Зло обязано быть великолепным

Прохладный воздух едва-едва дул из окна, хоть немного проветривая помещение. А я сидела на полу довольная, грязная и пыльная. Тело разгорячилось от физической активности, сердце быстро-быстро билось в груди, а с лица не сходила улыбка. Спать в таком виде было не с руки, поэтому, переборов себя, напоследок я сходила в общую душевую для слуг.

Даже вот так вот просто ходить без конвоя казалось дикостью, по которой я очень сильно скучала. Будь я на месте братьев, приставила бы охранника к этому сумасшедшему рабу, опасному преступнику и вообще ужасному человеку.

Время было позднее, так что по дороге никого не встретила. Это одиночество было таким спокойным, безопасным. Всё ещё непривычно ощущая себя в мужском теле, постаралась по-старинке не обращать внимания на то, что я уже не девушка, пока раздевалась и мылась.

«Вряд ли однажды я вновь стану женщиной. Возможно, мне следует начать думать в мужском роде…»

Но горячая вода внезапно закончилась, обрывая меня на важной мысли, тотчас заменяя её на тихий мат.

Вытерлась, зябко отмечая, что, возможно, горячую воду мне кто-то перекрыл нарочно, но решила, что это не то, с чем я сейчас смогу справиться.

«Не на правах раба тебе качать права, дорогая, так что и переживать не стоит».

Озираясь будто загнанный зверёк, я вернулась к себе, в свою новую чудесную спальню, и наконец уснула с сонной улыбкой на лице.

* * *

Утром, вероятно довольно ранним, я открыла глаза и тотчас поморщилась от боли. Метка дико болела, и пора было менять повязку. Пока мылась, едва её не намочила, что могло вызвать проблемы. А они успешно вылезали даже без этого!

Переодевшись в новые вещи, отложив старые на вечернюю стирку, я отставила зеркало, чтобы перекрыть узенький выход из моей «комнаты», и покинула каморку.

Часть меня не переставала благодарить услужливую память Ольгерта, то и дело дающую мне всё новую и новую информацию. Однако то, что я не имела доступ сразу и ко всему, напрягало. Будто бы всегда нужно было в уме сформировать вопрос, например: «Какого цвета снег?». И тогда память тебе всё же неохотно отвечала: «Белый». А могла и не ответить, отчего я сама себе казалась забывчивой и постоянно удивлялась своим знаниям. Словно снег внезапно оказывался и красным, и синим, а никак не белым.

Размышляя о работе своего мозга, тела, судьбы и, собственно, жизни, я дошла до кабинета лекаря. Жжение на лице с устрашающей скоростью усиливалось, не давая даже отвлечься на мои излюбленные темы. Резко захотелось плакать. Постучавшись, вошла внутрь, но никого не обнаружила. Не было бы так больно – возможно, я бы и плюнула на перевязку, но, казалось, если ничего сейчас же не сделать, мне будет только хуже.

Аккуратно поставив на чужой стол небольшое зеркало и разложив всё нужное для перевязки рядом, я медленно сняла с глаза повязку. Всё ещё непривычное, чужое лицо скривилось от боли, а волосы так и полетели на рану, благо я успела их перехватить, туго завязав марлей в хвост. Промокнула в спирте тряпочку и стала смывать засохшую кровь и сукровицу. Под ними обнаружился несложный, но очень болезненно пульсирующий узор – обрамлённый двумя изгибающимися по форме нитями округлый ромб, будто стекающий на щеку, а внутри – чёрточка. Вместе всё это великолепие напоминало перевёрнутый глаз, постоянно следящий за мной…

Осторожно нанеся прозрачную мазь, которой мне вчера обрабатывали рану, вздохнула с облегчением: боль медленно стала утихать.

– Что ты тут?.. – послышалось из-за двери.

Я дёрнулась, оборачиваясь. У входа замер дедуля-лекарь и взглядом метал в меня молнии.

– Доброе утро! Простите, что вот так вломился к вам, но мне нужно было срочно обработать рану, а вы ещё не пришли… Если бы знал, что нужно совсем немного подождать, то не стал бы заходить в ваш кабинет.

Старик ничего не сказал. Он лишь злобно посмотрел на меня, подходя ближе, а после со всей силы влепил пощёчину.

Громкий шлепок и дикая боль, расползающаяся по и без того раненому лицу, обезоружили. Я сидела, хватая ртом воздух, и во все глаза смотрела на скорчившегося от отвращения деда.

– Не смей заходить в мой кабинет без разрешения. Не смей трогать своими грязными руками мои вещи и не смей тратить дорогие лекарства без моего ведома, щенок! – говоря это, лекарь вытянул указательный палец, тыкая им в меня и скалясь.

Я отметила у него отсутствие нескольких дальних зубов, а под глазами – тёмные круги, хотя вчера вечером их не было.

– Я… Да, простите меня, пожалуйста…

– Выметайся. Сам лечись. Даже если помирать будешь, я и не подумаю диагноз поставить, – выплюнул дед и вытолкнул меня из кабинета.

Шокированная я ещё несколько секунд стояла, смотря на закрытую дверь. Сжав губы, побрела в столовую, аккуратно ощупывая то и дело горящую щёку и не понимая, чем заслужила такое отношение.

В столовой для слуг мне не были рады. Сначала народ замолк; множество глаз впились в меня, и без того совсем не уверенную в любом своём шаге. А после послышались оскорбления, но они не задевали меня, ведь я не была ни грязным убийцей детей, ни выродком, ни даже сумасшедшим ублюдком.

«Да, я убила человека. Не специально, но это всё равно убийство. Только вот и в прошлой жизни меня обливали оскорблениями. Так сколько же нужно терпения и сил, чтобы слушать их и принимать на свой счёт?»

Взяв поднос, я подошла к повару, чтобы он наложил мне в тарелку своей стряпни. Тот проворчал что-то мерзкое, вываливая совсем немного каши со дна общего чана. Ему пришлось немного поскрести, чтобы пригоревшие комочки оказались в моей тарелке. Не остановившись на этом, он под смех работников смачно плюнул в мою тарелку. Отстранённо я замечала это, всё сильнее и сильнее каменея.

«Это и есть та жизнь, которую мне удалось себе выбить? Это действительно она?!»

Схватив шмат хлеба, я, не замечая протеста повара, пошла к столу.

– Ты что, не слышал, что тебе запретили брать хлеб, облезлый?! – вырвалось у кого-то из толпы. Я слегка повернула голову, чтобы посмотреть на того, кто, вероятно, принесёт мне уйму бед в будущем. В этот момент земля ушла из-под ног.

«М-м, подножка. Классика…» – уже падая в разбившуюся тарелку с кашей, отметила я.

Удар о пол был болезненным, но мне чудом удалось не измазаться в пригоревшей каше. Поднявшись под хохот слуг, я резко убрала в карман хлеб и быстрым шагом покинула кухню, не желая оттирать пищу от пола.

«Они ведь могут заставить делать это руками…»

К горлу подступила тошнота.

«Я так надеялась, что слуги будут больше похожи на понимающих братьев…»

Но они не были похожи, и я не могла их за это винить. Возможно, у меня получится оттолкнуться от этого дна и отбелить свою репутацию. По крайней мере, я очень хочу, чтобы у меня это вышло.

«Ведь я не плохая, я действительно не тот монстр, за которого меня принимают… Чёрт возьми, почему так тяжело?»

Я осознала, что рыдаю, только когда отодвигала со входа зеркало, чтобы войти в свою комнату. Слёзы совсем не шли Ольгерту. Алые глаза неестественно сияли. Выражение вселенской муки вызывало лишь мерзкую жалость. Но ничего с этим сделать я не могла. Когда нужно не плакать, быть сильной, холодной… Когда нужно выжить, и мускул на моём лице не дрогнет. Но я не кремень. Равно как и Михаэль, которого вчера приструнил младший брат.

Всхлип вырвался сам собой. Из горла послышался сдавленный вой, но очень скоро он стих. Упав на кровать, я сжалась в клубок и медленно жевала всё ещё слегка тёплый хлеб.

После завтрака я умыла опухшее лицо и направилась к комнате Габриэля. Встав у двери, облокотилась о стену. Он сказал, что встанет примерно в это время и мы решим пару важных дел. Из соседней комнаты слышались крики. У его хозяина, а точнее хозяйки – матери Ольгерта – день не задался с самого утра. Я слышала, как бились чашки, как рыдала прислуга, но суть конфликта разобрать не смогла. Вскоре, как только шум стих и бледные служанки выбежали из не самого радушного места, дверь в спальню Габриэля приоткрылась.

– О, ты тут? Отлично, – шёпотом начал он. – Не говори ни слова. Я сейчас зайду к маме, потом пойдём. Лучше спрячься за цветами, чтобы она тебя не увидела, хорошо? – уже подталкивая меня к самому неприметному углу коридора, шептал он.

Я робко кивнула, уходя в тень, а тот, нервно вздохнув, поправил одежду и, натянув на лицо самую милую улыбку из всех, тихонько постучался в дверь спальни своей матери; послышался злой крик.

– Мамочка, это я, Габри, – слащавым голосом пропел младший брат.

Если бы я не видела его раньше, решила бы, что вот он – настоящий Габриэль.

Дверь открылась, и тонкие руки буквально втащили младшего сына в темноту чужой комнаты. Послышался смех, его сменил вой, а после всё снова затихло. Ольгерт помнил мать довольно эмоциональной, тёплой и идеалистичной. Я же видела совсем другую картину. И вероятно, раньше всё было не так плохо.

Опустив взгляд, потёрла слегка саднящие после падения ладони. Тема матери была болезненной как для меня, так и для Ольгерта. Часть моей души тянулась познакомиться со знакомой незнакомкой, которая так тепло обнимала Ольгерта в детстве и говорила, как сильно любит его. Я физически могла погрузиться в эти дорогие и, несомненно, очень важные воспоминания, пропитанные светом, добром и абсолютной любовью. Чувствовать тёплые ладони, убирающие со лба спутанные кудрявые пряди; горячие поцелуи; тихую колыбельную, прорвавшуюся даже сквозь долгие годы одиночества, оседающую глубоко в сердце; мягкий шёпот, сладости, сияющие глаза матери…

Я с силой закусила губу. Память Ольгерта смешивалась с моей, выворачивая душу наизнанку. Держать лицо, когда изнутри тебя переполняет такая буря, невозможно. Поэтому мне пришлось оборвать поток воспоминаний и сосредоточиться на реальности.

– Слишком насыщенное утро… – вздох вырвался сам собой.

– Согласен, – послышалось откуда-то сбоку. Я вздрогнула, увидев слегка бледного Габриэля. – Пойдём, я закончил с приветствиями.

Идти пришлось не долго. Я хорошо знала дорогу в нужную комнату, поэтому даже особенности декора, встречающиеся по пути, не вызывали во мне интереса.

Слуга, яро охраняющий покои Ольгерта, распахнул перед нами двери, и я вошла в комнату бывшего хозяина этого тела – тёмную, зашторенную, мрачную обитель зла. Вещи и мебель были разбросаны: видимо, тут происходил обыск, а после никто порядок так и не навёл.

– Так. Теперь доставай свою самую приличную парадную одежду и переодевайся. Надо выбрать, в чём ты пойдёшь, – плюхаясь в чёрное кресло, махнул рукой Габри.

Приказав слуге накрыть стол, подросток схватил валяющуюся у его ног книгу и, закинув ноги на подлокотник, погрузился в чтение. Я же стала собирать вещи, не зная, во что лучше переодеться.

– Только без глупостей. Уверен, даже если никто не нашёл ничего подозрительного в твоей комнате, запрятать ты мог всякое. Не предавай наше доверие и будь хорошим мальчиком.

Кивнув, я вспомнила, что Ольгерт и правда спрятал тут ключи от своей лаборатории. Возможно, их не нашли. А если не нашли – значит, у меня есть место для отступления.

Вывалив несколько парадных костюмов уже во всю распивающему чаи брату, получила от него задумчивое «Померяй это. Хотя даже оно не годится…» и неловко ускользнула в ванную, скрываясь от любопытных глаз.

Вышла под неодобрительное цоканье. Даже мне было понятно, что это тело выросло из старых вещей (не без помощи того ангела-шарлатана, конечно).

– Ничего не поделать. Придётся вызвать для тебя портного. Это даже подшивать не хочется, – вздохнул брат, вновь подзывая слуг.

Глава 11

Следующие три дня выдались тяжёлыми. Габриэль из-за того, что у меня не было одежды подходящего размера, вызвал портного, а меня отправил работать наравне со слугами. То, что не дадут лёгкую работу, было очевидно. В первый день направили в сад пересаживать кусты, усеянные длинными колючками. А после – проверяли, не помялись ли листья и нежные стебли. Под вечер пошёл дождь, но пара крепких ребят осталась присмотреть за мной, подгоняя и посмеиваясь, стоя под навесом.

Закончив, вся мокрая, израненная и голодная я ввалилась в дом и побежала переодеваться, стараясь не запачкать пол. Затем мне нужно было подойти в комнату Михаэля, к сожалению, при этом пропустив ужин.

Брат занимался документами и курил. Неловко поздоровавшись и встав у стены, я совершенно неожиданно уснула, чудом не упав на пол.

Проснулась от негромкого ворчания Габриэля:

– Этот тип игнорирует нас!

– Нет, я не думаю… – начал было оправдывать меня Михаэль, но я перебила его, не желая усугублять ситуацию.

– Простите, я не хотел заснуть… – голос после сна был немного хриплый и пришлось откашляться.

– Ольгерт, ты-то тут причём? Мы говорим о портном. Он должен был уже прибыть, но вместо этого отправил никчёмное письмо, что из-за дождя…

– Видимо, он действительно не приехал из-за дождя. – Михаэль вздохнул и потушил очередную сигарету. Захотелось распахнуть окно: слишком уж насыщенный запах табака стоял в кабинете. – Напиши ответное письмо, что мы ждём его завтра.

– Как же я зол, ты бы знал, – поморщился Габриэль. – Ладно, завтра так завтра. У тебя как день прошёл, Ольгерт?

– Всё отлично, занимался садом, – выпалила я, натягивая на лицо улыбку. Спина и ноги гудели, а руки саднили из-за порезов.

– Славно, что тебе понравилось. Работай в том же духе. Завтра вечером ждём на этом же месте, – заулыбался Габриэль.

Михаэль бросил на меня полный скепсиса взгляд, но промолчал, уткнувшись в бумаги.

* * *

На следующий день, едва позавтракав (это вышло только благодаря эффекту неожиданности и огромному везению), уже в коридоре я была перехвачена озлобленными слугами, решившими направить меня в прачечную. В этот раз они позволили себе хлестать меня по рукам и голеням за плохо постиранные вещи. Видимо, отсутствие наказания со стороны хозяев лишь сильнее развязало им руки.

Израненные руки горели, стоять было больно, а одежда на стирку всё не кончалась. Пятна от травы намертво засели в ткани, вызывая у меня бессилие и лёгкую истерику.

Вечером я вновь посетила братьев, но и в этот раз портной не приехал. Ночью засыпала злая и голодная, ведь снова осталась без ужина.

* * *

Третий день был другим. Искупавшись в самый ранний час, я долго держала опухшие конечности в ледяной воде, ожидая, когда отёк хоть немного спадёт. После – вернулась в комнату и совершенно не хотела из неё выходить. Пересилив себя, всё-таки вышла в коридор, там меня ловко подловили слуги. Действующие лица всегда были одни и те же – я их уже запомнила как родных. Правда улыбкам и дружелюбным фразам с их стороны верилось с трудом.

– Да ты не понимаешь, мы так всех новичков встречаем. Поняли, что ты свой в доску парень, так что сегодня вечером тебя ждёт посвящение, – мурлыкали мне на ухо.

«Вы все здесь новички, которых наняли совсем недавно, ты правда думаешь, что я тебе поверю?»

Я шла, ожидая подлянки, от которых нельзя было даже увернуться… Но мне дали позавтракать, нормально относились и ничего в еду не подмешали. После – отправили на непыльную работу, где даже выпал шанс посидеть, а по её окончании позвали вместе на обед.

Впервые я ела днём потихоньку, не пытаясь запихнуть в себя всю еду разом.

– Не забудь про посвящение. Мы заберём тебя с работы, так что не волнуйся, – говорил главный задира.

– Простите, я не могу…

– Ты смеешь отказываться?! – внезапно повысил голос слуга.

Я попятилась и рефлекторно помотала головой, скорее отгоняя липкие образы злого дяди, чем отвечая на вопрос.

– Вот и славно. Увидимся вечером.

После этого атмосфера снова улучшилась, и я спокойно отработала до ужина, на котором поела, настороженно глядя на слуг. И хотела было ускользнуть к братьям, но тяжёлые руки опустились на мои плечи и сжали их.

– Пошли, пора на церемонию.

Моё сопротивление подавили в зародыше. Сильные слуги тащили меня вперёд, в ту часть особняка, в которую никогда не зашли бы ни Габриэль, ни Михаэль. А бросив посреди коридора, расположенного рядом с конюшней, крепко связали. На тело опускались удары под ядовитые возгласы по типу: «Это тебе за мою мать», «Это тебе за моего брата» и «Это тебе за мой сгоревший дом». Очередной акт мести обрушился будто лавина, вдавливая и перекрывая дыхание. От боли сознание быстро растворилось во тьме.

Очнулась я в навозной куче. Связанная, опозоренная и избитая. Чудом распутав ноги, выползла из конюшни. На улице лил дождь, но мне так хотелось отмыться от всей этой грязи, что я решила просто дать себе промокнуть.

Ноги дрожали, глаз заплыл, всё тело превратилось в сплошной синяк. Я опустилась на мокрую землю, притянула к себе ноги и сгорбилась, давая дождю поливать мою спину, макушку и лоб. Всё гудело, но от холода становилось чуть легче. Сердце медленно билось в груди, разум холодел. Надеюсь, этих мучений будет достаточно, чтобы выстрелила моя задумка.

– Он здесь! – где-то вдалеке раздался голос Габриэля.

Послышался топот ног, но он вскоре померк в глухой темноте: мои глаза закрылись.

* * *

Утром я очнулась на кровати Ольгерта, в его спальне. Открыв глаза, первое, что я увидела, – сидящего за столом Михаэля. Тот поднял на меня тяжёлый взгляд, а затем опустил его обратно на документы.

– Почему ты молчал о травле? – поинтересовался мужчина.

– Простите… – робко ответила я, сжимая ладони в кулаки.

Удивительно, но всё моё тело было обмазано странными мазями и забинтовано. Сделано это было так профессионально, что я застыла в недоумении.

– Дедушка-лекарь отказался меня лечить, почему же…

– Тебя что, не мог перебинтовать я? – вскинул бровь брат, доставая сигарету.

– Простите, но вы очень… неумелы в подобных вещах, – произнесла я.

Михаэль хмыкнул, а после произнёс:

– Я его уволил. Тебе следовало сообщить, что он отказался тебя лечить. Как и следовало доложить о травле.

– Брат… – Мои глаза наполнились слезами. – Но я всего лишь раб, что я вообще могу сделать? Они так поступают, потому что я виноват перед ними и их семьями.

– Ольгерт! Сейчас ты собственность нашей семьи, а не игрушка жалких слуг, – ударив кулаком по столешнице, ответил брат. – Ты же в прошлом уже проходил через это, неужели ничему не научился?!

– Простите. – Я опустила глаза.

Мужчина вздохнул, снял очки и откинулся на спинку стула.

– Мне уже поперёк горла твои извинения, вот честно… Когда ты убил мою возлюбленную, я не знал, как далеко зашла травля и как сильно ты настрадался из-за моих капризов и вседозволенности слуг. В тот раз ты постоял за себя довольно жестоким способом. В этот – ответственность на себя возьму я. Разговор с прислугой состоится через час, а после нас наконец-то посетит портной, и состоится ужин. Тебе же задание отдыхать. С завтрашнего дня будешь работать исключительно на меня в качестве личного ассистента. Приёмы пищи будешь разделять с нами, а не со слугами.

– Спасибо… Я очень благодарен за заботу и постараюсь полноценно отработать всё то, что вы для меня сделали.

Брат тяжело вздохнул и обратился в работу, а я, выпив стакан воды, стоявший на прикроватной тумбе, вновь заснула.

Моя идея показать благородным моралистам, во что превращается вседозволенность слуг, увенчалась победой. Я вскрыла больную тему главы семьи, оказалась бедной овечкой и добилась лучшей работы и лучшего отношения к себе как со стороны братьев, так и со стороны слуг. В прошлой жизни были моменты, когда мне удавалось случайным образом расположить к себе такой типаж людей. Было бы жутко, если бы это не сработало и слуги меня убили.

«В случае, если бы ничего не вышло, я бы просто сбежала, не дожидаясь, когда ко мне вернётся магия. Лучше затеряться в лесах, чем и дальше испытывать подобное на ежедневной основе».

* * *

Вечером меня разбудил Габриэль, осторожно тряся за плечо.

– Проснулся? Ну тебя и побили, конечно. Надеюсь, всё быстро заживёт и твоё личико вновь будет прекрасным. – Габриэль стоял и ощупывал моё лицо, цепко разглядывая каждый синяк на нём. Раздражённо цыкнул. Видимо, ему не понравилось всё, что он увидел. Наконец, отстранился. – Портной всё-таки явил нам свой лик. У меня мерки он уже снял. Я не особо изменился с прошлого его прихода. Сейчас подойдёт брат, его тоже нужно измерить, а после него будешь ты.

Бросая мне книжку с изображениями мужчин в новомодной одежде, Габриэль не забыл похвастать, какой наряд выбрал для себя.

– А где сейчас Михаэль? – спросила я.

– На тренировке.

– Да здесь я, – открывая дверь, сообщил Михаэль. Он зашёл, вытирая лицо белым полотенцем; был в одних штанах, поэтому взору открывалось его накачанное тело, всё ещё влажное после душа.

– Отлично, я сейчас позову портного, никуда не уходи! – Габриэль подскочил и вылетел за дверь.

Михаэль обернулся, провожая подростка кивком головы, а я смогла рассмотреть десятки шрамов на широкой спине.

– Ой… – вздох вырвался сам собой.

Михаэль повернулся, встречаясь со мной взглядом. Словно поняв, о чём я хочу спросить, помрачнел и направился к шкафу. Достав белую рубашку, быстро набросил её на себя, даже не утруждаясь застегнуть пуговицы. У меня не было ни одного предположения, откуда на спине аристократа может оказаться так много шрамов. И память Ольгерта на этот вопрос тоже не давала ответов.

Дверь резко распахнулась – к нам вернулся Габриэль вместе с возмущённым мужчиной со смешными усами. Он разложил свои принадлежности на столе и начал измерять Михаэля, вертясь перед ним словно юла. Когда они закончили, я с трудом слезла с кровати, распрямляя спину. Усач брезгливо поморщился, но промолчал: глаза обоих братьев были направлены на нас. Наконец, мужчина начал измерения уже моего тела, а братья расслабились и начали непринуждённо друг с другом общаться.

Тычок иглой был настолько неожиданным, что я слегка пискнула.

– Что же вы дёргаетесь? Вы не даёте мне работать! – заворчал мужчина, а после снова кольнул меня иглой.

Не заметив от меня никаких движений, он улыбнулся. Его глаза были полны злобы. Новый прокол, болезненный, раздражающий. И вот он перешёл к моим плечам, норовя кольнуть уже в шею.

С силой схватив ладонь, сжимающую иглу, я отдёрнула её от своей шеи.

– Братья, вы говорили мне сообщать, если на вашу собственность решат напасть и навредить ей. Очень сомневаюсь, что при снятии мерок нужно колоть иглой в кожу.

– Что?! О чём вы?! Я всегда храню иглы в рукаве – это удобно для работы. С чего вы взяли, что я вас намеренно колол?! Отпустите, мне больно!

– Давайте посмотрим на вашу ладонь, наверняка в ней осталась окровавленная игла. Если её нет, тогда я извинюсь за свою ошибку и отпущу вашу руку.

– Господа, вразумите этого раба! – взмолился портной.

– Сделай, как он сказал, – прорычал Михаэль. Усач уже было улыбнулся, но брат продолжил. – Разожми ладонь.

Слегка испачканная несколькими каплями крови ладонь и длинная игла, которую портной не успел спрятать, были доказательствами. Но даже с ними слово раба ничего не стоит.

– Ну и зачем всё это нужно?! Вы и так оскорбили нас, аристократов, игнорируя запрос и заставляя несколько дней ожидать вашего появления. А как появились, сразу же начали травмировать то, что вам не принадлежит! Я разошлю сообщения о вашей некомпетентности всей верхушке аристократии, оставив вас без хлеба! – словно смерч, распинался Габриэль.

– О, вы же не думаете, что в нынешнем положении вас кто-то послушает? – рассмеялся портной. – Да я из жалости вызвался снять для вас мерки и сшить одежду. Никто другой бы не взялся и пуговицу вам, братьям монстра, пришить! – завопил усач.

– Ты, челядь, место своё потерял, – хватая портного за нагрудный платок, зашипел Габриэль. Михаэль молча стоял, скрестив руки на груди. – Запомни мои слова! И в своём банкротстве вини только свою глупость! Понял?!

Портной вырвался из крепкой хватки и, поправив платок, торопливо засобирался, бубня себе под нос разные ругательства. Никто его не держал. Все застыли в ожидании, когда мужчина наконец скроется.

Когда дверь захлопнулась, Габриэль, тяжело вздохнув, упал в кресло.

– И что нам делать? Только этот тип мог бы в кратчайшие сроки пошить нам лучшую одежду, – закрывая лицо руками, спросил Габриэль.

– Надеть старую. В этом нет ничего постыдного, – предложил Михаэль.

– Я из своей вырос, да и мода сменилась. Ольгерт в старом будет похож на уродца. А ты вымахал в груди из-за своих тренировок. На тебе уже рубашки не застёгиваются!

Михаэль опустил взгляд на свою рубашку, слегка краснея.

– Можно я предложу один вариант?.. – тихо спросила я, опускаясь на кровать и доставая забытую портным книгу с изображениями нарядов.

– Ну давай, послушаем тебя, – сказал Габриэль.

Удивительно, что на меня не посыпались упрёки, ведь если бы я промолчала, тогда портной сделал бы свою работу и всё было бы отлично. Но Габриэль смотрел на меня, даже не думая упрекнуть в эгоизме или своенравии.