».

Так и не тронув перстень, я направилась к себе, чтобы плюхнуться на матрас и отключиться.

* * *

Утром разнесла воду и рассол, но оказалось, что этой парочке подобное вовсе не нужно: братья были свежее некуда. Михаэль перебирал бумаги, что-то насвистывая себе под нос, а Габриэль суетливо писал кому-то письма.

– Ольгерт, не уходи, – остановил меня младший, когда понял, что я собралась его покинуть. – Матушка сообщила, что сегодня планирует отобедать с нами. Передай это Михаэлю. Она хочет услышать от главы семьи, какие у нас планы на будущее. Я же сейчас поеду за десертами для неё, чтобы хоть немного задобрить. А ты переоденься, расчешись и проконтролируй, чтобы всё на обеде было идеально. Никакой рыбы или лука. Передай слугам, чтобы поставили на стол как минимум три букета цветов… И да, Ольгерт, о том, чтобы сидеть с нами на этом обеде, не может быть и речи. Я бы хотел, чтобы ты вообще не мелькал перед глазами матери, но, боюсь, это невозможно. Ты всё запомнил?

– Да, конечно, – чуть нахмурившись, ответила я.

Подросток еле заметно выдохнул.

* * *

Михаэль спокойно воспринял вести о совместном обеде и отослал меня заниматься всем тем, что взвалил на мои плечи Габриэль.

Управлять слугами было тяжело, потому что приказы они выполняли из-под палки. Оно и понятно: в этом мире кого угодно ущемит, если кто-то без прав будет пытаться им командовать. Но против слова Михаэля и Габриэля слуги пойти не могли. Поэтому к назначенному часу обеденный зал сверкал, закуски были расставлены, цветы изысканными композициями украшали пространство; пахло исключительно приятно, а сделать этот обед идеальнее могла бы только музыка на фоне.

Я была одета с иголочки, волосы убрала назад и медленно, но верно пыталась слиться со стеной. Вспоминался первый мой приём пищи в этом доме. Казалось, с тех пор уже прошла вечность, хотя по факту это было совсем не так.

* * *

Первым вошёл Михаэль. Оглядевшись и заметив меня, он сначала вздрогнул, а затем кивнул, присаживаясь на своё место.

Вторым нагрянул Габриэль. Выглядел он более чем хорошо, подросток явно старался над сегодняшним образом. Но стоило ему увидеть главу, парень впал в ужас.

– Что это такое?! Тебя не предупредили, что матушка будет обедать с нами?!

– Габри, что за суета? Ольгерт известил меня об этом. Я рад наконец поесть за одним столом с матерью, – не понял возмущения глава семьи (в принципе, я тоже).

– Михаэль, ты не понимаешь!..

На возмущённом крике младшего дверь распахнулась, и в зал вошла немолодая женщина. Её светлые волосы слегка тронула седина, а острый взгляд голубых глаз не вызывал ничего, кроме тревоги. Одета незнакомка была в роскошное платье, нарочито закрытое и строгое, но настолько детализированное, что я боялась представить, насколько же тяжело носить всё это на себе. Морщины хоть и тронули немолодое лицо, но не делали его некрасивым. Больше всех на родительницу походил Габриэль, в то время как с отцом из всех трёх сыновей наибольшее сходство имел Михаэль. Это отмечал в своей памяти даже отстранённый от всего Ольгерт.

– Что за шум, Габриэль?! – взмахивая рукой, возмутилась женщина. – Я же учила тебя манерам. Нельзя! Нельзя повышать голос на главу семьи! Ты меня услышал?

– Да, матушка… – смиренно опуская голову, промямлил разом сникший младший.

– Как я рад снова вас видеть, дорогая матушка, – тепло улыбнулся Михаэль. Его глаза радушно заблестели, а руки раскрылись, будто бы глава хотел заключить мать в объятья, но по какой-то причине не мог.

– Михаэль, сын мой, я безумно расстроена, что ты так и не навестил меня, пока я болела. Слышишь меня? Меня ужасно расстраивает, что после гибели отца ты не пришёл поддержать меня, как это делает Габриэль.

– Матушка… – растерялся Михаэль.

– Пройдёмте к столу. Вы, должно быть, голодны? – Осторожно беря за руку мать, Габриэль подвёл ту к столу и усадил на законное место.

Слуги подали первое блюдо. Ненадолго воцарилась тишина. Я незаметно стала подливать вино.

– Ужасно голодна и хочу…

Женщина явно желала учинить новый взрывной скандал на ровном месте – её глаза забегали по помещению, будто бы мысль не могла ни за что зацепиться… Пока вдруг не обнаружили меня. Искра, буря, безумие. Она вскочила, как ужаленная. Вилка с характерным звоном упала на пол.

– Что «это» тут забыло?! – завизжала биологическая мать Ольгерта.

Я застыла, не зная, куда себя деть. Все взгляды устремились на меня. Слуги смотрели, будто предвкушая, глава – с непониманием, а Габриэль белел прямо на глазах.

«Видимо, мне действительно не стоило заходить на обед. Но брат говорил, что если бы меня не было, то было бы хуже… Хотя куда хуже?»

– Матушка… это ваш сын Ольгерт. – Михаэль нахмурился.

– Не называй это чудовище моим сыном, Михаэль! Почему вы всё ещё не вышвырнули этого ублюдка из дома?! – кричала женщина.

– Почему мы должны это делать?.. – сжимая кулаки, спросил глава.

Но женщина его проигнорировала:

– Габриэль! Ты говорил, что этот монстр нужен исключительно для игр аристократов и возвращения нашему дому власти! Вчера он выполнил свою функцию! Так почему же он всё ещё здесь? Я всё это время терпела его! Слышишь?! Терпела это чудовище в собственном доме только ради нашей семьи, ради нашей репутации и будущего! А вы плюёте мне в лицо, оставляя его подле себя и давая этой твари показываться мне на глаза! Да вы меня в могилу хотите отправить, как уже отправили моего сердечного мужа! Не получится, слышите?!

– Матушка, сядьте. Прошу вас, успокойтесь. Я купил ваши любимые десерты, – подходя к разъярённой фурии, тихо и максимально спокойно (насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации) попросил Габриэль.

– Сядьте и выслушайте нас, матушка, – холодно произнёс Михаэль.

Я перевела затравленный взгляд на старшего брата.

«Надо было вчера стащить кольцо и уйти, тогда всё было бы проще…»

Глава 15

Удивительно, но женщина действительно просто села, успокаиваясь. Потерев переносицу, как это обычно делал Михаэль, она устало посмотрела на меня своими холодными светлыми глазами. В них стояло такое отвращение, будто матушка лишь от одного только моего вида была готова вывернуть свой желудок прямо сейчас.

– Я готова выслушать вас, мальчики. Но только при том условии, что это существо покинет зал и впредь не будет появляться перед моими глазами. Он заразная опухоль, нахождение с которой отравляет меня. Уже сейчас, слышите, я ощущаю, как мои руки начинают холодеть, а сердце – болеть…

Глаза матери наполнилось слезами, а вид стал таким жалким, будто бы она и правда потихоньку умирала, находясь рядом со мной. Руку она прижала к груди; сверкнули драгоценные камни на золотых кольцах; женщина еле заметно дрожала.

Удивительно, но только сейчас я в полной мере ощутила, как всё это время реагировало моё собственное тело на близость этой, по сути, чужой женщины. Внутри меня что-то медленно, но верно затягивалось и жутко ныло, всё сильнее и сильнее отдаваясь ломотой. Руки сами собой сжались в кулаки, отчего пальцы стремительно бледнели от напряжения. А лицо больше напоминало маску, подконтрольную телу, которое желало скрыть как можно больше эмоций за безразличием. Его я в полной мере оценила, когда заметила собственное отражение в одном из зеркал.

Ольгерту – или его телу, остатку души, чем бы это ни являлось – было больно. Даже не так, слова с самого начала выводили его из себя, всё сильнее раня и возбуждая какое-то жуткое новое чувство, резко контрастирующее с уже знакомыми, не менее острыми ощущениями. Обида. Не за слова матери, а за то, что не успел её прикончить. И в этом коктейле из непринятия, односторонней любви, похожей на одержимость, и жажды крови я и застыла. Застыла, не зная, как это вообще переварить. Я рвалась одновременно к ногам женщины, чтобы попросить прощения, и к её горлу, желая задушить. А ещё хотела убежать, закрыться, рассмеяться и заплакать. Но вместо этого стояла, гипнотизируя пустым взглядом медленно закипающую женщину, готовую в любой момент вновь сорваться на крики и оскорбления.

– …Ольгерт! – видимо, позвав меня уже не в первый раз, крикнул Михаэль.

Отмерев, я посмотрела в его обеспокоенные глаза. Признавать, что не слышала Михаэля из-за переизбытка чувств, не хотелось. Но он не стал расспрашивать меня.

– Выйди и отобедай с другими слугами. А после приходи ко мне в кабинет. Понял?

– …Да, слушаюсь.

Я рвано кивнула на прощание, а затем на негнущихся ногах вышла из зала, едва сдерживая облегчение. Закрыв за собой дверь, подошла к ближайшей стене и, опершись о неё спиной, медленно опустилась на пол. Прижав к груди колени, положила на них холодные руки. Их пробирала дрожь.

– Сумасшествие, – тихий вздох сорвался сам собой.

За стеной раздался крик матери – каждая моя мышца мгновенно напряглась. Я замерла на вдохе и рефлекторно задержала дыхание. Мимо тенью проскользнул дворецкий, бросая в мою сторону лишь косой взгляд, полный недовольства, и скрылся в зале. Запоздало отметила в его руках поднос с письмом. Не в силах подняться на ноги, я откинула голову к стене и прислушалась к разговору, который развернулся в обеденном зале. Оказалось, дворецкий пришёл передать письмо с любопытным содержанием: монстры прорвали стену на границе империи и начали терроризировать окрестности. Император приказал прислать на помощь в этом трудном деле или своих людей, или члена семьи Мир. Кажется, совсем не важно кого: люди были нужны срочно, и их умения играли не первую роль. В конце письма был намёк на возможность начала военных действий с главными врагами империи, что ещё сильнее нагоняло трагичности на и без того безрадостные строки.

Похмыкав, я удостоверилась, что тело наконец-то снова целиком и полностью мне подвластно. Этому способствовало то, что я практически не слышала отравляющий тело голос матери, а братья спокойно обсуждали письмо, иногда умудряясь даже шутить. Хотя, казалось бы, тема более чем серьёзная.

Устало поднявшись, отряхнула несуществующую пыль. Желудок жалобно заурчал, напоминая о застрявшем где-то на заднем плане голоде, так что я бодро пошла обедать в столовую для слуг, не желая ни секунды больше слушать эти булькающие звуки.

Я спокойно поела недурную похлёбку. Что удивительно, никаких угроз или попыток навредить мне не было, слуги одарили меня лишь внимательными взглядами. После обеда удалилась в кабинет Михаэля помогать тому с бумажными делами. Всё это продлилось до вечера, а тему матери мы не поднимали: этого не хотела ни я, ни он. Габриэль же следующие пару дней оказался заперт наедине с истеричной женщиной и совсем не показывал носа, лишь пару раз передал главе записки с просьбами убить его.

* * *

«Я ведь действительно могла не участвовать в том обеде…» – та ситуация не оставляла меня даже через пару необычайно тихих дней.

Я осторожно раскладывала документы, пробегая глазами по ровным строчкам текста и определяя, в какую категорию отправится та или иная бумага. В голове всплывали фрагменты прошлого, от которого было невозможно отмахнуться. Возможно, от этого я и была необычайно хмурой и рассеянной.

– Ты всё никак не придёшь в себя, – неожиданно подал голос брат.

Я повернулась к главе, который сверлил меня раздражённым взглядом прямо поверх спущенных на кончик носа очков. Потянувшись, мужчина достал сигарету и закурил. Я не любила эту привычку главы, да и запах табачного дыма меня порядком раздражал: им пропитывались документы, отчего некоторые из них приходилось брызгать духами. Поэтому незамедлительно отложила бумаги и подошла к окну, распахивая его настежь. Свежий воздух ворвался в кабинет прохладным потоком, а синева неба на мгновение ослепила. Послышались крики птиц и лёгкий запах цветов.

– Да. Я не понимаю, почему изначально прислуживал на том обеде, брат, – отворачиваясь от красоты за окном, сказала я.

– Просто забудь. – Глава поднялся со своего рабочего места и подошёл ко мне. Выдохнув клуб дыма в окно, он глянул на меня с какой-то затаённой теплотой. Мало кто смотрел на меня такими глазами, поэтому я смутилась, потупив взгляд. – Ты наш брат. Матушке следовало изначально привыкнуть к тому, что ты есть в этом доме. Да, Габриэлю теперь приходится нелегко, но он сам заврался перед матерью, решив, что мы отпустим тебя после того, как вновь выйдем в свет.

– Но… разве не ты согласился на моё появление лишь на этих условиях? – вскинулась я.

Брат опустил ладонь на мою макушку, путая волнистые волосы и неловко поглаживая, словно я была псом. Его ладонь была тёплой и пахла табаком.

– Кто же знал, что ты больше не монстр?

Губы дрогнули в лёгкой улыбке. Я зажмурилась, принимая братскую ласку.

«Не знала, что всё так хорошо сложится. У меня появился дом, семья, работа; меня уважают и не дают в обиду. Да, я не в своём теле, в чужом мире, но как же приятно…»

Меня резко дёрнуло. Пошатнувшись, я начала оседать на пол: связь с давно уснувшим телом великого святого вновь завибрировала, вызывая моё внимание в совсем другое место. Я лишь отдалённо слышала, как ругается глава, выбрасывая в окно сигарету и подхватывая меня. Всё моё внимание было уже не в кабинете с братом. Я хотела, правда хотела, как и было в моей памяти, разделиться на два автономных сознания, но это было невозможно. Одно подавляло другое с такой силой, что едва ли не отключало его насовсем.

Я ощутила пьянящий аромат, разлитый подле гигантского тела великого святого. Распахнув тяжёлые веки, обнаружила себя всё там же, на сеновале, в гигантском неуклюжем теле. Руки и ноги слегка покалывало, оттого что я давненько их не использовала. Желудок крутило от настолько сильного голода, что из горла сам собой вырвался чудовищный рёв. Невероятно вкусный аромат чего-то сладостного и питательного кружил голову. Но вместо него, этого невозможного блюда, я видела лишь группу попов и страшного зверя, напоминающего помесь волка и оленя, настолько израненного, будто его молотили дубинками не одни сутки.

– Обед прибыл! – выдал один из мужчин и сразу же рассмеялся.

Монстра подвели поближе. Он упирался лапами в пол, но так измотался, что просто-напросто не мог противостоять этим святым мужам.

– Да ты остряк, – бросил с сарказмом один из попов, которые тянули монстра вперёд.

– Люциус Мор скоро пожалует, ему пригодятся силы. Давайте побыстрее покончим со всем этим непотребством и наведём здесь порядок.

Волк-олень завыл и начал кидаться на попов, но тяжёлый удар дубины заставил чудовище потерять сознание.

С опозданием до меня дошло: самый аппетитный запах, который я когда-либо чувствовала, доносился именно от этого уродливого монстра. И попы намеревались накормить меня им. Стон брезгливости вырвался сам собой. Я отпрянула назад, упираясь в стену. Здание слегка затряслось, а вибрация от удара пошла по стенам и потолку.

– Почему он не ест? Таких тварей трудно добыть, а он… спокоен? – послышался вопрос в образовавшейся тишине.

– Подозрительно это. Его предшественник был менее разборчив. Может, не голоден?

– Да ты шутишь?! Он ещё ни разу никого не ел, с чего бы ему быть сытым?

Мужчины спорили, а я смотрела на ароматную добычу. Рот наполнился слюной, а желудок призывно заурчал. Руки сами собой потянулись к пище, но я их отдёрнула.

– Я понял, – послышался голос из небольшого входа в мою обитель, – он сопротивляется. Удивительно крепкий разум. – К нам шёл уже знакомый мне тощий поп. Даже с такого ракурса мне удалось его узнать. Возможно, дело было в голосе, осевшем в памяти, или же в одеждах, немного отличных от его собратьев. – Нанесите великому святому как можно больше ран.

– Но, ваше преосвященство… скоро прибудет Люциус Мор, – робко встрял служитель церкви.

– Думаете, помятый вид великого святого смутит нашего героя, и он откажется от силы? Не смешите меня. Тем более мы специально подготовили такого сильного монстра, а не действовали как обычно.

Мне почему-то не хотелось знать, как они действовали обычно, да и задерживаться в этом теле ещё хоть на минуту я тоже не желала.

Тем временем служители бога договорились друг с другом и начали мутить что-то магическое и неприятное. Я рефлекторно попыталась вырваться, чувствуя, что дальнейшее мне не понравится, но огромное тело было достаточно хорошо замотано цепями. Единственное – моя рука и торс могли слегка шевелиться, впору, чтобы схватить валяющегося у моих ног монстра или ещё раз с силой удариться спиной о стену.

Огненный шар ослепительно-золотого цвета врезался в плечо. Со свистом в живот влетел второй, а после него и третий, четвёртый…

Громогласный вой и вонь жареной кожи едва ли были заметны на фоне той боли, которая выжигала в моём теле расплавленные вмятины. Меня будто раз за разом клеймили, но боль быстро отступала, а тело регенерировало почти сразу. Однако шары всё летели и летели, попадая даже в лицо и выжигая его до костей.

«Как только насилие закончилось для одного тела, так сразу обрушилось на второе. Что за напасть…»

– Остановитесь! – знакомый голос оборвал поток огня.

Я не могла посмотреть на того, кто остановил эту пытку: глаза сильно повредило магией. Накатывала усталость; голод становился невыносимым; тело медленно, из последних сил, тратило вложенную внутрь магию, приближая меня к тому сладостному моменту отделения от разума великого святого. Но руки сами собой нащупали монстра, который до сих пор лежал у моих ног. Я так хотела засунуть его себе в рот и проглотить, чтобы меня заполнила сила и стало легче, но всё ещё останавливала себя.

– Что здесь происходит? – знакомый голос продолжал допрос. Был он немного повреждённым, будто бы голосовые связки…

«А, это он», – наконец до меня дошло.

Глаза восстановились, поэтому я смогла их распахнуть. Зрение всё ещё было замыленным, но самую малость – и оно придёт в норму.

– Вы, должно быть, всё не так поняли, герой… – пропищал один из попов.

– Господин Люциус, мы рады вашему визиту. Давайте пройдём в кабинет, пока братья приводят в порядок великого святого. После же вернёмся сюда и вас одарят силой.