Экзерсисы

Я в то время была совсем одна, дочке 2 года, мужа нет.

Конечно, значения я этому поцелую не придала, домой ты меня проводил, и я была уверена, что этим всё и закончится.

Утром проснулась с больной головой без лишних иллюзий и всё пошло своим чередом.

Я жила с родителями, и мы тогда пользовались стационарным телефоном. Какие-то были с ним проблемы. Почему-то он не работал, не принимал входящие звонки.

Даже не знаю, зачем я, проходя мимо, сняла трубку молчащего телефона. Сняла, а в трубке твой голос: "Алло, это Алексей, помнишь?" Я от неожиданности дар речи потеряла… "Помню, конечно", – говорю. "Давай встретимся!"

И мы встретились. Один раз. Потом другой, третий. И, скажу я тебе, никогда больше, ни до этих встреч, ни после того, как мы расстались, не была я такой безоблачно абсолютно счастливой. Мы гуляли по первому снегу, держась за руки, падали, играли в снежки, я бежала к тебе навстречу через двор, ты поднимал меня на руки и кружил, мы целовались всегда и везде… беспрерывно.

У моей знакомой была пустая комната в коммуналке, и мы встречались там, одуревшие от желания и страсти. "Как мне сегодня хочется только с тобою рядом быть" – музыка из старого кассетника, шампанское и апельсины – такие ярко-оранжевые на белой как снег простыне… Потом у меня была сессия (я заочно училась в университете), и ты приезжал ко мне в Москву в студенческое общежитие вместе с другом, Володькой, который после нашей овощной кампании начал встречаться с моей подругой Аней (они, кстати, потом поженились). Надо сказать, что в ходе этой компании родилась и ещё одна пара. Ребята тоже поженились и даже дочку родили. До сих пор вместе.

Потом был Новый год, и я приготовила невкусную селёдку под шубой. Единственный раз в жизни она у меня реально получилась невкусной (такая незначительная подробность, а помню почему-то). Мы встречали Новый год вместе, и ты подарил мне кружку с красными сердечками, а я тебе серёжки-шайбы (ты тогда носил в одном ухе серьгу).

А 23 февраля мы расстались. Расстались, потому что так хотел ты. Несмотря на то, что ты был моложе меня на 10 лет, ты, как ни странно, оказался в 10 раз практичнее и взрослее.

Примерно в конце января ты попал в больницу. Многие ребята-студенты подрабатывали тогда в институте в охране. Отбывая очередную смену, ты решив заварить чай, включил в сеть кипятильник, не опустив его предварительно в воду. Он взорвался у тебя в руках и, что там было внутри этой трубки, не знаю, вобщем, эта горячая субстанция обожгла слизистую глаза.

Вызвали скорую и тебя срочно отвезли в офтальмологическое отделение местной больницы.

Потом оказалось, что всё не так страшно. Дней пять ты полежал в больнице с повязкой на глазу, отёк спал, а ты отделался лёгким испугом.

Только вот с тех пор, моя жизнь постепенно начала превращаться в ад кромешный.

Дело в том, что моя мама в то время работала старшей медицинской сестрой в этой же больнице, только в другом отделении. Я, конечно же прилежно, навещала больного, носила паровые котлетки с картофельным пюре и думать не думала о том, что в маленьком городе все друг друга знают в лицо… Кто-то из медицинских работников позвонил моей маме и спросил, что это за парень, к которому приходит твоя дочь? Мама позвонила в офтальмологию и узнала, что мужчина, которого я навещаю, несовершеннолетний мальчик.

Далее, цитирую, я была блудницей, которую в древние времена нагую обмазывали дёгтем, обваливали в перьях и водили босиком по городу под свист и улюлюканье глумящейся толпы. Ах, да. Ещё камнями побивали попутно.

Сейчас всё это немного смешно, а тогда мне реально было не до смеха. Больно было и обидно до невозможности. Я же прекрасно понимала, что мальчик, которого я коварно "совратила" был уже сильно взрослый задолго до встречи со мной.

Вот с этой больничной истории и началось наше расставание.

Не припомню, чтобы когда-нибудь ещё мне было так плохо. Казалось, что сердце моё рвали когтями. Боль была такая, что всё время хотелось просто орать. Ничего вокруг не видела и не слышала. Вообще не помню, как начала выздоравливать, приходить в себя. Дочка вытянула. Чистая детская энергетика любви исцеляет, как ни одно лекарство на свете.

Тут бы и поставить точку в этой истории, ибо в ней, честное слово, нет ничего, достойного какого-нибудь особенного внимания.

Просто красивый мальчик, который очень хотел быстрее стать взрослым.

Просто одинокая молодая женщина, которой не довелось испытать тех чувств и эмоций, которые её сверстницы переживали в шестнадцать…

Но история на этом не закончилась…

Я уже не могу вспомнить сейчас, как получалось, что мы встречались… Пару раз это точно было случайно, на улице, в магазине… и каждый раз в минуту встречи мы испытывали такой накал страсти, такое неудержимое желание, что просто не могли оторваться друг от друга. Мы искали какие-то квартиры, напрашивались в гости к моим друзьям, знакомым, попадали в какие-то чужие дома…

При том, что наши отношения носили отнюдь не целомудренный характер, в моих воспоминаниях нет ничего неприятного, нечистого. Ты как свежий весенний ветер ворвался в мою одинокую жизнь. Ты подарил столько радости, тепла и невероятных, неповторимых эмоций.

Прошло так много лет, а я до сих пор с нежностью о тебе вспоминаю. Тому мальчику сегодня сорок четыре. Надеюсь, Лёшка, что у тебя всё хорошо.

Глава 3. Николай. Муж № 1 (предыстория или время тьмы часть 1).

Николай. Муж N 1 (предыстория или время тьмы часть 1)

Если честно, то мне страшно даже приступать к этой истории. Но, к сожалению, без неё картина моих воспоминаний, не будет достоверной и глубокоуважаемый читатель не сможет сложить в своей голове более или менее цельную картину моей жизни. Не сможет понять многих моих поступков и, уж тем более, определить, какой же я всё-таки персонаж: положительный или отрицательный.

На самом деле, начиная свой рассказ, я испытываю непреодолимую потребность осенить себя крестным знамением. Что и сделаю с благоговением и трепетом.

Итак, начнём, благословясь…

Пойдём издалека, чтобы было понятно, как вообще могло произойти то, что произошло.

Сразу хочу сказать о том, что девочкой я росла в целом послушной, училась «на отлично», была звеньевой, потом старостой класса, потом комсоргом… Честно говоря, мои школьные годы не отличались какими-то особенными событиями.

Как ни странно это звучит, но одно из самых ярких воспоминаний – это желание броситься под машину по дороге из школы.

До 9 класса я училась в коллективе, состоящем из 30 придурков мужского и женского пола, которые жили и учились кое-как (за исключением 4-5 человек) и после 8 класса благополучно покинули Alma mater, чтобы пополнить собой стройные ряды учащихся техникумов и ПТУ.

Эти особи почему-то с явным непочтением относились к толстой очкастой девочке, которая ещё к тому же отлично училась и между делом давала всем недоумкам списывать свои идеальные контрольные работы и домашние задания.

Они списывали, а потом издевались, довольно изобретательно, между прочим. Странно, но на это им вполне хватало их убогого интеллекта. Самой обидной была дразнилка: "Петух на яйцах протух", которая родилась из ненавистной фамилии Петухова.

Усугубляло моё положение ещё и то, что мои родители были направлены великой страной под названием СССР в заграничную командировку в африканскую республику Судан, где и пробыли благополучно два года с половиной. А поэтому, кроме моей ненавистной очкастой физиономии и толстой задницы, оскорбленные в своих лучших чувствах одноклассники вынуждены были наблюдать у меня ещё и заграничные шмотки, кассетный магнитофон, глянцевые, посыпанные блёстками, открытки и, конечно, как же без них, разноцветные кубики бубль гума. Ну как пережить такое?

8 лет школы пролетели, как страшный сон. Но, слава Богу, после 8 класса жалкие остатки нашего 9 В объединили с 9 А и "раб судьбу благословил"…

А тут и родители вернулись из командировки и моя бедная мама, обнаружив в дверях не девочку, оставленную ей на попечение одинокой бездетной тётки (взять меня с собой родители не смогли по причине отсутствия в Судане русскоязычной школы), а женщину весом в 90 кг в клетчатом зелёном бабушкином пальто с воротником из искусственного меха и в малиновых дермантиновых сапогах (Господи, какой ужас!).

Сердобольная тётка жалела сиротинушку, которую ещё и в школе обижали к тому же, и в утешение каждую неделю привозила из Москвы для дитятки тортики с масляным кремом, копчёные колбасы и окорока, творожную массу с изюмом, конфеты, зефир и пастилу.

Мама испугалась, конечно, но перед врагом не спасовала. И в достаточно короткий срок превратила меня из клетчатого бочонка в тётеньку более или менее приличного размера. Во всяком случае, джинсы, привезённые мне из сказочной заграницы я на себя натянуть смогла. И даже застегнуть. А большего и не требовалось.

Последние школьные годы были компенсацией за 8 лет мучений. Умные, адекватные одноклассники, новые талантливые и креативные учителя и вишенка на торте – школьный театр, в котором ваша покорная слуга была и режиссёром, и актрисой. Воспоминания о спектаклях, поставленных в школьном театре по сказкам Л. Филатова "Про Федота стрельца, удалось молодца" и В. Шукшина "До третьих петухов", с успехом принятых зрителями, осыпающими артистов букетами майской сирени, до сих пор бережно хранятся в кладовой счастливых воспоминаний моей избирательной памяти.

По поводу памяти, кстати. Уж и не знаю почему, но моя память, на самом деле, всегда была и остаётся моим лучшим другом.

Она методично и аккуратно вымарывает из моих воспоминаний картины и события, которые могут причинить непоправимый вред душевному здоровью хозяйки. Именно с её лёгкой руки в этих воспоминаниях не сохраняются наиболее травматичные, страшные и непоправимые вещи, которых, как ни странно, в жизни очкастой отличницы было предостаточно. Это качество моей памяти помогает мне не испытывать злых и мстительных чувств в отношении моих врагов и обидчиков, недобрые поступки и действия которых, я вспоминаю, просто как свершившиеся факты. А ещё я не знаю, что значит чувствовать зависть к кому или чему-нибудь. Мельком увидев что-то красивое или исключительное у кого-то (не важно, что это, вещь или качество личности), максимум, что я испытываю, это желание когда-нибудь иметь таковое, но при этом искренне радуюсь за персонажа, уже обладающего этим сокровищем.

Идём дальше. Школа закончена, медаль положена в ящик серванта и нужно поступать в выбранный ВУЗ.

Мои гордые родители считали, что я достойна со своим набором фундаментальных знаний учиться не меньше, чем в МГИМО и непременно стать каким-нибудь выдающимся экономистом, финансистом, дипломатом.... напрашивается какая-нибудь неприличные рифма. Правда, почему-то репетиторов для углубленных занятий предметами, знание которых было необходимо при поступлении в самые известные московские ВУЗы, никто нанять не удосужился.

В конце концов выбор остановили на Московской финансовой академии на Щербаковке. Не знаю, как она сейчас называется.

Подали документы. Первым испытанием был устный экзамен по обществоведению. По-моему, это был первый год, когда вместо истории в некоторых вузах начали принимать экзамены по этому предмету.

В памяти не осталось ни одного вопроса из вытянутого дрожащей рукой билета.

Только помню, что довольно уверенно ответила на все основные вопросы. А потом один из членов комиссии задал дополнительный, что-то про нации и национальные отношения при социализме. Точную формулировку уже не воспроизведу, но только ни один преподаватель истории и обществоведения ни тогда, ни позже не смог ответить на вопрос, заданный мне на этом роковом экзамене.

Результатом экзамена стала оценка "хорошо". Вроде бы хорошо оно и есть хорошо. Но, оказалось, что хорошо не очень. Проходной балл на факультете – 14, а это значит, что нужно было сдать два экзамена (русский и математику письменно) " на отлично", что вообще нереально. Об этом мне сразу же сказали и в приёмной комиссии, и более опытные, чем я абитуриенты.

Ну и конечно на "отлично" два экзамена не сдала и не поступила.

Почему не попробовала больше никуда поступить в том же году, не знаю. Может нельзя было, опоздала по срокам, а может просто не смогла собраться с силами. Ибо удар был силён.

Ну а дальше, чтобы целый год не сидеть на шее у родителей, устроилась работать в местное почтовое отделение. Разносила газеты, журналы и пенсию старикам. Коллеги меня любили, старики угощали конфетами и звали "дочка", и я всем улыбалась, но внутри себя была печальна и несчастлива, как будто душа моя заледенела. Как будто чувствовала, что урон, нанесённый мне результатом того рокового экзамена я смогу восполнить только через много-много лет.

Так и случилось.

К поступлению я больше не готовилась и мне, если честно, было вообще всё равно, куда поступать. На следующий год я зачем-то подала документы в Институт стали и сплавов. И тоже не поступила. Не хватило двух баллов.

И пошло-поехало… Из нашего класса, в котором я была одна из трёх медалистов, в ВУЗ не поступила только я.

Ещё год ждать поступления родители не позволили, да я и сама не хотела. Мне было их так жалко. Я видела разочарование в глазах отца. Мама держалась. Она вообще была сильной. В одной из глав я обязательно расскажу про нёе.

Вобщем, я подала документы и поступила без экзаменов в Звенигородский финансовый техникум.

И поскольку моё рвение к учёбе здорово пошатнулось, я решила наверстать то, чего мне катастрофически не хватало в домашней и школьной жизни. Я всей своей изголодавшейся душой ринулась в свободу, общение и поиски внимания людей противоположного пола.

Посиделки на общей кухне (ноги на мусорном ведре) звенигородского общежития я запомнила на всю оставшуюся жизнь. Симпатичный парень Димка, с падающий на глаза чёлкой, поющий по гитару "Алиса не любит гостей"… и заканчивающий песню словами "… с Танюшей, с Танюшей вдвоём…". Как же таяло моё сердце…

Димка встречался с Галей. Кстати, с ней мы дружим до сих пор. Видимся крайне редко, но всегда рады, когда кто-то из нас вспоминает о другом…

А мне нравился Женька. Длинный, нескладный, с тёмными волнистыми волосами и в очках с толстыми линзами. Он и жил где-то недалеко от меня. То ли в Озёрах, то ли в Серебряных прудах.

Женьке тоже нравился кто-то другой. Не я.

Всё было, в общем прекрасно, за исключением того, что за всем этим хороводом взаимоотношений и тестирования режима "свободна", я как-то напрочь забыла о том, для чего я собственно поступала в этот техникум. Об учёбе, то есть.

Здесь, мне кажется, необходимо шагнуть в сторону от повествования, чтобы вы понимали с чем было связано моё непреодолимое желание получить хоть чьё-то внимание, особенно мужское.

Я не психоаналитик и мне сложно более или менее связно объяснить людям, читающим эту историю, тонкости своих психологических (или психиатрических) проблем и травм. Мне самой ясно только одно: из глубокого детства я принесла в свою молодую, а позже и взрослую жизнь огромное количество комплексов, страхов и сомнений. А ещё какое-то громадное, совершенно неподъемное, разрушительное, как взрыв водородной бомбы, чувство вины. Осознание того, что я хуже других, что я не могу никому понравиться никогда, что "я" и "разочарование" – слова синонимы, не давало мне возможности стать счастливой, да что там счастливой? Просто самодостаточной. И всё это вкупе, как вы понимаете, не делало меня ценной, желанной и уважаемой для других людей, особенно для ЧПП (человека противоположного пола).

Техникум я, конечно бросила, не доучившись даже до Нового года, потому что еженедельная езда в Звенигород и жизнь в общежитии в одной комнате с ещё тремя девушками, одна из которых мыла свои длинные и густые волосы кислым молоком и собирала их с расчёски в огромный пакет, чтобы потом пустить по горной реке, были слишком тяжёлым испытанием для домашней девочки, непривыкшей к общему душу и туалету.

Потом был Московский банковский техникум на Петровско-Разумовской. Общежитие занимало несколько этажей в здании, где размещались ещё и гостиница для банковских работников и семейное общежитие для военных и гражданских. Техникум во дворе общежития, рядом гостиница "Восход" и улица "Алтуфьевское шоссе" с домом номер 12.

Дом легендарный. Мне рассказывали, что в нём селили "сливки" Московского общества – отбывших наказание в местах не столь отдалённых. Гулять вечером возле дома номер 12 было опасно.

А, впрочем, гулять там было и не нужно. Молодёжь, исключительно мужского пола и так всеми вечерами и ночами паслась возле нашего общежития.

Свистели, кричали и привлекали внимание всеми доступными способами. Иногда, устав от бесплодных попыток, а зачастую и подстегиваемые ободрением студенток, молодые люди пытались самыми различными способами проникнуть внутрь здания и, если им это удавалось, как правило, ничего, считающегося в приличном обществе нормальным, там не происходило.

Всё самое плохое и страшное, что могло случиться с 18-летней девочкой, со мной случилось в то ужасное время. Именно тогда я сознательно рассталась со своей ненавистной девственностью, подарив её мужчине со странным прозвищем Вилли (может потому, что он любил песни Вилли Токарева), который даже не заметил своего первооткрывательства, ибо был абсолютно равнодушен к предмету исследований, и тогда же, испытывая глубочайший стыд и ужас, пережила первое в своей жизни насилие. Сложно объяснить сейчас, почему, испытав всё это, я стала вести себя так, как будто горжусь этим. Мне казалось, что я, будучи человеком без кожи, без иммунитета к лжи, боли, предательству, насилию моральному и физическому, в какой-то момент почувствовала, что я умру от того кошмара, который окружал меня со всех сторон. В этом мраке и ужасе просто невозможно было выжить, и я, чтобы не погибнуть физически, впустила эту тьму в себя, в свою душу.

Всё, что я сейчас вспоминаю из того времени, я вообще не в состоянии отождествить с собой сегодняшней.

Девочки, которая раньше страшилась всех и вся, боялось всё общежитие. При том, что я сама ни разу ни подняла руку ни на одного человека, я так виртуозно ругалась матом, пила, курила и встречалась с такими отщепенцами (как раз из дома N 12), что перманентно вызывала страх и ужас у всего своего студенческого окружения.

Такая жизнь не доставляла мне радости, но я не могла позволить себе ни расплакаться, ни вообще проявить хотя бы малейшую слабость, потому что в открывшуюся брешь, на меня тут же, как стая бездомных собак набрасывались чувство вины, страх и отчаяние.

Родители, конечно же ничего не знали.

Понятно, что об учёбе снова речь не шла. Хотя начиналось всё всегда очень обнадёживающе. Как правило, в группе студентов, я была одной из первых по успеваемости и первые отличные оценки, всегда говорили о том, что мои выдающиеся способности к обучению никуда не делись.

Чем закончилась эта история? Ужасно…

В какой-то из дней, а это была суббота (почти все студентки общежития, в том числе и я, разъехались по домам в свои подмосковные города и посёлки), юные жители дома по адресу Атлуфьевское шоссе ,12 наведались в наше общежитие и вынесли из него всё ценное (по их понятиям) и негромоздкое, то есть то, что можно было без особых проблем вынести и спустить по пожарной лестнице.

Не тронули несколько комнат, может просто не смогли открыть. В том числе и ту, в которой жила я. Я подозревала, что мою комнату обошли, так как я в то время "мутила" с одним из "главарей банды", мелким воришкой, симпатичным, но косоглазым Димкой, с красноречивым погонялом Жук.

Ну и как вы думаете, кого обвинили в краже?

Конечно, мне нечего было предъявить. Да и особо ценного-то в обнесённых комнатах ничего не было. Тряпочки женские ношеные, ну может какие-нибудь безделушки дешевые…

Только когда Димка в очередной раз явился ко мне на свидание, был он в Наташкином в свитере. Фиолетовый свитер унисекс предательски благоухал Наташкиными духами.

Такую вот оплеуху я получила от своего ненаглядного. Эта встреча была последней. Из общежития пришлось выехать, из техникума тоже пришлось уйти.

А ещё там была Светка. Простенькая, ничего особенного, но Светка была девочкой из приличной семьи, к тому же, замужней.

Муж Светки был высоким, статным красавцем брюнетом. Знала это, потому что видела его, когда он несколько раз приезжал к ней в общежитие. Я тогда так сильно удивлялась, что такой красавец парень делает рядом с невзрачной, ни лица, ни фигуры, девчонкой. Но они были вместе давно и, мне казалось, безумно любили друг друга.

Господи, если б я знала, чем может закончиться эта история?

Долго рассказывать, но Светка влюбилась в Гошу. Честно говоря, я её не понимала. Гоша был блатарь, только что вернувшийся после очередной отсидки. Всё его манеры, речь и даже походка просто вопили о принадлежности к криминальному миру. Жил Гоша в том же 12-ом доме со своей, такой же блатной, насквозь пропитой и прокуренной мамашей.

И что вы думаете? Светка ушла к нему. Ушла в эту блатную хазу, ничего не сказав ни мужу, ни родителям. А я в это время уехала домой, якобы на каникулы. А на самом деле, в техникуме я уже не числилась, только вот как родителям сказать об этом, не представляла. Страх сменялся отчаянием, отчаяние унынием и так по кругу…

А тут ещё приехали Светкины родители. Им в техникуме дали мой адрес, и они приехали ко мне искать свою заблудшую дочь.

Всё открылось и я, испытывая парализующий стыд перед родителями, своими и чужими, хотя в Светкиных приключениях и не была виновата (разве что только своим знакомством с тёмным миром дома номер 12) была вынуждена сдать Светку с потрохами.

С одной стороны стояли Светкины, седые от горя родители, решившие что потеряли дочь безвозвратно, с другой – мои родители, стыду и разочарованию которых не было предела.

Светкины родители уехали, а я через какое-то время получила от Светки письмо, в котором она рассказала, что родители забрали её силой у Гоши, заставили сделать аборт (а она была беременна, как оказалось) и вернули мужу, который её методично наказывал за измену и предательство.

А меня Светка прокляла.

Я до сих пор не знаю, правильно ли я поступила. Там, у Гоши, был ужас, мрак кромешный. Уголовный мир, грязь и лобковые вши.

Но Светка любила и была свободна.

А дома, в чистой и уютной квартире с родителями и мужем-красавцем, наверно была тюрьма.

Я не знаю. Только прошу об одном. Прости меня, Светка. Прости за всё, чего могло бы не быть. Не быть в твоей жизни. И в моей.

Да. Как странно. Я так много лет носила в себе эту боль…

И теперь она здесь. И я не знаю, легче ли мне.

Ну а дальше были поиски работы. Не в Кашире. Потому что я просто физически не могла находиться рядом с домом.

Работа нашлась в Москве. Возле Павелецкого вокзала в здании осквернённого большевиками храма Флора и Лавра расположилась фабрика металлографии, на которой изготавливать алюминиевые линейки и транспортиры. Помните такие?

Даже не знаю, выпускают ли их теперь.

Приняли меня на должность с громким названием: машинист лакировально-гуммировальной машины. Заключалась моя работа в том, что я, стоя на площадке высокой лестницы, вручную помещала в механизм огромного шумного агрегата листы алюминия с нанесённой чёрной печатью. Из машины листы выходили, покрытые лаком, укладывались на специальную тележку на колёсах и на ней же завозились в горячую печь, где высушивались и после этого поступали на пресс, где из них и выдавливали готовые транспортиры и линейки.

А ещё перед тем, как нанести печать, листы алюминия необходимо было обезжирить. Для этого, вложенные в специальные каретки, масляные металлические пластины с помощью примитивного подъёмника помещали в ванну с кислотой, какое-то время держали там, потом с помощью того же подъёмника вынимали, промывали, опустив в воду, а затем высушивали в печи.

В воздухе клубились кислотные пары, и, если вы пришли на работу в эластичных колготках, то на них незаметно образовались мелкие дырочки. А на ногах появлялись ожоги, небольшие, но очень глубокие, которые долго и плохо заживали.

Вот в такое замечательное место я попала. Единственный плюс – эта адски вредная работа вовремя и неплохо оплачивалась.

Там я и познакомилась со своим первым мужем Николаем.

Глава 4. Николай. Муж № 1 (время тьмы часть 2).

Николай. Муж N 1 (время тьмы часть 2)

Я думала, что эта часть моего рассказа о себе, о сложном и противоречивом пути человека, будет самой ужасной, но теперь я ни в чём не уверена. Скажу больше, я даже не совсем уверена, что могу точно определить, когда же время тьмы в моей жизни закончилось.

Всё снаружи и внутри меня так причудливо переплетается, что я и сама не знаю, какая я, хорошая или плохая. Одно могу сказать более или менее точно: я иду к Богу по извилистой и тернистой дороге грешника. Теряю путь, падаю, ухожу в сторону, блуждаю во мраке, ошибаюсь, совершаю преступления против веры и совести, страдаю и отчаиваюсь и всё же непоколебимо и неистово верю, Господи, что Ты всемилостиво простишь и покроешь мои неисчислимые грехи, сомнения и страдания, ибо все беззакония мира – лишь песчинка в океане Твоей безмерной всепоглощающей Любви.