Леди Джейн

Уж не себя ли она утешала таким образом? Впрочем, я ничего не ответил. Каюсь, предрешенная судьба Мартина Кеплена уже не слишком волновала меня. Во тьме Храма плясало предо мной милое девичье лицо, а шорох шагов наших взывал к ее имени.

– Постойте! – в крике, искаженном храмовым эхом, я все же узнал голос Ланса. – Я иду вместо него.

Он пробежал куда-то вглубь Храма и из тьмы донеслись слова:

– Ночь-Свидетельница, Именем Твоим клянусь, что готов совершить это по воле своей безо всякого чуждого наущения и принуждения.

Едва мерцавшие свечи дружно вспыхнули ярким пламенем и вновь обратились светлячками.

– Клятва принята, – стараясь казаться бесстрастной, провозгласила леди Энн.

Шаги прогремели в обратном направлении, и сквозь тьму проступило торжествующее лицо Ланса.

– Я преодолел Его, отец-командор, – выкрикнул он.

О, как хотелось мне промолчать! Но я должен был ответить:

– Нет, Ланс, такое никому не по силам. Ты просто бежал от одного повелителя к другому и до конца дней своих будешь носит клеймо своего бегства.

– Я уже у конца, отец-командор.

Это была иллюзия, и Мартин безжалостно разрушил ее:

– Ну, где же ваше пламя, миледи?

Лицо Ланса все еще выглядело торжествующим, однако голос уже рухнул с небесных высот в темную бездну:

– Но я же пришел…

– Это мой огонь, – просто ответил Мартин, – У меня нет другого пути.

Ланс рванулся навстречу, но я удержал его:

– Тебе не дано ходить легкими путями, рыцарь.

– Миледи, – вновь заговорил Мартин, – могу я попросить о последнем одолжении? Я хотел бы проститься с моим исповедником.

– Подойдите к нему, сэр Питер, – распорядилась леди Энн, однако в голосе принцессы не было судейской твердости. Сама же отступила назад, увлекая за собой Ланса и служителей Храма.

– Сэр Питер, – торопливо заговорил Мартин, – я хотел лишь сказать, что в той последней Игре, я не искал ничего для себя. Не добивался любви Олуэн. До разговора с Фредой я хотел сыграть на это желание. Но после… после я поставил на свободу для нее… А теперь – прощайте. И простите меня: я был неправ. Возможно, именно вы увидите в Найте то, что не сумели другие до вас.

Он отвернулся и шагнул к цепи, ограждающей место казни.

Больше никто ничего не успел сказать. Леди Энн взмахнула руками, словно большая птица, желающая взлететь, и Храм наполнился ярким светом. И лишь теперь я заметил, что Мартин уже стоит на том месте, где завершается путь его.

– Прими его Тьма! – голос леди Энн дрогнул, но принцесса тут же повторила формулу казни, старательно подражая холодным интонациям старшей сестры.

Черное пламя вспыхнуло вокруг Мартина, длинные языки взвились над его головой, заслонив собой все его тело и опали, угасая. А на том месте, где только что стоял Мартин, осталась лишь небольшая кучка пепла. Один из служителей осторожно пересыпал его в маленький вроде кисета мешочек.

– Миледи, – я заставил голос свой не дрожать, – вы и теперь думаете, что молодой Кеплен был вором?

– Когда я была еще маленькой девочкой, – тускло отозвалась леди Энн, – вы объяснили мне, что все в мире, даже здесь, в Найте, совершается по воле Всевидящего. Стало быть, я – всего лишь орудие Его. Чего же еще ждете вы от меня?

И вдруг почудилось мне, что меня самого охватывает черное пламя.

– Мне не дано увидеть Его, – продолжала принцесса, – и я не смею с Ним спорить. Могу лишь повиноваться.

Служитель завершил свою работу и теперь стоял пред нами с мешочком в руках.

– Отдайте это мистеру Роберту, – распорядилась леди Энн, – впрочем, нет (она протянула руку), я распоряжусь этим сама.

И я повернулся и пошел прочь. Мимо окаменевшей принцессы, мимо ссутулившегося Ланса, мимо храмовых статуй, иронично глядевших мне вслед. Куда я так спешил от самого себя?

Когда я вышел из Храма, площадь была мертвенно пуста. Исчезли даже служители Храма. Общую картину запустения усиливали ослепшие окна Зеленых Покоев, плотно затянутые тяжелыми шторами. Лишь равнодушный ветер шатался по площади, бесцельно гоняя первые в этом году опавшие листья. Смешно сказать, но в сей момент я ощутил себя одним из этих листьев. Недобрый ветер занес меня (кощунствую!!) в чужие края бесцельно и бессмысленно. Леди Энн действительно вспомнила меня, ее наставника. Стало быть, помнит и посвященное имя мое, данное Всевидящим. Тогда, герцогиня довольно долго гостила у единоверной королевы Марии. И мне представилась возможность совершить славное, как полагал я в ту пору, деяние: обратить к истинной Вере душу юной наследницы Найта. Пусть вырастет она, думал я, глядя на единение двух темных властительниц, светлой кроткой и милосердной. Пусть поведет заблудившийся народ свой к Истине и Свету. Уж не возомнил ли я тогда себя Богом? И какая кара уготована мне за это? Признаюсь менее всего печалился я о собственной участи, ибо прозревал уже, что за подобные прегрешения расплачиваются народы и страны.

Все. Нужно немедля предстать пред герцогиней, открыться ей и тем прервать сию ненужную и томительную муку.

Черная тень мелькнула пред глазами моими, и прямо пред собой увидел я лицо мистера Стентона.

– Сэр Питер, могу ли я просить Вас об услуге? – торопливо заговорил он, но глаза его смотрели мимо меня на громаду Храма, нависавшего над нами. – Речь идет не обо мне (к своим незначительным делам не стал бы привлекать я высокое внимание ваше), но о наших друзьях.

– О наших друзьях? – ничего не понимая, повторил я.

– У вас, как и у меня, нет особых причин любить королеву Елизавету, – понимающе усмехнулся он, – потому вы не откажитесь, наверное, вернувшись на родину, встретиться с одним из тех, кого называют тенями королевы Марии.

– Тени королевы Марии? – вновь перебил его я. – Признаться, я всегда думал, что это выдумка неумных советников государыни.

– Нет-нет, наши друзья действительно существуют, и я отсюда стараюсь помочь им, чем могу.

– И что же вам угодно от меня? – я все еще не мог поверить, что пугало надуманного заговора, которым старательно пугают Елизавету, оказалось чем-то реальным.

– Мне удалось собрать некоторую сумму, – осторожно проговорил он. – По здешним меркам она незначительна, но все же помогла бы нашим друзьям решить их проблемы. Я промолчал, и Стентон принял безмолвие мое как согласие.

– Я передам вам деньги перед вашим отъездом и тогда же назову вам имя нашего друга в столице.

Он, видимо, хотел добавить еще что-то, но вместо того, резко отпрянул от меня, словно устрашась внезапной опасности. Стоя спиной к площади, он не мог видеть того, что уже заметил я: к нам приближалась мисс Пиил. Но как же он…

– Мистер Стентон, – голос ее был строг, но неофициален, – мы все собрались и ждем только вас.

– Следую за вами, мисс Пиил, – кротко отозвался Стентон и, обращаясь ко мне, добавил:

– Просим извинить нас, что не приглашаем вас, но по здешним обычаям к поминовению собираются только родственники ушедшего во Тьму.

– Но разве возможно… – начал было я и замялся, не зная, как деликатнее выразить свое недоумение.

– Ночь великодушна, – пояснил Стентон, и мисс Пиил одарила его взглядом уничтожающе-яростным. – И любой ушедший во Тьму достоин поминовения.

Они уходили, а я оставался, потеряный лист, пригнанный сюда самовольным ветром, чье горячее дыхание чувствовал я за моем спиной. И потому не мог отступить.

14

Ни тогда, ни, тем более, позднее не мог я оценить определенно, сколько же времени простоял я у Храма в нелепом оцепенении. Только живо помню звуки, пробудившие меня: стук копыт, лязг оружия, нервное ржание лошадей. Через внутренние ворота двигалась группа всадников, окруженные цепью пеших стражей замка. Рыцарь, ехавший впереди, щит которого украшало изображение широко распахнутого глаза на черном фоне, несомненно, был Главным Надзирателем Игры. Всадники выехали на площадь, и я увидел карету, следовавшую за ними. Мелькнуло женское лицо. Знакомое лицо.

Впрочем, я не был единственным наблюдателем сего торжественного шествия. Арбалетчики на внутренней стене, держа оружие наготове, тоже внимательно следили за процессией.

– Они нежелательные гости, – пояснил негромкий голос за моей спиной. – Как правило ее светлость никого не принимает в день шестой, кроме особо приглашенных. Если их все же впустили в крепость, значит они сумели оправдать свой приезд. Но все равно они не званы.

Я не спросил у Ланса (хотя и очень хотелось), как давно стоит он рядом со мной. Хоть мне и не удалось предъявить ему силу, не стоило показывать слабость. Я даже не дал понять, что слышу его.

Между тем карета остановилась недалеко от меня. Женщина вышла и теперь приближалась ко мне как неизбежное неостановимое зло. Стража в оцеплении безмолвно пропустила ее.

– Да сбудется Тьма! – бодро произнесла она.

– Мир вам, мисс Мокридж, – не было смысла притворяться, что я не узнаю ее. Передо мной стояла дочь покойного барона Моргентау, автор знаменитой „Хроники моей королевы“, заочно приговоренная на родине к смертной казни. В отличие от отца, мятежного сторонника Елизаветы, мисс Мокридж (она носила имя матери) осталась верна Марии и написала своеобразную летопись ее правления. Я читал это, признанное крамольным сочинение, и не могу отказать ему ни в точности, ни в живости изложения. Именно это творение и послужило причиной осуждения, хотя формально главным пунктом обвинения против мисс Мокридж стало ее пристрастие к Игре.

– Вы тоже здесь, сэр Питер, – удовлетворенно отметила она.

– Как посол своей государыни.

Мисс Мокридж одобрительно кивнула:

– О да, все мы ее послы: и вы, и я, и Уайтхаузы. Елизавета всех нас отправила сюда.

Колючие ее глаза наткнулись на Ланса.

– Ее светлости доложили о причине моего приезда?

– Вы напрасно спешили, мисс Мокридж, – мой бывший рыцарь и не пытался скрыть свою неприязнь к незванной посетительнице. – Ваш должник ушел во Тьму.

– У меня здесь не один должник, – живо откликнулась баронесса. – Надеюсь, ее светлость все же примет меня.

Ланс промолчал; похоже, он не разделял надежд мисс Мокридж.

– Давно вы здесь, сэр Питер? – обратилась она ко мне.

– Я приехал вчера вечером, сударыня, – не мог не ответить я.

– О так вы совсем свежий житель Ночи, – усмехнулась мисс Мокридж. – Я вам завидую: у вас впереди узнавание.

– Боюсь, что у меня уже слишком много впечатлений.

Она с интересом взглянула на меня:

– Не беспокойтесь, это ощущение скоро исчезнет. И останется только скука.

Молодой слуга, совсем еще мальчик осторожно подошел к нам и, в глаза баронессе заглядывая, тем не менее, твердо произнес:

– Ее светлость просит вас пройти в Дорожный Покой. Она примет вас позже.

Лицо мисс Мокридж дрогнуло.

– Ваша милость вероятно изволили забыть, – ухмыльнулся Ланс, – что все просители, прибышие в замок в день шестой, как и прочие гости, должны покинуть его до полуночи. Ибо день седьмой посвящен Ночи.

Баронесса величественно кивнула пажу:

– Мои вещи в карете.

Она уже сложила губы в церемониальной улыбке, чтобы распрощаться с нами, но отчего-то раздумала.

– Скажите, сэр Питер, все ли экземпляры моей книги уже сожжены? – обратилась она ко мне.

– Уцелело не менее пяти штук, – не без удовольствия ответил я. – Одна из них – в библиотеке ее величества с личными пометками государыни.

– Когда-нибудь я полистаю еe, неприменно полистаю, – мечтательно протянула баронесса. Мальчик проскользнул мимо с ее вещами, и мисс Мокридж наконец распрощалась с нами.

– Ланс, – вдруг вспомнил-спохватился я, – в чем суть наказания, объявленного Джайлсу?

– Черная печать, – нехотя ответил мой бывший рыцарь, – означает, что Ночь лишила его своего покровительства. И любое покушение на него останется безнаказанным. Впрочем, пока он душеприказчик бедного Мартина, с ним ничего не случится. Каждый обязан исполнить свой долг до конца.

15

В отличие от нашей столицы, резиденция леди Джейн была именно крепостью, состоящей из замка, Храма и жилых помещений для воинов и слуг. Никаких иных жителей, коих можно было бы именовать горожанами, в ней не было. Зато все свободное пространство занимал сад, какого не было и у нашей королевы. Попрощавшись с Лансом, я направился было туда, но, не дойдя, вернулся к замку и прошел в отведенные мне покои.

Я ждал, что герцогиня вот-вот призовет меня, но она словно забыла о моем существовании. Что означала эта перемена? Отказ от переговоров? А может быть, возобновление войны? Почему так засуетились воины перед Храмом? С чем связан внезапный (герцогиня явно не ждала его) приезд Главного Надзирателя Игры? Даже для меня, мало в дела Найта посвященного, не оставалось секретом, что, всякий раз, покидая страну, оставляла блюстителем престола не сестру свою, наследницу, но сэра Реджинальда Поула, Глаза Ночи. Например, на войну отправляясь…

В наших краях и сейчас мысль о том, что женщина может вести войска, у многих вызывает лишь снисходительную улыбку. Однако Кларенс признался мне (и я верю ему!), что самым страшным сражением для него стала битва при Трауме, когда он увидел пред собой разъяренных воинов, ведомых в атаку хрупкой женщиной, заключенной черные доспехи. Что если в следующую встречу я увижу герцогиню в ее черных латах?

– Почему ты думаешь об этом? – Он стоял у стены во всем блеске своего величия, а я, в невеселые размышления погруженный, даже не заметил его появления.

– Моя страна стоит на грани крушения из-за того, что я оказался никудышним послом.

– Плох ты или хорош, как посол пока неизвестно: ты еще не приступил к исполнению своей миссии, – возразил Он. – А война в несовершенном мире – дело обычное. Павшие вознесутся ко Мне, и Я сам позабочусь об их душах.

– А кто позаботиться о них сейчас, пока они живы и вдалеке от Тебя?

Он снисходительно покачал головой:

– Я избрал тебя, чтобы исполнял ты только миссию, на тебя возложенную. Отчего ты вмешиваешься во все, что видишь пред глазами своими?

– Оттого, что таким сотворил меня Ты, Господи.

Он задумчиво жевал нижнюю губу.

– Сотворил?.. – неохотно повторил Всевидящий.

– Разве не все в этом мире создано Тобой?

– И это тоже? – Он кивнул в сторону Храма за оконом. Это было указующим знаком, но я не хотел остановиться.

– Но ведь дьявол и преисподняя – тоже Твои создания.

– Дьявол?.. Преисподняя?.. – словно не поняв, переспросил Всевидящий. – Иногда Мне кажется, что вы сами выдумали все это, чтобы вновь и вновь оправдывать свои маленькие человечьи слабости. Ты когда-нибудь видел дьявола? А Ночь, вот Она, перед твоими глазами. Ты можешь даже ощутить Ее.

– Ты хочешь сказать?..

– Что Я не могу уничтожить Ее, – торжественно подтвердил Он. – Не потому, что бессилен. Не должен Я покушаться на творения подобного себе.

– И Ты открываешь мне это лишь сейчас, на краю бездны? – тихое ползучее отчаяние потихоньку овладевало мной. – Когда почти все потеряно?

– Какой пропасти устрашился ты? – я открыл рот для ответа, но не смог вымолвить и слова. Как объяснить наше мимолетное Ему, пребывающему в Вечности. Он учит нас милосердию, но и милосердие Его измеряется тоже вечностью и едва постижимо для нас, равно как недоступны Ему наши мизерные страдания. И теперь я, еще недавно ждавший от Него помощи, желал лишь одного: чтобы Он покинул меня. Однако Всевидящий не уходил. И я ответил Ему так, как Он обычно отвечает мне: вопросом на вопрос.

– Почему Ты, Ведающий Все, сам не встретишься с Ночью. Зачем посылаешь меня гонцом к Ней?

Он посмотрел на меня, как на существо неразумное:

– Не к Ней послал я тебя, но к посланнице Ее. Чтобы решили меж собою вы дела ваши.

И опять промолчал я. Сердце мое полно было скорби темной, ибо сейчас Он утверждал в душе моей нечто иное, чем прежде, когда наставлял меня на сей полный неясностей путь. Как мог Он теперь отстраниться от всего, говоря, что все это лишь наши земные недоразумения и слабости? Только к чему роптать: Он –Творец, Он – Всевидящий, Он ведает, что творит.

– Уж не хочешь ли и ты сказать, что тебе тоже не по силам ноша сия? – негромко вопросил Он, и я услышал боль в словах Всевидящего. Но сочувствие Его неожиданно пробудило во мне всполохи гнева.

– Нет. Я не побегу в Храм, чтобы плюнуть в лицо покойного государя моего и сгореть подобно Ноксу. Я остаюсь жить и исполнять долг мой, как я его понимаю.

По ту сторону неплотно прикрытой двери послышались шаги. Звук этот, казалось, нес мне избавление. Нет, я уже не верил во врожденную жестокость Ночи, но даже если бы это и было так, все в этот миг, решительно все, представлялось мне спасением. Не это ли испытали Нокс и остальные пред тем, как сделать страшный свой выбор?

– Скажи мне, почему Ты не покажешься тому, кто сейчас войдет сюда? Зачем таишь лик Свой от верующих в Тебя?

Всевидящий качнул головой, и улыбка Его была печальна.

– Это сестра моя, Ночь, полагает необходимым ежеминутно доказывать существование свое осязаемыми знаками. Но не бывает веры под страхом казни. Такой путь не ведет никуда. Единственно верная дорога – доверия и любви.

„Так почему же я здесь?“ – чуть не выкрикнул я, но вовремя прикусил глупый язык мой, ибо ощутил жалость безмерную к всемогущему и все же беспомощному повелителю своему.

– Скажи мне, – голос Его звучал совсем тихо, – верил бы ты в Меня меньше, если никогда не видел Меня?

– Ты же всеведущ, Господин Мой, – прошептал я, – а значит слышал, что я ответил утром на этот вопрос.

Он молчал, и руки мои сами прикрыли лицо мое, ибо случаются минуты, когда глаза не только Лика Высшего, но образа собственного выносить не могут.

– Не печальтесь о нем, сэр Питер, – произнес кто-то позади меня. – Право же, он сам избрал себе такую долю.

Там, где только что возвышался Он, стояла мисс Пиил. И будь я не столь растроен, неприменно задумался над тем, случайно ли это совпадение. В юности, еще к посвящению готовясь, спросил я Всевидящего, есть ли средь посланников Его, хоть одна женщина. Он ответил отрицательно. Значит, продолжал я, отец Доминик прав, говоря, что все женщины ненадежны и легко становятся послушным орудием в руках дьявола и Ночи. При чем тут старый ворчун, в глазах Всевидящего вспыхнули лукавые искры, просто не нашел Я еще достойной женщины.

– Это ведь не страшно, что я самозванно вторгаюсь к вам, – почти прошептала мисс Пиил, – я уже почти сестра вашего Ордена, а все остальное не имеет значения.

Внезапно лицо ее скривилось, словно от с трудом сдерживаемого смеха, и она пробормотала:

– Я сейчас в коридоре встретила сэра Реджинальда, Главного Надзирателя Игры. Он выглядел так, словно ему в лицо плеснули кипятком. Видимо попал ее светлости под горячую руку.

– Он вам совсем не нравится? – не удержался я.

– Кто рассказал вам о сватовстве? – вспыхнула мисс Пиил. – Фреда? Можете не отвечать. И так понятно: Фреда. Наша почтенная миссис Кеплен охотно распространяет такие новости.

– Не судите ее, мисс Пиил: может быть, ей сейчас хуже, чем вам.

– Хуже? Знаете, что сказала эта страдалица, когда вы и Мартин вошли во Храм? Она окинула нас притворно-смущенным взглядом и выговорила томно: это, наверное, неприлично, но я ужасно хочу есть.

– Каждый борется со своей бедой как умеет, – тихо возразил я.

Она сверкнула своими умными глазами:

– Нет, нет, не думаете же вы в самом деле…

– Мисс Пиил, – перебил ее я, – когда вы примете обет, вам придется отказаться от привычки верить лишь в то, во что вы желаете верить.

Глаза ее, широко распахнувшись, вспыхнули и тут же погасли.

– Что я должна делать, отец-командор? – смиренно спросила мисс Пиил.

– Свободны ли вы от долгов земных, сестра моя? – начал я ритуал посвящения.

– Да, отец-командор, – твердо отвечала она, – Все долги отданы, а все, что осталось принадлежит лишь мне.

– Свободна ли душа ваша?

– Нет, отец-командор, – глубоко вздохнула мисс Пиил. – Я виновна в смерти человека, которому хотела помочь.

Я ничего не ответил ей, но мисс Пиил что-то углядела в глазах моих.

– Да, да, вы верно поняли, я говорю о Мартине Кеплене. Вообще-то я знаю его (лицо ее дрогнуло, и она тут же поправилась) знала издавна. Мы были еще детьми, когда встретились впервые. Родители привезли братьев в Уайтхауз, где гостила и я со своим родными. Старший Роберт и тогда был очень серьезным мальчиком. А Мартин… Мартин всегда был обаятельным проказником, которому все сходило с рук.

Все мои родные погибли во время мятежа Нокса. Сама я уцелела лишь потому, что подоспевший отряд Стентона, нашего соседа, выбил мятежников из усадьбы. Так Чарльз впервые спас мне жизнь… Он же отвез меня в Уайтхауз, и в доме сэра Генри я жила до совершеннолетия и принял на себя, испросив письменное разрешение моего дяди, управление моим имением. Не могу не признать, что хозяином он оказался весьма толковым и не только привел все в порядок, но и сумел приумножить мое состояние. Правда, при этом не уставал повторять, что занимается этим вовсе небескорыстно, без претензий на любовь к ближнему. Этим (мисс Пиил вымученно улыбнулась) Чарльз Стентон ужасно похож на жителей Найта: они тоже любят подчеркивать свою практичность.

Сейчас любят рассказывать страшные истории о времени правления королевы Марии, но для меня оно (если не считать гибели моих родителей, убитых, кстати, ее врагами) оно прошло беспечально. Да государыня закрыла большой монастырь в нашем округе (однако не тронула ни деревенскую, ни замковую церковь сэра Генри) и основала на его месте школу и лечебницу для бедных. Как рассказывал сэр Генри, королева отметила при этом, что Ночи угодны здоровые телом и ведающие, что творят. Когда же настоятель монастыря (уже бывший) гневно возразил ей, государыня кротко отвечала ему: «Св. Томас, основатель монастыря сего, роздал все достояние свое беднякам из округи. Почему бы тебе не последовать его примеру?»

К чему я это рассказываю? Я просто хочу сказать, что время это было Светом в Ночи, который угас со смертью королевы Марии. Хорошо помню тот день, когда в замок сэра Генри примчался его зять Роберт. Конь его был донельзя измучен, а сам он утратил обычную солидную самоуверенность. Да что там говорить, Роберт был попросту испуган. Лицо его дрожало, когда он кричал, что королева Марии умерла, трон теперь неприменно достанется Елизавете, а нам всем нужно как можно скорее покинуть страну, поскольку новая государыня ни за что не простит нам честного служения ее сестре.

Поначалу никто не думал о бегстве в Найт. Сэр Генри предложил направться на север, затем, повернув на восток, перебраться в соседнее королевство. Роберт, постепенно успокаиваясь, готов был согласиться с ним. Прискавший вслед за братом, Мартин, напротив, обозвал его паникером и с кривой усмешечкой заявил, что лично никуда ехать не собирается, поскольку никогда от судьбы не бегал и не будет впредь. Точку в разгоревшемся споре, как всегда, поставил Стентон, появившийся в замке позже всех. Тоном абсолютно спокойным он объявил нам, что новая королева направила на север крупные отряды и дороги, ведущие в обход столицы к восточной границе, уже перекрыты. Двигаться к беспокойной южной границе равносильно самоубийству. Остается единственный путь на запад. В Найт.

После этих слов наступило глухое молчание. Слишко необычным представлялось нам высказанное предложение. Одно дело – жить под властью королевы, верующей в Ночь и совсем иное – удалиться в страну, где такой веры придерживаются все.

Наше замешательство нисколько не смутило Стентона. Тем же твердым тоном он пояснил, что уже отправил своего человека в Найт и уверен, что там нас примут хорошо.Сейчас я думаю, что та давняя уверенность его основывалась на том, что мысль уехать в Найт возникла у Стентона не вдруг. Напротив, он, привыкший все рассчитывать наперед, готовился к этому заранее. Разумеется, это только мои догадки, ни тогда, ни после Стентон не признался нам в этом, но, тем не менее, смог убедить нас следовать его плану. Даже Мартин неожиданно легко согласился с ним. Можеть быть, Ночь всегда манила его?

Признаюсь, что все мы, исключая Стентона, отправились в путь с робким сердцем. И неожиданно беспечный облик Мартина, наверное, был не более как прочно сидящей маской. (Родись он в ином сословии, стал бы неплохим актером). Наши люди, без которых мы не желали уехать и опасались оставить их на расправу нашей преследовательнице, хоть и покорно следовали за нами, но (мы явно видели это) страшились своей судьбы. Хотя со времен короля Харри, имевшего супругу послушную Ночи, преследования иноверных почти сошли на нет, но в странах, соседствующих с нами, посвященных Ночи по-прежнему без лишних разговоров отправляли на костер. И мы имели все основания беспокоится, что жители Найта не делают различий между нами и нашими соседями.

На третий день пути мы пересекли границу Найта и ничего особенного не произошло. Стентон выехал вперед нашего каравана и, перегорив с приграничными стражами, предложил нам следовать за собой. Темный мир расступился и принял нас. А еще через три часа я впервые увидела герцогиню Найтскую…