Дом злых ведьм с холма. Том II

Интересно, а Филиции известен сей любопытный факт? Ну конечно ей это известно. Боги, Эмиль Кельский… почему именно он? Из всех мужчин на свете судьба выбрала именно его! Может мне еще не так уж и не повезло с отцом?

– Да, конечно в это не верится, но так указано в показаниях, якобы он умер от проблем с сердцем – последствия разгульной жизни, но все было совсем иначе, – услышал я недалеко от себя голос одного седовласого джентльмена, что показался мне смутно знакомым.

– Что же случилось на самом деле? – спросил второй, более высокий и упитанный, – я тоже краем уха слышал, что дело здесь нечисто.

– Он уехал в Эльфляндию, он убегал от верной смерти, ведь эта страшная женщина преследовала его, дабы убить, – прошептал седовласый джентльмен.

– А зачем? – в волнении тихо спросил второй.

– Никто не знает, для какого-то своего дела, ты же знаешь ее любовь к хаосу. Что-то видно задумала, а он помешал…

– Не может быть…

– Он поселился в Ризуасуо не просто так, он планировал укрыться в базарном городе, не под своим именем, да только от нее разве скроешься?

– Я слышал в его крови обнаружили русалочью кровь… неужели она выбрала такой страшный способ убийства для человека, который был ей вовсе не чужой?

– Что ты от нее хочешь? Ее жестокость не знает предела, – пожал плечами седовласый джентльмен.

– Бедняга Оскар Альдофин, нашел свой конец так рано!

Ноги мои подкосились, во рту пересохло, а в глазах потемнело. Я никого не видя перед собой поспешил выйти на свежий воздух – легкие мои переполняла боль, мне тяжело было дышать. Лишь выйдя в сад, среди этих мрачных цветов, которыми было оплетено здесь все воздушное пространство, я побежал со всех ног, сам не ведая куда бегу. Слезы слетали с моих глаз, разбиваясь на ветру, я не ощущал ни духоты, ни приближающейся бури. Тяжесть сдавливала мне сердце.

«Она убила его! Убила! Отец! – только и проносилось в моей голове, с каждым словом делая мою ношу на душе все тяжелее».

– Куда спешишь? – вдруг раздался голос, и от собственного горя, что оглушило меня, я не сразу понял, кому он принадлежит.

Я остановился и с опаской обернулся – сердце мое отбивало похоронный марш. Передо мной стоял Редьярд Больфис, в руках его поблескивал револьвер. Черные тучи сгущались над нашими головами, заволакивая все небо мрачной пеленой. Вдали на самом горизонте сквозь угрюмые облака прорывалось распаленное вечернее солнце, окрашивая часть неба в темно-оранжевый цвет. Воздух, словно пропитался свинцом, отчего обжигало легкие.

– Я разгадал твой секрет, настиг тебя, – ухмыльнулся Редьярд. – Ты слишком мешаешь мне, не нужно было влезать в мои дела.

Я замер тяжело дыша. Дух мой ослаб и сила, проворность и выносливость тут же потеряли равновесие. Он спустил курок и прогремел выстрел. Алое пятно растеклось по моей рубашке рядом с сердцем.

– Промахнулся, – прохрипел я.

– Я так не думаю, – зловеще улыбнулся Редьярд.

Перед глазами моими потемнело, я ощущал, как эльфлянский свинец расплывается адовым пламенем по моим венам, выжигая мое нутро изнутри. Я покачнулся, кровь хлынула из моего рта.

Конец так близок – я едва держался на ногах, предпринимая жалкие попытки сохранить шаткое равновесие, но, не выдержав, предательски упал на траву.

Перед глазами моими мне почудилась мама – она была недовольна мной и так зла. Я плакал, и лучше бы меня разрезали на куски, чем видеть ее такой.

Я нисколько не отчаялся и не испугался. В конце концов, я всегда был готов к смерти. Она приближалась ко мне, и убегала прочь, танцевала со мной на краю могилы.

Я с самого рождения был мертв.

Я с самого рождения был обречен.

Жаль только, что оказался столь уязвимым и пал от собственных слабостей. У всех нас есть изъян. И сегодня мой послужил моему врагу на руку. Ну и пусть – я никогда не держался за жизнь, она лишь насмешка и шутка, в которую я играл достаточно долго.

Я ощутил, как впал в небытие, более не ощущая ни удушающего воздуха, ни ветра, ни мокрой земли подо мной. Ни выжигающей боли вперемешку с горячей кровью, что растекалась лужей по траве под моим ослабевшим телом.

Только вот кто позаботиться о моих славных девочках, кто их защитит? Это лишь пронеслось в моей голове, и я окончательно позабыв обо всем, утонул во мраке своего подсознания.

Глава V «Маме я нужен лишь на ужин».

1.

Когда мне было семь лет, я чуть не утонул в озере, чем вызвал немалое опасение со стороны моей матери относительно моих способностей сопротивляться агрессивному внешнему миру и выживанию в целом.

Я даже не понял, как именно это произошло – словно что-то потянуло меня, какая-то неведомая сила, которая притаилась в озере, она звала меня беззвучно, бесшумно, и я не в силах остановиться пошел на ее зов. Вода была холодной, я аккуратно отмерял ногами дно, играючи, прикидывая, что еще вполне можно сделать шаг – ведь нет, я не окажусь слишком глубоко. Еще шаг – я лишь по пояс в воде, а если еще? Нет-нет, вода мне лишь по грудь. А что если сделать еще один шаг? Наверняка ничего страшного не произойдет. И вот я заношу ногу в непроглядной толще воды, словно хищная кровожадная русалка так и приманивает меня из ее глубин сегодня утопиться.

Нога не касается дна – его нет. Всплеск и я слишком глубоко, едва ли мое лицо показывается над непроницаемой водной гладью. Мое тело становится ватным, меня охватывает такая странная, непохожая на меня, беспомощность – ведь, казалось бы, лишь нужно сделать шаг обратно в сторону берега, и ты спасен, но нет! Мозг онемел, тело больше не подчиняется ни ему, ни тебе, ты только и можешь, что балансировать на носочках, дабы не уйти под воду с головой.

Паника это, глупость или злой рок судьбы?

Кто-то протягивает мне руку, и я хватаюсь, не помня себя.

– Зачем ты вытащил его? – слышу я недовольный голос моей матушки.

Ноги мои подкашиваются, но меня спешно выводят на берег.

– Он едва не утонул, – слышу я знакомый до боли голос.

– Ты шутишь? Как можно утонуть на такой смехотворной глубине? – бросила матушка равнодушно, – если и дальше так с ним нянчиться, что из него получиться? Явно не то, чего мы все ждем!

– Может не стоит ожидать от него чего-то конкретного? Пусть станет тем, кем ему суждено стать.

– Хм, – призадумалась матушка, хотя уже давно для себя все решила, – думаю, мне все же придется прибегнуть к помощи пернатого.

– Риск велик.

– Захочет жить – справиться.

Пернатый?

Тогда я даже и представить себе не мог, что это такое. От охватившей меня детской паники, я не особо вслушивался в разговор взрослых и не понимал происходящее.

Но сейчас я все бы отдал за то, чтобы стремглав помчаться оттуда прочь. Чтобы в моей голове никогда не было пернатого. Ох, богини, одна лишь мысль причиняет мне нестерпимую боль, ведь я мог быть совершенно другим человеком, смог бы сохранить в себе себя, тот несгибаемый стрежень! А теперь я сломан, раздавлен и убит. Что мне враги, когда мой главный враг в моей голове, и он управляет мной, перекрывая кислород, не дает дышать, мыслить, жить.

И что еще более мерзко – он отныне неотъемлемая часть меня.

Отголоски моего безрадостного детства мелькали в моей голове, я бредил страхами, которые со временем стали мне совсем родными. И сколько бы я не топил их глубоко в океане моей порванной души, они напоминали о себе, врываясь в мою жизнь самым неожиданным образом.

Наяву я смутно ощущал холодную постель, свое ослабевшее, тяжелое, словно налитое эльфлянским свинцом, тело. Слышал тревожный голос тетушки:

– Ничего, ничего, тебя окружают ведьмы, значит, все будет хорошо…

Ведьмы? Все хорошо?

Я бы так не сказал. Раньше я был бы непоколебимо уверен, что окружение ведьм не сулит моей безопасности ничего хорошего. Я метался по подушке, силясь освободить свои мысли от неприятных тягостных кошмаров, которые россыпью так и лезли в мою голову. Такие навязчивые и беспорядочные.

Я помню тот шабаш, будто он был только вчера, хотя я и был тогда чуть старше Руслана. Все изгнанные воровки – падшие, как называют их другие ведьмы, собрались на нашей поляне, где обычно всегда проводились обряды и ритуалы. Вокруг горели огни, у меня помутнело в глазах от резкого запаха подожженной лаванды. Все собрались в круг, меня усадили в центр – я глядел на них во все глаза и плакал, интуитивно испытывая жгучий детский страх.

– Мама, мамочка! – звал я сквозь слезы и кричал во сне.

Но матушка не обращала на мои мольбы никакого внимания – она была слишком занята.

Ведьмы взялись за руки, замкнув круг, и унисон их голосов слился в зловещем заклинании, которое навсегда разделило мою жизнь на «до» и «после».

Я находился внутри круга, и бежать мне было некуда, да и к тому же, я был так напуган, что едва ли бы смог подняться на ноги. Я находился, словно в клетке, и я до сих пор в ней. Свобода или жизнь?

Я упивался слезами и не заметил, как что-то поразило мое тело, ранило меня навсегда, более не дав мне спокойно вдохнуть.

Пернатый.

Он проник в самые потаенные уголки моей души, отчасти сформировав мою личность, став этой личностью. Если так подумать, я никогда и не знал себя настоящего. Колкая боль пронзила мое тело, я будто попал в колючий капкан. И далее все, что было так светло и понятно в этом мире, в миг вдруг стало чужим и страшным. Страх отныне станет моим спутником по жизни, а навязчивые, уничтожающие мой рассудок мысли впредь будут руководить моей жизнью.

Я помню, что вроде бы кричал, из глаз моих бил свет, и текла кровь, а мое безвольное тело вознеслось над поляной, озаряя всю округу ослепляющим белым свечением.

Мне приходилось с этим лишь мириться и учиться принимать своего пернатого. Быть ему другом, любить и держать дистанцию. Но я знал, что все равно, сколько не старайся контролировать его, настанет момент, когда он захватит мое тело, разум и душу, подчинит меня себе, заставляя играть по его правилам.

– Всего лишь ранение, ты сильный и не такое переживал, верно? – слышал я где-то вдалеке успокаивающий голос Филиции, – кто же напал на тебя, детка?

Да твой муж, тетушка, кто ж еще?

Хотя к его счастью, у меня и без того полно врагов.

Я еще плохо разбирал, где явь, а где сны, все путалось, тесно переплетаясь между собой, окончательно рассыпая мое сознание. Теплый компресс, смоченный в травах, покоился на моем лбу – я ощущал его, и от этого чувства мне становилось легче. Боль и мука заглушались на долю секунды благодаря ему, но затем возвращались новой волной страдания. Но я привык терпеть боль, мое тело стойко могло перенести любые недуги, ведь когда в тебе пернатый, твой организм дает сбой и приходиться справляться и приноравливаться.

Теплая рука касалась моего лба, чтобы сменить травяной компресс, и я смутно слышал голос – кажется, он принадлежал малышке Скарлетт:

– Температура все еще держится, но хорошо, что тебе удалось вытащить пулю, дорогая.

– Это было не сложно, благо она не задела важные органы, – сквозь пелену бессознательности, доносился до меня бархатный голос Филиппы.

– Стрелял видно какой-то криворукий, – резким звуком ворвался голос Франчески.

Не знаю, сколько я так проспал – день или вечность? Я то и дело слышал в своем подсознании голоса кузин, не отличая их от своих снов, путая их со своими кошмарами и видениями. Я четко улавливал меланхоличный голос Мэри – она часто читала мне вслух. В мою щеку периодически пихали плюшевых зверей – очевидно, это было дело рук Руслана. Я чувствовал, как Роберта причитая, поправляла мою постель. Возле меня подолгу лежала Рири. Она дремала, и ее беспокойное дыхание я ощущал на своей коже.

В одно мрачное утро ко мне, как и всегда пришла Мэри. Она предоставила Руслана самому себе, стараясь следовать моему совету – давать сыну немного самостоятельности и свободы. Она отправила сонную и уставшую Рири поспать, сменив ее на посту моей сиделки.

– Знаешь, дорогой кузен, ты сегодня кажешься не таким бледным, – заговорила она со мной как обычно, – и хотя я ничего не понимаю в медицине, в отличие от Филиппы со Скарлетт, я все же надеюсь, что кровь твоя восстановилась. Ты ее столько потерял! Мы тебя еле дотащили сюда, о, богини лун!

Ее неловкие подбадривания выглядели мило и забавно, учитывая, что я валялся рядом без сознания и вероятно, даже если бы и хотел, все равно не смог бы ей ответить. Мэри сделала паузу и более нерешительным тоном продолжила:

– Может это и глупо, что я говорю с тобой вот так, Филиппа утверждает, что ты не можешь слышать меня… – она тяжело вздохнула, – сегодня, когда я проснулась, я встала с постели с твердым намерением тебе почитать, ведь ты так любишь книги. Но отодвинув шторы, я увидела, как сегодня непогодится – ветер так и сгоняет навязчивые мрачные тучи, так что… Я подумала, было бы неплохо поведать тебе кое о чем. Я знаю, что другого шанса не представиться. – Мэри вновь запнулась, выказывая тем самым некую нерешительность, столь ей присущую, – но, Милон, я уверена, ты бы хотел знать. Я чувствую… и пусть сестры с матушкой осудили бы меня… сегодня с утра они заняты своими делами, так что вряд ли помешают нам. Что ж, это даже хорошо, что ты без сознания – будет легче все увидеть, не спеша и явно.

2.

Мэри начала что-то тихонько напевать себе под нос, параллельно зажигая в комнате пряные на вкус благовония. Повеяло запахами Самайна, тыквенным пирогом, апельсиново-клюквенным пуншем и печеными яблоками. Я без малейшего сопротивления, сам не понимая как, провалился в чудесное сновидение. Меня манили в первую очередь запахи – такие сладко-острые и от того еще более приятные. Они мне напоминали о булочках с корицей, кексах с черникой и вишневом пироге. Я следовал за ними с щемящим чувством в груди, и вскоре очутился возле нашего особняка, который выглядел более пугающим и зловещим, чем обычно. На дворе стояла зябкая осень – голые ветви кустарника оплетали понурые стены и окна, придавая дому весьма заброшенный вид. Однако внутри горели огоньки, а из кухни доносился приятный аромат пирога с лесными грибами, поэтому дом все же нельзя было назвать заброшенным. В его отдельных уголках все еще обитала частичка уюта и тепла.

Лес, что летом был так тесно и пышно раскинут вокруг холма, сейчас местами поредел, лишь изредка пестря оранжевой и багряной листвой, которая все еще смогла удержаться на ветвях, несмотря на злостный ветер, что частенько здесь дул с океана. Яркие пятна листвы на фоне серости были, словно пестрые фонтанчики.

Не понимая до конца, где оказался, я огляделся и обошел дом, пристально разглядывая его со всех сторон. Не составило труда мне проникнуть внутрь – мое тело казалось призрачным и местные физические законы ему были не писаны.

Очутившись в холле, я в ужасе вздохнул. Все здесь выглядело запущенным – портьеры, что на моей памяти красовались, были покрыты слоем пыли, которая покоилась на них по ощущениям с тех времен, когда люди и ведьмы жили в мире и согласии. Обои под потолком отклеивались, в углах мирно жили пауки на своей необъятной паутине, что, подобно обоям свисала обреченно вниз. Горели приглушенные лампы, тускло освещая холл, по которому вовсю гулял сквозняк, отчего тут было так зябко, словно на улице. Создавалось упорное впечатление, что здесь давно никто не жил.

Меня, не знаю как, повело в столовую, что выглядела еще более угнетающе. В ней не горел ни один подсвечник, стол был покрыт пылью, занавески уныло свисали с гардин, посерев от грязи, а на потолке к своему ужасу я заметил летучую мышь, что глядела на меня горящим немигающим взглядом.

Отчасти где-то в глубине подсознания я понимал, что попал по прихоти Мэри в воспоминание, но, тем не менее, картинка происходящего ощущалась настолько реально, что я опасался, как бы я не проспал настолько долго, что на самом деле оказался в безрадостном будущем, в котором все кузины и впрямь покинули особняк. И как только Алессандра допустила подобное?!

Меня перенесло на кухню, в которой было все иначе и у меня прямо отлегло от сердца. Теплые огни горели в лампах, своим мягким светом создавая невероятный уют, на окошках висели прелестные занавески, на печке шумно бурлил котелок, словно что-то ворча себе под нос, огонь беспощадно поедал дрова, что звонко трескались, вторя котелку. Посередине кухни стоял круглый стол, вокруг по всему периметру висели шкафчики, под ними стояли тумбочки и возглавлял всю эту вереницу мебели старинный буфет. Кухня была украшена разными листьями и желудями, бумажными приведениями и гирляндами. На буфете стояли маленькие портреты неизвестных мне людей, возле них горели свечи и громоздились различные яства и угощения. Должно быть в воспоминании сегодня как раз Самайн.

За столом сидели мои дорогие кузины, но были они совсем маленькими девчушками – я сразу узнал их всех, несмотря на юный возраст. Мэри было около пятнадцати, она казалась высокой и худой, непривычно улыбчивой в ярком платье бордовых оттенков. Волосы были прибраны в красивый бантик, глаза светились, а лицо озаряла некая беззаботность, которую мне никогда не приходилось наблюдать за ней в настоящем. Мэри старательно вырезала украшения к празднику из бумаги.

Ей помогала Филиппа, как и всегда невероятно сосредоточенная и серьезная. Она, прикусив язык от напряжения, аккуратно орудовала ножницами, дабы получился листик. На ней были надеты забавные вязаные носки, длинная юбка и свитер. Волосы она убрала в небрежный пучок – ее женственность только вот-вот начинала проступать сквозь подростковую неуклюжесть. Ей, как и Франческе, должно было быть лет двенадцать-тринадцать на вид.

Рядом с ними увлеченно раскатывали тесто Франческа с Рири. На Рири красовалось платье темно-зеленого цвета, а рыжие локоны спадали на плечи, заплетенные в две косы. Она была еще совсем малютка – лет одиннадцати, но огонек в черных бездонных глазах уже горел озорством. Рири с важным видом поучала Франческу, как правильно вымешивать и раскатывать тесто, несмотря на то, что уступала сестре по возрасту. Подобные замечания в свою очередь злили и возмущали Франческу, которая очень старалась и негодовала, что ее усилия не оцениваются по справедливости.

Я чуть не покатился со смеху, когда увидел на голове Франчеки диадему. Это конечно была не та самая диадема, которую она носила сейчас, но сам факт того, как Франческа была предана своей мечте о принце, невероятно умиляла и забавляла меня. В остальном она была одета в теплый вязаный кардиган и длинную юбку, как у ее двойняшки Филиппы, на ногах у нее также красовались огромные вязаные носки.

– Ты все делаешь не так! – поучала сестру Ребекка писклявым голоском.

– Отстань! Все я правильно делаю! Главное, что я стараюсь! – ворчала в ответ Франческа с еще большим усердием замешивая тесто.

Недалеко от стола с важным видом сидела Роберта. Она была все также красива и очаровательна, одетая в элегантную блузку и длинную юбку, что подчеркивала ее изящную талию. Она непринужденно что-то подшивала, сидя в кресле, но вид ее не казался таким горделивым, как сейчас, в настоящем.

За рабочим столом над очередным снадобьем пыхтела малышка Скарлетт. Совсем кроха – она едва доставала до столешницы, поэтому ей пришлось забраться на высокий табурет. В ее косички были вплетены ленты, она была одета в сарафан цвета ее волос.

Кузины были так милы, каждая в своем занятии, что у меня сразу потеплело на душе. Я даже забыл, что являюсь бестелесным духом, позабыл, что едва не умер и не отправился к отцу на тот свет, что самое страшное.

Неожиданно идиллия была нарушена – дверь на кухню резко распахнулась и на пороге появилась Филиция Альдофин. Она была одета в ночное платье, а поверх него был небрежно накинут халат. Волосы ее были распущены, выглядя так, словно она попала в самый жуткий и беспощадный шторм, а лицо казалось недовольнее обычного.

– Сегодня Самайн, матушка! – весело воскликнула Мэри, обращая счастливое лицо в сторону порога.

– С праздником! – завопила Франческа, стараясь отделить прилипчивое тесто от пальцев.

– Фу, – поморщилась Филиция, – ненавижу этот праздник.

– Но уже прошло столько времени, – возразила Роберта, совсем не страшась ужасающего вида Филиции, – пора бы поменять свое отношение.

Филиция же ничего не ответив с мрачным видом жнеца смерти, прошагала к буфету, на котором был возведен алтарь в память об усопших, и не глядя, рукой смела все портреты на пол.

– Матушка! Мы вообще-то их специально поставили! – возмутилась Франческа.

– Да! Обрыскали весь чердак в поисках портретов, и я, между прочим, получила занозу! – поддакнула Рири, с гордостью демонстрируя пострадавший палец.

– Это нечестно! – нахмурилась Мэри, с такой интонацией произнося слова, словно порицая мать. – Вы ведь все портреты бабушки, дедушки и тетушек сожгли!

– Эти люди хотели убить вашу мать, – отрезала Филиция, – если бы им удалось воплотить это злодеяние в жизнь, то вас бы здесь не было.

– В таком случае кого же нам ставить на алтарь? – возмущенно спросила Роберта.

– Никого, ваш род начинается с матушки, то есть с меня, – отмахнулась Филиция, заглядывая в кладовую, – а что, у нас уже закончились пряные яблоки и винные груши?

– Вы вчера все съели, матушка, – недовольно пробубнила Франческа, собирая с пола портреты умерших родственников.

– Да, по случаю депрессии в честь Самайна! – ядовито дополнила Рири.

– Ах, вот же! – проворчала Филиция, – придется тащиться в самый центр пригорода! Ладно, я скоро – задерживаться там в такой день равносильно самоубийству. Все так и будут глазеть на меня!

И с этими словами, излучая из себя невероятно негативную энергетику, Филиция удалилась наверх в свои покои переодеться для выхода в пригород. Пока матушка приводила себя в порядок и морально готовилась выйти к людям в этот ненастный день, ее дочери, убрав портреты в дальний ящик, продолжали заниматься неспешной подготовкой к празднику.

Филиция Альдофин, облачившись в самую что ни на есть мрачную и неприветливую одежду, которую только смогла отыскать в своем гардеробе, решительно отворила парадные двери и с пустой корзинкой, предназначенной для самайновских вкусностей, отправилась в свой весьма нелегкий путь.

Ее вид настолько выказывал недоброжелательность, что стоило на тропе вдруг появиться какому-то пареньку на велосипеде (весьма крепкому нервами на вид), или кому-то идти ей навстречу (не выказывая и малейшей пугливости), лишь увидев ее, эти люди сразу же предпочитали свернуть с дороги в сторону. Иногда, даже прямиком в кусты. А когда тетушка вместе с моим бестелесным духом вышла из леска, и мимо потянулись вереницей лавки и домики, жители и вовсе демонстративно захлопывали с грохотом ставни и двери, едва завидев госпожу Альдофин на дороге.

– Ведьма! Ведьма! – перешептывались прохожие и дразнились детишки, но вся эта чепуха мало трогала тетушку.

Она шла с таким невыносимым видом, словно каждый в этом мире без исключения ей смертельно надоел и она презирает всех и вся. Выражение ее лица добавляла всему образу еще пущей убедительности – на нем так и было написано, что ее тошнит от вынужденного присутствия на этой бренной земле среди таких растяп и бедолаг, как мы – простых людишек.

Когда мы подошли ближе к центральной улице, кучка веселых, выряженных в карнавальные костюмы детей, подбежала к Филиции и запищала тоненькими голосами:

– Мы собираем пожертвования в честь его величества Холодного принца!

Филиция с каменным лицом оглядела их пустые, просящие монеток, корзинки и, недолго думая, перевернула их одним взмахом руки. Затем она с решительной быстротою зашагала прочь, а позади нее еще долго раздавался громкий плачь и возмущенные ругательства. Весь этот инцидент произвел положительное впечатление на тетушку – мне даже показалось, что она улыбнулась.

Госпожа Альдофин отчасти удовлетворенная проделанной пакостью, зашла в лавку, которая была украшена бумажными летучими тыковками и самодельными вязанными приведениями.

– Что, госпожа Альдофин, непогожий денек? – обратилась к тетушке бакалейщица с лукавой улыбкой. Ее круглое лицо выражало кокетство, а голос был такой мягкий и приятный, словно зефир.

– Ага, – буркнула в ответ Филиция, осматривая полки с вкусностями.

А лавка так и сверкала, переливаясь всеми красками осени, сладостями и пряностями. На полках томились пироги – вишневые, грибные, сливовые, яблочно-коричные, тыквенно-морковные. В вазах поблескивали завлекательные обертки карамелек, рядом с ними гордо возвышались коробки с шоколадными конфетами и пралине. В симпатичном шкафчике позади прилавка переливались множество разноцветных, ярких баночек варенья и джемов с одинаковыми этикетками. Из самого темного угла робко выглядывали бутылки с настойками, винами, ликерами и наливками, которые также подобно варенью с джемами имели свои этикетки. Здесь лежал свежеиспеченный яблочный хлеб с семечками, запеченные яблоки и груши, томленные в вине.