Секунды до грозы. Книга 2

К счастью, вороны пока держались на вежливом расстоянии от меня. Что именно мадам Жереми-Люсиль нашептала гранд-мастеру Ордена Инквизиции, который захаживал в башню чуть ли не каждый день после истории с наёмником (а то, что наняли его именно вороны сомнений не было), знала только она, но подействовало. Хранители затаились. Косились, конечно, так, будто я у них пирог с подоконника украла, но не приближались.

Однако чувство, что всё это – затишье перед бурей, никуда не девалось. Где-то за кулисами гранд мастер уже щёлкал костяшками пальцев и ждал, когда я сделаю очередную ошибку.

С этими мыслями я быстро накинула своё жёлтое платье мага молнии с вышивкой чёрных рун соответствующей магии на свободных рукавах и подоле. Чёрный корсет, сумка, быстрая прическа – и я вышла в сторону главной площади.

После всего, что произошло на пустыре, я стала гораздо проще – и к себе, и к миру вокруг. Уже не важно было, кто и как на меня смотрел: родители с подозрением и прищуром, дети, глаза у которых горели от желания стать магами, почитатели Ори с их тихим уважением, откровенные враги магии, бросающие в меня тёмные взгляды и едва скрываемую ненависть. Я приняла себя всю – со всеми шрамами, грузом и гордым званием жительницы Башнии Стихий.

В знак перемен я перестала прятать шрам на голове – красный и дерзкий, он гордо выделялся, когда я собирала волосы в высокий хвост или, как сегодня, плела косу через плечо. По совету Камилль, ухо украшала серьгой в виде чёрного ромба, похожим на обсидиан, но на деле – дешёвым камешком. Денег на большее не было, да и зачем?

Новый образ стал своеобразным напоминанием для меня, что прежняя Софи, помощница лекаря, осталась в прошлом, а здесь и сейчас я с гордо поднятой головой носила платье мага и уверенно шла на встречу судьбе.

На одной из узких улочек, утопающей в солнечных бликах и гомоне, я заметила яркую палатку с кондитерскими изысками, словно сошедшую со страниц сказок. Огромные леденцы на палочках, засахаренные миндальные орешки, золотистые круассаны с густыми начинками – всё это манило своим видом и ароматами, от которых голова шла кругом.

Не устояв перед соблазном, я выбрала несколько конфет с сиропом, отдала продавцу пару монет, и, не дожидаясь, пока карамель остынет, сунула одну в рот. Сладость мгновенно окутала мои чувства, мягким облаком растекаясь по языку. Напряжение, что стягивало плечи, на мгновение отпустило, словно всё вокруг стало чуть легче и теплее.

Солнечные лучи пробивались сквозь облака и играли на мостовой золотой пылью, словно сами решили устроить небольшой праздник. Я шла по ярмарке, впитывая в себя радость людей и тёплую атмосферу, что стояла в воздухе, несмотря на осенний холодок. Цветастые ткани, фарфоровые безделушки, горы фруктов и горьковато-пряные специи – всё это создавало удивительную пестроту и яркость дня, от которой кружилась голова и появлялась улыбка без причины.

И чем ближе я подходила к главной площади, откуда можно было видеть сразу три великих здания города: замок Императора, Храм богов Жизни и Смерти и Башню Стихий, тем яснее ощущала: я именно там, где должна быть. Наконец-то я нашла себя.

Но моя радость и восторг померкли, как только я заметила в тени за яркими палатками – там, куда свет не добирался – людей, сидящих прямо на земле. Кто-то в изношенной, почти прозрачной одежде, кто-то укутался в рвань, которая едва прикрывала плечи. Глаза – настороженные, лица – потухшие и уставшие от жизни. А сердце ёкнуло особенно сильно, когда взгляд упал на женщину, которая жалась к стене так, словно боялась, что вот-вот у неё из рук вырвут малыша и заберут навсегда.

Я порылась в сумке и достала конфеты, что недавно купила.

– Вот… возьмите, – прошептала я, протягивая сладости женщине с ребёнком.

Та только плотнее сжала мальчонку, как будто я тянула к ним не карамель, а горсть змеек. Глаза у неё были огромные, влажные и наполненные страхом. То ли передо мной, то ли перед всем, что снаружи. Я шагнула назад, как будто моё присутствие – это тоже угроза, от которой нужно срятаться. Где-то внутри жалко заскулило сердце.

– Позвольте помочь, – попыталась ещё раз, обратившись уже к мужчине, сидящему чуть поодаль. И получила в ответ плевок. Меткий, кстати. Прямо в сапог.

Внутри меня медленно, но уверенно расползалось презрение к себе. К своей вечной, неизлечимой, как весенний насморк, привычке лезть помогать. Даже если меня за это пинали или, как сейчас, плевали прямо в душу, ну или в сапог, какая, в сущности, разница.

– Ну и пожалуйста, – буркнула я себе под нос и вышла обратно на оживлённую площадь.

Вот почему не стоило связываться с человечеством. Оно колючее, хмурое и с подозреием смотрело на все добрые намерения. Моё желание помочь никому не было нужно. Ни им. Ни мне. Особенно мне.

И теперь, гуляя по площади, я отчётливо видела, что улыбки, которые раньше казались добрыми, сейчас больше напоминали гримасы. Смех, который наполнял площадь, резал уши фальшивым звоном. А в воздухе – холод и враждебность, словно невидимый занавес появился между мной и этим городом.

– Держи детей подальше… маг молнии, с ней лучше не шутить, – процедил какой-то усатый мужик женщине и для убедительности ещё плеснул в спину словами: – Их налоги нас разорили!

Ах, как мило. Пойду расплачусь где-нибудь между капустой и морковкой.

Но всё же остановилась недалеко от них, делая вид, что рассматриваю книги, а на самом деле развесила уши.

– Вечно эти маги всё портят… – буркнул кто-то из толпы, не слишком тихо. А я приложила усилие, что не развернуться и не зарядить этому горожанину разряд в мозги. Хотя… судя по выражению лица, там давно уже желе.

Я натянула на лицо маску безразличия и пошла дальше. Спокойно и гордо. Если кому-то и стоило держать детей подальше, так это нам от таких, как они. Потому что я, по крайней мере, не плевалась злобой и не разбрасывалась предрассудками.

– Смотри, смотри! Сейчас грохнется! – визгливый, наверняка детский голос донёсся из толпы, собравшейся у большого магического шара, что стоял в центре площади, под охраной двух скучающих стражников. Он возвышался над головами, мерцал изнутри, слегка дрожал и показывал мутное, но отчётливое изображение гонки по лесу.

Такие штуковины стояли в каждом уважающем себя городе империи – как глаза и уши, показывая всем и каждому, что творится на Ори. В Шатодоре, разумеется, их было не один, а целая дюжина, чтобы никто не пропустил ни капли новостей, даже если прятался в самой глубокой подворотне или пытался сосредоточенно игнорировать реальность.

– Да ладно тебе, – другой голос, повзрослее и азартнее. – Я поставил на него три су! Выпутается, как пить дать!

– Да там один из команды остался! Один! Остальные или в грязи, или вон на том дереве висят! – третий участник зрелища размахивал лепёшкой как указкой.

– В этом году что-то совсем не то, – пробурчал кто-то из толпы. – Совсем не тот молодняк пошёл, слабоватые какие-то.

Я подошла поближе, неспешно жуя конфету, и попыталась понять, что за игры на этот раз затеяли.

– Помните тех, как их… – кто-то начал, глядя в даль, словно пытаясь выловить из памяти картинки прошлого. – Четвёрка, да, да, с той девчонкой, что всю команду из тумана чуть ли не за панталоны вытащила. Вот же удивила, так удивила.

Опа! Разговорчики про Рене. Помнила я это это испытание. И на самом деле ребятам тогда повезло. Попасть в туман духов, который создаёт иллюзию погибших и туманит разум – дело опасное. Олив и Матье выросли в трущобах, поэтому за ними всегда тянулся призрачный хвост и уводил в сторону. А Луи… Луи, как выяснилось, потерял мать, и туман изощрённо подсунул ему её голос. Призрак уверял, что она вернётся к жизни, но только если команда… ну, внезапно вся погибнет. И вот Луи, с наивностью ребёнка, водил своих товарищей в ловушки, гордый, как лиса, поймавшая курицу. И только Рене никто не мерещился, потому что мы никого не теряли. Она тогда, кажется, завязала парням глаза и уши, сцепила всех гуськом и вела через лес, лавируя между ловушками, как корабль между рифами.

– Точно! – подхватил другой. – Задали тогда жару, ух! Как же звали… «Крылатые пельмени»? «Крылатые пончики»? Ну, что-то такое.

– «Крылатые вареники», – вмешалась я, вспоминая, как Рене чуть не разорвала Олива на части за это название. Он тогда опаздывал на регистрацию и свалился с крыши, ударившись головой. Вот что-то и пошло не так.

– Вот-вот! – кто-то из толпы оживился. – В прошлом году они всех на уши поставили. Как ловко обходили ловушки – мурашки по коже!

– А в этом году что? – спросила я, когда окончательно перестала понимать, что тут вообще происходило.

– Запустили в лес несколько волшебных листьев, – ответили мне. – Летают, как сумасшедшие, меняют направление без предупреждения. Нужно догнать, поймать и принести на точку старта. Но лисы и ловушки мешают. И что-то все какие-то аккуратные, осторожничают. Тьфу!

Пару минут я ещё честно наблюдала за мельтешением в магическом шаре – но без сестры вся эта суматошная беготня по лесу казалась какой-то… пресной. Вскоре энтузиазм мой улетучился, и я двинулась в другую часть ярмарки, по пути засовывая в рот последнюю конфету.

За спиной раздалось дружное и восторженное «О-о-о-о!». Следом подоспело «Так держать, девчонки!», и я краем уха уловила, как кто-то определился с любимчиками. Ну удачи им.

Моё внимание, тем временем, прочно захватили фокусники, которые гоняли в воздухе сияющих бабочек, больше похожих на мыльные пузыри с крылышками. Те переливались, кружились, лопались с мягким «пух», а потом вдруг вновь собирались из света и пыльцы. И всё это с таким грациозным изяществом, что даже у меня, повидавшей магии в достаточном количестве, внутри что-то ёкнуло. Где-то между сердцем и желудком, в той области, где у нормальных людей жило детское восхищение.

Фокусники, надо признать, были редким исключением из общего магического братства: единственные, кому никто не бурчал вслед, не косился исподтишка и не приписывал тёмных делишек, как только они поворачивались спиной. Их не боялись и не обсуждали в очереди за пряниками. Им просто аплодировали. И завидовали. Потому что фокусы – это вроде как баловство, но если сделать их красиво… то, глядишь, и старуха на лавочке прослезится.

Но стоило ветру усилиться, как лёгкое волшебство фокусника начало рассыпаться. Зачарованные бабочки мгновенно начали лопаться, не успевая поразить толпу, поэтому та начала стремительно редеть. В воздухе вместо чудес теперь закружились сухие листья, да пыль пошла плясать вдоль брусчатки.

Я подняла голову. Небо хмурилось, будто кто-то сверху решил развести серую краску по синему холсту и передумал посреди процесса. Первый удар дождя был резким, словно небо разом скинуло накопленное напряжение. Крупные капли забарабанили по крышам, деревянным лавкам, стекающим полотнам шатров. Народ сразу же зашевелился, кто-то захихикал, но большинство поспешило спрятаться под ближайшими навесами и крытыми лавками.

– Ну конечно, почему бы и нет? – пробормотала я, подставив ладони под холодные струи. – Почему в мой день рождения никогда не бывает хорошей погоды?

Я закрыла глаза и обречённо подставила лицо дождю. И сама не заметила, как улыбнулась. В памяти всплыло детство: мы с Рене выбегаем босиком на улицу и носимся под ливнем, визжа так, что окна дрожали. Верили свято, что дождь поможет волосам расти быстрее. Мечтали о косах до пояса, мерялись у кого гуще и соревновались у кого длиннее.

Интересно, чтобы она сказала, увидев мою новомодную причёску?

Я решительно потрясла головой, раскинула руки, словно собралась обнять само небо, и закружилась. Радостная, свободная, чуть взъерошенная жизнью, но всё так же, как тогда с сестрой, я наслаждалась мгновениями жизни. Пусть льёт. Я – не сахарная.

И, похоже, задор оказался заразным. Детвора повыпрыгивала из укрытий, наплевав на грозные окрики родителей, и с радостными воплями кинулась в лужи – прыгать, брызгаться, кричать, как будто это и было настоящее волшебство. А фокусники, хоть и не рискнули выйти из укрытия, но наколдовали нам задорную музыку, от чего появилось ощущение единения мира магии и мира обычных людей. Такое ведь возможно. Вот сейчас я чувствовала это, была частью этого.

Я кружилась под дождём, пока не закружилась голова. Лужи не щадили – подол платья увяз в грязи, волосы прилипли к лицу, но мне было всё равно. Даже хорошо. Я не пряталась, не убегала – впервые за долгое время позволила себе быть просто собой. Громко смеяться. Плескаться с детьми. Радоваться, как будто никто не смотрит.

Подошва скользнула по мокрому камню, и я резко качнулась вперёд, раскинув руки, в попытке удержать равновесие. Не удержала бы – если бы чьи-то тёплые ладони не перехватили меня у основания спины. Надёжно, крепко, с теплом, от которого захватывало дыхание.

Я ахнула от неожиданности и от ощущения, будто весь мир накренился, но не упал только потому, что он оказался рядом.

– Осторожно, – услышала я знакомый голос у самого уха. Низкий. Чуть охрипший. Подозрительно мягкий, что ноги снова чуть не подкосились – теперь уже не из-за лужи.

– Сильвен?.. – выдохнула я, глядя в лицо, которое никак не ожидала увидеть так близко. – Ты… ты что тут делаешь?!

– Танцую, – услышала я у уха, и по позвоночнику, от места, куда поднялась его рука, пробежало нечто подозрительно похожее на разряд молнии. Резкое, жгучее, упрямое.

– Ты в своём уме? – прорычала я, но прозвучало это куда менее грозно, чем хотелось бы. Видимо, его ладонь, которая уже медленно скользила вниз по моему предплечью и нежно переплетала пальцы с моими, обладала секретным оружием по снижению моей злости.

– Частично, – отозвался он со сдержанным полутоном, в котором прятались и ирония, и сожаление.

Когда он притянул меня ближе так, что между нашими телами осталось только напряжение, у меня перехватило дыхание. А нога оказалась там, где у приличных девушек начиналось смущение. Бедро к бедру. Живот к животу. Почти грудь к груди.

Он едва заметно сместил вес, подал бедро вперёд. Приказ или приглашение? Но мои мурашки мгновенно сменились муравьями, бегущими по маршруту, проложенному через все внутренние органы.

Его ладонь на моей лопатке была точкой опоры, а не поводком. Плотно прижимался и сразу отступал, оставляя дразнящее пространство. Это сводило с ума сильнее, чем любое прикосновение. Ведомая невидимой нитью, что связывала наши животы в один пульс, я поддавалась его подсказкам, но всё же не могла избавить от мысли: в чём подвох?

Он поднял мою руку, тыльной стороной ладони скользнул по пальцам и повёл меня в поворот. Мокрая юбка зацепилась за его ногу, но он поймал меня – не до поворота, не после, а ровно посередине. Моя спина прижалась к его груди, и я ощутила, как его дыхание стало глубже и медленнее, будто он старался замедлить время. Но моё сознание растекалось не от прикосновений, а от сладкого аромата лаванды, который, казалось, под дождём только усилился.

– Прости, – выдохнул он. Наши руки скрестились у моего живота, но не касались его, сохраняя тонкую грань приличия. Ветер шевелил волосы, а капли стекали по коже, но я слышала только биение его сердца, звучавшее почти в унисон с моим.

Я медленно повернулась к нему, заглядывая в потемневшие, как шторм, глаза, и глубокие, как море, на поверхности которых играли отблески дождя. Я точно не утону в них больше, но вполне возможно растворюсь без остатка.

– Всё хорошо. Я понимаю, – прошептала я, – ты боялся снова потерять её, но я…

– Я боялся потерять тебя, – сразу перебил он. Его мышцы напряглись, а в животе у него подрагивало дыхание. Сильвен прижал меня ещё плотнее, ладонь его уверенно легла чуть ниже лопаток, мягко направляя мою расслабленную спину сначала влево, потом вправо.

Я вскинула голову назад, и дождь сорвал с моих волос тяжёлые капли – они стекали по шее, оставляя холодные дорожки на разогретой коже. Наверное, выглядела я примерно как полуобщипанная курица – не слишком изящно, но жизнь есть жизнь.

– Ты выглядишь прекрасно. Смело и уверенно, – его голос был тихим, но твёрдым.

Его бедро снова повело меня за собой в танец, и я чуть не споткнулась от волнения, которое накрыло меня волной. Смело? Несомненно. Но вовсе не случайно. Он управлял мной через каждое прикосновение, я ловила каждое его намерение, отзывалась телом на движения. Шла за ним, угадывала, подстраивалась, сливала свои шаги с его, как будто мои ноги перестали быть моими, став продолжением его воли. Удобно? Да. И страшно.

Рука, что раньше была ласковой, с силой схватила меня за внешнюю сторону бедра, провела вниз под колено, и я невольно наклонилась, чувствуя напряжение в мышцах и желание сдаться полностью.

Поцелуй меня.

Дождь нас обнимал, стекал с его чёрных волос и, казалось, каждая капля стремилась прямо на мои губы, словно подсказывая, что пора.

Я видела, ты посмотрел туда. Хотел этого. Так поцелуй.

И в ответ посмотрела ему в глаза.

– Жизнь мага неразделима с риском, – выдохнула вслух. – И я не хочу вдруг умереть, так ни разу и не поцеловавшись. Сделай это, пожалуйста.

– Никогда? – Он уставился на меня, будто я только что сообщила, что умею летать и предпочитаю делать это по выходным. – Погоди, а тот поцелуй на крыше…

– Какой поцелуй? – удивилась я, как только могут удивляться женщины, которые прекрасно помнят, чего не было.

Никакого поцелуя.

И, между прочим, никакого разговора на крыше.

Тут Сильвен, будто очнувшись от какой-то внутренней комы, рывком вернул меня в вертикальное положение. Причём сделал это так ловко и решительно, словно собирался перекинуть в боевой стойке через бедро.

– Достаточно, – бросил он, низко, глухо, так, будто уронил это слово мне прямо под рёбра, пока я ещё набирала воздух, чтобы сказать что-нибудь… возможно, умное. Возможно, нет. Глаза его хищно сузились, и в них вновь вспыхнул тот знакомый жуткий блеск, от которого даже кактусы бы засохли.

Ну ты и отрыжка пьяного дракона, Сильвен! Приложить бы тебя чем-нибудь тяжёлым. Желательно тупым. Например, трактатом по хорошим манерам. Томом в кожаном переплёте и весом с добрую кирпичину.

Что это вообще было?!

– Извинения. Я был не прав, – буркнул он, будто проглатывая каждое слово, словно они были сушёными жабами. – Это всё, что я хотел сказать.

Святые Архимаги, да у тебя и тон такой, будто ты не извиняешься, а объявляешь войну! Нет, ну правда, как можно быть таким… таким Сильвеном?! Это ведь не просто имя – это диагноз, вырезанный серебром по терпению.

Телепат внезапно взвинтился, схватил меня за руку и утянул с площади, будто волочил на плаху. Его шаг был быстрым и решительным, рука сжимала мою так крепко, что косточки начинали жалобно постанывать от такого внимания. Мы забились под козырёк в одной из узких улочек, уводящих от площади.

И как меня вообще угораздило подумать о поцелуе с ним? Фу. Гадость. Не иначе как наваждение, временное помутнение разума или, на худой конец, последствие недосыпа и низкого уровня сладкого в организме. Да, глаза у него и впрямь вызывали невесть какой бардак в моей душе. Красивые. И он это знал, зараза такая.

Но нет уж. Лучше я поцелую сопливого бронекрота в мокрый нос, чем его. Уж точно приятнее будет. И безопаснее. С бронекротом хотя бы ясно, на что ты подписываешься.

Как только оказались в относительной безопасности – гроза грохотала и усиливалась, словно сама природа собиралась сорвать крышу с города – он настойчиво уставился мне в глаза и выдавил:

– Повтори. – Телепат сжал моё плечо, чтобы я не сбежала. А я планировала.

– Я… – слова застряли где-то между испуганным шёпотом и нервным смешком. Не знаю, почему, но хотелось смеяться. Видимо, предполагалось, что его строгий взгляд должен был подействовать на меня, как когда-то на площади Луариона. Но всё, что я могла думать – это что он похож на Злобного Пикси. Злобного и при этом подозрительно милого.

А в довершение ко всему в голове зазвучала та самая песня про рыбу, которой я уже успела достать Сильвена у реки. Улыбка расползалась по лицу всё наглее и ярче. И смотрела я на него так, словно держала в голове секрет вселенского масштаба, недоступный его телепатическому разуму.

– Ты наслаждаешься, когда я злюсь? – но это больше звучало как утверждение, чем как вопрос.

– О да, это мое новое хобби, – я притворно закатила глаза, пытаясь держать себя на плаву, несмотря на то, как сильно его присутствие влияло на меня. – Бродить между жизнью и смертью.

– Рад, что ты это понимаешь, – взгляд Сильвена не отпускал, словно ждал, что я выкину что-нибудь ещё. И я не подвела.

– Ты маленький симпапусечный пикси! – выдала я прямо ему в лицо, не сдержавшись. Он застыл, и было видно, что мозги у него срочно собрались на экстренное совещание и пока не решили, как реагировать. А я этим благословенным замешательством тут же воспользовалась: вывернулась из его хватки и рванула прочь, как угорелая.

А что ты думал, милый мой? Тебе можно устраивать душевные качели и заряжать атмосферу неловкостью, а я, значит, должна стоять и хлопать ресницами? Щас. Я тоже не лыком шита. И в эти игры играю не хуже.

И тут как громыхнёт, как полоснёт молнией через небо! Я аж подскочила на месте и пискнула – не то от испуга, не то от неожиданности, не то от внутренней драмы, разыгравшейся где-то в районе селезёнки.

А за спиной – смех. Громкий, довольный, без малейшего сочувствия. Я медленно повернулась и, конечно, кто бы сомневался: Сильвен стоял, опершись рукой о стену, и заливался так, что, кажется, сейчас либо задохнётся, либо захохочет себе шесть кубиков пресса на живот.

– Ты – самое большое недоразумение в моей жизни, – прохрипел он, убирая мокрые пряди волос назад. – Маг молнии, который боится грозы!

– Ничего я не боюсь! – заорала я сквозь дождь так, что, наверное, даже облака вздрогнули. – Просто… неожиданно!

Он размеренно зашагал ко мне, будто ни дождь, ни мои внутренние метания его совершенно не волновали. Рубаха липла к нему так, будто хотела слиться с ним навсегда, и я её понимала. В каждом движении – даже в дыхании – чувствовалась сила. Физическая и духовная.

Чёрные волосы налипли на лоб и щёку, по виску стекла капля, и я невольно проследила за ней взглядом – слишком внимательно, слишком жадно. Его глаза…

Святые Архимаги.

Они смотрели так, будто телепат знал даже те мои тайны и желания, которые я ещё не успела сформулировать. Меня пугало, как я дышала и как напряглись мышцы у меня под кожей, пока он приближался. Что-то в груди сжалось, а внизу – разгорелось. Он был грозовым воздухом перед бурей, и мне хотелось броситься в этот шторм, раствориться в нём, забыть всё остальное.

Да это же просто какой-то кошмар наяву. Я теряла над собой контроль – и чем дальше, тем стремительнее. Почему у меня сердце билось, как у пугливой белки, загнанной в угол? Почему я чувствовала себя такой… открытой? Такой уязвимой?

Неужели он действительно настолько влиял на меня?

И всё, что разделяло нас, – это несколько шагов. И моя последняя попытка сделать вид, что он для меня просто товарищ. Просто телепат. Моя личная проблема, что постоянно лезла в голову.

Получи!

Я резко вскинула ногу и со всей силы попыталась впендюрить ему пяткой прямо в стопу. Если не знаешь, что делать – бей. Желательно туда, где больнее.

Но мои мысли для телепата, как комар на белой простыне. Сильвен увернулся с такой грацией, что я даже не успела понять, когда именно – просто промахнулась, и моя пятка жёстко встретила землю.

– Ай-яй-яй! – взвыла я, прыгая на другой ноге и надеясь, что это хоть как-то облегчит боль. – Молчи! На всё молчи! С момента нашей встречи сегодня до сейчас – обо всём молчи!

– Пойдём, – усмехнулся он, – хочу тебе кое-что показать.

Глава 47 В объятиях шума и тишины

Сильвен вёл меня по какой-то очередной дыре, как будто у него была собственноручно нарисованная карта: «Здесь не ступала нога нормального человека – пойдём туда». У него вообще, кажется, талант находить самые узкие, самые кривые и самые бесполезные улочки в городе. Ни фонарей, ни вывесок, только стены, на которых хочется оставить напоминание о себе лбом.

Шли молча. Дождь закончился так же резко, как и начался. Эти осенние ливни, словно вспышки ярости, приходили внезапно, пугали всех вокруг, а потом исчезали, будто и не было, оставив лишь влажный холод и запах мокрой земли.

– Вот прямо как ты, – буркнул Сильвен рядом, и я сдержала раздражённый вздох. Если он ещё пару раз залезет в мои мысли, я всерьёз начну искать стену потолще, чтобы врезаться в неё головой. – Бесполезно.

– Тебя не спрашивала, – огрызнулась я, выжимая косу, из которой весело плеснулась целая лужа, прямо на сапог.

Потом занялась подолом. Потом рукавами. Потом мыслями о тёплом чае, пледе и добровольной зимней спячке.

– Ну чудесно, – буркнула себе под нос. – Осень. Романтика. Жёлтые листья, хруст под ногами – и привет, переохлаждение.