Экзерсисы

Ну а где алкоголь, там, естественно и сопутствующие пороки. И, как вы понимаете, главным бонусом к возлияниям без меры и рассудка, был секс.

Секс с мужчинами, имён которых я не запомнила. Помню только клички: Слон, Мурзик, Папик. У владельца компании тоже была кличка – Пушкин (был он Александр Сергеевич). Пушкин коллекционировал автомобили премиум-класса. В то время в его коллекции присутствовали невероятно красивые экземпляры: морозно-серебристо-голубой купе кабриолет Mercedes-Benz, болотного цвета Jaguar и тёмно-вишнёвый Porsche, были и другие, но я их не видела.

Водил он так рискованно и страшно, что мне хватило одного раза, чтобы понять, что ездить с ним в одной машине, даже когда Сергеич просто подвозит до метро, крайне нежелательно, если расстаться с жизнью как можно скорее пока не входит в твои планы.

Через несколько лет я узнала, что Пушкин, будучи за рулём автомобиля, разбился насмерть на каком-то мосту вместе с женой и несовершеннолетними детьми.

Думаю, то что он погиб вместе с семьёй, было счастливым совпадением, потому что не представляю, как бы Саша жил дальше с мыслью о том, что угробил собственноручно своих самых близких людей.

Вот так я жила и работала. А точнее, и не жила вовсе. В этом моем «свободном» и «весёлом» существовании не было ни грамма счастья. Если бы вы знали, сколько раз за время пятилетней московской эпопеи, мне хотелось просто добровольно уйти из жизни. Стыд, боль и разочарование были моими бессменными спутниками все эти годы.

Почему я жила так, как жила? Думаю, что мой читатель давно уже ответил себе на этот вопрос. Больше всего на свете я мечтала только об одном: чтобы меня просто любили. Я мечтала иметь большую семью, родить троих детей и жить со своим любимым мужем долго и счастливо, и, да, умереть в один день. Всё так просто и банально. Ничего интересного или экстраординарного. Только почему-то каждый мой шаг, каждый совершённый в то время поступок, всё дальше и дальше уводили меня от моей, как оказалось, несбыточной мечты.

До сегодняшнего дня ничего не изменилось. Да, я стала другая. Я поумнела и повзрослела. Я научилась справляться с приступами неуверенности и ощущением чувства вины. Я стала сильнее и жёстче и осознала собственную значимость. Но, я по-прежнему, мечтаю стать для кого-то любимой, нужной, бесценной. Только теперь я точно знаю, какой должен быть этот кто-то.

А тогда было страшно. И в какой-то момент меня одолел такой леденящий душу ужас, что я поняла, уж лучше вернуться к мужу и свекрови в коммуналку, чем продолжать это бессмысленное, опустошающее душу существование. К тому же меня постоянно стало преследовать ощущение физической опасности. Ощущение было реальным и почти осязаемым. Люди из моего окружения пропадали бесследно. Не то, чтобы я так уж сильно дорожила в то время своей жизнью, но мне было жаль несчастных родителей, которые не знали ни сна, ни покоя с той поры, как я покинула отчий дом.

И я уволилась с работы и вернулась к мужу, который меня почему-то не отверг. Конечно, подробности периода моей самостоятельной жизни, остались за кадром и всё же… До сегодняшнего дня я не знаю истинной причины. В то, что он любил меня, поверить не могу. И вообще, всё, что было связано с Николаем, как мне теперь кажется, не про любовь. Шок от последней случившейся ситуации трудно забыть и загладить.

Жизнь в замоскворецкой коммуналке шла своим чередом. Когда были деньги, Коля и Оля пили. Неистово, как в последний раз. Иногда я принимала в этом участие. Когда денег не было, семью кормила я. Устроилась продавцом в продуктовый магазин в соседнем доме. Когда посещала родителей, возвращалась к мужу и свекрови с гостинцами.

Вот так однажды возвращалась от родителей, а меня, видимо, не ждали. Открыла дверь своим ключом, вошла в комнату и застыла в ужасе у порога.

Кровать свекрови стояла как раз напротив входной двери. Как мне развидеть то, что я увидела? Мой муж лежал в кровати со своей матерью. Он в спущенных штанах, она в поднятой юбке. Оба были пьяны до бесчувствия. Они даже не заметили моего приезда. Что я почувствовала в этот момент?

Не могу однозначно ответить на этот вопрос. Стыд, ужас, омерзение, не знаю, какие ещё ощущения и эмоции смешались у меня в голове. Бросила сумку у порога и убежала к Валентине.

Я не уверена даже, что они оба помнили и понимали, что делают. Во всяком случае, когда к Николаю вернулся рассудок, я не заметила в нём никаких перемен. В его поведении не было ничего необычного. А я даже не смогла задать ему вопрос: А что это было вообще? Было нестерпимо стыдно и неловко.

Впрочем, особого желания разбираться, у меня и не было. Картина, стоящая перед глазами никуда не пропадала. И я совершенного чётко понимала, что это однозначно и бесповоротно конец. Конец отношениям, конец браку, конец всем добрым чувствам. «Очарование» не продлить… Казалось, что меня вмиг расколдовали.

Вот только уехать сразу домой я не смогла. Остатки гордости не позволили.

Какое-то время я ещё пробыла в этой коммуналке, ходила на работу, ела, спала. Но всё это время жила и действовала, как автомат или как человек, все чувства в котором отключили на время.

А потом случилось событие, нарушившее этот зыбкий порядок и изменившее всю мою дальнейшую жизнь.

Но это уже другая история.

Глава 5. Алик, Макс и Павел. Соня (часть 1).

Алик, Макс и Павел. Соня (часть 1).

Фууууух.... Выдохнула после завершения двух предыдущих глав.

Не думала, что будет так тяжело.

Несколько раз хотела свернуть своё повествование, но понимала, что моя терапия (а этот сборник и часть терапии тоже) в этом случае будет бессмысленна.

В начале моего жизнеописания я предполагала, что пишу потому, что у меня есть потребность поделиться своими воспоминаниями, мыслями, эмоциями. Это так. Но сейчас осознала ещё одну важную для себя вещь.

Моя семья состоит из двух человек. Я и моя дочь. У меня пока нет внуков и нет никакой уверенности (и даже надежда весьма призрачна), что они когда-нибудь будут.

Я вдруг поняла простую и страшную истину. Если моя маленькая семья, не дай Бог, уйдёт в небытие, после нас не останется вообще ничего нематериального, ничего, имеющего хоть какую-то информационную ценность, ничего, что сохранит в близких людях память о нас.

Есть и ещё одна причина для продолжения моего сборника, моего первого неловкого, трудного опыта создания книги. Но об этом мой читатель узнает немного позже.

Мне казалось, что самая неподъёмная часть истории пройдена. Но и эта глава не будет лёгкой и воздушной. И в ней тоже будет достаточно боли. Боли от несбывшихся надежд, от страха и одиночества, от лжи и предательства. Но, так или иначе, в этой главе мой читатель узнает и о чудесном событии, которое изменило всю мою жизнь, принесло в неё свет, радость и счастье, украсило моё бесполезное существование и, бесспорно, наполнило его глубочайшим смыслом.

Итак, приступим.

В предыдущей главе, мы с моим читателем расстались на том, что уже приняв решение об окончательном расставании с мужем, я ещё некоторое время жила в его коммунальной квартире и работала продавцом в магазине продовольственных товаров. Я обслуживала покупателей в отделе бакалеи.

В магазине работали хорошие девчонки, весёлые, искренние, доброжелательные. Не могу забыть один забавный случай.

Хозяйка магазина нашла где-то по дешёвке суповых долговязых кур и заказала она этих кур такое великое множество, что все холодильники и прочие подобные помещения магазина были набиты этими тушками спортивного телосложения практически под завязку.

Не знаю, на чём основывалась уверенность нашей business woman, что вся эта фабричная продукция будет вмиг разметена с прилавков счастливыми покупателями, но могу сказать одно. Она жестоко ошиблась.

Когда стало понятно, что с реализацией дефицитного товара возникают проблемы, с курами начали вытворять невероятные вещи.

Их добавляли во все блюда, кроме, разве что компота, которые готовили для сотрудников магазина (нас кормили обедом один раз в день): их купали в ванной в солевом растворе, поливали какой-то жижей, чем-то натирали и чуть ли кисточкой не раскрашивали.

Ничего не помогало. Куры методично и неотвратимо портились.

В один из дней к заведующей магазина пришёл покупатель с жалобой на качество товара. В ходе разбирательства выяснилось, что продавец мясо-молочного отдела, добродушная и смешливая Леночка, на вопрос покупателя:» А что это у вас за синие точки на куриных тушках?» – не нашла ничего лучшего, как ответить: «А это трупные пятна».

Заведующая вызвала Леночку к себе и попыталась пожурить за необдуманный ответ. "Лена, ну разве так можно? Ну зачем ты сказала покупателю, что курица в трупных пятнах?" – огорчённо вопрошала заведующая, на что Леночка, паче чаяния, бойко парировала: "А что я ему скажу? Что это веснушки что ли?". Как странно, возразить на это было нечего, и Леночка гордо продефилировала на свое рабочее место в сырно-колбасное царство.

Читатели моих рассказов, в жизненном опыте которых присутствовала работа в розничной торговле продовольственными товарами знают, что большая часть левака (незаконного дополнительного дохода) в таких магазинах падала на душу продавцов мясных и молочных отделов. Товар в них дорогой, плюс усушка, утруска и усадка, ну и не без обвеса, естественно…

Отдел бакалейный в отношении получения бонусов к незавидной зарплате продавца был одним из самых бесперспективных. Товар в нём дешёвый и мелкий, а покупателей мало, поэтому работа у меня была не пыльная и даже находилось время, чтобы, воткнув в уши наушники плеера, послушать любимую музыку.

В тот день, наверно, душе моей было особенно тошно. Поэтому, когда к прилавку подошёл худощавый чернявый мужчина с миндалевидными влажными глазами, блестящими цвета воронова крыла волосами в стрижке каре и с наушниками плеера в ушах, я никакого особенного внимания на него не обратила.

Он попросил подать ему рис, соль и спички.

Кажется, это был не первый раз, когда он что-то покупал в моём отделе, но заговорить со мной решился впервые. Сказал какой-то комплимент, довольно банальный. Я даже не запомнила, что именно. Он был иностранцем, как сейчас говорят (раньше в обиходе были другие слова, менее уважительные).

Мы обменялись несколькими фразами из вежливости. А потом я спросила, что за музыка звучит в его наушниках. Алик, так он представился, достал из своего уха один наушник и протянул мне. Я понесла его к своему уху и услышала серебристый лирический тенор Демисса Руссоса. Давно знала и очень любила переливы его хрустального голоса.

"Ну и как вам?" – спрашивает Алик. Я, естественно, ответила, что давно уже знаю и люблю песни этого певца. Он был очень удивлён тем, что мне хорошо знаком этот певец. Видимо, думал, что женщина, стоящая за прилавком, не может любить и понимать такую музыку.

С этого дня, мой симпатичный знакомый стал частенько заходить в магазин. Мы разговаривали о разном и, в конце концов, Алик пригласил меня в гости. Оказалось, что он жил в нашем дворе.

Меня в то время ничего не держало в доме мужа. Я о нём, как о муже, и думать уже не могла. А поэтому, не с первого раза, конечно, но в гости к любителю зарубежной романтической лирики прийти согласилась.

Мне так нужны были мужское внимание и поддержка. Назрела необходимость в принятии важных решений, а сил душевных для их принятия не хватало катастрофически.

Конечно же, я ни секунды не сомневалась в том, чем закончится мой визит к Алику. Но я была к этому готова, и Алик мне нравился. Он был совершенно не похож на своих соотечественников, которые все выглядели одинаково и занимались одним и тем же: торговали на московских рынках фруктами и овощами. Он был музыкант и до того, как заняться бизнесом, сопровождал игрой на ударниках у себя на родине праздничные события.

В общем, наше свидание состоялось, и я осталась у Алика на несколько дней.

В дом мужа я уже не вернулась. Пришла только один раз, чтобы забрать необходимые мне вещи. Оставила там всё, кроме своей одежды и дорогих для меня мелочей.

Этот приход запомнился и мне, и Николаю надолго. Я пришла, когда муж был пьян, как обычно. Сказала, что ухожу насовсем и начала собирать в сумку самое необходимое. Помню, как он поднялся с дивана, на котором лежал, и скрипя зубами со сжатыми кулаками пошёл на меня. И в тот момент меня охватила такая всепоглощающая ненависть за все обиды, разочарование, всю боль и страдания, связанные с этим семейством, что я, ничего не соображая, совершенно не владея собой, изо всех своих сил, стократно умноженных захлестнувшими меня ненавистью и злобой, толкнула его обратно на диван.

Он отлетел как снаряд, с такой скоростью, что даже не упал на диван, а просто влетел в стену, возле которой он стоял. А потом свалился на пол и замер. Я видела вмятину в стене, которая образовалась от удара об неё затылком человека, которого я уже не считала своим мужем. Да и вообще никем не считала.

Помню мысль, промелькнувшую в тот момент в моей голове: "Я убила человека. Ну и что. Сяду в тюрьму. Там тоже люди."

Была я тогда удивительно спокойна.

Но не зря про пьяных говорят, что их хоть колокольней по голове бей, не убьёшь и не покалечишь. Так и вышло. "Труп" заворочался и зарычал и, пока он приходил в себя, я взяла свою сумку и ушла навсегда из этого дома.

С Николаем мы встретились ещё только раз, когда я, уже будучи глубоко беременной (не от него, конечно), приехала в Замоскворецкий суд, чтобы получить развод. Правда, отцом ребёнка позже записали моего бывшего мужа, так как с момента нашего развода прошло недостаточно времени, и, чтобы лишить его отцовства, нужно было снова подавать заявление в суд. Я не хотела больше судиться.

Но, поверьте мне на слово, я ни разу в жизни не воспользовалась тем, что у моей дочери, согласно официальным документам, есть отец.

Надеюсь, что это последнее упоминание о моём первом муже. Я не знаю, что с ним, жив ли он, здоров ли. И, честно говоря, не хочу знать.

А мы идём далее.

Пару недель я прожила в абсолютной эйфории. Алик восхищался мной, говорил мне самые потрясающие комплименты, холил, лелеял, покупал и готовил разнообразные вкусности. Но я всегда знала, что он вскоре уедет к себе домой на какое-то время. Он обещал вернуться и найти меня. Я боялась верить, но верила. Перед отъездом я совершила предательство, похлеще, чем апостол Пётр. И хотя моё предательство было однократным, я понимала, что Пётр совершил своё из страха лишиться свободы и быть убитым, а я своё – всего лишь из страха быть оставленной мужчиной, с которым была знакома не более двух месяцев.

Когда мы с Аликом прощались перед разлукой, я сняла с шеи серебряный крест и надела на него со словами: "Если мы с тобой ещё встретимся, ты вернёшь мне его, а если нет, то он мне больше не нужен". Вот так легко и непринуждённо я отреклась от своего Бога. Про его семью я тогда ничего не знала (он уверял меня, что семьи у него нет и любит он только меня). Я доверяла, потому что хотела доверять.

Мой любовник позволил надеть на себя крест, хотя был мусульманином. И я тогда даже не задала себе вопрос: Что можно ждать от человека, воспитанного в другой религии, так легко принимающего на себя символ веры не своего народа, символ веры во многих вопросах принципиально отличающейся от той, в которой он родился и вырос.

А я, наконец, вернулась домой. Я не могла скрыть от мамы, что встречаюсь с человеком другой национальности. А мама моя в таких вопросах была непреклонна. Всё что говорила она мне в то время, сбылось. Всё, до единого слова. Но я, любя сама, и будучи уверенной, что любима взаимно, ничего не хотела слушать. Мама плакала, отец ругался и злился, а я с верой и надеждой ждала своего иностранца.

И я дождалась. Алик вернулся, и мы встретились уже в другой квартире.

В то время я работала в своём родном городе в Комитете социальной защиты населения, поэтому встречаться с моим ненаглядным могла только в выходные дни. Об этом периоде вы можете прочитать во второй главе моей книги "Лёшка N 1".

Мы встречались каждый выходной. В пятницу после работы я уезжала в Москву, в воскресенье возвращалась домой. Алик познакомил меня со своими друзьями, водил по гостям, и так продолжалось до тех пор, пока я не поняла, что беременна.

Поняла, когда срок уже перевалил за 12 недель. Не помню, сразу ли сказала отцу ребёнка или некоторое время скрывала из страха быть отвергнутой.

А ещё в это время я узнала о том, что мой любимый мужчина был давно и прочно женат и имел двоих детей мужеского пола (мне случайно попал в руки его паспорт). Было больно, но этот свершившийся факт уже ничего не мог изменить.

Когда Алик узнал о моей беременности, приговор был суров и обсуждению не подлежал.

От ребёнка я должна была избавиться. Он что-то говорил о том, что хочет, чтобы я любила только его, не хочет ни с кем меня делить, не готов иметь ещё одного малыша и т.п. Классические мужские отмазки. А ещё Алик сказал, что если я осушаюсь и всё же рожу, то он убьёт и меня, и ребенка.

Мой срок в то время уже не позволял сделать аборт. А я сама давно хотела маленького. Но страх потерять единственного мужчину в моей жизни, который, как мне тогда казалось, меня по-настоящему любил, погнал меня по страшному, гибельному пути.

Аборт никто не соглашался делать на таком большом сроке и мне пришлось доставать справку о наличии социальных показаний для прерывания беременности на позднем сроке. И я достала такую справку. Условия позволяли (официально я была в разводе, зарплата маленькая). Умолчу о том, через какой ад мне пришлось пройти, и о том, какими глазами, смотрел на меня человек, который оформлял для меня эту справку. Мама была категорически против аборта. Она так хотела внуков, но вынуждена была смириться.

Алик, в благодарность за мою сговорчивость, устроил меня за сумасшедшие деньги в одну из лучших московских клиник. Устроил и уехал в очередную деловую поездку. В клинику я ложилась уже без него.

У меня была отдельная палата, самые комфортные условия. Но моей печальной безысходности не было предела. Помню, как в то время я разговаривала со своим неродившимся ребёнком. Я бесконечно просила у него прощения, я уговаривала его покинуть меня, я не хотела сама убивать живущую во мне душу.

Думаю, настало время рассказать о Максе.

С Максом я познакомилась, когда училась в Московском коммерческом колледже на "Академической". Был он высокий, симпатичный парень, с мягкими вьющимися волосами, немного долговязый и нескладный, но умный, обаятельный и весёлый. В неправильных чертах его выразительного лица угадывалась какая-то сумасшедшая отвага. Таких людей иногда называют одержимыми. И Макс на самом деле был таким. Во всех наших студенческих затеях, он был неудержим, заводился с полуоборота и остановить его было невозможно никогда. Дойти до конца в любой, даже самой нелепой и опасной игре, было главной целью и смыслом его жизни. Но я очень любила этого странноватого парня. Между нами завязалась крепкая и настоящая дружба, какая редко случается между мужчиной и женщиной.

Нам было очень комфортно вместе, и мы не раз говорили о том, что, если бы между нами были романтические или интимные отношения, это бы всё осложнило и испортило.

Макс, наверно, был единственным человеком среди моих друзей и знакомых, которого я зачем-то познакомила с Аликом. И Алик, как ни странно, принял эту дружбу.

А дальше настал момент, когда мне нужно было укладываться в больницу, то есть в роддом. Поскольку, как я уже говорила, мой мужчина покинул меня в один из самых тяжелых периодов моей жизни, миссию по доставке на госпитализацию я возложила на Макса. Я рассказала ему всё. Про свой страх, про нежелание убивать своё дитя, про мысли о том, что, если я совершу этот страшный грех, я сойду с ума и не смогу больше жить.

Мой друг спросил только об одном: «Зачем тогда, Таня?». И все аргументы, ранее убедившие меня в правильности моего решения, как прах рассыпались от такого простого и естественного вопроса. Но я была убеждена, что менять что-либо уже поздно.

Макс отвёз меня в больницу, дождался госпитализации и забрал с собой сумку с моей верхней одеждой. Почему она не осталась в больничной камере хранения, не знаю. Наверно так было нужно.

В первый же день моего пребывания в предродовом отделении, а вы понимаете, что другого варианта избавиться от ребёнка на позднем сроке, кроме преждевременных, искусственно вызванных родов не существует, ко мне в одноместную палату пришёл лечащий врач. Павел, так его звали (к сожалению, не помню ни отчества, ни фамилии) сказал, что мне нужно провести в роддоме некоторое время, потому что прямо сейчас делать процедуру извлечения плода ещё рано. Павел просил меня ещё подумать. «Мы так не любим делать эту процедуру», – сказал он.

Я сказала доктору, что и сама не хочу делать аборт, но я боюсь, что ребёнок может родиться с отклонениями, потому что моя беременность не была счастливой, к тому же я выпивала, курила, не соблюдала режим, в общем, совершенно не берегла себя и будущего малыша.

Павел спросил: «Вы страдаете алкоголизмом, пьёте каждый день?», – на что я ответила «Конечно нет». Тогда он предложил мне следующее: остаться в роддоме на пару дней, сдать все анализы, в том числе расширенный анализ крови, сделать ультразвуковое исследование (у них в клинике был какой-то супер-современный аппарат УЗИ) и если я, при условии, что никаких отклонений в развитии плода не будет обнаружено, передумаю делать процедуру искусственных родов, то с меня даже не возьмут деньги за трёхдневное пребывание в роддоме. Это было неслыханно. И я, как утопающий за соломинку, ухватилась за это беспрецедентное предложение.

Я сдала все необходимые анализы, Павел посмотрел результаты, сам провёл мне УЗИ и резюмировал: ребёнок здоров, развитие плода соответствует сроку беременности. Я позвонила Максу и попросила привезти мою верхнюю одежду.

Максим привёз сумку с вещами и забрал меня из больницы. Сказать, что я была в тот момент счастлива, ничего не сказать. О том, что мои действия правильны, кричало всё. И бушующий тёплый и солнечный май, и мое счастливое состояние, и радость моей мамы, которой я сразу же сообщила о своём решении оставить ребёночка. Об Алике и его угрозах я тогда даже не думала. На деньги, предназначенные на оплату больницы, купила платье и костюм для беременных и счастливая поехала домой к родителям.

Я встала на учёт в женскую консультацию (срок был уже приличный), вышла на работу, так как до выхода в декрет нужно было доработать ещё пару месяцев и стала ждать появления на свет моего малыша.

Не всё было безоблачно. Папа не был рад новости о моей беременности и о том, что ответственность за обеспечение внука или внучки кроваткой, коляской и предметами первой необходимости однозначно ляжет на его плечи. Моя заработная плата в то время не давала мне возможности быть независимой.

И Алик. Его угрозы по телефону изничтожить меня и нашего младенца на корню стали носить всё более угрожающий и конкретный характер. Я начала волноваться, но здесь огромное спасибо моей маме. Она сказала, что уверена в том, что переживать мне вообще не стоит, потому что этот трусливый и безответственный человек, никогда не станет рисковать свободой и спокойной жизнью, тем более, находясь за пределами своей родины, места, где его могут прикрыть и защитить. И она, к счастью, оказалась права.

Ну а я дождалась, наконец, долгожданных родов. Но и тут всё пошло не так. Не по сценарию. Мама не хотела, чтобы мой малыш родился в городском роддоме. Она была медицинским работником и знала все страшные истории про местное родовспоможение. Мы заранее договорились с родильным отделением соседнего города и должны били при появлении первых признаков начавшейся родовой деятельности поехать туда, договорившись с бригадой скорой помощи.

Но мой организм разрушил все эти планы. Воды отошли рано утром и на месяц раньше установленного срока. Оказалось, что в то самое время на станции скорой помощи была пересменка и бригада, приехавшая за мной, чтобы отвезти в родильное отделение, наотрез отказалась ехать в соседний город. Меня отвезли в местный роддом.

В целом, я чувствовала себя неплохо, вот только родовая деятельность практически отсутствовала.

Мне поставили капельницу, чтобы простимулировать схватки, но это не помогло.

После обеда меня ещё раз осмотрела доктор и вынесла вердикт: если вы не хотите, чтобы ваш ребёнок погиб, нужно делать кесарево сечение. Конечно, я планировала рожать самостоятельно, но как я могла отказаться от операции, если моему малышу угрожала опасность.

Я согласилась и меня отвезли в операционную. И вот там я почувствовала, что начались схватки. Они уже были довольно частые и медицинская сестра – помощница анестезиолога, сказала доктору, чтобы он вызвал акушера для осмотра. «Может быть она родит сама», – предположила девушка. На это анестезиолог ответил: «Да кто её будет уже смотреть». И меня погрузили в общий наркоз.